Случай, о котором пойдёт речь, произошёл в ГСВГ в восьмидесятых годах, и его последствия ещё долгие годы были видны невооружённым взглядом, став предметом обсуждения для военных остряков.
В подчинении нашего управления находилась 3 отдельная Бригада специального назначения, которая была знаменита на весь Советский Союз как самая лучшая, и это соответствовало действительности как по нашей оценке, так и по мнению самих спецназовцев (сомневающиеся могут отыскать в интернете подробную информацию об этом прославленном соединении и убедиться в правоте моих слов). Не зря в руководстве НАТО её рассматривали как серьёзную угрозу своим ядерным силам и штабам, и готовились к ликвидации разведывательно-диверсионных групп бригады по специальным программам. Командовал бригадой в то время В.М., широко известная и незаурядная личность среди спецназовцев той поры, участник афганской войны и консультант фильма про «Черную акулу». Начальником штаба в то время у него был знаменитый В.К., о котором Чубайс вспоминает в холодном поту, но который никакого отношения к покушению не имеет, так как если бы он там участвовал, то некролог прочитала бы вся страна.
Дело происходило летом, в период активной учёбы и подготовки к осенней итоговой проверке. Обходя как-то территорию части, командир обратил внимание на плакучие ивы, расположенные вдоль асфальтированной дороги и своими ветками дотянувшиеся до земли, что не очень гармонировало с точки зрения военной эстетики. Решение было принято немедленно, и через некоторое время командир батальона, ответственный за эту территорию, получил указание организовать обрезание всех длинных веток до уровня 2 м 50 см от земли, чтобы деревья имели окультуренный вид и не доставали до головных уборов военнослужащих. Дальше всё пошло по накатанной схеме: комбат поставил задачу ротному, тот, соответственно, своему старшине, который, будучи достаточно тёртым, изготовил рейку указанной длины и, вручив её сержанту, озвучил распоряжение комбрига.
Подрезку деревьев было принято начать после ужина, для чего выделили человек десять (или около того) солдат, предварительно вооружив их спецназовскими ручными пилами.
Как понял поставленную задачу сержант, можно только догадываться, но утром, когда первые офицеры стали прибывать в штаб, картина была следующая: вдоль дороги, как подвыпившие телеграфные столбы, стояли обрубки ив высотой 2 м 50 см без единого листочка. О чём подумал В.М., увидев этот пейзаж, история умалчивает - возможно, вспомнились угрозы недобитых душманов или козни натовских спецслужб, решивших опозорить и погубить славное имя этого достойного человека, но как выразился мой друг и сослуживец А.М. (он был начальником одной из служб бригады), «Был полный п.....ц». Кто служил в армии, тот поймёт, что это значит для личного состава.
Когда закончилась буря, страсти поулеглись и встал вопрос: «Что делать?», умудрённые службой офицеры предложили оставить всё как есть в надежде, что матушка-природа и в этот раз исправит всплеск человеческой фантазии (предварительно заготовив отмазку в виде рекомендаций немецких экологов или какого-то неизвестного заболевания деревьев, поразившего бригаду). И природа не подвела - сначала на обрубках появились листочки, слегка напоминавшие волосяной покров одного места, о котором солдаты постоянно думают, потом пробились ветки, и через пару лет ивы приняли настолько оригинальный футуристический вид, что это можно было считать творческим изысканием армейских садоводов. Конечно, за ротой авторов «шедевра» намертво закрепилось почётное звание «мичуринцев ху.....», но в ходе разбора полётов никто дисциплинарного взыскания не понёс, за исключением разноса. Основной девиз спецназа: "Нас еб... - только х.. тупить» - сработал как всегда безукоризненно.
Осеннюю проверку бригада как всегда сдала с хорошими результатами и продолжала совершенствовать своё военное мастерство, так что каких-либо выводов по этому случаю руководство управления не делало (кроме юмористических). И если кто-то, впервые попав в бригаду и увидев такой ландшафтный дизайн, несколько недоумевал, то большинство на это не обращало никакого внимания, так как одна из главных армейских мудростей гласит: «Ничему не удивляйся».
В настоящее время городок Ной-Тимен заброшен (5 км восточнее Фюрстенберга), но если кто-то из читателей сайта побывает в тех местах, он наверняка увидит эти замечательные ивы со следами опытов армейских селекционеров.
Если я немного нарушил нормы этики, принятые не в армейской среде, заранее прошу прощения у читателей.
С.М.

ЗАПИСКИ ИЗ НИИ

Мы Санычем очень любили работать по вечерам, оставаясь в лаборатории после того, как уходили наши женщины и те, кого сейчас называют "офисный планктон".
Днем тяжело было сосредоточится. Жутко мешала всякая текучка и постоянные разговоры женщин о том, кто, что, где купил или как сготовил. А вот вечером можно было начинать нормально работать. Как говорится, "наступила ночь и в стране дураков началась работа". Да и работать с Санычем, прошедшим войну на Балтике матросом, а затем ставшим инженером-радиотехником, было крайне интересно. А еще и полезно, т.к. в то время я учился на третьем курсе вечернего факультета, где получал теорию, а Саныч щедро делился со мной практикой. Именно из-за своего студенчества я не мог часто оставаться по вечерам, но в тот день особых лекций у меня не было. Философия, за которую я получил "отл" уже на третьем занятии, и что-то вроде истории.
С философией тогда вышло не совсем красиво. Не в меру испив портвейна после обеда с монтажниками, я сел за компьютер и за час написал отъявленную бредятину, в которой на основе теории множеств развил мысль о параллельных мирах. Эту же бредятину, пыхая в препода ароматом "Агдама", я ему и подсунул под видом "реферата". А препод помчался на кафедру математики, где ему сначала подтвердили правильность математики, а уж потом заржали, а затем на кафедру физики, где сначала заржали, а затем подтвердили. Потом целый семестр на этих кафедрах меня принимали как родного...
Поэтому раз выдалась возможность покопаться с Санычем вечером в наших схемах, то грех было не воспользоваться.
Если мне память не изменяет, в тот вечер я копался с видеоусилителем. Что-то мне там не нравилось с привязкой уровня. А вот что - понять не мог. Знаете, как у инженеров бывает: вроде все нормально, а вот не нравится, и все. И вот сидишь и пялишся в синхросмесь на экране и крутишь схему и так и этак, и не сдаешь. Интуиция, блин...
Саныч же тоже погряз в какой-то проблеме, о чем свидетельствовали тихие матюгания в лучших традициях флота. В такие моменты Саныча лучше не беспокоить. Вот я и не беспокоил без нужды.
Однако время было уже позднее, пора было и собираться.
- Саныч, уже пол-восьмого, пойдем по домам.
- А? Не, я еще посижу.
- А что там у тебя? Может, я свежим взглядом гляну, чего и увижу?
- Да хрень какая-то. Иди, разберусь, завтра расскажу.
Ну что же, это у него "свободный вход/свободный выход", а мне по шапке дать могут. Режим однако.

Утром я пришел в лабораторию чуть раньше обычного и сразу увидел Саныча. Он сидел с красными от недосыпа глазами, курил любимый Беломор и злобно смотрел на схему.
- Привет! Ты что, здесь ночевал?
- Не, где-то в час ночи ушел. Вздремнул немного и часам к пяти приехал.
- Ну как, решил проблему?
- Решил, итить ее мать...
- А что было-то?
- Да, блять, вчера емкость увеличиваю - частота увеличивается. Емкость уменьшаю - частота уменьшается...
- Во, блин! Это как?
- А вот так! Я уж думал что мы с тобой какой новый закон открыли...
- И что оказалось?
- Да я не тот конденсатор крутил, мать его...

НАШИ ВСЕ ЕЩЕ ЛЕТАЮТ

...А началось все с телевизора. Это было время, когда разворачивалась вторая чеченская война. За первыми потерями пошли первые награды. В новостях по НТВ показывали, как желтый и опухший человек походкой старого журавля обходил строй военных, и цеплял к парадным кителям ордена и медали.
Но не он привлек мое восторженное внимание, не перед ним, соскочив с дивана, пал я на колени и не в него тыкал пальцем, восклицая: «Да это же! Это... Да кто ты, ну ё?!», - вдруг забыв, как фамилия этого человека из прошлого, из того жаркого прошлого, когда он был молодым командиром вертолета, и звали его тогда - ну? - да, точно! - звали его тогда Сергей Л.! Это он фигурирует в «Бортжурнале», в истории про то, как вертолет взмыл вверх подобно горячему монгольфьеру при понижении шага до 8 градусов. Но тогда это был Серега, капитан, только вылупившийся из старлея, а теперь на голубом экране в кремлевском зале стоял командир полка, подполковник Л., получивший Героя России за дагестанскую операцию.
«Это ж надо, - тоскливо подумал я, когда кремлевский зал исчез и новости пошли свои чередом. - Наши-то все еще воюют!»
Тут-то и началась история, которую сейчас я хочу рассказать. Я даже почти написал ее, когда, не поднимая головы, строчил, истории «Бортжурнала». Закончив очередную историю, начал следующую, не задумываясь: «Это было время, когда разворачивалась. вторая чеченская война. За первыми потерями пошли первые награды...» И остановился. Вспомнил все и понял, что, несмотря на яркое начало, не было в моем распоряжении столь же яркой развязки. А придумывать окончание совестливый автор так и не решился, поскольку тогда держал курс исключительно на правду. Так и остался начатый холст в запаснике, стоял лицом к стене до тех пор, пока не случилось то самое «однажды».

Однажды, - а точнее, этим летом, - в Уфу прибыл Феликс. Те, кто читал Бортжурнал, знают его как борттехника М. Нужно заметить, что к тому времени герой Боржурнала Феликс, обитавший в Нефтекамске, превратился сначала в автора Биглер-сайта, потом в известного писателя родного завода (на котором собирают автобусы на камазовском шасси с тугим, тряским ходом, в руки бы насрать его конструкторам!) и даже лауреата заводской многотиражки в литературной номинации. Случилось так, что родной завод выделил известному инженеру, рационализатору, изобретателю и литератору, не говоря уже о ветеране и авиаторе, и совсем уж умалчивая об историке Великой Тартарии и летописце касимовских царей, статьи которого печатал популярный журнал «Бельские просторы», - этот завод за труды его (один кантователь камазовских кузовов вместе с шасси чего стоит!) выделил ему бесплатную путевку в санаторий.
Так совпало, что этот санаторий назывался «Зеленая роща», и лежал он на высоком берегу Уфимки, в том самом городе Уфе, где жил бывший борттехник Ф. От места проживания бывшего борттехника Ф. до места отдыха бывшего борттехнка М. неспешной езды на 22-м трамвае было минут 10. И впервые за пролетевшие 20 лет (21, - поправляет инженер-рационализатор, - и даже 21 год и семь месяцев) у бывших борттехников появилась возможность спокойно поговорить.
Они подолгу гуляли по июльским тополиным аллеям санатория, спускались с высокого обрыва к Уфимке, сидели на берегу на скамейках развалившейся лодки, разговаривали, иногда пытались купаться, но река совсем обмелела, и купание заключалось в прогулке по щиколотку и по колено до середины реки, чтобы там лечь в воду и полежать в быстром потоке, цепляясь за донную траву. «Помнишь, как в Геришке купались? - спрашивал борттехник Ф., поднимая голову над бурлящей водой. - Такая же речка мелкая, только горячая и дно каменное». Борттехник М. не помнил. Он в Геришке был, но на речку не ходил.
Прогулки бывших борттехников были наполнены беседами о том, что случилось буквально вчера, - о службе, о войне. Временами им казалось, что они сейчас в отпуске, и скоро им возвращаться обратно, и снова Ташкент, потом кабульская пересылка...
- Я обязательно напишу про кабульскую пересылку, - говорил борттехник Ф. - У меня койка на втором ярусе у разбитого пыльного окна, и я вечером, не сходя с места, лежа смотрю кино, которое показывают на улице. Я не понимаю, как это кино показывают, когда прямо с гор аэродром обстреливают? Или я что-то путаю?
Однажды бывший борттехник М. заманил борттехника Ф. в свой санаторный номер, чтобы похвастаться, как он бесплатно устроился. Номер был на солнчной стороне и без кондера. «Те же условия», - сказал Феликс. Здесь же, чтобы посещение не было бесполезным, борттехник М. подарил борттехнику Ф. заводскую газету со своим рассказом. Тому событию есть документальное свидетельство: http://lib-geminus.narod.ru/Photos/014.jpg - здесь запечатлен момент обмена заводской газеты на альманах «Искусство войны» с отрывками из «Бортжурнала» (книги «Вертолетчик» в магазинах уже не было, а «Летать так летать» еще не появилась), И обратите внимание - бывшие герои совсем не изменились, если смотреть издалека! Разве что немного похудели, а загар все тот же...
Но давайте, наконец, обратимся к обещанной истории. Вечером, покинув санаторий, бывший борттехник Ф. сел в пустой 22-й трамвай, полный закатного солнца и теплого ветра, и раскрыл трепещущую газету. Рассказ бывшего борттехника М. назывался «Вертолет-инвалид». Прочитав заголовок, борттехник Ф. впал в бешенство. Он сразу понял, что Феликс обошел его на вираже, и написал-таки историю, которую он, автор «Бортжурнала» и, можно сказать, отец лирического героя по имени «борттехник М.», написать так и не осмелился. «Да я тебя сотру, самозванец, я тебя делетирую!» - бормотал борттехник Ф., скача глазами по строчкам. Но мы за ним не поскачем. Мы будем степенны и начнем сначала.
«Было жаркое утро 87 года. Борттехник М., сидя на своем борту, занимался набивкой пулеметных лент», - вдохновенно писал лауреат заводской многотиражки.
Я должен вмешаться уже с первых строк. Так уж и жаркое! Это было февральское утро, Феликс! Месяц я знаю точно, поскольку сам в числе шести первых участвовал в падении эскадрильи с потолка на предельно малую. Этот переход важен для нашей истории, потому что из-за него, предела, все и случилось. Нужно вспомнить, что в Кагане перед самой отправкой один высокий чин заявил, - а мы сидели в классе, прошитом декабрьским азиатским солнцем, и смотрели на указку, блуждающую по карте гористо-пустынной местности, - что летать придется на потолке, тысячах на пяти, не ниже. Услышав это, эскадрилья разочарованно загудела, но чин рассказал про сильнодействующую новинку «Стингер» и все успокоились.
Тем не менее долго эскадрилья на потолке не выдержала. А ее стремительное падение началось с февральской грозы, которая застала борт N 10 где-то над Фарахом. Они и взлетели-то раньше срока, потому что увидели, как на юге стремительно синеет и чернеет, как, гонимые ветром, шуршат по фарахской полосе гигантские пылевые кобры.
Убежать от черной, малиново мерцающей тучи на высоте, где скорость мала, явно не получалось, и командир, капитан Т. (праваком у которого был тот самый Милый), сказав «да пошли вы в жопу!», бросил машину вниз. Уши заложило до треска, гланды расплющило о нёбо. Вышли из пике у самой земли и понеслись как две стрекозы, выпучив глаза. Пара удирала от грозового фронта, припав к земле, и это был первый полет на пределе вертолетов нового состава 302-й эскадры. Те, кто был тогда на стоянке видели, как две блестящие точки несутся к аэродрому, а за ними катится черно-сизый вал, - и когда мы зарулили на стоянку, тут же все накрыло ветреной тьмой, летучим песком, и грохнул град - по лопастям, капотам, контейнерам с жестяным грохотом ударили куски колотого рафинада.
На следующий день, взвесив все, командование разрешило предельно малую. Но уже через неделю чуть не забрало свое решение обратно. Потому что через неделю и случилось то февральское утро, которое в рассказе Феликса было названо жарким. В принципе, оно и было жарким, если выражаться иносказательно.
Итак, продолжим чтение чужого рассказа:
«Было жаркое утро. Борттехник М., сидя на своем борту, крутил ручку зарядной машинки. Увлекшись, лейтенант военно-воздушных сил не заметил приближения техника звена, и вздрогнул от голоса:
- Феликс, скорее промерь расстояние от земли до фюзеляжа в районе передней стойки!
Борттехник М. удивился. Он прекрасно знал регламент, и, мысленно пролистав инструкции, такой процедуры там не обнаружил. Борттехник М. возмутился:
- Такой процедуры в регламенте нет! - отчеканил он.
(«Да, он умел чеканить», - подумал, оторвавшись от газеты, борттехник Ф. - И всегда боролся за сохранение своей энергии. Скорее всего, предварительно он послал техника звена на... Но посмотрим, что дальше».)
- Да иди ты сам со своим регламентом, капитан Л. на посадку заходит! - техник бегал кругами, шаря по стоянке глазами.
- И пусть заходит, ему не впервой, - сказал борттехник М. - А я-то тут при чем?
- У него передняя стойка не опускается! - пропыхтел техник, выволакивая из-за контейнера пустой ящик из-под нурсов. - на опору сажать будем!
- Ты чего-то путаешь, капитан Л. на «восьмерке» летает, они на ПСО ушли полчаса назад, - сказал борттехник М. - У нас, как видишь, шасси не убираются, как же они могут не опускаться?
- Они шли на пределе, будь он неладен, передним колесом где-то цапнули, ногу сломали! Она к брюху как прилипла! Меряй, и за мной с ящиком! На ящики будем сажать. Инженер уже к «свисткам» за подкатной тележкой рванул...» Конец цитаты.
Засуетился ли борттехник М.? Зная его, думаю, нет. Вот и в рассказе он успел бросить взгляд на переднюю стойку своего вертолета и неспешно подумать буквально следующую - нечеловеческую - мысль: «Передняя часть шасси МИ-8 состоит из амортстойки с колесами и двух подкосов из тонкой трубы, шарнирно закрепленных одним концом к стойке, другим - к усилителю на днище». Так и написано: «Подумал он»!
Вот это память! - завистливо восхитился бывший борттехник Ф., который так дословно не знал Инструкцию по эксплуатации даже двадцать лет назад. Но не памяти больше всего удивился бывший борттехник Ф. Дочитав до этого места, он все еще не мог понять, какой случай описывает Феликс. Это было как во сне. Лицо одно, а человек другой. Он даже встревожился - а вдруг это его, бывшего борттехника Ф. память потускнела настолько, что он принимает за бывшую реальность собственные выдумки? Какое-то фантастическое кино под открытым небом на кабульской пересылке... Теперь этот странный случай, который он помнит совсем по-другому. А если на самом деле все было так, как написано в этом странном рассказе? Ведь автор его, как мы только что выяснили - человек с фотографической памятью.
...Правда, к словосочетанию «фотографическая память» у нас есть любопытный комментарий. В одном из писем Феликс спросил у автора про фотографии к «Бортжурналу»: «А кто это нас фоткал, где ты, я и старший лейтенат В., тебя обнимающий, сидим на скамейке у модуля?» На ответ, что это я, старлей В. и капитан Р., Феликс ответил, что никакой это не Р., а самый что ни на есть он, борттехник М. На резонное возражение, что у Р. в руках сигарета, а ты никогда не курил, человек с фотопамятью ответил: «Прекрасно помню, что ты вставил мне в пальцы свою сигарету чтобы поглумиться». Но я твердо помню и еще пока вижу, что на фото справа от В. - капитан Р.! Ну посмотрите, если не верите мне, - поверьте глазам своим! Правда, иногда мне кажется, что реальностей много, и выбор их зависит от того, кто чего хочет узреть...
Но это был комментарий. А тем временем трамвай гремел по Старой Уфе, петляя среди зарослей полыни, и его одинокий пассажир продолжал чтение, удивляясь все больше. Согласно Феликсу, когда он прибежал с ящиком к рулежке, вертолет с отломленной ногой уже завис над бетонкой, где народ соорудил из принесенных ящиков опору.
Может, это случилось, когда я в отпуске был? - подумал автор. - Или это другой случай? Не может быть, в нашей эскадрилье была всего одна легендарная посадка. И я был на этой посадке вертолета без передней лапы! Я там был, и моя версия следующая:
Было прохладное февральское утро. Борттехник Ф. готовил борт к вылету, когда мимо пробежал борттехник Л.
Кстати, о борттехнике Л., который, как ты помнишь, мой прежний читатель, заменившись, упер у борттехника Ф. китайский трехбатареечный фонарь, луч которого, направленный в черное небо, доставал до Луны (клянусь!)... Но о нем я скажу в самом конце. А сейчас борттехник Л. просто пробежал мимо с криком: «Скорее! Серега Л. без ноги садится!»
Когда борттехник Ф. прибежал к рулежке, вертолет капитана Л. только что вынырнул из-за горушки и вошел в охраняемую зону. Он медленно и полого снижался над стоянкой «свистков», приближаясь к месту посадки. Из кузова подкатившего КамАЗа (инженер спрыгнул с подножки) бойцы выбрасывали на бетон автомобильные шины. Инженер орал и махал руками, оглядываясь на растущий вибрирующий вертолет, - он задирал нос, пер вперед голубым днищем, ветер его винта уже начал гнать волну песка и пыли, встречающие отворачивались и отплевывались, солдаты, пригнувшись, катили шины и громоздили их друг на друга. Вертолет завис, и все смогли увидеть, что колесная пара передней стойки была вбита в днище и застряла там намертво.
Началась посадка.
Но - минуточку. Вернемся к рассказу Феликса и посмотрим, что происходит в этот момент у него. «Борттехник М. увидел, как, маневрируя по командам встречающих, вертолет благополучно совершил посадку на штабель из ящиков. Техники опасались, что поток воздуха от несущих винтов раскидает деревянную опору, но все обошлось. Вертолет стоял на своих основных стойках и на опоре из ящиков вместо передней стойки».

Бывший борттехник Ф,, а ныне редактор и писатель, читая это, отметил, что опасение техников было деталью реальности. Они и вправду могли опасаться, значит, Феликс не врал! Он же не изощренный литератор, знающий рецепты правдивых сочинений. Но...
Но борттехник Ф. помнил, - и помнил так отчетливо, словно только что отвернулся от происходящего, - как вертолет опускался на пирамиду покрышек. Он помнил, как ладонями майновал инженер, - а несущий винт резал воздух в двух метрах от этих ладоней, потому что, сминая пирамиду, раненый дракон опускал этот бешеный диск, вернее, конус, все ниже, поднимая хвост, - вставал на колени как ручное чудище перед хозяином, - и хозяин, видя, что винт сейчас вспилит-взроет бетон как огромная циркулярная пила, кидал ладони вверх, и капитан Л. в кабине брал шаг-газ, и вертолет с натугой поднимал нос, опираясь хвостом на воздух...
Вот тут-то борттехник Ф. и принял участие, подкатив вдвоем с солдатом еще покрышку, но поднимать ее, пыльную, не стал, чтобы не испачкать новый комбез.
И снова вертолет опускал нос. Из открытого правого блистера высунулся правак капитана Л., лейтенант К., и, свесив тяжелую голову в зеленом ЗШ (летали еще в ЗШ, а кое-кто и в бронежилете, - это потом придет время полетов в одних трусах), смотрел, как машина ложится подбородком на резиновую пирамиду. Он переборщил - он слишком перегнулся, и ЗШ слетел с его головы, треснулся об бетон, подскочил, и его понесло, кувыркая, как зеленый горшок, ветром винтов в сторону стоянки «свистков»...

- Ты помнишь эту деталь? - спросил я у Феликса двадцать один год спустя.
На следующий день мы опять спустились к паромной переправе и загорали, бродя по мелкой быстрой холодной воде - ровное твердое дно было устлано длинными бурыми, расчесанными течением прядями, - густая, мягкая шерсть мамонта, в которой и нежили босые ноги бывшие борттехники, предаваясь воспоминаниям.
- Так ты помнишь, как у Кукуя шлем слетел и покатился как горшок? - спросил я у Феликса.
- Нет, - сказал Феликс и, вырвав пальцами правой ноги клок шерсти из спины мамонта, кинул его боковым махом ноги в сторону и смотрел, как он уплывает.
- Погоди, - сказал я, останавливаясь посреди обмелевшей реки. - А где ты стоял, когда вертолет капитана Л. сажали на покрышки? И почему у тебя в рассказе его сажали на снарядную тару?
- Почему-почему! По качану! - сказал Феликс.- Потому что я не видел, как сажали вертолет! Это же рассказ, художественный вымысел, тебе ли не понимать, как это делается! Я тогда стоял в ТЭЧи на регламенте. Сижу себе, набиваю ленты дальше, и вдруг вижу, как мимо меня в ТЭЧ закатывают вертолет, нос которого лежит в кузове машины...
- Погоди, - сказал я. - А как же техник звена, который просил тебя замерить высоту стойки?
- Это я придумал, чтобы смешно было, - сказал Феликс. - Это же смешно, - мерить стойку, когда в Инструкции по эксплуатации есть высота обжатой стойки пустого и полного вертолета.
- Это очень смешно, Феликс, - сказал я. - Ты и правда писатель. Еще и ящики придумал. А я видел, как его сажали. И узнай наконец, что не на ящики, а на покрышки! Раза четыре сажали. Каждый раз по покрышке добавляли, а он все сминал. Потом вроде винт в метре молотил, когда на малом газу и без шага, - тут движки вырубили. И все равно лопасти после остановки на бетон легли. Руками ловили уже на торможении, чтобы не чиркнули. А потом я ушел. Мне на вылет надо было. Как его укатили, я уже не видел.
- Ну вот, а я не видел, как его сажали. Зато когда в ТЭЧ закатили, я пошел посмотреть. В рассказе это как бы на бетонке происходит, сразу после посадки. Там я еще пишу: «Когда винт остановился, из кабины вышел хмурый капитан Л. и ушел. Некоторое время спустя из вертолета появился лейтенант К., и ушел в другую сторону».
- В следующем переиздании напиши, что Кукуй вылез из вертолета и побежал искать свой «горшок», - сказал я. - Зато я закончу свой рассказ так, как ты расскажешь мне сейчас.

...Борттехник М. поднялся в грузовую кабину. Прямо перед дверным проемом кабины пилотов из распоротого пола торчала половина колесной пары передней стойки. Покрышка одного колеса от удара была рассечена чуть ниже оси.
- Скорость малая была, вот и не скапотировали, - сказал сзади техник. - Вроде бы они через хребет шли, кабрировали, поэтому так повезло. И управлял не капитан Л., а его правак. Но Серега будет брать вину на себя...
Здесь же стояли два бойца, которые летали на ПСО вместе с доктором. Они были возбуждены - все время улыбались и подталкивали друг друга локтями.
- Не, товарищ старший лейтенант, - сказал один. - Скорость была что надо. Мы сидели, в иллюминаторы смотрели. Низко шли, аж все сливалось в глазах. И вдруг - бах! - удар снизу, мы аж подпрыгнули. Я подумал - мина!
- Ага, мина! - заржал второй. - Ты же не на броне катишь. Мина! Ты в окно смотрел. А я в пол. И представь, смотрю в пол, все гудит, я смотрю тупо так, уже почти сплю, и ту-ут ка-ак - трррах! И в полу - колеса! В морду резиновым воздухом вдарило! Горячим! Это похлеще мины будет! Я приху... Обалдел, короче. Помню, только, подумал: нихуя себе, убрали шасси!
И солдаты захохотали, закидывая головы и подставляя лица солнцу.

- Вот! - сказал я, лежа в бурлящем потоке, удерживаясь двумя руками за длинные травяные космы и упираясь пальцами ног в дно. - Вот этого мне и не хватало, Феликс! А то про какие-то ящики врал. Нихуя себе, убрали шасси! Это же название для рассказа. Ты свой уже написал, а я... Знаешь что, пошли наверх. У вас полдник, угостишь меня кефиром, сочинитель.
Мы вышли из мелкой реки, натянули одежду на мокрые тела, и пошли по берегу к тропинке, ведущей наверх. По пути открыли двум девушкам две бутылки пива, помогли еще двум девушкам разжечь костер для шашлыков, и, оставив за спиной недоуменные взгляды, углубились в свежий сумрак леса, карабкавшегося по обрыву к санаторию.
- Кстати, - сказал я, когда мы остановились возле родника передохнуть. - Я тебе обещал рассказать про борттехника Л.
- Да, - сказал Феликс, - Мы так о нем ничего не знаем. Даже Витя Д. нас нашел. Правда, давно на связь не выходит, болел. Как бы не умер там в своем Николаеве. И что Л.? Ты его нашел через журнал?
- Нет. Две недели назад обнаружился в сети, в «Одноклассниках». На фото этот франт стоит в белой летной форме среди маленьких черных детей Камеруна или Нигерии. Представляешь, летает в Африке! Я попросил привезти старым товарищам по черной девочке. И эта сволочь ответила - мол, если только по деревянной. И передал привет мужикам. Лучше бы и не появлялся...
- Вот это да, - сказал Феликс. - Наши все еще летают! Мы что, вечные?

РУССКАЯ РУЛЕТКА
Или учите матчасть

1975 год. Год побед и свершений. По всему земному шару расцветают красные знамена молодых государств, ставших на путь строительства социализма. Отдается, конечно, болью в сердце пепел Ла-Монеды, но победоносно для Вьетконга заканчивается Вьетнамская война, и уже солидную часть Индокитая можно закрасить на карте всеми оттенками красного цвета. Но когда кончается любая война, то всевозможные Конторы начинают подчищать за собою следы, заканчивать оставшиеся открытыми вопросы, и на границе Лаоса и Вьетнама жизнь кипела вовсю.
Отряд льенсо уже собирался покинуть место базирования возле границы с Лаосом. Как поступил приказ - Встретить в приграничной зоне группу местных товарищей и сопроводить их до населенного пункта В. Приказ есть приказ, встретившись с представителем еще одних товарищей, группа майора Косякова во время вышла в заданный квадрат, встретила нужных людей и препроводила их по указанному маршруту. Официально операцией руководил товарищ с мужественным именем Куан, но у майора было свое начальство и свое задание, и до поры до времени консенсус удавалось соблюдать. В нескольких часах пути от пункта назначения вся компания остановилась в небольшой деревушке, где был пост союзных войск, тут им давали джип и газик, что достаточно упрощало последний участок пути. Оставив вьетнамцев, Дока и Малого в деревне, майор взяв Птицу, Грома и Пана и пошел разведать мост, находящийся в километре от деревушки, там-то все и произошло. Услышав на подсознательном уровне звук взведенного затвора, все четверо упали на землю и рассосались под ландшафт по мере возможности. Длинная очередь, судя по звуку, это был М-60, языком пляшущих на дороге фонтанчиков намекнула о невозможности продвижения вперед. Другая очередь, данная сзади и, видимо, для разнообразия, из РПД, намекнула, что и назад рыпаться не надо. Ну, а короткие неприцельные очереди Калашей и М-16 в зарослях за обочинами четко указали на окружение. И на десерт из джунглей раздался голос, говорящий по-русски абсолютно без акцента: "Предлагаю переговоры, майор. Я сейчас выйду, и пусть твои люди не вздумают делать глупости. У моих парней приказ стрелять, даже если под угрозой будет моя жизнь".
Шевельнулись ветки, и на дорогу вышел типичный рейнджер, будто материализовавшийся со страниц устава FM-7-85. Он откинул камуфляжную накидку, и вытащив из кармана куртки черный берет с дубовым листом, надел его, лихо заломив. И насмешливым, но несколько затуманенным взглядом уставился на Косякова. Русский майор встал, будто бы машинально закинул автомат на плечо и вопросительно посмотрел на американца. А тот кивнул в сторону деревни и сказал: "Пойдем побеседуем, майор, автомат, кстати, можешь отставить здесь, и знай, кстати, что твои люди в деревне уже давно упакованы моими парнями, и их судьбу будем решать мы с тобой".
В деревне с виду ничего не изменилось, только к вьетнамцам прибавились джи ай с моторикой опытных волкодавов джунглей. Они, вроде бы, не обращали внимания на идущую по главной и единственной улице селения странную пару майоров, но Анатолий чувствовал, что любое его неверной движение будет в раз просечено и пресечено.
Они вошли в дом старосты, прошли в большую комнату, где их ждал накрытый стол. Староста расстарался как мог. В меню обеда были чака, лотосовый рис, бань-фо-куон, ананасы с перцем и солью и, естественно, бутылка куок-луй. В качестве десерта вокруг стола стояли несколько рейнджеров и южновьетнамских офицеров и товарищ с мужественным именем Куан, нисколько не смущенный данной ситуацией, и даже с автоматом. Американец приглашающее показал майору Косякову на стул, и усевшись напротив него, плеснув обоим самогона в чашки и начал нечто вроде спича...
- Ну вот что, русский - сказал рейнджер - Война кончилась, и проиграли мы ее не Гукам, а вам. А я еще не сделал последнего выстрела. Ни вас, ни нас тут сейчас официально нет, и если я прикажу вас уничтожить, то знать об этом будут только крокодилы. Население деревни уходит отсюда прямо сейчас, они не хотят жить при социализме. Удиви меня, майор, докажи, что вы не зря победили, и клянусь, я отпущу и тебя, и твоих людей, и твоих Гуков.
Посмотрев в помутневшие глаза американца, майор понял, что рейнджер не совсем адекватен и либо пьян, либо находится под действием какого-либо наркотика, и надежды на удачный для себя исход это ему не прибавляло. Обведя глазами окружающих стол людей, майор увидел на одном из них кобуру со старым добрым наганом, и сразу же в голове блеснула мысль: ВОТ ОНО!
- Майор, а что вы знаете о русской рулетке? - спросил Анатолий. Американец заинтересованно посмотрел на него и неуверенно спросил:
- Это какой-то русский способ самоубийства?
- Почти. Из барабана револьвера вынимаются несколько патронов, барабан раскручивается, и револьвер приставляется к виску одного из играющих, и он спускает курок. И так по очереди до летального исхода. Но я предлагаю несколько другой вариант. Я вынимаю из барабана только один патрон, раскручиваю барабан и стреляю себе в висок. Если мне повезет, то я выиграл, и вы отпускаете моих людей, ну а если не повезет, вы их все равно отпускаете, но без меня и тех, кого мы сопровождаем. Вот, кстати, и револьвер есть - и с этими словами Анатолий показал на кобуру с наганом у одного из южновьетнамцев. Американец застыл на мгновение, а потом захохотал. Он повторил предложение русского майора по-английски и рейнджеры тоже радостно заржали. Американец жестом потребовал у вьетнамца наган и положил его на стол перед Анатолием.
Майор демонстративно разрядил револьвер, вложил шесть патронов в барабан, крутанул его, взвел курок, приставил дуло к виску, зажмурил глаза и нажал на курок... Раздался громкий металлический щелчок, Косяков усмехнулся и положил револьвер на стол. Бакер был хладнокровен как удав, он два раза беззвучно хлопнул в ладоши, изображая аплодисменты, и протянул руку к нагану, вопросительно посмотрев на русского майора. Анатолий развел руками и улыбнулся приглашающее. И тут внезапно Куан затрещал как цикада в ночи, слова сыпались из него потоком, и судя по лицу американца, эти слова ему не нравились. Майор Бакер поднял со стола наган, зачем-то взвесил его в руке и внезапно наведя его на Куана, нажал на курок. Грохнул выстрел, и предатель, получивший пулю прямо промеж глаз, рухнул на циновки. Американец улыбнулся своей заторможенной улыбкой и сказал:
- Вот теперь все по правилам. Ведь после русской рулетки должен оставаться хотя один труп. Но ты меня все равно удивил, русский, с твоим везением только в рулетку играть, так что приезжай в Лас-Вегас, озолотишься. Ну ладно, как говорится у вас в России, уговор дороже денег. Сейчас я и мои люди уйдем, а ты уж сам тут решай как и что".
Дальше все было просто. Ребята постреляли в воздух возле сарая, где лежали их связанные подопечные, и торжественно их освободили. Когда миниколонна из джипа и газика подъехала к мосту, там уже были ПТ-76 и Т-34 Въетконга. Майор Косяков автоматически посмотрел на часы, было 12 часов 15 минут, он тогда еще не знал, что именно сегодня, 30 апреля 1975 года, в эти минуты, танк Т-54Б с бортовым номером "833" въехал во двор Президентского дворца в Сайгоне. Вьетнамская война закончилась.
Когда четверть века спустя Анатолий рассказал эту историю одной своей подруге, у которой останавливался во время командировок в Новгород, она пришла в дикий восторг и сказала, что тут и счастье, и везуха, и смелость, и вообще за это надо выпить. Анатолий с готовностью долил в стаканчики золотую текилу и смущенно сказал, что особой смелости и счастья тут не было, и в ответ на недоуменный взгляд девушки произнес следующее:
- Матчасть надо изучать прилежно. Американец по своей простоте не знал, что семизарядный револьвер Нагана, в отличие от шестипатронных американских, британских, французских и девайсов, имеющих барабаны, использует механику свободного вращения барабана, и при должном знании матчасти и умелом с оной обращении, имел практически полную гарантию безопасности. Пустое гнездо при хорошем без заеданий вращении, как более легкая часть ротора, всегда оказывается наверху барабана под ударом курка, тем более что наган был все время при деле, и все части были хорошо приработаны, да и ухаживали за ним заботливо. Ну а чтобы все вообще было хорошо, надо в процессе наган слегка встряхнуть. Такой вот Лас-Вегас.

(PS для автора: убедительная просьба, расставляйте знаки препинания в своих рассказах самостоятельно. Хотя бы с помощью Word. А то я уже утомился - КБ)

Ситуация

Когда-то я был очень отзывчивым молодым человеком. Это когда-то было на военных сборах. Буквально ни одной просьбе офицерского и не очень состава я просто не мог отказать. Таким вот сердечным был. Вместе со мной радушием и услужливостью отличались еще человек сорок.
В ту пору я мог рассчитаться с родиной и деньгами, передав сумму через руководящий состав военной кафедры, но все же предпочел отработать натурой, то есть съездить на сборы в Курск. Романтика, думал я, научат сбивать самолеты голыми руками, стрелять из автомата из-под ноги и ломать кирпичи головой товарища. Думал я... Все мои мечты разбились в дребезги о каменную мину капитана Грицко в первый же день сборов.
- Сработаемся! - сказал он и тут же выделил местному совхозу пару «добровольцев» пропалывать огороды.
Вообще, по прибытии в часть, кучку студентов - то есть нас - сразу разделили на две равные половины. Одних отправили в казармы, других в поля, жить в палатках. Я был среди тех, кого послали в казармы. У всех офицеров радость по случаю нашего прибытия была безграничной. После каждого утреннего построения они собирались вокруг Грицко и клянчили себе курсантов (нас, то бишь) для разных нужд. Грицко был халифом на час.
Так, к примеру, в первую неделю службы я поменял во всем штабе проводку и 28 раз, по числу не привинченных мною розеток, вывел из себя капитана Грицко. За вторую неделю я научился ругаться матом, выкрасил на территории части весь бордюр в серый цвет и красиво заляпал краской полковничью черную "Волгу". Новый дизайн машины полковнику не понравился, за что Грицко получил по шее, а я два наряда вне очереди. На третьей неделе я уже привык к нарядам вне очереди, а вот капитан Грицко никак не мог привыкнуть получать из-за меня по шее. В общем, у нас с ним сложились непростые, но крепкие отношения. На исходе четвертой недели, когда я смирился с казарменным бытом, принюхался к запаху грязных солдатских портянок и перестал обращать внимание на матюки всех штабистов по поводу новой электропроводки, весь взвод поменяли местами с теми, кто жил все это время в палатках. Грицко, в должности прикрепленной к нам сволочи, также передислоцировался в палатки.
Я думал, там, на новом месте, где нет никаких строений и упорядоченного военного имущества, а лишь степь и деревенские девки, у комбата фантазия сдуется. Ан нет, не успел я бросить вещи на раскладушку, Грицко интеллигентно, но в непечатной форме попросил меня и Пашу Исаева (или просто Пису) сбить щит из досок размерами метр на два метра. Казалось бы, все просто: вот тебе молоток, гвозди и доски, четвертый класс, урок труда, если бы не один момент: ни молотка, ни гвоздей, ни досок у нас не было.
Полдня мы искали молоток. В результате сперли какую-то тяжелую, плоскую хреновину с одного ПЗРК, решили: забивать будем ей. Гвозди Пашка выменял у солдат срочников на деньги, а вот с досками было сложней. Не пилить же нам деревья в конце концов? (хотя, ближе к ужину все к этому и шло). Смеркалось. В Курске сумерки очень быстро переходят в ночь. Причем в такую, что хоть голым в одном сомбреро бегай по части, все равно никто не заметит. На вечерней поверке нас с Писой не хватились, а мы в свою очередь забыли про поверку, досок-то так и не было, а в наряд не хотелось. Облазили все поле, даже за колючей проволокой искали, нигде досок не было. Решили вернуться обратно. Наряд - так наряд...
Подходим на ощупь к нашей палатке, прокрадываясь мимо командирского шатра Грицко, и тут Писа шепотом говорит:
- Кажись, доски. - И тычет пальцем в сторону.
- Где?
- Вон.
Метрах в десяти виднелось что-то вроде досок.
Подошли, и правда - доски, деревянные, ровные.
- Что за запах? - Спрашиваю и принюхиваюсь.
- Яма компостная. - Отвечает Пашка вытаскивая доски из-за защитной сетки. - Накрыли, чтоб не воняло.
Конечно, воровать доски из компостной ямы дело неблагодарное, да и пропажи, конечно, хватятся, но в наряд, как уже говорил, не хотелось. Решили сегодня все подготовить, а завтра утром вместо зарядки быстренько сколотить щиты для Грицко. Сказано - сделано. Отволокли все необходимое в кусты и пошли спать.
Часа в четыре ночи раздался громкий истошный крик и длинный монолог из слов, значение которых не знал никто. Слышали его все. Может быть, даже вы. Взвод, как по команде "тревога", начал нехотя просыпаться, и сладко зевая, потягиваться в своих раскладушках.
- Что случилось-то? - спросил кто-то из темноты.
В ответ раздался громкий храп. Сон в армии - роскошь, потому засыпаешь быстрее, чем на сеансе у гипнотизера.
На утренней поверке к нам пришел незнакомый старший лейтенант с прапорщиком. Построив нас в шеренгу по два, он прошелся по списку фамилий, поинтересовался кто в наряде, кто в лазарете, и хотел было уже уходить.
- Товарищ старший лейтенант, - остановил его Пашка, - а что с капитаном Грицко? - спросил он, переживая за щит, который мы должны были сколотить.
Старлей сдержано улыбнулся и достал папироску.
- Никита Иваныч попал в ситуацию, - загадочно сказал он и ушел, оставив нас на волю прапорщика.
Прапорщик был более словоохотлив. Оказалось, что ситуация была компостной ямой. А яма оказалась походным туалетом. Мы-то почем с Пашкой знали, как тут все в полевых условиях оборудовано? В общем, доски, что мы стащили, были полом в туалете. Ночью Грицко пошел по нужде и впотьмах провалился...
Когда капитан пришел в себя и вернулся к нам, мы с Пашкой получили очередной наряд вне очереди за то, что щиты не сделали. Про то, что доски, гвозди и «молоток» мы все-таки нашли, признаваться не стали, а то расстреляли бы вообще.
Такая история вот. Вчера, кстати, призыв начался осенний...

http://proidemtes.livejournal.com/85409.html#cutid1