УМЕР ВОЖДЬ. ПРИГОТОВИТСЯ К БОЮ

В последнее время немало сказано о Карибском кризисе, поставившем мир на грань военной катастрофы. Мы расскажем о другом кризисе. Неизвестном, но, может быть, не менее чреватом последствиями, чем Карибский. Мир, подталкиваемый к краю пропасти безответственностью политиков, уцелел тогда благодаря военным, их выдержке и ответственности. Военным, которых и некоторые сегодняшние политики считают пешками в своих планах, пешками, с которыми можно не церемониться...
Почти два десятка лет назад автор материала, Леонид БЕЛЬТЮКОВ, в то время мичман, старшина команды электриков ракетного подводного крейсера стратегического назначения пр.667Б, волей судьбы оказался вместе с сослуживцами на самом острие этого кризиса... Итак, ноябрь 1982 года -
УМЕР ВОЖДЬ. ПРИГОТОВИТЬСЯ К БОЮ!
В тот раз пять дней подряд мы не могли оторваться от американской многоцелевой атомной лодки.
Командир испробовал все. Мы "проваливались" на такие глубины, на которых не ходили даже при специальном глубоководном погружении. На борту действовал жесточайший режим тишины. Все команды и связь ГКП только по телефону. Никаких кинофильмов, никакого радио. Пытались оторваться на скорости, ничего не выходило. Нервы у всех - на пределе. Наш командир капитан 1
ранга Щербатюк - тертый калач. Обхитрил-таки американского кэпа. И мы вздохнули было с облегчением. Только заснул я после боевого напряжения нескольких суток, вдруг в динамике непривычно подрагивающий голос командира.
В каюте уже горел свет, трое моих сокаютников, старшины команд БЧ-5, уже одетые, с ПДУ-2 (портативное дыхательное устройство) на поясах, чуть ли не засовывали уши в динамик трансляции.
Глянул на часы. До вахты еще, как минимум, часов шесть. И вообще, чего это командиру взбрело среди ночи в риторике упражняться?
Еще не улавливая смысла происходящего, по привычке начинаю одеваться:
- Мужики, нам орден дали?
Перед автономкой в "массах" прошел слух, что нашему экипажу должны дать орден Красного Знамени за предыдущий поход, а командиру, естественно, награда повыше. Всем нам этого очень хотелось, поэтому и поинтересовался. Но...
- Молчи, дурак, - сердито зашипел старшина команды трюмных Володя Судаков.
Смотрю, на лицах мичманов какая-то растерянность.
- Брежнев умер!
Постепенно "вхожу в меридиан". Динамик замолкает, и в каюте воцаряется гробовая тишина. В глазах моих товарищей смятение. А ведь они, в отличие от меня, двадцатилетнего пацана, люди бывалые, прошедшие по пять-шесть автономок, умеющие нервы собрать в кулак при любой ситуации. В чем же дело:
Володя Судаков тихо произносит:
- Ну, теперь самый подходящий момент, чтоб ихние ракеты по нам долбанули...
Я поймал себя на том, что думаю так же. И тогда уже никакая сила не в состоянии остановить наши "изделия". Что будет потом - страшно подумать... Неужели американцы этого не понимают? Не из другого же вещества у них мозги...
Мои внутренние терзания были прерваны резко и жестоко. Вновь ожила корабельная трансляция.
Без предварительных трех звонков, означающих, что тревога все-таки учебная, бьющие по слуху звуки ревуна известили - тревога боевая!
Выскакиваю из каюты и бегом на свой боевой пост.
У командира электротехнической группы, передающего мне вахту, лицо белее простыни. Пока он делает последнюю запись в журнале, бросаю взгляд на глубиномер - над нами двести метров.
Сажусь в кресло, осматриваю приборы. Их показания, как на фотографии, отпечатываются в сознании, расписываюсь в вахтенном журнале о приеме боевого поста. Поворачиваюсь к командиру группы управления главной энергетической установкой для доклада о состоянии электротехнических
систем корабля. Вдруг слышу за спиной знакомый голос своего комдива - он, когда все началось, как раз стоял вахтенным инженер-механиком на ГКП:
- Неужели пустим ракеты?
Никто не мог ответить ему, наоборот, даже чей-то голос спросил:
- Володя, ты ж всплывал на сеанс связи, просвети...
В ответ капитан-лейтенант Медведенко негромко произнес:
- Сам толком ничего не понял. Только погрузились, командир ушел к шифровальщику. От него Щербатюк вылетел, как ошпаренный. И сразу: "Боевая тревога!". Вахтенный офицер переспросил: "Может, учебная?". В ответ командир как гаркнет: "Я сказал - боевая!". Дальше примчался командир
БЧ, а я - сюда... Замполит, кстати, тоже к шифровальщику ходил. Так что, вполне возможно, у них у обоих было какое-то указание сверху на руках...
У меня холодок по спине пробежал. Слишком серьезно было это предположение. Как рассказывают бывалые подводники, чтобы застраховаться от несанкционированного пуска баллистической ракеты, на лодках предусмотрена целая система блокировок. Поэтому если предположить с самой необузданной фантазией, что командир, старпом или ракетчик спятят и захотят начать "личную" войну, каждый из них в отдельности не сможет снять блокировку с системы окончательной подготовки ракет.
Новую порцию пищи для тревожных размышлений о будущем подбросил командир
электромеханической боевой части:
- Пульт ГКП.
- Есть, пульт!
- Собрать схему гарантированного электропитания!
Это уже серьезно. Схема гарантированного электропитания нужна для того, чтобы все механизмы, работающие на ракетный комплекс, при любой, даже самой непредвиденной, ситуации непрерывно получали постоянную по всем параметрам электроэнергию. Да и голос капитана 2 ранга Коломийца не предвещал ничего хорошего. В обычной обстановке мягкий и добрый человек, никогда не
повышающий голоса, он сейчас говорил так, будто весь личный состав БЧ ушел в самоволку и попался военному патрулю. Со стальными нотками говорил наш "дед".
Вскоре я доложил, что схема гарантированного электропитания собрана. Обычно комдив мне доверял, а тут очень внимательно все проверил, будто ошибку выискивал на зачете.
Медленно, но верно мы шли к той самой последней секунде, за которой уже должен был начаться кошмар и в прямом, и в переносном смысле слова. Кошмар не только для нас... Страшно было думать об этом.
- Внимание по кораблю! - ожил динамик трансляции. - Собрана схема гарантированного электропитания. Категорически запрещены переключения в корабельной электросети, пуск и остановка механизмов без разрешения с ГКП.
Теперь даже обыкновенный вентилятор самостоятельно никто не мог ни включить, ни выключить. Я посмотрел на часы - два часа прошло, как я проснулся. На пульте не произносится ни одного лишнего слова. Лишь щелчки тумблеров, краткие команды и доклады. Усаживаюсь поудобнее в кресле и смотрю на командира дивизиона. Тот примостился на сейфе и смотрит себе под ноги.
Обычно же по учебным тревогам он сгоняет меня с кресла и уютно устраивается в нем. Кресло очень удобное, с откидывающейся спинкой. Приобрел я его на свою голову по случаю полгода назад, за "сверхконвертируемую" валюту - два кило спирта. Вот теперь и приходилось сидеть по учебным тревогам на сейфе.
... А вообще, я в эту автономку идти не хотел. Нет, страха перед замкнутым пространством или глубиной я никогда не испытывал. Он появится позже и совсем по другому случаю. И это будет даже не страх, а какое-то постоянное чувство тревоги. Неподводнику понять это сложно. Он не проваливался из-за непредвиденной поломки техники вместе с лодкой с семидесяти метров до
двухсот, когда лодка в течение нескольких часов не могла подвсплыть даже на метр. Он не нес, после того как выкарабкались, вахту подряд пятнадцать часов на двух боевых постах. Потому что экипаж уже попрощался с жизнью и друг с другом, и способных к действию моряков осталось на корабле только половина. У него не сохли губы, когда опять же из-за промышленного дефекта в первом контуре прорвался перегретый "звенящий" пар. И если бы его не остановили ценой сверх-усилий наши ребята, экипаж нахватал бы "частиц"не меньше самого защитного контура. Наконец, он не вскакивал с койки под резкую дробь аварийной тревоги и судорожно, наперегонки с удушьем не
натягивал на лицо противную резину маски индивидуального дыхательного аппарата. Но по этой причине ни один настоящий подводник не списывается на берег. Эта тревога души, если можно так сказать, приложение к профессии.
У меня причина нежелания идти в море была более простая. Я перед походом только отгулял свой медовый месяц, и расставаться с молодой женой ужас как не хотелось. А тут еще наслушался разных "доброжелателей" про то, как наши подводницкие жены гуляют направо и налево, стоит нашей лодке только выйти за боновые ворота. И такая меня ревность вдруг обуяла, что хоть криком кричи.
Пришел я к замполиту и начал просить оставить меня на берегу. Чего я только не плел! Стыдно вспоминать. Зам меня молча выслушал, а потом придвинул лист бумаги и предложил написать официальный рапорт с обязательным указанием всех перечисленных мной причин. А в конце предложил подумать над тремя вопросами. Во-первых. Можно ли удержать женщину, если она хочет изменять мужу? Во-вторых, не лучше ли сразу подать на развод, если так не доверяешь жене? И в-третьих, не стыдно ли профессиональному моряку прятаться под юбку?
И ведь "достал" меня замполит этими вопросами. Видно, не первым я был ходоком к нему по столь деликатному делу... Вот такие мысли одолевали меня, когда лодка наша шла полным ходом в томительную неизвестность.
А тем временем четко, как никогда, сработали управленцы по экстренному вводу реактора левого борта. Обычно под наблюдением старших это делали наши лейтенанты, так сказать, для практической отработки навыков. На этот же раз "дед" выдал командиру дивизиона управления главной энергетической установкой жесткую схему действий, обласкав для верности того напоследок
крепким словцом. Правда, через несколько минут сам позвонил на пульт и деликатно извинился, посоветовав всем глубже осознать, что происходит.
- Принять нагрузку на левый турбогенератор. Собрать схему гарантированного электропитания побортно! - вновь ожил динамик трансляции.
Мой командир дивизиона встает и смотрит, как я делаю необходимые переключения. А я вдруг становлюсь спокойным, как танк перед кукурузным полем. Пришла спасительная мысль - боевая тревога не что иное, как самая заурядная перестраховка. "На случай, если..." Потому что если возникнет этот случай, то нужна еще специальная команда. А ее, насколько я понял, пока нет.
Господи, как все просто! Что ж это мы бежим впереди собственного визга и еще пугаемся...
Только доложил, что схема питания побортно собрана, заходит прикомандированный на время похода особист. Обычно он появляется через вахту. Никто не встает, и никто ему не докладывает. Он посидит, поговорит "за жизнь", попьет чайку и пойдет. Милейший человек. А тут выражение лица,
что у железобетонной сваи. Как реагировать, никто не знает. Неловкое молчание затягивается.
Решаюсь доложить, чтобы как-то разрядить ситуацию:
- Товарищ капитан-лейтенант...
- Почему вы встали, товарищ мичман? - официально прерывает он меня. - По инструкции вы докладываете сидя и не отворачиваясь от пульта, и только тем лицам, которым подчинены!
Злюсь на себя - мне что, больше всех надо?
А особист без всякого перехода продолжает:
- Товарищи, действовать строго по инструкциям, никаких нарушений. Малейший отход от них будет рассматриваться как преступление.
Повернулся и вышел. Впрочем, и до "накачки" никто не собирался действовать как-то иначе, в обход инструкции, а уж преступником никто теперь и вовсе не собирался становиться. Почему-то после этого посещения мы долго не могли смотреть друг другу в глаза.
- Внимание в отсеках! Всплываем на глубину залпа" - сообщил очередную информацию главный командный пункт.
Меня вдруг пронзило острейшее желание кому-нибудь задать вопрос: "Ну хоть кто-нибудь спросил бы у меня, а хочу ли я воевать?".
Тогда к воинской службе я относился, как к игре для взрослых. И в школу техников ВМФ поступил не с мыслью, что когда-то придется воевать, а ради диплома о техническом образовании и отвлеченной романтики. Рассуждал просто: коль уж тридцать лет не воюем, то с чего бы этой войне начаться
именно в те годы, когда мне предстоит служить?
- Встали на сеанс связи, - вновь прохрипел динамик голосом командира БЧ-5.
Ну, теперь дело за Москвой. Но не дураки же там сидят, чтобы вот так просто поставить точку всему...
Потом было целых восемнадцать часов полной неизвестности, которая, кстати, не располагает к оптимистическим раздумьям. С ГКП ни одной команды. Звонить туда по телефону по инструкции можно только в самом экстренном случае. И одному Богу известно, что каждый из нас за эти проклятые восемнадцать часов передумал. Я лично раз десять, не меньше, мысленно ощущал пуск ракеты и столько же раз захлебывался в тонущем ракетоносце после ответного удара. В воспаленном мозгу повторялась одна и та же картина: после первого пуска нас засекают и немедленно уничтожают. Самое страшное - тишина в отсеках. Каждый был наедине с собой. Только положенные по инструкции доклады. Не более.
А воображение наше было вышколено как надо. На политических занятиях и политинформациях нам не раз говорили о том, что наш мощный ядерный ракетный комплекс будет применен лишь в крайнем случае. Сначала, мол, будут ристалища на дипломатических аренах, потом, если не удается договориться, война обычными средствами, и лишь когда запылают наши города и деревни, в
крайнем случае, будет применено стратегическое ядерное оружие - меч возмездия. После такой политработы о чем я должен был думать в прочной бочке подводного стратегического ракетоносца, после того, как объявили боевую тревогу и мы всплыли на глубину залпа, когда все это время шла
непрерывная сверка координат. Наверное, не меня одного терзали мысли о том, что творится там, на земле, живы ли родные и близкие, что со страной?
Я уже воображал, как натовские танки подминают под себя родительский дом, как огонь и дым лижут нашу землю. Чем больше я об этом думал, тем больше росла уверенность: именно так все сейчас и происходит. И как бы в подтверждение моих мыслей вновь ожил динамик:
- Товарищи, для Родины настал тяжкий час...
По голосу узнал замполита. До сих пор помню каждое слово:
... Родина кормила и одевала нас, зная, что в трудный момент мы отплатим ей верностью. Сынки, говорю прямо, мы можем погибнуть при выполнении своего священного долга, но выполнить его надо. Трудно это осознать, только нашим близким сейчас там, на Родине, еще труднее.
Моряки всегда были гордостью и славой Отчизны. Недаром фашисты прозвали нас "черной смертью". Не посрамим славу отцов. Погибнем, но долг перед Родиной выполним!
Может быть, сейчас и очевидна некоторая нескладность короткого экспромта политработника, а тогда каждое слово падало в благодатную почву наших вспаханных раздумьями душ. И мы созрели. Мы были готовы выполнить свой долг и умереть.
После короткой паузы вновь грохнул динамик трансляции:
- Получен сигнал на разблокировку ракетного оружия!
Все. Последний барьер на пути к ядерной войне рухнул. Теперь лишь легкое нажатие на кнопку чьего-то пальца отделяет нас, весь мир от начала глобального смерча.
Странно, но, кроме облегчения, это известие у меня не вызвало ничего. Выход на финишную прямую подавил все сомнения.
- Эх, обнять бы да поцеловать сейчас бабоньку! Ну хоть самую некрасивую, а потом и помирать не жалко. А, мужики? - Лицо нашего убежденного холостяка командира группы дистанционного управления перекосилось вымученной улыбкой.
Попал "каплей" в самую точку. Я вдруг успел подумать - самое последнее и самое страстное мое желание - глянуть в глаза жене и хотя бы пять минуток побыть с ней рядом. Не я один, пожалуй, подумал так. Понял это по лицам мужиков.
- Дам не обещаю, а по 250 граммов неразбавленного - гарантирую, - вздохнул мой комдив и звякнул ключами от своего сейфа. - Как только выйдут ракеты, разливаем.
Кто-то придумал шутку, что трезвые военные предпочитают разговоры о женщинах, а навеселе - о службе. Верно на все сто процентов. Все те долгие часы, что мы шли тогда в океане, по крайней мере в нашем отсеке, разговор шел о женщинах. Один выговаривался, начинал другой, и так без конца.
Наверное, потому что паузы были невыносимы. Нам казалось, как только замолчим, услышим характерные толчки корпуса - так выходят ракеты. Потому и говорили, говорили, говорили.
К счастью, комдивовский спирт выпить нам так и не пришлось: через восемь часов Москва дала отбой, и мы ушли на обычную глубину патрулирования.
Не до женщин в эти часы, скорей всего, было нашему кэпу - капитану 1 ранга Щербатюку. До последней секунды он держал земной шар на своих плечах. Трудно представить, скольких лет жизни стоила ему эта растяжка нервов.
Уже позже, из рассказов тех, кто был во время тревоги на ГКП, я узнал, что после получения радиограммы с берега офицерам, которые должны были нажимать на залповые кнопки, командир, вопреки инструкции, приказал встать с кресел и отойти от пульта стрельбы. Так они и простояли все восемь часов лицом к лицу. Можно представить, что творилось в их душах...
После автономки я у многих спрашивал, что происходило в тот памятный день 10 ноября 1982 года в стране.
- Да ничего. Траур, и все, - недоуменно пожимали плечами сограждане. - А что еще может быть?
Так уж случилось, что 9 февраля 1984 года, в день смерти Ю.В. Андропова, наш экипаж вновь был в автономном плавании. Вновь среди ночи выступал командир. Была и тревога, но с тремя предварительными звонками - учебная. После этого мы посидели несколько часов на боевых постах и вспомнили события двухлетней давности. Каждый, наверное, вспоминал свое из тех двадцати шести часов, которые, как нам тогда казалось, оставались до войны, которая, к счастью человечества, так и не началась.

Взято здесь: http://lib.rin.ru/doc/i/81846p.html

Про меня

Автономка. Где-то середина плавания. Все, вроде, еще ничего, но усталость и раздражение потихоньку появляются. В ноль часов заступает первая смена. На пульт ГЭУ вваливается наша троица: электрик старлей Антохин, левый оператор каплей Денисбаев, он же Дыня и я, правый оператор, старлей Белов. В ожидании команды: "От мест отойти!" завязывается оживленная дискуссия. На настоящий момент самая животрепещущая тема - переход на зимнее время. Перевод стрелок часов взад-вперед в нашей могучей стране начал практиковаться не так давно, и народ еще постоянно путается. Нынче на дворе, а точнее, за бортом осень, и мнения разделились. По одной простой причине: перевод стрелок вперед означает уменьшение нашей вахты на один час и, соответственно, на то же время сокращение сна следующих за нами. Или наоборот. И мы стоим на час дольше, и они спят больше. Вот мы со стрелками и запутались. Но как же хочется порой верить в лучшее, даже независимо от обстоятельств. Каждая смена упирается и с пеной у рта отстаивает свою точку зрения. К отбою тревоги сошлись на том, что третьей смене волноваться все же не резон. Они могут потерять час лишь на сне, а вот нам предстоит одно из двух: стоять либо на час больше, либо на час меньше. Второе предпочтительней.
Сменились. Вечно замученный Антохин собрал доклады и быстренько погрузился в призрачный мир полудремы, когда вроде спишь, но на внешние раздражители реагируешь чутко. Дыня извлек "Войну и мир" и принялся изучать специфику взаимотношений князя Болконского и Наташи Ростовой. Я же приступил к устранению пробелов знаний по общекорабельным системам при помощи груды технической информации. Воцарилась рабочая тишина. Только гудели приборы и изредка раздавались нечленораздельные звуки со стороны Антохина.
Прошел час. Оттарабанили очередной доклад в центральный пост. Дыня, выдав монолог в "Каштан", отложил книгу и вперился взглядом в циферблат морских часов, висевших аккурат перед ним.
- Ё-мое! Еще три часа! Охренеть можно!
Антоха, не приходя в сознание, пробасил в ответ:
- Дынька, помолчал бы лучше! Ты что в первый раз на вахте? Будь другом, не шуми, дай покемарить...
Дыня заерзал в кресле.
- Лучше в каюте дрыхнуть. Мужики, я все же думаю, что часы переводят на час вперед. Паш, а ты как?
Я оторвался от схем и прикинул возможный вариант.
- Да неплохо. В два часа стрелки на час вперед. Станет три часа. А там уже совсем ничего осталось. Хорошо бы...
Дыня загорелся. Еще минут пять вслух рассуждал о правильности своего подхода, просчитывал варианты экономии электроэнергии в масштабе страны при переводе времени на час вперед, и наконец, убедил самого себя в верности своих умозаключений. Антоха, все это время страдавший от шума, порождаемого монологами Дыни, не выдержал и разругался.
- Чего ты завелся? Бу-бу, бу-бу! Как на базаре! Ты на вахте или где? Е...о в табло и думай о своем! Ума не хватает? Так позвони в центральный, спроси Грозного, он же там бдит, все знает! Но не стрекочи!!!
Дыня хлопнул себя по лбу.
- Точно! Вот голова деревянная, сам не догадался!
И начал вертеть кружок телефона. Виталик Грозный - наш командир группы трюмных - вахту несет в центральном посту. Всегда в курсе всех событий.
- Центральный! Виталь, это ты? Слушай, старик, у нас спор возник. Часы сегодня назад или вперед переводят? Не знаешь? Спроси у штурманов, это же их проблема. Ну давай, жду...
Дыня прикрыл трубку ладонью.
- Они и сами там ни бум-бум. Сейчас узнает.
Снова приник к трубке.
- Что? Вперед? Виталька, это точно, без дураков? Ну, спасибо дружище! Мерси! Отлично!
Дыня с торжествующим видом положил трубку на аппарат.
- Ну что, быки колхозные, притихли? Кто прав? На час вперед! Дышите ровно, нам скоро сменяться!
Откровенно говоря, я не сильно задумывался над временным вопросом, но преспектива отстоять на час меньше обрадовала и меня. А уж вечно умирающего от недостатка сна Антоху так вообще окрылила. Он восстал из небытия и даже открыл глаза.
- Дыня. Это не шутка?
- Чего пристал? Я же вам, балбесам, говорил! Не верили...
Антоха молча повернулся к своему пульту и начал заполнять журнал. Мы тоже.
Без пяти два Дыня торжественно обьявил:
- Через несколько минут по всему кораблю пройдет команда: стрелки часов на час вперед! И нам останется тоже всего один час!
Прошли доклады. "Каштан" молчал. Пошел третий час ночи. Дыня заерзал в кресле.
- Что они там? Уснули?
Часы показывали уже две минуты третьего.
- Дыня. Тебя обули как младенца. А ты, бестолочь, уши-то и развесил!
Антоха сплюнул со злости и приготовился снова уйти в нирвану. И тут ожил "Каштан". Голосом родного командира он возвестил:
- Согласно Указа Совета министров СССР, сегодня в два часа ночи производится переход на зимнее время! Стрелки часов в два часа ночи переводятся на час вперед. Внимание по кораблю: перевести стрелки морских и встроенных часов на час вперед! Командир.
И отключился. Дыня ликовал.
- Вот! Вот! Кто прав! Ты, Антоха, только наезжать на людей умеешь. Слышал?
Антоха не отвечал. Замечание было справедливое. Мы перевели часы и убедились, что до конца наше смены осталось уже меньше пятидесяти минут. Книги были отложены, журналы заполнены заранее, завязался традиционный автономочный разговор. Как всегда, о женщинах. А о чем можно говорить в минуты хорошего, отменного настроения? Только о них! За обсуждением половых проблем время пробежало незаметно. Первым спохватился недоверчивый Антоха.
- Мужчины. А почему не дали команду "Второй смене приготовиться на вахту"? Давно пора.
Не знаю почему, но я сразу почувствовал неясные опасения. С командами иногда происходили накладки, всякое бывало, но чтоб вахтенный механик, наш комдив Петрович забыл? Такого не случалось. Он мог созвать смену на развод раньше срока, но позже - никогда. Прошло еще десять минут. Вторую смену строить явно никто не собирался. Связь безмолвствовала. Антоха с неприкрытой ненавистью вперился в Дыню.
- Так кто на кого зря наехал? Что скажешь, моряк недоделанный? А мы тут, как мальчишки, нюни распустили... Отдохнем, поспим, пора меняться!!! Тебе Денисбаич, в степи родные надо, с твоей логикой и интуицией. Баранов пасти!!!
Вахту так и не построили. В четыре часа собрали очередные доклады и все. Дыня сидел, боясь пошевелиться и не поднимая глаз от палубы. Я снова вытащил схемы и продолжил учебу. Антоха ворочался в кресле, пытаясь устроить тело поудобнее для дремы. О том, что часы мы перевели неверно, как-то не хотелось думать. Но нам напомнили.
Замигал и включился "Каштан". Командир довольным, ехидным голосом поинтересовался:
- Пульт! К смене уже приготовились? Вахтенные журналы заполнены? Порядок навели? Денисбаев, отвечай!
Дыня принялся что-то мямлить о работе установки, отсутствии замечаний и прочей ерунде. Очень растерянно и неубедительно.
- Хватит нести околесицу! Ну вы, господа управленцы, и шланги! Слушай приказ! Личному составу третьей смены вахты ПУ ГЭУ перевести часы на два часа назад, ввиду ошибки, совершенной при переходе на зимнее время. Жду доклада о переводе.
Все верно. Часы-то, оказывается, на самом деле все перевели назад, а мы вперед. Теперь нам пришлось отмерять уже два часа назад. Боже мой! Как тягостно ожидая, что вот-вот положишь голову на подушку, получить еще два часа полновесной вахты. И только из-за своей дурости. Было четыре часа ночи, стало опять два.
До конца вахты на пульте царила гробовая тишина, лишь изредка нарушаемая всеми видами корабельной связи. О шутке в считанные минуты прознала вся неспящая часть корабля, и каждый считал своим долгом выразить то ли соболезнования, то ли злорадное удовлетворение нашим казусом. Но это были еще цветочки... Днем над нами начал потешаться весь корабль. И потом еще долго в кают-компании командир предлагал Денисбаеву перевести стрелки на часик назад и поужинать второй раз, а потом еще и третий.
А поймали нас очень просто. Когда Виталька по простодушию поинтересовался у командира о часах, тот мигом смекнул что к чему. И в два часа ночи, обьявляя всему кораблю, нас попросту отключили, а после командир отдельно для нас выдал ложную информацию. А мы, олухи царя небесного, увлеченные дебатами, даже не сообразили запросить любой отсек, и словно детишки ждали, когда нас позовут спать. Вот и верь после всего этого людям!

4 КУРС И ВЫПУСК
(продолжение)

Были у меня в летном обучении любимые моменты. Это: полеты с конвейера, взлет, заход по системе, уход на второй круг, десантирование. Вообще к уходу на второй круг в авиации отношение сложное. Это вроде как зимой на лужице льда поскользнуться и грохнуться. Ничего позорного, ничего страшного, с каждым может случиться, но окружающие обращают внимание и хихикают. Вот и здесь... Все летные документы строго-настрого предписывают летчику при сомнении в правильности захода на посадку и расчета уходить на второй круг. И все равно летчики корячатся, пытаясь усадить машину на полосу обязательно с первого раза. Ибо диспетчера, наземники, коллеги-пилоты, слушающие радиообмен, свой экипаж - все смотрят, КАК ты зайдешь и сядешь, а ты не смог. Как фигурист, оступился, упал, продолжил выступление. Зал рукоплещет, все вслух говорят о воле к победе, спортивном мужестве и пр., но оценки выше «середнячка» ты уже не получишь. И хотя вслух в авиации постоянно говорится о необходимости ухода на второй круг при малейших сомнениях, негласно это все равно считается признаком криворукости и незрелости командира. И придуманная авиазамполитами фраза-лозунг: «Уход на второй круг не позор, а грамотное исправление ошибки» в застольных беседах иначе, чем в ироническом ключе не используется.
По этой причине уходить на второй круг мне пришлось от силы 3 десятка раз за всю летную карьеру. Насколько я помню только 1 или 2 раза по причине резкого ухудшения метеоусловий (команду на уход давал диспетчер), а все остальное - в учебных целях. Механика этого дела такая. При проходе дальнего к стандартному докладу добавляешь «с проходом». Диспетчер подтверждает тебе разрешение на проход над полосой. Самолет снижается как обычно, выпущены полностью закрылки, шасси, фары, все как бы готовы к твоей посадке. Но при проходе ближнего привода ты подаешь команду: «Экипаж, ухожу на второй круг» и добавляешь режим работы двигателей до взлетного. Через секунду: «Шасси убрать». Сначала как будто ничего не происходит и самолет продолжает ползти по ниточке глиссады. Но через пару секунд возросшая тяга и скорость заставляют его, не поднимая носа, по-вертолетному переть спиной вверх. И вот проскакивает торец, и полоса предстает в необычном ракурсе: смотришь на нее сверху вниз, четко ощущая, что верхний край лобового стекла самолета сейчас как бы находится на уровне твоего подбородка, и чтобы увидеть горизонт, надо слегка нагнуться и заглянуть в эту амбразуру. А сзади-сверху на тебя словно давят многие тонны задранного килем вверх фюзеляжа. А штурвал наливается тяжестью, ты толкаешь его от себя, постепенно уменьшая угол тангажа и полоса быстро проваливается вниз. Постепенно руки выпрямляются, а штурвал почти полностью уходит в приборную доску. Ощущаешь себя атлантом, «держащим небо на каменных плечах». Но... Контроль скорости подсказывает тебе следующую команду: «Закрылки 15» и синхронно с их уборкой, не теряя высоты и скорости, даешь штурвалу возможность немного «вылезти» на себя, и полоса отступает вниз, уступая место привычному горизонту. «Закрылки убрать», и усилия на штурвале становятся тянущими, а горизонт прячется под нижним обрезом окошка. Всё, но были 5 секунд, когда всю мощь аэродинамических сил, подпирающих в воздухе многотонный сгусток металла, ты держал в руках.
Конвейер тоже интересное упражнение. С целью сократить расход горючего и непродуктивный «наезд» самолета и летчика по земле в случае, когда у одного и того же пилота идут подряд несколько полетов, ему, с учетом особенностей самолета и аэродрома могут разрешить выполнять взлет сразу после касания колесами ВПП. Это и есть конвейер. Он тоже запрашивается у диспетчера при стандартном докладе: «Дальний, шасси, механизацию выпустил, прошу посадку, конвейер», а тот должен ответить: «Посадку, конвейер разрешаю». Субъективно же конвейер полная противоположность уходу на второй круг. При уходе время как бы растягивается, все спокойно, неторопливо, а при конвейере, наоборот, вся суета, связанная с посадкой накладывается на необходимость в коротком пробеге повторно подготовить самолет к взлету, ничего не перепутав и не дав сработать условным рефлексам, когда сразу за посадкой «держишь ножку» (переднюю стойку), плавно ее опускаешь, тормозишь двигателями и тормозами, сруливаешь, убираешь закрылки... Здесь же некогда делать красиво, надо правильно и быстро, сесть без перелета, чтобы оставить себе подлиннее остаток ВПП «на фитиль», быстро опустить «ножку», сразу убрать во взлетное положение закрылки, вывести движки на взлетный, снова «поднять ножку», оторвать самолет, убрать шасси... и все это время держать, держать осевую. Курсанты в этой суете часто путаются. То вместо уборки закрылков, попытаются убрать шасси, то вообще забудут про закрылки, то переднюю стойку об полосу грохнут впопыхах, то тормозить и сруливать начнут на сработавших рефлексах. Был на третьем, что ли курсе случай, когда еще на ЭЛках, очень летучих и тяговооруженных самолетиках, два курсанта летали самостоятельно с конвейера и забыли при пробеге закрылки с 42 до 18 градусов убрать. Дали «газу до отказу», подошла скорость отрыва 150 км/ч, тот, что слева, штурвал тянет, а самолет отрывает задницу и продолжает бежать на передней стойке. Курсант штурвал от себя, а самолет ХЛОП жопой об полосу. Продолжают взлет, штурвальчик осто-о-о-орожненько на себя - жопа снова взлетает, а переднее колесо нет. Снова ХЛОП. Когда скорость уже к 180 подобралась, одним решительным движением штурвала на себя «взмыли» лайнер в небо и вздохнули с облегчением. С вышки за их маневрами с недоумением смотрел РП и группа руководства, строя предположения по поводу странного поведения самолета. Все объяснил курсант-правак, который по команде: «Убрать закрылки» обнаружил причину всех странностей и, на радостях перепутав кнопки, брякнул в эфир: «Глянь, с закрылками на 42 взлетели - х*й кто заметил». «Отчего же, - обрадовался в ответ в эфир РП, - заметили. После полета оба ко мне...»
Взлет я любил гораздо больше, чем посадку. Особенно нравилось делать на ЭЛках взлет «а-ля US NAVY». Движки выводятся на взлетный, пока идет нарастание мощности, самолет держится на тормозах, опуская нос к бетону. Наконец он, несмотря на тормоза, начинает ползти по полосе юзом, рыская носом. В этот момент тормоза отпускаются, и вся мощь движков упирается нам в грудь, вдавливая перегрузкой в сиденье, передняя стойка разгружается, нос прыгает вверх. Полоса набегает и уходит берегами реки по обе стороны кабины. Пунктир осевой линии какое-то время бьет через правую ногу, но быстро сливается в сплошную линию. Легкими касаниями педалей не даешь ей уходить в сторону от правой коленки. 300 метров - и мы в воздухе. Правда, бортачи за такие художества могли и по башке сзади надавать. Колеса-то им менять. Впрочем, в конце смены на пустом «Антоне» тоже удавалось нечто похожее учудить.
Заход по системе тоже интересно. Особенно, если в реальных облаках, а не под шторкой. Напоминает компьютерную игру «собери стрелки в кучу» на офигительном тренажере. Через какое-то время полета в облаках теряешь связь с окружающим миром, ибо даже периферийным зрением в стеклах кабины улавливаешь лишь серую хмарь. Двигатели гудят ровно-усыпляюще, а о том, что все это происходит в хрупкой жестянке на высоте 300-400 метров, говорят лишь белые полосочки, медленно перемещающиеся за стеклами своих круглых аквариумов на фоне разграфленных кружочков. Сидишь и, непрерывно отслеживая перемещения этих полосочек-стрелок, пытаешься решить в уме графическую задачку «где я» и «куда я лечу». Вот АГД плавно начал крутиться на кабрирование из-за того, что лишку накрутили триммер руля высоты и руки устали толкать штурвал. Ага, сейчас через секунду-другую поползет вверх инертная стрелочка вариометра. Самолет начнет отходить от ниточки-глиссады вверх. Толкаю штурвал от себя, но не возвращаю показания АГД на место, а слегка передавливаю, чтобы отыграть обратно набранные за время оценки лишние метры высоты. Ставлю в мозгу пометочку: «Не забыть через пару секунд ослабить усилия». Пока оценим курс. Ага, курсовая планка стоит слева от центральной точки. Точка - самолет, планка - вертикальная плоскость глиссады. Я правее глиссады. Вот и горизонтальная планка вниз уползла было, но уже возвращается на место. Ослабляем давление на штурвал. Горизонтальная планка пересекает точку и замирает. А вертикальная, наоборот уходит все дальше. Ветерок поменялся? Ага, берем влево двойную поправку. Двойную, чтобы а) прекратить дальнейший уход в сторону; б) отыграть обратно уклонение от оси ВПП. А размер поправки узнаем, сличив показания АРК (радиокомпаса) и гирокомпаса. Носики их стрелочек разбежались на 5 градусов, значит, влево 10. Так, курсовая планка остановилась... тронулась в обратный путь, к центру прибора. Оппа! Затренькало, замигало. Дальний привод. Стрелка АРК резво крутнулась назад. Смотрим на высотомер - 200 метров, хорошо, смотрим на радиовысотомер - 210. Не страшно. Взгляд на командный прибор - планки крестом напротив точки, ой, опоздал вторые полпоправки убрать, одинарной её сделать, сейчас влево ускочу. Точно. Прошла планка центр и замерла. Ладно, не будем за миллиметрами гоняться, посмотрим, что дальше со сносом будет. И не забыть, что курсо-глиссадная немного под торец уводит, надо уже центр повыше планки держать... Все это проносится в мозгу в доли секунды, глаза обегают приборную доску, стукаясь со щелчком о глазницы-ограничители. Щелк-щелк... высота... щелк-щелк... курс... радиовысотомер... АГД... скорость... АГД... убрать крен... курс... ветер ослабляется, влево потянуло... кренчиком прикроемся... щелк-щелк шарики в мозгах и глазки в орбитах...
Конечно, курсантам до 200 метров заходить в СМУгаре не давали, если только под шторкой, и то до 150 метров максимум, т.е. вскоре после дальнего шторку открывали, но примерно так все и выглядит.

(продолжение следует)

ШВЕДСКИЙ АНАБАЗИС

Путевые заметки. (продолжение)

Подъезжаем к финской таможне Ваалимаа. Светофоры. Три полосы. Крайняя правая для фур - там стоит машин семь, левая для легковых - этих побольше, десятка полтора наберется. Средняя наша - совсем пустая. Ждем. Минут через десять красный светофор над нашей полосой меняет цвет на зеленый. Подъезжаю к шлагбауму, глушу двигатель. Таможенников нет, погранцов тоже... Как вымерло все. Идем на паспортный. Два пограничника на контроле. Все компьютеризировано, все по уму. Ну что нашим-то мешает так работать?!
Протягиваю контролеру список пассажиров и паспорт. Он интересуется, куда едем, ставит штамп и желает счастливого пути. Выхожу к автобусу, шлагбаум как был открыт, так и открыт, таможенники, судя по всему, не интересуются ни нами, ни кем другим. У них вообще тут контроль выборочный. Или, может, таможенная смена нормальная. Есть, правда, смена, почти полностью состоящая из эстонцев, живущих в Финляндии и потрошащая машины с российскими номерами прямо-таки с садистским удовольствием. Хоть здесь, хоть в мелочах, но русским поднасрать... Тьфу!..
А финские таможенники в большинстве своем нормальные и доброжелательные. Особенно кто уже не первый год работает. Пока не нарушаешь, конечно. Если попался на чем - огребешь так, что мало не покажется! Молодые, по молодости и глупости своей еще видят в каждом контрабандиста. Но со временем набираются и ума и опыта и успокаиваются. Хотя таможня таможне рознь. Через второй пункт, который называется Нуйямаа и находится северней, я стараюсь не ездить. У них там какой-то учебный центр таможенный, вот молодежь и дрессируют. А поскольку у ней, у молодежи, амбиций немеряно, а мозгов недостаток, то ну его нахер! Даже если на север иду, все равно там не пересекаю. Лучше крюк сделать, зато спокойно без нервотрепки и унизительного шмона пройти таможню.
Проезжаю вперед, останавливаюсь у зала ожидания для пассажиров. Вся процедура от входа на контроль до посадки последнего пассажира заняла двадцать минут. Сегодня быстро, конечно, бывает и подольше. Хотя, больше часа обычно не стоишь.
Посчитаем...
Российская таможня:
Ожидание на въезд - два часа сорок минут.
Ожидание на паспортном контроле - полтора часа.
Прохождение паспортного контроля - двадцать минут (повезло, что Алена была, а то бы не меньше часа).
Пересчет по головам и проверка штампов (два раза) - еще двадцать минут.
Итого - почти пять часов. (И это еще сравнительно немного, бывает и целый день уходит).
Финская таможня:
Ожидание на въезд - десять минут.
Прохождение паспортного контроля - пятнадцать минут.
Короче, от момента пересечения госграницы до момента выезда с таможенного поста - полчаса. Комментарии излишни!

Выруливаю на Е-18. Ну, с Богом! Погрузка на паром начнется в 20.30, к 20.00 нужно уже быть на терминале. Время - 16.10. Будем надеяться, дальше все пойдет без задержек. Даже тормознуться можно где-нибудь, кофе выпить. Время позволяет минут на двадцать сделать остановку. На полпути от Хельсинки до Турку, в Лахнаярви, есть кафешка неплохая прямо у трассы, с большой стоянкой. Там и отдохнем.

17.20. Давно позади Хамина и Котка. Остальные населенные пункты в стороне от трассы, посему и ограничения скорости нечасто попадаются - в основном почти везде сотня. За развязкой на Коувола начинается автострада, там уже 120 можно идти, что все и делают. А я - нет. И по правилам не положено автобусу больше сотни идти, и ограничитель не даст. Легковушки, не напрягаясь, обгоняют и уходят вперед. Вот она была, а через минуту только красные огоньки габаритов скрываются вдалеке. Ну и фиг с ними! И как тут не вспомнить Владимира Семеновича?

Обгоняет нас вся мелкота, и слегка
Нам обгоны, конечно, обидны.
Но мы смотрим на них свысока!
А иначе нельзя из кабины

Вот и мы свысока смотрим. Хоть и не дальнобои, про которых песня, но рейсы и у нас не короткие. Обхожу одна за другой три неторопливо идущие фуры. В хорошем грузу ребята. Один - фургон-трехосник с длиннющим пятиосным прицепом, два других - тягачи с фурами и «племянниками». Номера шведские, видать, тоже на паром. Но скорее всего, в Хельсинки. В Турку им не успеть по времени. Ибо фурам тут вообще больше восьмидесяти нельзя разгоняться. В зеркале появляется быстро увеличивающаяся точка. Миг - и она уже скрывается за поворотом. Мотоциклист... Самоликвидатор, как я их называю. Скорость, как я прикидываю, далеко за двести. Куда летит?!

Скоро и Порвоо. Звоню домой. Прошу жену подъехать к трассе на стоянку и привезти мне сменку. Последний раз домой заезжал на день недели две назад. Сейчас даже и этого не успеть - работы много.
Минут через пятнадцать заруливаю на стоянку. Вот он, родной пепелац стоит в сторонке. А возле него не менее родная супруга машет рукой.
Макс просыпается, поднимает голову.
- Что стоим? Проблемы?
- Все нормально, через пять минут поедем!
Выскакиваю из автобуса. Короткий поцелуй, обмен новостями и сумками. Быстро они пролетели, эти пять минут! Смотрю на часы:
- Ну, все, любимая! Надо ехать. Не забывай меня!
- Забудешь тебя, как же! - улыбается она. - За границей не блуди, в чистоте себя блюди! И позвони с парома.
Отвечаю в том духе, что если вспомню, получаю шутливый подзатыльник и прощальный поцелуй. В окнах маячат любопытные физиономии пионеров.
Закрываю дверь и отпускаю ручник. Поехали!
- Как супруга-то относится к тому, что дома не бываешь? - интересуется Макс.
- Как и положено правильной жене, нормально относится. Тесть дальнобоем работал, и она с ним в детстве часто в рейсы ходила. Так что кардан от рессоры отличить может, - с улыбкой отвечаю я. - Да и водить начала в тринадцать лет, причем - с «Камаза».
- Однако! - Макс с уважением смотрит на ровно идущий впереди красный «Ниссан». Пару раз прощально мигнув аварийкой, он сворачивает с трассы.
- Дети хоть узнают тебя, когда дома появляешься?
- Узнают пока, хотя папа дома и не бывает почти. Прошлым летом в общей сложности дней десять набралось
- Сурово!.. - он качает головой. - Тяжело так жить.
- А что делать? Да, главное дома понимают, а остальное - фигня!
- Это точно! - Макс устраивается удобней, - до привала сколько?
- Часа два примерно. Минут на двадцать остановимся, и потом на Турку без остановок. Успеем, не волнуйся.
Макс кивает головой и закрывает глаза. - Ну тогда буду дальше спать!

19.15. Лахнаярви. На просторной стоянке у кафе четыре автобуса, все питерские. Отмечаю, что «Травел», с которым стояли на границе, тоже здесь, еще два «Неоплана» и брат-близнец «Мерс». Выпускаю пассажиров, иду в драйверскую. Тут во многих кафе на трассе существуют такие комнаты отдыха для водителей автобусов. Обычно стоит пара термосов с кофе и чаем, фрукты, бутерброды, выпечка. Тут же телевизор и пара кресел или диван. Такое обычно у сети заправок «АВС». В других - реже. Здешнее кафе к «АВС» не относится, а драйверская все равно есть. Правда, без дивана, но хоть пара столиков, кофе и холодильник с бутербродами имеются... Да! И в драйверских это все бесплатно. За счет заведения, так сказать.
Захожу, здороваюсь. Ба! Знакомые все лица! Занимая полстола, сидит огромный как шкаф Валера, рядом пьет кофе Славка. Тесен мир. В прошлом году вместе работали от одной из питерских турфирм. За соседним столиком разместился экипаж «Травела».
- Здорово! - улыбается Валера. Моя ладонь полностью скрывается в его здоровенной волосатой лапе. - Давно не виделись! Куда идешь, кого везешь?
- На «Викинг». Швеция, потом Дания. Три недели. А вы? - интересуюсь я, наливая кофе.
- А мы на «Силью». В Германию, а оттуда до городу Парижу - улыбается Славка. - На три дня. Ты от кого сейчас?
- Да я не туристов везу. Школьников в летний лагерь. Будут там отдыхать и инглиш попутно изучать.
- И что, ты все три недели там с ними будешь? Однако! - качает головой Валера - И, поди, еще и один как всегда, без напарника?
- Один, я всегда один...- отпиваю глоток ароматного кофе.
- Прямо как Джеймс Бонд, в одиночку работаешь! - Славка с хрустом потягивается, - пойду покурю...
Допив кофе, выходим на улицу. Взгляд на часы - через пять минут стартовать. Славка и Валера идут на «Силью», а она отходит на полчаса позже, так что им сильно торопиться не нужно. Запускаю двигатель. Мои все уже на местах, Макс загоняет последних пионеров в салон и пересчитывает личный состав.
- Все на месте. Можем ехать...

(продолжение следует)

4 КУРС И ВЫПУСК

(продолжение)

Как я уже говорил, досталась нашему славному «спартаковскому» экипажу неблагодарная и хлопотная роль помощников дежурного по старту. Сколько мы с этими бачками, стартовыми завтраками, стартовыми чемоданчиками наскакались - слюны не хватит исплеваться. Но это были еще цветочки...
Да, я не рассказывал еще, что такое стартовый чемоданчик. Он с виду обычный, крупного размера фибровый чемодан. А внутри... конструктор. «Построй аэродром в песочнице». Для младшего ясельного возраста. В набор входят: жестяная или фанерная крашеная ВПП в виде вытянутого прямоугольника, знаки створа и зоны точного приземления, маленькие домики вышки и СКП, а также дальнего и ближнего приводов, фанерные кружки с номерами, обозначающие зоны пилотирования, маФынки, изображающие стоянку спецтехники, маленькие самолетики, обозначающие места стоянок и заправки. Большой самолетик. Он самый главный, запомним его. В одном из углов бетонной стоянки обязательно была краской нанесена схема аэродрома с указанием маршрутов полета по кругу, в зоны, маршрутной зоны, дальних маршрутов, схем захода на посадку, центров пилотажных зон и пародией на карту местности с основными ориентирами. Обязанностью Дежурного по старту и его помощника было с момента прихода на аэродром расставить все это добро по местам на бетонной карте с учетом текущего курса взлета/посадки. При смене курса игрушечный старт перекладывался. Нафига? - спросите вы. А для прохождения предполетного тренажа. Обычно для этого до начала полетов выделялось целых полчаса. Предполагалось, что половину этого срока курсанты будут «конный по-пешему» отрабатывать свои задания, топочась с большим самолетиком по макету старта и бормоча себе под нос радиообмен «за себя и за того парня», а вторую половину - в кабинах самолетов. На практике все 30 минут курсанты хрючили в кабинах на лавках. Но если на предполетных указаниях кто-то начинал мекать и бекать на вопрос о предстоящем полете, его немедленно отправляли вместе с шефом (летчиком-инструктором) на игрушечный старт «отработать так, чтоб от зубов отскакивало, а я проверю». Естественно, что шеф был таким раскладом о-о-о-очень «доволен». Я так топтался только раз на втором курсе, и то своему же шефу надоел, не видел точки снижения и то лез под глиссаду, то пер выше полосы. Мне приставили самолетик к глазам и сказали так выполнить 100 «учебных» заходов на посадку. И я весь день мотался по бетону, развлекая летно-технический состав и курсантов «снижением по глиссаде» сначала стоя, потом во все более глубоком приседе, а под конец ложась пузом на бетон.
Так вот, вернемся на 4-й курс. В середине программы начали мы выполнять упражнение по учебному десантированию грузов. В качестве учебного груза использовался мешочек с песком внутри, батарейкой от «Комара» (аварийно-спасательная радиостанция) и лампочкой снаружи. Ко всему этому прилаживался небольшой парашютик. Характеристики груза и парашюта были подобраны так, что в динамике эта конструкция имитировала собой стандартную грузовую упаковку для сброса с самолета. Вот ее-то мы и сбрасывали с самолетов. И вообще, как-то по другому выполнялся полет, хоть и учебный, но сердце ёкало и адреналин бросался в кровь после открытия рампы и команды штурмана: «На боевом!». С этой секунды счет шел на метры высоты и доли градусов курса, руки непроизвольно зажимали штурвал намертво, ладони взмокали, дыхание учащалось, а за стеклами кабины словно начинали метаться лучи прожекторов и пухнуть ватные шарики зенитных разрывов. «Сброс» и хочется извернуться и посмотреть сквозь брюхо самолета, попал или нет мешочком в заветный квадрат.
А располагался заветный квадрат в стороне от стоянок и магистральной РД примерно напротив КТА (контрольной точки аэродрома, т.е. центра ВПП). На беду нашего и братского экипажей (тех, что дежурными по старту ходили) «напротив КТА» - любимое место для размещения радиотехнических средств обеспечения полетов. Вот и в Поворино в этом месте стояли пару домиков-прицепов автоматического радиопеленгатора (АРП), один из которых был оснащен здоровенной антенной размахом метров с 10. Выглядела она как здоровенная расческа, редкие зубья которой торчали как вверх, так и вниз. Между зубьями была натянута еще пара рядов проволочек. Короче, конструкция внушительная, а поскольку она была расположена рядом с «заветным квадратом», то, сами понимаете, что крылатые мешочки в соответствии со всеми законами подлости тянуло к ней как магнитом. А наши экипажи обязаны были эти учебные грузы собирать и на пересадку доставлять для своевременной раздачи тем, кто на десантирование собрался.
Каторга, натуральная каторга. Жара, пыльный, безлесный (естественно) аэродром, на небе не облачка. Два пыльных и потных курсанта (один чернявый и грузный - это Рыбалкин, он же «Баку», второй помельче и блондинисто-выгоревший - ваш покорный слуга) взапуски носятся по вытоптанной полянке неподалеку от огороженной территории радиопеленгатора.
- Баку, смотри, вон он, вон... на антенну идет, беги.
- Мля, кля, как они достали... уффф... Прыжок, Баку ловит негодяя до того, как он пересечет линию забора, ограждающего территорию АРП.
- Влад, вон следующий, хватай ветку...
Хватаю специально заготовленную двухметровую ветку с остатками листьев на конце и лечу с ней в направлении точки сброса. Прыжок, другой, не достаю. Мешочек с грузом проходит над забором, проскакивает меж зубьями вращающейся антенны, минует пару растяжек и повисает на заборе с другой стороны. Довольный Баку снимает его, не заходя на территорию.
- Следу-ющи-и-и-ий!!!
Не повезло, ветерок ослаб, и мешочек медленно крутится вместе с АРП-шной антенной. Берем другую палку, уже без листьев, но с рогулькой на конце, тихонько проникаем за забор и начинаем, пыхтя, гоняться за мешком. Пони бегают по кругу... но периодически спотыкаются и с затейливыми матами летят в траву. На мат из вагончика выглядывает распаренный прапор: «Курсанты, опять вы здесь, пшли вон, пока антенну мне не сломали». В эту секунду мешочек удается зацепить рогулькой, парашют же отрывается и уезжает на антенне прочь. Прапор визжит и кидает в нас каким-то здоровенным керамическим предохранителем размером с пивной бокал. Убегаем прямо сквозь забор из колючей проволоки.
- Влад... Уфф... иди... уфф... сдавай добычу... парашют... уфф... в стартовом чемоданчике возьми. Привяжешь сам... уффф.
И так всю неделю. Уж повезло так повезло. А тут нас всех накрыло системным «крысисом» в стране и керосин вдруг закончился. Полеты встали.
***
Впрочем, наш экипаж не все время был спартаковским. Где-то в середине программы в полк пришла разнарядка - отправить нескольких летчиков на курсы выживания. В Судак. И ловкий Спартак проскочил в список избранных. Вместо него нам назначили молодого лейтенанта прошлогоднего выпуска - Толика Куфайкина. Впрочем, никто его иначе, чем «Куфа», не звал. Даже Инна из библиотеки. Ибо курсантом наш Толик почудил изрядно. Рассказывали про жарку колбасы на утюге в бытовке казармы, а также про первый в истории училища курсантский коммерческий кооператив. Куфа был одним из его вдохновителей и организаторов. Наладились они с группой товарищей оказывать сокурсникам услугу по «домашнему пробуждению». Всего за рубль (а зарплата курсанта тогда составляла 22 рубля) минут за десять до подъема клиента будили ласковыми похлопываниями, поглаживанием по вихрастой голове со словами: «Вставай, сынок» тихим шепотом. Когда «сынок» просыпался, ему преподносили стакан горячего чая и бутерброд с маслом. За отдельную плату могли соорудить и легкий завтрак из яичницы с колбасой (утюг форевер).
Поскольку Толик не успел еще «влетаться», а обычно после выпуска лейтенантам дают год полетать «на себя», набрать налет, минимум и пр., то и техника пилотирования его от нашей сильно не отличалась. Т.е. все контрольные (с инструктором) полеты для нашего экипажа де-факто являлись тренировочными (самостоятельными), ибо надежда на своевременное исправление Толиком наших ляпов была очень слабая. Минусом этой ситуации стало то, что командование эскадрильи старалось Куфе помочь, подменяя его на самых ответственных этапах. Так что начальство в нашем экипаже появлялось чаще, чем хотелось бы.
Толик строжился, заставлял обращаться к себе строго официально, но попытки его оставались втуне. Окончательно же похоронил этот официоз один случай, когда кто-то из начальства перед строем вызвал нашего старшину экипажа, Юрку Кривоносова, и приказал срочно найти Куфайкина. Толик в это время тусовался в курилке с остальными шефами метрах в 30 от строя. Юрик напряг легкие: «Товарищ лейтенант!!!!» На рев из курилки выглянули пару молодых лейтех, но Куфы среди них не было. «Анатолий (Батькович) Куфайкин!!!!!» - взревел наш старшина. Толик словно оглох. «КУФААА!!!!» - предпринял последнюю попытку Кривоносов. На крик обернулись комэска, проходившие мимо летчики других эскадрилий, взлетела с крыши штаба пара ворон, а из беседки выскочил перепуганный Толик и прямым ходом порысил к комэску. «Товарищ майор, лейтенант Куфайкин по вашему приказанию....» Его прервал громовой хохот всей эскадрильи. Наш юный шеф сначала сильно обиделся, а потом махнул рукой на ростки авторитета и вскоре стал нормальным парнем.
Но от наших подколок его это не избавило. Достал он меня как-то в полете. Любимой Толиной присказкой было «методически грамотно» (матерый, блин, инструктор). В тот раз я узнал, что рулю, взлетаю, выполняю эволюции, снижаюсь и сажусь «методически неграмотно». А потом еще раз, что «методически неграмотно» рулю. Т.е. с рулением у меня было совсем хреново. Дважды. А следом была заправка и мой тренировочный полет. Всю заправку Куфа слонялся по стоянке вокруг самолета, изводя меня советами как методически грамотно надо влезать на крыло в отсутствие стремянки, как методически грамотно затаскивать на крыло шланг, втыкать пистолет в горловину и слезать обратно.
На запуске Толика поставили связным. Это такой человек, который снаружи контролирует запуск, и в случае чего дает команду на его прекращение. С наблюдателем согласуется очередность запуска путем указания ему в окошко пальцев по номеру запускаемого двигателя. Один палец - первый двигатель. Два пальца - второй (правый). Обычно роль связного выполняет борттехник или кто-то из остающихся курсантов. Но в тот раз остатки экипажа хлопотали в стартовом наряде, убирая со столов после завтрака, а борттехник (гадость масляная, ленивая) послал Куфу нафиг. И вот стоит Толик перед самолетом, а ему из-за командирского окошка показывают «фак». Типа, запуск первого. Толик аж подпрыгнул от возмущения, но продублировал поднятием одного (правильного, а то еще увидит кто) пальца. Запустились. Я высунул в окошко два «фака». Толик уныло продублировал поднятием двух пальцев в виде римского V. Поскольку он был не злыдень, то мораль понял и больше по мелочам не придирался.
Окончательно мы все задружились с Куфайкиным на отвальной по случаю окончания летной программы в излучине Хопра на даче своевременно вернувшегося Спартака. Хорошие мужики. Оба.

(продолжение следует)