Сказка о Клопе Егоровиче и его мести
(былинные события происходят в середине 90-х годов прошлого века)

Глава 1. Был такой следователь.
Трудился безмятежно в следственном отделе нашего Управления старший следователь по особо важным делам Тимофей Егорович. Служил честно, взяток не брал (или просто не попадал в поле зрения СБ), в вакханалиях отдела не участвовал (предавался пьянству дома), деньги взаймы не просил и сам не позычал, кофе-сахар-бублики хранил в сейфе, пожертвования сдавал только на похороны, игнорируя дни рождения коллег, не бюллетенил, дежурствами ни с кем не менялся, и кроме прочего слыл порядочным семьянином, отцом двоих детей, дедом одного внука и хозяином любимой таксы. Последнее достоинство, касающееся семейного положения, по мнению коллег женского пола было единственным плюсом в его репутации. Правильный такой гражданин, аж до тошноты. К слову сказать, специалистом он был посредственным. Рвения не проявлял, но и в отстающих не числился. Часто перестраховывался, опасаясь за свое седалище. Руководство следственного отдела терпело его в своих сплоченных водкой и боями с прокурорами рядах только по причине отсутствия основания, по которому от него можно было бы смело избавиться. Тем более, до пенсии ему оставалось меньше года. Боссы терпеливо ждали, мысленно ставя крестики на календаре. В общем, как его охарактеризовал мой друг и напарник Костя Павлов, «этакий серый клоп». Так за ним и закрепилось погоняло Клоп Егорович. В следственном отделе отношение сослуживцев к нему было двояким: половина его ненавидела, вторая половина не замечала. Но главной отличительной чертой этого следователя являлась врожденная, патологическая ненависть к оперативному составу.
Старики рассказывали, что в середине 80-х годов, когда Клоп Егорович был просто молодым следаком Тишкой с комсомольским значком на лацкане кителя, он кинул какую-то конкретную подлянку старым операм, которая по тем временам закончилась для сыщиков втыком по партийной линии и понижением в должности. На следующий день после партсобрания неизвестными Тишка был избит. Вернувшись из травмпункта с вправленным носом, он обнаружил возле своей двери крышку от гроба и траурный венок с надписью «Будем помнить вечно». Конечно же, виновных не нашли, и лишь избранные знали, откуда растут корни, отпечатанные на фэйсе пострадавшего. Не знаю как с памятью у лиц, подаривших ритуальное изделие, но у Клопа Егоровича с ней полный порядок. Все помнил, сука, и мстил. Мстил и помнил.
Опера, в том числе и я с Костей, молились Богу, чтобы во время наших реализаций** дежурным не оказался опероненавистник. Если в стукачестве на своих коллег по следственному цеху он замечен не был, то доносы на оперов о нарушении уголовно-процессуального законодательства прокурору он строчил с безукоризненной регулярностью, чем доводил надзирающий орган до нервного икания. Но как ни крути, а сталкиваться с ним приходилось часто.

Глава 2. Как можно загубить «палку».
В один из дней нас с Костей под вечер занесло в следственный отдел по каким-то государевым делам. Друг после вчерашнего сабантуя, посвященного разводу с женой, чувствовал себя неудовлетворительно. Однако надо отдать должное товарищу, он никогда не пил и не опохмелялся в одиночку. Как бы ему тяжко не было, но компания для веселья или поправки здоровья должна присутствовать в обязательном порядке. Это был его бзик, его наваждение. Я же в тот день не мог составить ему компанию, так как по причине урологического (не венерического) заболевания употреблял антибиотики. Весь день друг, слоняясь со мной по нашей территории, канючил:
- Саня, ну давай грамм по пятьдесят.
- Нельзя мне, - отмахивался я. - Знаешь же, что на таблетках сижу.
- А хочешь, я тебе под закусь твоей любимой холодной осетрины с хреном куплю?
- Купи, но пить не буду. Если только сок.
- Нет, так не годится...
- Тогда не онанируй меня, - огрызнулся я. - Сейчас приедем в следственный отдел, и ты найдешь себе компанию. Я думаю, что Тимур с Лехой с большим удовольствием организуют «курс реабилитации» на твои деньги.
В служебном помещении вышеуказанных следаков Костю ожидал праздник. На столах стояла выпивка и достойная закуска. Кроме хозяев кабинета за столом сидели наши знакомые опера из ОБОПа** Денис и Рома, которые не так давно перешли в «организованную» из нашего отдела УгРо.
- Какими судьбами? - пожимая руки, спросил я, краем глаза наблюдая, как Костя жадно смотрит на бутылку спиртного.
- Присаживайтесь, - предложил Денис, ставя на стол два пустых стакана. - Рэкетиров взяли.
- А чё невеселые? - спросил я, наливая в посуду минералку.
- Сегодня Клоп дежурит! - с тоской в голосе оповестил нас Рома.
- Пи@дец делу! - отозвался Костя, держа в руках стакан с «лекарством».
- Типун тебе на язык, - зарычал я на еще не опохмелившегося друга, трижды сплюнул и постучал по столу. Коллеги проделали аналогичное действие.
- Стучите не стучите, а Клоп Егорович свое дело знает. За дератизацию! - произнес Костя и выпил.
- Ты хотел сказать за дезинсекцию, - поправили мы Павлова.
- Да какая разница? Смысл один.
Пока все молча закусывали, в кабинет без стука с видом дворецкого вошел Клоп Егорович. В одной руке он держал какой-то документ, в другой половинку сушки с маком.
- О, вся верхушка беззакония и коррупции нашего района здесь, - с гадкой ухмылкой на лице пропищал носитель не слишком приятного прозвища и голоса.
- Кло.. М-м-м. Тимофей Егорович, может рюмочку? - из вежливости предложил Рома.
- На службе не пью, - гордо ответил следователь и напялил на нос очки.
- Ну и му#ак, - шепотом проговорил Костя.
- Я все слышу, Павлов! Значит так, жоперы, я отпускаю под подписку о невыезде задержанных вами граждан, так как в их действиях я усмотрел самоуправство, а не вымогательство.
- ДА ВЫ ОХУ..., ЭТО, КАК ЕГО...!? - возмутился Денис, - А аудиозапись, а угрозы закопать живьем, а побои у потерпевшего, плюс наркота... Б@я, да как же так... Ну «забейте» их по Указу*** и мы много чего накопаем за это время. За ними такой шлейф тянется, что мама не горюй. Нельзя их отпускать. За границу слиняют в свой солнечный закавказский край!!!
- Не вижу состава вымогательства, молодые люди. Потерпевший должен им деньги.
- А наркота? - не на что не надеясь, спросил Рома.
- Они утверждают, что марихуана им не принадлежит, а машина, в бардачке которой обнаружена трава, находится в собственности потерпевшего. Так что еще вопрос, кого привлекать за наркоту. Всё, бывайте, - подытожил Клоп Егорович и ушелестел за дверь.
- Га@дон!!! - сделал вывод Костя.
- Я всё слышу, жопер Павлов, - донеслось из коридора.
Следаки придвинули к себе клавиатуры и стали рубиться в какую-то стрелялку. ОБОПовцы с горя пропустили по рюмке и закурили. Костя жадно обгладывал куриную кость. Создавшаяся тишина меня напрягала. Не успел я выразить свои соболезнования ребятам по поводу безвременной кончины «палки», как дверь распахнулась и на пороге возник заместитель начальника следственного отдела Витя Бочкин.
- Хорошо, что вы еще здесь, - обрадовался шеф следаков, обращаясь к операм из «организованной», варганя себе бутерброд из буженины, зеленого лука и укропа. - Надо Тимофея Егоровича отвести домой, вернее, на дачу.
- ЧТО-О-О!? - в унисон заорали наши коллеги. - Он, гнида, «палку» зарубил, а его с комфортом отдыхать? На спинку ему не пописать!?
Костя от испуга сомкнул резко челюсти и куриная косточка переломилась пополам. Следаки одновременно замкнули игру на паузу и уставились на шефа. Витя, со смаком откусив от бутерброда внушительный шмат, обождал, пока эмоции поутихнут, и продолжил:
- Чего вы верещите? Сейчас вы везете Клопа на дачу, а Тимур с Алексеем забивают ваших злодеев на 30 суток и грамотно допрашивают терпилу.
- Да хоть на Марс!!! - вскочили со своих мест обрадовавшиеся ОБОПовцы и начали быстро собираться. - А что у этого иуды на даче произошло?
- Точно не знаю. Вроде бы его собака под машину попала, - отрешенно проговорил Витя и взял у меня из рук стакан с минералкой. - Он у меня в кабинете чуть не расплакался.
- Есть Бог на свете, - заявил Костя и посмотрел на части перекушенной кости. Я с вами поеду, а на обратном пути домой подбросите. Саныч, ты как?
- Мне в поликлинику на физиотерапию.
- Иди, дружище, грей своё хозяйство, - произнес опохмеленный друг и пошел вслед за ОБОПовцами.
- Конечно, пойду, оно мне еще пригодится, - сказал я в пустоту и отправился соблюдать предписанные врачом процедуры.

Глава 3. Хулиганская выходка оперов или маленькая месть.
Следующий день выдался приятным во всех отношениях: поутихли боли и сосед с утра отдал долг. На крыльце конторы с сигаретой в руках меня встречал Костя Павлов. На его лице читалась умиротворенность и радость одновременно. В глазах бегал хитрый чертик. До оперативки оставалось 15 минут и есть время получить дозу утреннего никотина.
- Как твои яйца? - спросил не в меру веселый коллега, преподнося мне зажженную зажигалку.
- Как вчера съездили? - проигнорировал я вопрос о моем здоровье.
- Саня, знаешь, нам лучше теперь не показываться на глаза Клопу!
- Что вы с ним сделали, ироды? Напоили? Обесчестили? Или в бордель к шлюхам отвезли?
- Хуже. Мы его оставили.
- В смысле?
- Едим мы, значит, в машине, а этот упырь приговаривает: «Быстрее, быстрее». Денис ему отвечает: «Зачем гнать, Тимофей Егорович, мы и так выпившие. Тихо и спокойно доедем». А тот выдаёт: «А не#уя было пить»? Смотрю, Рома в руль вцепился, покраснел и изо всех сил сдерживает гнев негодования, накопившийся у него за день. А тут мне как назло приспичило по-маленькому. Я прошу мужиков тормознуть. Вылезаю, подхожу к обочине и справляю нужду. И тут рядом пристраивается Клоп, и бурча какую-то околесицу себе под нос, начинает журчать. Только я сел в салон, как Рома прошипел: «Костя, дверь!!!» Я врубился сразу. В общем, остался наш «правильный» следователь на тридцать каком-то километре Рижской трассы.
- Очень умно поступили, - с сарказмом отметил я. - Вы о последствиях подумали? О будущих делах? Оставили дурака одного на трассе в темноте. Ведь еще не дачный сезон. Отомстили!!! Зорро, зачатые хилой вендеттой!!! В конце концов, Костя, вам мужика не жалко было? У него горе - любимая собака пострадала.
- Скучный ты, Саня, - расстроился товарищ. - Был бы он нормальный мужик, я бы его на руках на дачу принес и попавшей под колеса собаке искусственное дыхание сделал.
- А я нормальный мужик? - улыбаясь и толкая в знак примирения Костю локтем в бок, спросил я.
- Нормальный...
- Тогда неси меня, конь конторский! - закричал я и запрыгнул на спину друга.
- И-И-И-го-го-го, - страшно заголосил басом Павлов, внося меня в УВД и цокая каблуками «казаков» по паркетному полу коридора.

Глава 4. Настоящая месть.
Прошло около двух лет. Мы с Костей продолжали нести свой оперской крест на самой неблагоприятной территории нашего района. Разбои и грабежи росли как грибы после дождя. Из 15 дел раскрывалось от силы 7 или 8. В аналогичном положении находились наши коллеги из убойного отдела, работающие на этой же земле. Каждый первый четверг месяца нас с Костей регулярно драли на заслушиваниях по «висякам». Мы кивали головами, соглашались и делали вид, что ЦУ, данные нам, будут исполнены незамедлительно. Начальники определяли нам сроки выполнения «мудрых» оперативно-розыскных мероприятий и со словами: «Идите, работайте» вздыхали и отпускали на все четыре стороны. Выходя на улицу и ощущая себя выпотрошенными рождественскими индейками, мы шли пить сорокоградусную в ближайший облюбованный нами шалман. А на следующий день вновь и вновь раскручивалось колесо оперативно-розыскного велосипеда, где педали крутили мы с другом: работа с агентурой, пробежка по ломбардам, ночные выпасы в злачных местах, посещение пропитавшихся мочой, сивухой, наркотой притонов и блат-хат. Были счастливы, если за неделю поднимали хоть одно преступление. Счастье отмечали, но оно не отмечало нас и на следующий день преподносило новый «глухарь». Такая, извините, ж@па!
Однажды мы с Костей по приказу начальника были направлены в помощь РУБОПу города, у которого не хватало сил и средств на проведение одновременных обысков. В сером здании на Шаболовке**** мы лоб в лоб столкнулись с Ромой. После лобзаний и рукопожатий он сообщил своим полковникам, что нашел себе помощников для проведения шмона. Отработав адрес, мы втроем засели в одном уютном ночном кафе у станции метро Аэропорт. Слово за слово, рюмка за рюмкой. Неожиданно Костя вспомнил Клопа Егоровича, оставленного ими на трассе Москва-Рига. Я заулыбался, а Роман пригорюнился и разлил по рюмкам.
- А вот этого субъекта я бы хотел вычеркнуть из своей памяти. Навечно.
- Так он же давно на пенсии и...
- Значит, вы не в курсе?
- Обоснуй, - попросил Костя, гоняя вилкой по тарелке маслину, которая предательски отказывалась попадать на шипы столового предмета.
- Вы знали, что мне пришлось увольняться из органов?
- Нет, - удивились мы и замотали головами.
- То-то. Я ведь пару месяцев как восстановился в системе. И то, - рубоповец вяло усмехнулся, - благодаря Вите Бычкову, у которого обширные связи в нашем подразделении. Замолвил слово...
- Не томи, рассказывай, - поторопил товарища Павлов, поднимая вылетевшую с тарелки на скатерть ягоду.
- Уйдя на пенсию, Клоп удачно сдал экзамены и стал адвокатом...
- Это мы знаем.
- Но!!! - поднял вверх указательный палец Рома. - Он стал «бандитским» адвокатом и напрямую осуществлял правовое прикрытие одной группировки, за что получал в месяц сумму в десять раз превышающую наш годовой оклад. Но об этом мы узнали позже. А тогда плотно по этой бригаде работали. Взяли на незаконном хранении огнестрельного оружия их «казначея». Прессанули как следует и получили кое-какой интересный расклад. Но информация годилась лишь для оперативного использования. Предложили гангстеру добровольное сотрудничество с нами. Отказался и согласился отсидеть пару лет на нарах. Сами знаете, что больше не дадут. Вроде бы все тип-топ. Через пару месяцев повестка в суд, мол, просим прибыть для дачи показаний в качестве свидетелей. Мы с Дениской и поперлись с готовностью посадить «казначея» на пару лет. Приехали раньше указанного времени, заходим в зал и видим Клопа, мирно беседующего со своим подзащитным. Когда он лицезрел нас, то лишь ухмыльнулся и тихо съязвил: «Ну что, жоперы, ищите место на гражданке». Мне сразу что-то показалось подозрительным. Предчувствие какое-то нехорошее дало о себе знать. Начался процесс и судья спрашивает: «Расскажите о задержании подсудимого К.». Запросто! Поведали мы, что получили оперативную информацию о незаконном хранении гражданином К. огнестрельного оружия. Приняли меры, провели задержание и изъяли из внутреннего левого кармана куртки этого господина «ПМ». Судья покивал и говорит: «Спасибо, присаживайтесь». Я смотрю, а у Клопа улыбка до ушей. Не пойму. Вроде бы все идет в наш цвет, а этот харю тянет. Клиент же его оборзевший нам «фак» показывает. Тут суд дает слово Клопу. Тот встает, просит у судьи разрешения принести в зал судебного заседания вещдок - куртку подсудимого, в которой хранился, якобы изъятый нами ствол. Приносят, распаковывают, достают. Адвокат достает из портфеля игрушечный пластмассовый пистолет и пытается засунуть его в левый карман этой куртки. И что мы видим!? Там вместо нормального кармана, маленькая дырка в которую зажигалка «Крикет» с трудом помещается. Мы с Денисом сначала замерли как статуи. Я смотрю и не верю глазам. Вроде бы куртка та, а кармана нет! Бред! Денис дар речи потерял. Судья на нас недобро смотрит и...
- А чё вы так лоханулись, - перебил я. - Не могли из-за пояса ствол «изъять»?
- Ребята, б@я буду!!! - непроизвольно закричал на все кафе Рома, понимая ход наших мыслей. - Не подбрасывали!!! Честно изъяли с «посторонними»***** понятыми и под протокол из левого внутреннего кармана!!! Какой мне смысл вам врать, ведь одно дело делаем. Если бы мы его «стреножили» по-левому, то я бы так и сказал...
- Верим, но не понимаем, - спокойно резюмировал Костя, наполняя рюмки коньяком.
- Вот и мы не верили, но поздно было. В результате «казначею» оправдательный, в отношении нас материал в прокуратуру для проведения проверки.
- И чё?
- Ничего. Я думал, на нары пойдем. Ограничились увольнением по собственному желанию.
- Я не понял, а что за херня произошла? - спросил Павлов и забыл про еду.
- Всё очень просто. Потом мы узнали, что следователь, в производстве которого находилось уголовное дело, был дальним родственником Клопа по линии жены.
- Ну?
- Подменили куртку.
- А понятые?
- Купили и запугали. Вернее, запугали, а потом купили.
- А что с этим следователем?
- Попросили вон из органов.
- А как ты восстановился? - тихо спросил я.
- Какая разница, Саня, - отмахнулся Рома. - Я же говорил, что Бочкин помог. Зять я ему - на его младшей сестре женат... Дениску жалко. Ему предлагали вернуться, но он отказался... Да и спился он за этот год. Меня не хочет признавать, жена ушла от него. С матерью в Серпухове живет и стоянку охраняет. Как могу - помогаю, но не ему, а матери.
- А Клоп Егорович как себя чувствует, не знаешь? - внимательно посмотрев в глаза товарищу, спросил я.
- Честно?
- ??? - наши глаза говорили сами за себя.
- Пропал без вести. В последний раз его видели три месяца назад в Шереметьево-2 при регистрации на рейс Москва-Осло. Но в конечную точку маршрута этот кадр не прибыл...
- ????
- Да успокойтесь вы, - с добродушной улыбкой произнес Ромка и поднял рюмку, - Я ни при чем. Честно не знаю, как такое случилось. Пропал и всё! Он для меня является маленьким клопом, существованию которого я не придаю никакого значения.
- За дератизацию! - поддержал коллегу Костя и поднял тару со спиртным.
- За дезинсекцию!!! - подправили мы нарочно ошибившегося друга и выпили.
- А всё-таки он практически грамотно отомстил, - тихо заметил Рома и закурил свой любимый «Бонд».
- Почему же практически?
- Ну мы же реально не сели...

PS: Короткое дополнение:
1. Мы с Костей продолжили париться на «земле», а Рома в РУБОПе.
2. Через полгода Денис завязал с водкой и с большим трудом восстановился в органах, став классным опером ОБЭПа.
3. Клопа Егоровича мы не встречали, да и желания не испытывали. Но почему-то уверены, что этот гаденыш жив, т.к. его семья с довольным видом систематически посещает Швецию. Только от кого он прячется? От тех, кого подставил, или от тех, кому продался?
4. Не забудьте о том, что это сказка. Приятного времяпрепровождения, товарищи.

* - последняя стадия оперативно-розыскных мероприятий, задержание подозреваемого.
** - отдел по борьбе с организованной преступностью (в настоящее время «уничтожен» как класс).
*** - Указ Президента Российской Федерации (Б.Н. Ельцина), дававший право задерживать граждан в качестве подозреваемых, причастных к организованной преступности, на 30 суток, вместо 3-х, регламентированных ст. 122 УПК РСФСР.
**** - на ул. Шаболовка в г. Москве распологался РУБОП ГУВД г. Москвы.
***** - понятые, которые приглашаются в момент проведения операции, а не заранее, как иногда практикуется в правоохранительных органах (МВД, ФСНК, ФСБ и т.д.)

И грянул выпуск...

Выпуск - это всегда праздник и для тех, кто до него дотянул, и для тех, кто выпускников до него дотягивал. И естественно, хотелось бы написать о торжестве, золотом блеске новеньких лейтенантских погон, белоснежных мундирах под щедрым крымским солнцем, новеньких кортиках и прочем, прочем, прочем... Все это, естественно, было. И счастливые слезы матерей, и суровые лица отцов с едва заметной внутренней гордостью, запрятанной в уголках губ, и молодые жены и подруги с радостными улыбками и букетами цветов, и оглушающая медь оркестра...
Началось все с того, что еще за несколько месяцев до выпуска нам в самой категоричной форме довели, что приказом начальника училища и командующего флотом и вообще нам запрещен лейтенантский банкет после выпуска. Законы законами, но нам дали понять, что по большому счету севастопольским властям глубоко наплевать, что мы будем уже офицерами, а не курсантами, приравненными к срочной службе. Черноморский флот недаром носил прозвище «королевского флота», и на нем все директивы руководства всегда исполнялись не просто тщательно, а очень даже инициативно и изобретательно. А эпоху борьбы с «зеленым змием» вообще можно назвать временем, когда «сон разума порождал чудовищ». Но мы никак не могли представить себе, что уже будучи офицерами, не сможем посидеть в ресторане со своими женами и подругами, обмывая свои погоны после пяти лет совместной учебы и перед долгим расставанием. Но дело обстояло именно так. Нам запретили банкет, а заодно с ним еще любое массовое мероприятие, связанное с выпуском, будь то даже посиделки в открытом кафе или аренда какой-нибудь столовой. Сначала этому не поверили, но потом оказалось, что командование слов на ветер не бросало, и весь Севастополь, да и район, находящийся под флотской юрисдикцией, оповещен, что молодым лейтенантам или лицам их представляющим никаких злачных мест не сдавать и заказы от них на банкеты не принимать. А так как тогда настоящей властью в городе был именно флот, то и указание выполнялось беспрекословно. Были, конечно, наивные попытки сделать заказы от имени членов семей или знакомых, но служба войск в Севастополе была поставлена на славу, да и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы не сопоставить дату заказанного банкета с датой выпуска училища, да и количество приглашенных тоже говорило кое о чем. В итоге ни о каком ротном банкете думать даже не приходилось, и обсуждение возможности хоть как-то отметить это дело расползлось по классам. Все начали искать выход самыми разными способами. Наш третий класс принял самое простое, и как оказалось, верное решение. Они сбросились, накупили продуктов, и мобилизовав своих жен, организовали празднование на Северной стороне в частном доме одного из своих одноклассников, расставив столы посреди широченного крымского дворика. Не очень торжественно, но душевно и по-домашнему. Первый класс просто собрался на шашлыки и отметил окончание своего обучения где-то на природе, далеко от цивилизации и вездесущих патрулей, в плавках и шортах, жарясь под солнцем. А вот мой класс решил пойти цивилизованным путем, и закончилось это вот чем...
Один наш одноклассник жил в Ялте, до которой из Севастополя было часа полтора езды на автобусе. Ялта, как курортная жемчужина Крыма, к военным играм имела очень слабое отношение, и людей в погонах там было очень мало. Вот и появилось предложение заказать ресторан в Ялте, а в Севастополе только заказать автобус, который довезет нас туда, а после всего и обратно. Так и порешили. Были, конечно, проекты и по поводу Симферополя и других мест, не охваченных вездесущим оком флота, но сошлись на Ялте как приморском городе. А где же еще, как ни рядом с морем отмечать свой выпуск лейтенантам-подводникам?
Вообще нашему выпуску как-то не повезло. Мы были первые пятикурсники, которые не переехали в общежитие старшего курса и так и не вкусили радости проживания в отдельных комнатах. Мы были, наверное, первыми пятикурсниками, которых старательно и показательно ровняли со всеми остальными курсами, не делая различий между нами и первокурсниками ни в чем, включая утреннюю зарядку, осмотр подписки формы одежды перед увольнением в город и нервотрепку по поводу полунулевой стрижки. На наш выпуск пришелся пик борьбы с довольно безобидными училищными традициями вроде купания отцов родившихся девочек или проноса на камбуз на руках отцов родившихся мальчиков. В последний год нашей учебы отменили красивые золотые курсовки из галуна и прочие нашивки, заменив их на жалко выглядевшие пластиковые, канареечного цвета. Мы, конечно, их не надевали, используя старые запасы, или заказывая их отдельно, но постепенно командование начинало ругать и за них, старательно делая нас похожими не на флотских гардемаринов, а на выпускников торговых «шмонек». Звания лейтенант-инженер офицеров лишили за несколько лет до нашего выпуска, освободив от «молоточков» на погонах, но что самое странное, руководствуясь какими-то неотмененными директивами тыла, вместе с офицерской формой нам старательно выдали по комплекту этих самых «молоточков» на каждый погон. Как это и было принято всеми поколениями курсантов, значки о высшем образовании общегосударственного образца синего цвета носить считалось не очень престижно, и каждый выпуск заказывал себе знаки академического белого цвета с обязательным шильдиком, на котором указывалось название училища. Но даже их нам строго настрого запретили надевать, что, впрочем, не помешало всем встать в первый офицерский строй именно с неуставными белоснежными значками. Когда-то само училище централизованно помогало выпускникам заказывать выпускные альбомы, но на нас пришлось как раз время, когда и это было забыто. Единственное, что мне сейчас приятно вспоминать, и чем я сейчас по-настоящему немного горд, это то, что на альбоме нашего выпуска золотом вытеснен рисунок, к которому я приложил руку, да и самим заказом альбомов занимался тоже я, с тех пор бережно храня списки выпускников своего года, написанные мною от руки.
Так вот, настал тот знаменательный день, когда нам вручили погоны и кортики. Нас облобзали жены, родители и подруги, нам пожали руки как равным или почти равным преподаватели и командиры, и мы счастливо сошли на гранит Графской пристани уже лейтенантами. Конечно, были торжества и застолья дома, счастливые взгляды супруг и задушевные советы бывалых служивых отцов с рюмкой на балконе, но где-то в глубине души всем хотелось отметить этот единственный такой день в жизни еще и в кругу тех, с кем пять лет делил один кубрик. И этот день тоже наконец настал...
Мы были все-таки очень наивными конспираторами и в подметки не годились нашим основателям партии из далекого революционного прошлого с его законспирированными съездами РСДРП под носом у полиции, и уж тем более с пьяными маевками пролетарски настроенных рабочих северной столицы. Сбор на тайную гулянку мы назначили по-простецки, и не мудря лишний раз, в самом центре Севастополя в Артбухте рядом с пирсом, откуда ходили паромы на Северную сторону. Там же кучковались автобусы многочисленных туристических групп, и мы надеялись, что наша «экскурсия» среди них обязательно затеряется. Но наши училищные военморы, вдохновленные возглавленной партией беспощадной борьбой всего советского народа с алкоголизмом и самогоноварением, были начеку. Оба училища отрядили массу эмиссаров в звании не менее кавторанга в самые оживленные места города на все КПП, закрывающие въезд в город, и на все пирсы, короче, во все точки, откуда можно было покинуть столицу Черноморского флота. Поэтому группа красиво наряженных девушек и молодых людей одинакового возраста человек в сорок внимания не привлечь никак не могла. Сначала к нам подтянулся прямой как палка высоченный каперанг не из нашего училища с видом оскорбленного сноба, который вежливо, но с плохо скрываемыми командными нотками поинтересовался, кто мы такие. Мы бодро и весело озвучили заранее приготовленную версию, что, мол студенты из приборостроительного института, что его явно не убедило. Да и наши бритые затылки говорили сами за себя. Каперанг временно отвалил, но минут через десять вернулся уже с патрулем. Тут уже нам пришлось полностью расшифровываться. Город славы русских моряков много лет жил в условиях непрекращающегося военного положения, патруль мог вязать кого хотел, а плюхаться с завернутыми руками в гарнизонный УАЗ, обладая лейтенантскими удостоверениями, не очень хотелось. Патруль проверил наши документы и удалился. Метров на тридцать. Формально придраться к нам было не за что. Мы уже заканчивали рассаживаться в автобусе, когда откуда-то как черт из табакерки вынырнул капитан 2 ранга Петров по прозвищу Апполон. Офицером он был очень занятным, никакого отношения к славным механическим силам подводного флота не имел, а в училище попал прямо с крейсера «Жданов» откуда-то из необъятных недр крейсерской артиллерийской боевой части. Ко всему прочему он был, кажется, чувашом, истинным сынов степей, и не очень грамотным, отчего на корабле дослужился только до каплея, и перевод в училище рассматривал как манну небесную. «Майора» он давно переходил, и получил его сразу, как стал начальником курса. Потом так же вовремя получил кавторанга, которого на своем крейсере никогда бы не заслужил. Был он сухощав и невысок, обожал форму, которая у него была сплошь из шитых на заказ элементов, и любил сильно покричать, что умел и считал самым важным в командной должности.
Апполон был с нашего факультета и всех нас знал в лицо. Крик начался сразу и просто непрекращающийся. Зычный голос в маленьком теле кавторанга был одной из его самых сильных сторон, и Апполон пустил его в ход не задумываясь. Уж не знаю, что там думали бедные туристы из центральных областей России в соседних автобусах, но кажется всей Артбухте пришлось выслушать полный «Словарь командных выражений ВС СССР», обильно снабженный зоологическими терминами, простонародными идиомами и сложными флотскими определениями. Апполон словно обезьянка даже пытался запрыгнуть к нам в автобус, чего ему сделать не дали, и мы, наконец покинули стоянку, так и не выдав никому маршрут и пункт конечного назначения нашей «экскурсии».
«Икарус» неповоротливо полз по севастопольским улицам, а мы торжествовали и радовались небольшой, а по сути, смешной победой лейтенантского достоинства над психологией курсанта. Как же, целого кавторанга с факультета просто отодвинули в сторону. Ликованию и уверенности в себе не было предела. А учитывая, что рядом находились жены и подруги, гордость за себя, храбрых, просто переполняла головы. Но, к сожалению, мы, ослепленные своей маленькой победой, за пять лет так, оказывается, и не поняли окончательно, что флотская организация и контроль побеждают все, даже хорошие намерения. Пока наш автобус выбирался из города, Апполон успел связаться с дежурно-вахтенной службой училища и комендатуры, и через двадцать минут на всех КПП уже знали не только номер нашего автобуса, но и номер выпускного класса, шедшего с семьями на прорыв из города.
Сначала нас тормознули на посту ВАИ на Сапун-горе. Ничего, кроме попытки нас уговорить повернуть назад, ваишники предложить не смогли, а потому оставив их за бортом, автобус уже через пару минут гордо покатил дальше. Но вот оперативность, с которой сработали военные власти, заставила немного стихнуть возбужденный шум в салоне и призадуматься. Но бутылки, в небольшом количестве захваченные с собой на всякий случай, по рукам все же передавать не начали. Вырвавшись на оперативный простор и оставив позади город, автобус уже неукротимо мчался по ялтинской дороге, и когда городской пейзаж сменился горами, заросшими густым лесом, настроение всего общества снова поднялось. Пробок на дорогах тогда еще не существовало по определению, и мы быстро катили, пропуская вперед немногочисленные легковушки, спешащие в том же направлении. Народ снова приободрился и развеселился.
Эйфория прошла быстро и довольно жестко. У села Гончарного, где стояло последнее КПП, нас уже ждали. Все машины, следующие из города, останавливались у шлагбаума для предъявления документов, и наш автобус, естественно, не стал исключением. Только вот в отличие от других машин к нему для проверки документов двинулся не один матрос с повязкой, а в буквальном смысле кинулась целая толпа. Два морпеха сноровисто раскатали прямо перед колесами «Икаруса» металлическую ленту с шипами, такую, как использует милиция при задержании бандитов на автотранспорте. Еще двое с автоматами встали у дверей автобуса, а в салон вошел майор морпех и еще один представитель нашего училища в звании капитана 1 ранга с кафедры вспомогательных механизмов.
- Здравствуйте, товарищи лейтенанты!
Весь автобус настороженно молчал.
- Уважаемые выпускники... думаю, всем понятно, что автобус дальше не проедет и метра. Вас неоднократно предупреждали по этому поводу. Я предлагаю вам поворачивать обратно в город, а там уж сами смотрите. А лучше всего - просто расходитесь по домам!
Автобус взорвался криками. Возмущались все. Оказалось, что офицеров в нас еще не так уж и много. Перекрикивая друг друга, мы, да и наши жены голосили про заказанный ресторан, отданные деньги, человеческое достоинство и офицерские звания. Гвалт продолжался минут десять. Все это время каперанг спокойно и молча без тени улыбки слушал нас, а майор, скрестив руки за спиной, казалось только и ждал команду «фас», чтобы разогнать наш базар к какой-то матери. Постепенно крики стихли.
- Уезжайте, ребята. И не советую пытаться прорваться где-нибудь еще. Номер автобуса знают везде. На всех КПП дежурят офицеры из училища. Не создавайте сами для себя неприятности.
Каменное спокойствие каперанга, волчий взгляд майора, да и цепь под колесами вкупе с автоматчиками очень красноречиво подтверждали его слова. Водитель автобуса до этого тоже пытавшийся заодно с нами хоть в чем-то убедить старшего офицера, посмотрел на нас так выразительно, что мы смолкли, а он, усевшись за руль, начал подавать «Икарус» назад. Отъехав метров с триста от не покорившегося нам КПП, он остановил автобус и вылез к нам в салон.
- Ну, что делать будем... лейтенанты?
Он был нормальным мужиком и искренне нам сочувствовал, но на авантюриста не тянул, да и не хотел. Все наши феерические предложения вроде штурма старой ялтинской дороги на «Икарусе» или пешего обхода лесом КПП разбивались о железную логику шофера-работяги. Нереально. Он все же попытался еще раз, скорее ради очистки собственной совести, объехать КПП по одному ему известному маршруту, но дорога там оказалась просто перерыта огромной канавой, перебраться через которую и пешком было задачей не из легких.
Обратно в Севастополь ехали практически молча, передавая друг другу бутылки и вполголоса переговариваясь между собой. Такого фиаско мы никак не ожидали. Нам лишний раз очень убедительно подтвердили, что лейтенант - еще не вполне офицер, а свежевыпущенный лейтенант в Севастополе - вообще еще курсант. Слава богу, что хоть наши подруги, выросшие в Севастополе и знавшие особенности своего военно-морского града, утешали нас как могли, даже не препятствуя потихоньку разворачивающейся банальной попойке. Да и алкоголя у нас было маловато. Времена были антиалкогольные, и хотя еще карточки на алкогольную продукцию не ввели, но даже с пивом в севастопольских магазинах были большие проблемы. Перед самым въездом в город водитель тормознул.
- Куда вас, ребята?
Естественно, началось хоровое выражение желаний, из которого понять хоть что-то было невозможно. С минуту послушав наши нестройные предложения, водитель сам же и ответил на свой вопрос.
- Ребята, ни в какой ресторан или кафе вы все равно не попадете. На вас облава. Неужели вы так и не поняли? Давайте так. Я вас выгружаю у железнодорожного вокзала. Там, конечно, есть патруль, но народу много, и на вас внимания, скорее всего, не обратят. Так вот, на вокзале, рядом в двухэтажке, на втором этаже есть придорожное кафе. Там хоть сесть можно...
Шофер оказался прав. Патруль, бродивший по вокзалу среди встречающих и отъезжавших, на нашу компанию не обратил ровным счетом никакого внимания. Завалившись всей толпой на второй этаж, мы увидели там большой пустой зал с десятком общепитовских столов и стульев с обшарпанной буфетной стойкой, за которой сонная и ненакрашенная девица раскладывала беляши на пластиковый поднос. В наличии в буфете оказались соки, какие-то фруктовые напитки и на удивление какое-то креплено-десертное вино типа «Радужного», градусами не шибко сильное, но берущее верх над организмом не ими, а бодяжностью ингредиентов. Так мы и сели, сдвинув с разрешения буфетчицы столы, и видимо, скупив у нее все те самые древние беляши, пирожки и запасы этого древнего и мутного алкоголя. Так мы и сидели несколько часов, заедая прокисшим общепитовским тестом дешевое вино, поднимая тосты и сдвигая бокалы в честь нашего выпуска, начинающейся новой блестящей офицерской карьеры, и конечно, Военно-морского флота...
И только потом, много лет позже, я неожиданно для себя увидел в этом какую-то странную аналогию. Как справили мы новый этап в своей жизни, так она дальше почти сразу и пошла эта жизнь, причем во всей стране, а не только у офицеров отдельно взятого класса отдельно взятого выпуска одного уже ныне не существующего высшего военно-морского инженерного училища...

Мимоходом. О противолодочных силах ...

Мой отец, тоже бывший подводник, перед тем, как я впервые ехал на Север в офицерском чине, сказал мне: страшнее всего не море - оно суровое, могучее, переполненное дремучей природной силой, но все же это просто стихия. А вот страшнее стихии только береговые "противолодочные" силы. Тылы, штабы, отделы. В чем мне, да и наверное, всем служившим в плавсоставе приходилось убеждаться не раз. Все без исключения береговые службы флота - это организации с искривленным восприятием действительности. По идее, они существуют для того, чтобы сравнительно немногочисленный плавсостав не имел никаких проблем, уходя и возвращаясь из плавания. На самом же деле все обстоит с точностью до наоборот. Берег убежден, что подводники ходят в море с единственной целью: обеспечить тыловым службам получение всех видов довольствия. И очень важно, чтобы плавсостав в распределение этих благ не участвовал, а лучше даже и не знал, что ему положено, а что нет. Вот и получается: не они для нас, а мы для них. Так и происходит в действительности. Перед походом подводники, высунув язык, носятся по всем довольствующим органам, выпрашивая даже не лишнее, а положенное по всем нормам, а там их встречают лоснящиеся от осознания собственной значимости краснопогонные "противолодочники". Они вальяжно отмахиваются от надоедливых представителей плавсостава, закрываясь щитом из приказов, директив и просто устных указаний начальства. Они старательно изображают нечеловеческую усталость от решения важных стратегических задач хозяйствования, а тут им на голову мы со своими разовыми трусами и недостающими простынями. И уж если и делают что-то, то с видом очень большого человеческого одолжения, участия, как будто отрывая от себя последнее и ожидая от тебя за эту беспредельную доброту как минимум фляжки с «шилом».
Флотский тыл - это что-то запредельное, вне моего понимания. Я не чекист, а потому не берусь судить о финансовых и тыловых службах флота с точки зрения закона, хотя и на моей памяти начальники этих довольствующих органов и стрелялись и арестовывались неоднократно. Я всё больше об отношении. Более заносчивых и чванливых военных чем в довольствующих органах флота, я больше нигде в своей жизни не встречал. Это не офицеры и мичмана флота, это патриции пайков и центурионы денежных ведомостей. Это аристократы складов и элита кабинетов. Это - самые настоящие противолодочные силы! Где-то в глубинах памяти сидят полузабытые рассказы о кашеварах, мчащихся с полевыми кухнями через лавину пуль и снарядов на передовую, чтобы привезти горячий обед бойцам, и воспоминания отца о том, как сам начальник тыла раздавал на пирсе канадки, одеяла и подушки всем членам экипажа первого атомохода, прибывшего в базу. Это седые и уходящие в прошлое предания, в которые молодежь уже не верит, да и те, кто постарше, начинают сомневаться, было ли такое вообще или просто приснилось... Нынешний тыл - это бизнес с погонами, помноженный на воинские уставы и руководящие хозяйственные документы, в которых кроме них самих никто и ничего не понимает.
Я нечасто сталкивался с тыловскими службами по служебным вопросам, но я все же много помню. Я помню, как щеголяла в новеньких канадках вся береговая база, когда подводникам уже давно выдавали ватники, как на лесоповале. Я помню автобус, возивший тыловиков на службу, катившийся мимо потока плавсостава, бредущего по грязи через сопки на корабли. Я помню штаб тыла, регулярно получавший зарплату, когда плавсоставу ее задерживали месяцами. Я помню ремонты базовых камбузов, разгребание мусора с дорог и покраску бордюров по всей базе силами подводников, а не этих «береговых братьев», и продирающий промозглый холод в матросских казармах экипажей, на ремонт которых средств почему-то никогда не находилось. Да и кто из хотя бы раз бывавших на вещевых или продовольственных складах может забыть лоснящиеся и самодовольные шайбы кладовщиков в мичманских погонах, у которых надо было, стесняясь в глубине души перед самим собой за свое же поведение, выпрашивать полагающиеся тебе брюки нужного размера. И получить их только тогда, когда для кладовщика становилась приемлемой степень твоего унижения перед ним. А лично мне никогда не забыть услышанные лично мной ответ дежурного по тылу командиру корабля, попросившему один бортовой Камаз, чтобы отвезти домой офицеров и мичманов из Оленьей губы в Гаджиево. Мы вернулись с боевой службы, и из-за непогоды нас после 75 суток морей отшвартовали не в основную базу, а поздним вечером завернули в Оленью губу. Так вот, этот «деятель» с красными полосами на погонах ответил словами, в которых, наверное, сконцентрировался весь стиль службы тыла военно-морского флота:
- Не могу товарищ капитан 1 ранга! Рабочий день закончился, свободных машин нет, да и заявки на вас не было. Заранее надо было готовиться. Никак не могу вам помочь... Да вашим бойцам даже полезно будет ножками-то...
И даже то, что командир взорвался после его слов и дозвонился до самого «верха» флотилии не помогло. Тыл победил и машину за нами не прислали. И побрели героические подводники на своих двоих, скрипя мышцами, атрофировавшимися за неполных три месяца автономки из Оленьей губы до развилки, чтобы там, в двадцать три часа вечера, стоя на морозе, ловить попутки, дабы просто повидать семьи, по которым и правда можно сильно соскучиться за два с половиной месяца...
А ведь есть еще береговые структуры, процентов на сто состоящие из бывших моряков. Наши могучие штабы. Вот это клоповники еще те! Конечно, не стоит говорить о командовании и флагманских специалистах. Они, бывает, почаще нашего в морях пропадают. А вот штабная накипь... Господи, кто только не липнет к этой кухне. Мичмана, только и умеющие на пишущей машинке стучать, офицеры, списанные по здоровью с плавсостава, да и просто хитрозадые. Выгодное дело. В штабе дивизии подводных лодок по штату людей совсем немного, а дел выше крыши. Одного бумагомарательства тонны. А сами начальник люди занятые, и по совести говоря, они, как и мы, канцелярщину не особо жалуют, хотя и вынуждены этим заниматься. Вот и хитрят. Умеешь быстро строчить на машинке - добро пожаловать в штаб! Числиться будешь на корабле, морские получать, выслугу год за два, а сам только ходи и бумажки перебирай. Ни моря, ни вахт, два гарантированных выходных в неделю - что еще надо военному, чтобы достойно дождаться пенсии! Опять же погоны на плечах с завидной аккуратностью меняют, невзирая на должность. И делается это удивительно ловко и быстро. Служит, допустим, где-нибудь в недрах штаба капитан-лейтенант Иванов. Давно служит. Попросил его как-то какой-нибудь флагманский к важной проверке карты помочь начертить. Пока чертил, без мыла весь штаб пролез, одному бумажку оформить, другому жену встретить из аэропорта, с третьим просто выпил душевно и с приседанием. И вроде работу свою сделал, а его еще на неопределенный срок при штабе оставляют. Помогать. И сидит он в штабе, формально подводником числясь. Если командир у него настоящий, то ударит кулаком по столу и вернут его обратно. А если командир не хочет со штабными ссориться, то закроет на это глаза, и просто на каждый выход в море начинает просить прикомандировать кого-то вместо Иванова. Тут ему от штаба отказа никогда не будет. И вот подошло время Иванову «майора» получать. Должность у него каплейская, но ведь как-то стыдно в штабе с маленькими звездочками сидеть. Он со своим «шефом» пошепчется, тот командира дивизии попросит, тот отдел кадров выдаст целеуказание и глядишь, Иванова неожиданно на свободную должность командира боевой части назначают и одновременно представление на звание в штаб флота высылают. Через пару месяцев Иванов уже майор. И его сразу же с этой должности переводят на какую-нибудь другую, и желательно, на отстойный корабль. Проходит еще несколько лет. Подходит Иванову уже кавторанг. И все повторяется снова и в той же последовательности. И ходит целый «подполковник» по базе ракетных стратегических атомоходов, сам всего пару раз в море выйдя, и дерёт плавсостав во все дыры. И бывает, ходишь с человеком в море, и вдруг он оказывается на берегу. Проходит полгода, и глядишь, твой бывший сослуживец, застрявший в штабе на какой-то мифической должности десятого помощника начальника штаба, нос воротит. Куда там! Белая береговая кость, Штаб же!
А к примеру, нужны командиру дивизии и его замам водители - нет проблем! Отобрали матросов с водительскими правами в экипажах, откомандировали в свое распоряжение, и все. Они на «коне», экипаж в напряжении. Ведь этому матросу на каждый выход в море нужно замену найти. А в наше нелегкое время матросов совсем мало осталось. Да и те... Такой подбирается контингентик! От гордых сынов кавказских гор до истинных крестьян Нечерноземья.
Но все же это штабы. Штабы боевых дивизий, в которых и правда рук на все всегда не хватает, и все можно понять и простить, разве кроме того, что оседают в штабах вот на таких «левых» должностях почему-то почти всегда не самые достойные личности.
А что самое страшное, ведь то, что в во всех этих околофлотских, подчас «самопальных» структурах служат нормальные и хорошие вне службы люди, абсолютно ничем не отличающиеся от всех остальных. А это может значить только то, что система до такой степени влияет на тех, кто в ней функционирует, что через совсем небольшой промежуток времени это уже в крови, и ничего с этим не поделаешь. И даже если неожиданно получается поставить на место какой-нибудь из винтиков этой системы, он совершенно искренне и долго будет хранить обиду за «незаслуженно» понесенное наказание из-за какого-то там никому не нужного плавсостава...
И в который раз поражаешься тому, что флот по сути своей стал просто утрированной и сильно уменьшенной калькой со всей нашей державы. Пародия на Россию, одетая в черную флотскую шинель. Хотя уже теперь не в отмененную шинель, а в мешковатое форменное пальто, сидящее на офицере как седло на ишаке. Самая боеспособная пародия в мире. Штабы, тылы и управления - это ведь как правительство, администрации и чиновники. Плавсостав - простой народ. Прикинули? Не похоже? А самое печальное, что плавсостава на флоте с каждым годом все меньше и меньше. А вот чиновников в стране все больше и больше...

Торпедная атака

В погожий сентябрьский день офицеры центрального аппарата ВМФ, прибывшие в Севастополь, подняли силы Черноморского флота по тревоге.
Подводные лодки, дождавшись своей очереди, выскакивали из базы и уходили в районы учений. По пирсам бегал командир соединения и отталкивал от причалов уже готовые к выходу корабли. Через два часа база опустела.
ПЛ1 С-74 осуществляла развёртывание в назначенном районе, в котором необходимо найти и атаковать торпедами группу кораблей условного противника во главе с крейсером - флагманским кораблём флота. На борту объявили боевую готовность номер два. Подлодка шла недалеко от берега, поэтому вахтенный офицер и сигнальщик больше внимания уделяли осмотру Крымского побережья, чем наблюдению за воздухом и водной поверхностью. Пожалуй, только один штурман не замечал этой красоты. Да и некогда ему было, ведь при следовании вблизи береговой черты время между обсервациями не должно превышать десяти минут, вот и бегал он как челнок от пеленгатора к карте и обратно.
Надо сказать, что своеобразным шиком штурманов дизельных подводных лодок была демонстрация памяти, когда штурман «брал» три пеленга, а это десять-двенадцать цифр, если считать с десятыми долями градуса, запоминал их (именно запоминал, а не записывал, что является просто необходимым условием для определения места подлодки в свежую погоду), спускался в рубку, записывал отсчёт лага и время, а затем извлекал из памяти и сами пеленги. Всё это происходило в обстановке, когда надо было отвлекаться на решение других задач, отвечать на различные вопросы, задаваемые иной раз со скрытым умыслом. Казалось бы, несложная задача не всем давалась сразу. Необходим был определённый навык для того, чтобы «пронести» от пеленгатора до навигационной карты три несчастных пеленга, попутно отвечая на дурацкие вопросы ухмыляющихся сослуживцев, пытающихся «выбить» их из головы штурмана.
Точно в назначенное время подводная лодка заняла район учений и погрузилась. Начался поиск отряда кораблей условного противника. Образно говоря, погружаясь, подводники слепнут, но у них вырастают огромные уши, втягивающие, подобно чёрной дыре все звуки моря. Ориентируясь по этим звукам, подводная лодка не только находит противника в толще воды, но и атакует его торпедами. Всё это похоже на стрельбу из пистолета на слух, и одновременно, на игру в шахматы вслепую. Центральной фигурой в торпедной атаке, безусловно, является командир. Именно в его голове складывается картина боя, и именно он, «слепой», «стреляет из пистолета» и «играет в шахматы». Все остальные помогают ему и советуют.
Для человека непосвящённого, далёкого от Военно-Морского Флота, действия личного состава корабельного боевого расчёта (КБР), выполняемые в ходе атаки, непонятны. Но даже не понимая ничего, интересно смотреть и слушать это со стороны. Эмоции здесь выплёскиваются через край. Как на ладони видны характер и психологические особенности каждого человека. Но беспорядка нет. Существующие командные слова, выработанные многими поколениями подводников и привитые членам КБР на многочисленных тренировках, держат их в рамках приличия, не позволяя кипящим эмоциям облечься в неудобные для восприятия формы. Здесь всё подчинено одному: попасть торпедой в цель. Именно это и собрался сделать командир ПЛ С-74 вместе со своим экипажем.
- Боевая тревога! Торпедная атака! Торпедные аппараты номер 1, 2 к выстрелу приготовить! Режим замеров 1 минута! Определить курс цели! - командует командир.
Три минуты назад акустик обнаружил шумы винтов, которые были классифицированы как отряд боевых кораблей (ОБК) условного противника. Утро, хотя под водой этого не видно. Наступает время завтрака. На камбузе всё готово. Но в нарушение распорядка дня появился противник.
- Первая минута, товсь! Ноль! - начался отсчёт времени торпедной атаки, - цель номер 1, групповая, пеленг 351 градус; цель номер 2 - пеленг 8 градусов; цель номер 3 - пеленг 24, - это докладывает акустик. И так каждый раз, с заданной командиром периодичностью.
- Четвёртая минута, товсь... Ноль! Цель номер 1 (групповая) - 352, цель номер 2...
В центральном посту обстановка накаляется, обнаружен поворот ОБК. Эта информация для подводника равносильна удару дубиной по голове, а так как курс -самый непостоянный параметр для кораблей, идущих на зигзаге, то удары сыплются с периодичностью, равной времени лежания цели на галсе, и после каждого на некоторое время наступает шок, за ним - взрыв эмоций, подводник «подпрыгивает» (как правило, «прыгающим» подводником оказывается один командир, ему «больше всех надо») и бежит посмотреть обстановку на графическом планшете у штурмана, а затем на боевой информационный пост (БИП). Если обстановка там отсутствует, то члены КБР могут выслушать немало обидных слов в свой адрес. Но это не воспринимается всерьез. Мысли заняты совсем не этим, поэтому и обидные слова расцениваются как своеобразный допинг.
Пятая минута, товсь... Ноль! Цель номер 1 (групповая)...
А как же завтрак? Стоит, родимый, на камбузной плите «на подогреве». Однако давно пора заниматься обедом, иначе можно не успеть к сроку и снова нарушить распорядок дня. Это обстоятельство всерьёз волновало кока-инструктора. Поэтому и снарядил он разведчика в центральный пост в лице своего помощника - молодого матросика. Ох, не надо было его туда посылать. Но что поделаешь, коки частенько отстают от ситуации, едут вроде вместе со всеми, однако как бы в отцепленном вагоне. Неудачной оказалась разведка. Вылетел поварёнок из центрального поста как пробка из бутылки шампанского. Вслед за несчастным через открытую переборочную дверь донёсся рёв командира. Видимо, здорово помешала «разведка» работе корабельного боевого расчёта. И главному коку почему-то подумалось, что в случае неудачи торпедной атаки именно он будет основным виновником этого.
В центральном посту командир вытанцовывал странный танец, похожий на джигу. Как ртуть находился он в постоянном движении, перебегая от одного поста отображения обстановки к другому. Приближался решающий момент, через минуту-другую надо было стрелять. Позиция позволяла это сделать. Но поворот кораблей «противника» спутал все карты. Цели теперь шли прямо на подводную лодку, тем самым практически лишая её возможности выполнить стрельбу. Для выхода из создавшейся ситуации было три пути: первый - стрелять как во Вторую мировую войну прямоидущими торпедами с дистанции «пистолетного» выстрела - этот вариант вряд ли применим, большая вероятность промаха; второй - развернуться на обратный курс и на максимальном ходу попытаться увеличить траверзную дистанцию, однако слишком много времени требуется на выполнение данного манёвра, отчего успех его становится проблематичным; и, наконец, третий - на заднем ходу увеличить траверзную дистанцию до значений, позволяющих произвести залп - самый опасный манёвр из всех трех, подводная лодка не предназначена для движения на заднем ходу в погруженном состоянии. Однако надо выбирать именно его. Это кратчайший путь к успеху.
Так или примерно так думал командир. И думал быстро. Пяти секунд не прошло, как посыпались команды:
- Оба мотора стоп. Оба мотора назад полный! Боцман, управляться носовыми рулями как кормовыми! Вертикальный руль в ноль! Штурман, рассчитать время движения на заднем ходу для увеличения траверзной дистанции до __ кабельтовых. Первый, торпедные аппараты номер 1, 2 товсь! Ввести данные в оружие.
Ошалевший боцман управлял носовыми горизонтальными рулями как кормовыми всего один раз, и то в начале своей службы. По этой причине у него стали дрожать руки и отключилось соображение. Начал расти дифферент на корму, а вслед за этим посыпались упрёки:
- Ты что творишь, старый хрыч?! Отводи дифферент!
- Валенком, валенком его по голове, товарищ командир!
Перспектива быть стукнутым тяжелым изделием лёгкой промышленности вернула боцмана к действительности. И это сразу отразилось на дифференте, который постепенно стал отходить к нулю.
Лодка шла на заднем ходу, набирая скорость.
- По торпедным аппаратам номер 1, 2 товсь выполнено. Данные в оружие введены!
До окончания манёвра 1 минута.
Всё! Пора идти вперёд.
- Оба мотора стоп. Оба мотора вперёд средний! - музыкой отозвались слова эти в голове боцмана. Однако веселье было недолгим. Доклад торпедного электрика о выходе из строя торпедного автомата стрельбы (ТАСа) поверг в уныние многих из находившихся в центральном посту. Скорее всего, неисправность была пустяковой, и в повседневных условиях была бы устранена за 15 минут. Но сейчас даже этих минут нет. Вот она цель, как на блюдечке, подставила борт, только стреляй. А через минуту-другую ситуация изменится кардинально: цель пройдёт, атака сорвётся, задача выполнена не будет. Но опять командир не растерялся:
- Стрельба резервным способом по цели номер 2 из торпедных аппаратов номер 1, 2! Утверждаю пеленг залповый 51 градус! Штурман, БИП, рассчитать «омегу». Акустик, пеленг залпа доложить! - далее всё говорилось и делалось на едином дыхании:
- Центральный - штурман, «омега» три градуса влево!
- Есть! Первый, ввести «омегу» три градуса влево в торпедные аппараты номер 1, 2!
- Центральный - акустик, пеленг на цель 51 градус, пеленг залповый! Можно стрелять...
- Торпедные аппараты... пли!
И тут кто-то пискнул:
- Поворот цели вправо.
Было шумно, но командирское ухо в момент уловило этот писк, а командирское тело двинулось в его направлении. Пищал штурман. Он не был уверен в правильности своего доклада, поэтому и говорил еле слышно. Нужно было подтверждение, нужен был ещё один пеленг.
Торпеды уже выпущены. Неужели уйдут в «молоко»? С трудом подавил командир рвавшийся из горла крик: «Ой, не пли, не пли», - крик вполне естественный в данной ситуации. А тут ещё минёр бодрым голосом доложил из 1 отсека, как будто ждал похвалы:
- Торпеды вышли, боевой на месте!
- Дурак ты, минёр, - дождался.
Но вот подтверждение:
- Пеленг на цель номер два 54 градуса. Торпеды створятся с целью.
Поворот цели не подтверждаю. Цель идёт прежним курсом, - радостно крикнул начальник РТС. Теперь дураком стал штурман, однако, ненадолго. Очевидный успех выполненной стрельбы заставил командира широко улыбаться даже против своей воли.
Факт попадания подтвердил руководитель учения после всплытия подводной лодки. Он передал благодарность Командующего флотом за отлично выполненную атаку и дал «добро» следовать в базу после подъёма торпед.
При возвращении с моря моряками овладевает особое чувство - чувство ожидания встречи с домом. В нём есть что-то от ностальгии, но грусти меньше. Чувство это настраивает человека на волну воспоминаний и часто отвлекает от исполнения служебных обязанностей. Поэтому на флоте с ним борются. До самого возвращения подлодки в базу эта борьба с переменным успехом велась под руководством старпома. Итогом её стали два взыскания, наложенные на самые мечтательные натуры.
Поход завершился ранним утром, когда подводная лодка ошвартовалась в родной гавани. Из встречавших были вороны, которые в массовом количестве расплодились по берегам бухты, частично заменив собою чаек. Карканье их казалось морякам победным кличем.

Пожар

Его сбросил с койки сигнал аварийной тревоги. Динамик корабельной трансляции прокричал голосом дежурного по кораблю:
- Аварийная тревога! Пожар в третьем отсеке!
И он побежал. Побежал из второго отсека в третий, туда, где горело. Влетев на ГКП, увидел дым, который быстро сгущался и заползал во все углы. В корме отсека мерцало зарево, доносились гул и матерная брань дежурного по подводной лодке.
«Надо включиться в ПДА»,- первая мысль, посетившая его после увиденного. «ПДА в руках: открыть коробку, надеть аппарат, маску, повернуть рычажок... Всё, аппарат заработал, можно дышать! Теперь отсек: надо его загерметизировать». Увидев матроса, крикнул:
- Наверх! Задраить рубочный люк!
Матрос как ждал этой команды и пулей вылетел наверх. «Закрыл, закрыл люк! С внешней стороны закрыл, собака! Ну и чёрт с ним, пусть катится».
«Сейчас звонить оперативному, звонить оперативному. Подводной лодке нужна помощь, и нам всем она нужна тоже».
- Говорит командир БЧ-5 подводной лодки К-765. Большой пожар в третьем отсеке. Очаг пожара на нижней палубе в корме, сильная задымленность, в отсеке есть люди, количество уточняется..., - трубу телефона не положил, бросил на стол, чтобы оперативный мог слышать, что твориться на корабле. С нижней палубы вперемешку с бранью кричали:
- ВПЛом пожар не потушить. Давайте ЛОХ скорее, сгорим тут к чёртовой матери!
«Надо давать ЛОХ, другого выхода нет! Надо давать ЛОХ, другого выхода нет! Надо...», - приговаривал механик то ли про себя, то ли вслух. И в следующую секунду проорал по корабельной трансляции, предупреждая людей о том, что собирался сделать:
- Даётся ЛОХ в третий отсек! Даётся ЛОХ в третий отсек! Даётся ЛОХ в третий отсек! Всем включиться в ПДА, кто ещё не сделал этого!
Подбежал к пульту и повернул два ключа: «выбор отсека» и «подача команды». Ключи поворачивал на ощупь, по памяти - в отсеке от дыма уже ничего видно не было. Всё сделал правильно и в следующую секунду ощутил капли жидкости, падающие за шиворот.
- Внимание по кораблю! Произошло возгорание в третьем отсеке. В руководство борьбой за живучесть вступил командир БЧ-5. Дан ЛОХ в третий отсек. Устанавливаю рубежи обороны: носовая переборка четвёртого отсека и кормовая переборка второго. Своим заместителем назначаю старшего лейтенанта Матвеева. Повторяю, мой заместитель - старший лейтенант Матвеев.
«Нутром» механик чувствовал, что огонь гаснет. Гул прекратился, исчезло зарево. Лихорадочное состояние начало понемногу отступать. Вдруг заболела нога. «Теперь собрать людей, посчитать их, посчитать средства защиты, лишних вывести. После этого ждать, ждать 30 минут, меняя ПДА. Всё, что можно сделать - сделано».
Поднёс к уху трубу телефона, и услышав голос оперативного, перебивая, доложил:
Дал ЛОХ в третий отсек. Открытого огня не наблюдаю. Личный состав включен в ПДА.
А затем по трансляции:
- Всему личному составу третьего отсека собраться на верхней палубе.
Через минуту проявились силуэты трёх человек, тех, кого пожар застал в отсеке.
Ставлю задачу! Ты (сильно ткнул пальцем в силуэт) - ведёшь разведку на верхней палубе - осмотреть все рубки и боевые посты, искать людей и средства защиты. Вы двое - осмотреть среднюю и нижнюю палубы, вам тоже искать людей и средства защиты, между собой иметь визуальный контакт, связь со мной голосом каждую минуту, - после инструктажа механик каждого переключил в изолирующий противогаз и каждого благословил, отведя на выполнение задачи десять минут. А сам молился, как умел, молился о том, чтобы в отсеке больше никого не оказалось.
После получасовой выдержки отсек провентилировали. Всё обошлось: никто не пострадал, больших разрушений огонь нанести не успел. С трудом командир БЧ-5 поднялся наверх, поручив дежурному по кораблю описать борьбу с огнём в журнале вахтенного центрального поста. На пирсе уже ждало начальство. «Сейчас начнётся разбирательство», - подумал он, затянулся сигаретой и потерял сознание.

Стало ясно уже потом, что борьба за живучесть велась правильно. Более того, если бы ЛОХ не дали вовремя, то, скорее всего в третьем отсеке никто бы не выжил. Этого вкупе с отсутствием жертв и небольшим ущербом от пожара хватило как раз на то, чтобы никого не наказали. Механик же наорался так, что потерял голос и молчал целую неделю.