О, спорт, ты - мир!

Прапорщик Нестеренко не любил футбол. Хотя, нет, неправда, лучше сказать, что к футболу он был совершенно равнодушен. И в самом деле, что в нем интересного? Толпа здоровых мужиков как ненормальные носятся по полю и пинают ногами дурацкий пятнистый пузырь. А еще большая толпа ненормальных сидит на трибунах и орет. Дурдом. Нестеренко считал себя вполне здоровым и всецело отдавался другому хобби. Любил он посидеть с паяльником за какой-нибудь схемой, особенно за акустикой: магнитофон там, усилитель... Впрочем, было у прапорщика и другое хобби - женщины. И какие! Сам Нестеренко был маленьким и худым, недаром он получил в родном батальоне связи кличку Гвоздь - за габариты и любовь к огромным сшитым на заказ фуражкам. Посмотришь со стороны - ну гвоздь натуральный. А вот женщины у него все были рослыми и крепкими, коня на скаку, в горящую избу и прочее. И любили они прапорщика беззаветно, готовы были на руках носить. Видно, было за что. Периодически из-за этого хобби у Нестеренко возникали проблемы: когда на смену очередной пассии приходила новая. Но проблемы Нестеренко как-то улаживал, и жизнь входила в привычную колею. Что интересно, прежние возлюбленные сохраняли теплые чувства по отношению к своему зайчику, только переводили их в другую плоскость.
Очередная возлюбленная прапорщика Нестеренко работала на переговорном пункте и встречалась с мужчиной своей текущей мечты в свободное от дежурств время. Муж, как и положено, ничего не подозревал. Человек он был добродушный, командовал ремонтным взводом в ОБМО (тоже, кстати, прапорщик) и весь день проводил в парке. Добродушие добродушием, но размеры муженек имел не хилые - метр девяносто в высоту и ненамного меньше в ширину и глубину. Так что жизнь у Нестеренко в этот период была довольно опасной для здоровья.
В тот вечер атмосфера в автопарке батальона связи была крайне оживленной. Все обсуждали одну и ту же тему - чемпионат мира по футболу в Мексике. Но Нестеренко это совершенно не интересовало, он уже несся на крыльях любви к своей Дульсинее. Муж ее в это время должен был слушать «Прощание славянки» на плацу с последующим убытием в наряд, так что времени у влюбленных голубков было достаточно. Нестеренко вошел в прихожую, чмокнул возлюбленную (для этого ей пришлось наклониться), уважительно покосился на висящий рядом форменный плащ шестидесятого размера и отправился в комнату, чтобы с наслаждением сесть на мягкий диван. Пока он сидел и в красках представлял себе дальнейшее использование дивана, Дульсинея готовила легкий ужин. Спустя некоторое время, когда ужин был съеден, свечи..., нет, свечей не было, а влюбленный прапорщик начал раздеваться, в замочную скважину с хрустом воткнулся ключ. Дульсинея от испуга выронила простыню и бросилась в прихожую, наперерез вернувшемуся благоверному. Нестеренко в панике заметался по комнате. В шкаф? Заперт шкаф. Под диван? Туда и мышь не пролезет. За занавеску? Придется на ней и повиснуть, не достает до пола. В прихожей уже громко бухали сапоги сорок восьмого размера, и Нестеренко, подхватив с пола простыню, рыбкой нырнул за телевизор.
Муж влетел в комнату и сразу бросился к телевизору. Нестеренко закрыл глаза и первый раз в своей атеистической жизни стал молиться. Однако вместо ожидаемых возгласов удивления и возмущения он услышал щелчки, шипение и голос спортивного комментатора: «Удар! Выше ворот! Да, у сборной СССР был реальный шанс открыть счет...». Муженек бросил наряд ради какого-то футбольного матча. Какого именно, Нестеренко не знал, но смутно помнил, что офицеры в парке что-то говорили об игре нашей сборной с венграми. Или финнами? Впрочем сейчас важнее было другое, когда же эта игра наконец закончится? К несчастью влюбленного прапорщика матч только начался, и сидеть за телевизором предстояло еще долго. К тому же телевизор был старым и работал плохо. Хозяин периодически подскакивал к аппарату и крутил здоровенной лапой ручки настройки на задней панели. Нестеренко прижмурившись смотрел на поросшую рыжими волосами ручищу и представлял, как она хватает его за воротник, вытаскивает из-за телевизора и начинает трясти. При этом тело начинало самопроизвольно переходить в режим автоколебаний, а зубы пытались выстукивать сигнал бедствия. Ситуация исключала выход в эфир, и прапорщик изо всех сил стискивал челюсти и фуражку в потных руках. Его возлюбленная тоже была как на иголках и так же нетерпеливо ждала окончания матча. Когда муж комментировал происходящее на экране, она вздрагивала и меняла цвет лица.
Наконец матч закончился. Хозяин квартиры, явно удовлетворенный результатом, в хорошем настроении удалился тащить службу. Нестеренко на негнущихся ногах выполз из-за телевизора. Дульсинея широко раскрытыми глазами смотрела на него. Прапорщик пару раз присел, взявшись за поясницу с треском выгнулся назад и неожиданно спокойным голосом спросил: «Какой счет?» Возлюбленная открыла глаза еще шире и шепотом сказала: «Н-не знаю...». Нестеренко еще немного размялся, достал из-за телевизора запыленную фуражку, отряхнул и молча пошел к выходу. Вслед он услышал умоляющий голос: «Зайка, может останешьсь? Он уже до утра не вернется». Нестеренко остановился, посмотрел на женщину и тем же спокойным голосом сказал: «Да пошла ты...». И ушел.
С тех пор прапорщик Нестеренко стал лучшим в части знатоком спортивного календаря. Он наизусть помнил расписание всех трансляций футбольных и хоккейных матчей, легкоатлетических соревнований и заездов двоек распашных. А футбол... Футбол он теперь ненавидит.

БЛИНЧИКИ

У товарища Тарковского фильмы так начинаются. Заброшенные дома, пасмурное небо, бельевые верёвки с простынями и ветер. Мрачный ветер, несущий уныние, неуверенность в завтрашнем дне и желание. Желание философствовать на тему "Ох, и наhуя ж я здесь?".

Бельевых верёвок не было, врать не буду. И простыней, соответственно. Зато были длинные ряды боксов, кустики "перекати-поле", слоняющиеся между ними и ржавые двери с надписью "Тут была нейтронна бонба". И ещё были четыре воина ремроты, пришибленно изучающих пейзаж. Был ещё какой-то молодой дурной кобель, ростом с паровоз, сопровождавший воинов громовым лаем, в такт показушно-гневным прыжкам. К нам он не приближался, предпочитая разгонять тоску с порядочного расстояния. Впрочем, никто к нам не приближался. В штабе проверили командировочные бумаги, документы на получение автомобилей, забрали продаттестаты и указали пальцем на город мёртвой техники.

Всё время казалось, что за нами кто-то шпионит из-за угла. Но когда оборачивались, обнаруживался только пыльный вихрь, гоняющий пожелтевшие газеты и обрывки ветоши. Мы должны были принять десяток "Захаров", снятых с консервации, завести их и дожидаться подхода основных сил, - наших водителей.

Так толком ничего не поняв и не найдя в первые часы нашего присутствия, мы направились в заброшенную, пустующую, нам предназначенную казарму. Там обнаружилось, что нашему сухпаю нашли применение другие люди и из скромности своей, имён не оставили. Дежурный по части напомнил нам пословицу насчёт большой семьи, что "не фиг щёлкать", и пообещал поговорить с начальником столовой, дабы удовлетворил наш голод в неурочное время. После этого контакты с местным командованием прервались, потому что командование испарилось, оставив вместо себя ответственного по КПП, заспанного старшего сержанта(!) со следами номеронаберателя телефона на красной щеке. Сержант задумчиво провёл пальцем по круглешкам и указал на здание столовой, приютившееся за пригорком.

Столовая была девственно заперта, несмотря на раннее, по нашим меркам время. Какой то оборванный солдат сказал, что ужин уже закончился, и внутри есть только наряд. Который, кстати, сплошь из дедушек и очень спешит, потому что по телевизору показывают какую то перестроечную хрень, полную смелых развенчиваний и дрессированной гласности.

-Жрать хатым, - громогласно сказал тот из нас, который был грузином.
-Ъ, - сказал тот, который был мною и стукнул кулаком в сопливую входную дверь.
Нам никто не отвечал. Лишь изредка изнутри доносился служебный мат и звон полупустого ведра, перемещаемого по полу. Мы продолжали скандалить, но новые веяния были сильнее, и вскорости свет потух.
-Ъ, - опять сказал я.
-Эти уроды свалили через другой вход. Должна быть служебная дверь, - обрадовано прокричал мой друг Антон и побежал в обход столовой.
Мы потопали за ним, но когда обогнули строение, увидели только подошву сапога последнего воина, исчезнувшего за горизонтом.

Обозлённые и голодные, в полном составе, мы явились на КПП и, не стесняясь в выражениях, снова разбудили "начальника".
-Ъ, где этих ваших уродов искать? - голосили мы, не обещающим ничего хорошего голосом.
-В штабе!
-Закрыто в штабе!
-Не могу отлучиться! - с нотками страха в голосе, ответил старший сержант и, запершись в своём киоске, стал крутить телефон.
Ему никто не отвечал, и боец время от времени испуганно поднимал на нас глаза.

-Да ну его наhуй, - потеряв всякую веру в человечество, махнули мы рукой и перешли в автономный режим деятельности.

Первым делом была обследована столовая. Вынули стекло одного из окон. Всюду замки и непробиваемые двери холодильников. Открытой оказалась только хлеборезка, где был жестяной тазик и капелька хлебных крошек в поддоне. Неизвестным чудом на одной из полок обнаружился кусок комбижира. Один раз пришлось утихнуть, потому что, какая то личность с погонами прапорщика, видимо, привлечённая шумом всматривалась в окно. Потом потеряли страх, и нашли четверть мешка муки.

К нашей казарме пробивались с боями, заблудившись, не имея источников света и мало-мальски реального плана. Позади всех шёл грузин, сжимая тазик и выкрикивая какие-то непривычные нашим ушам проклятия.

****

Мы пировали прямо на месте. Помещение в лучшие времена было рассчитано человек на сто бойцов. Было пыльно и пусто. Место дневального обозначала облезлая тумбочка, намертво приставшая к полу и светлые прямоугольники от наглядной агитации на стенах, некогда поучавшей воинов жизни, а теперь снятых за ненадобностью.

Около часа ночи кто-то открыл дверь. Этим кем-то оказался старший сержант, недавно замеченный на КПП. Следы от телефонного диска всё ещё свидетельствовали о его вредных привычках.

-Ну что, мужики? Нашли что-нибудь пожрать?

Ни у кого из нас не было никакого желания общаться с аборигеном, но тут из рукава его выпала фляжка.
-Спирт! - объявил он.
Из вещмешка, появившегося из-за спины, показались несколько пачек печенья и банка тушёнки. Её оттёрли от солидола и пустили на круг.

-Что ж за жизнь тут у вас такая сраная? - интересовались мы у местного.
-А что, жизнь? Мы привыкшие. Зато мозги никто не ебёт. Служишь себе. Никаких тебе построений, политучёб и прочего дерьма.

Шило шло тяжело. Голодные желудки сопротивлялись недолго, и скоро, позабыв конфликт с сержантом, мы, чуть окосев, сидели, лопали блинчики и травили за службу, за дембель, за кооперативы и новые веяния.

-А я иду, чувствую, блинами пахнет, - говорил он.
-Прям, как дома!....
-Матушки нету у меня. С тех пор, как померла, ни разу блинов не ел.

-Угощайся, бери ещё, - пододвинув к нему дверку от шкафчика со стопкой благоухающих блинов, - сказал грузин.
-Вкусно. А как сделали?

Рассказали мужику про полмешка муки и про комбижир. Рассказали про лампочку, выкрученную из какого-то щита. Про то, как с окна одного из вагончиков украли радиоприёмник и вынули батарейки. Как потом радио вернули на место и кто-то внутри проснулся и стал кричать "чур меня", приняв нас за нечистую силу. Про то, как лазали по деревьям за забором, с подобием фонаря в зубах и собирали яйца неизвестных птиц прямо из гнёзд. Как рвало, когда в одном из них оказался почти готовый цыплёнок. Как замешивали "тесто" и разводили костёр, чтобы жарить. Как ничего не получилось, а в бытовке был обнаружен поломанный утюг, и как его починили, ободрав со стены старую проводку и ликвидировав термопару. И как утюг перевернули ручкой вниз и он встал точно в зазор между решёткой и спинкой кровати.

Мы ещё четыре ночи жарили ему блинчики на утюге и четыре ночи попивали его шило. И четыре ночи со щеки старшего сержанта не сходил след от номеронаберателя.

ЕЛКИ-ПАЛКИ
Рождественская история.
Последний мой наряд в уходящем 1979-м году... Наряд очень несложный - старший дежурной машины. Чего куда подвезти-отвезти, ночью смену часовых возить на свой полковой учебный полигончик, днем, при отсутствии боевых задач, по возможности не раздражать храпом дежурного по части или его помощника. Наш 175 танковый полк на окраине немецкого города Пренцлау уже начал предновогоднюю расслабуху. Двадцать пятое декабря. Католики, а может и протестанты, а особенно лютеране, сейчас, наверное, празднуют... Трескают какую-нибудь индейку, или что там у них положено... А я лежу себе, сняв сапоги, в крошечной комнатке за спиной дежурного, в которой уместились только видавший виды топчан, да куча блоков аппаратуры «Шнур». Блоки мирно гудят, светя зелеными лампочками и заодно неплохо обогревая это «помещение для оператора системы». Никакого оператора сюда уже давно не ставят - работает система, и не надо ей мешать. А топчан зато используется на полную мощность - не пустует никогда.
Мысли витают где-то высоко, в желудке булькает плотный обед с неслабым куском вареного вместе с толстой шкуркой сала, которое почему-то называется свининой... По телу бродит приятное тепло...
- Слышь, Саш, - не повышая голоса говорю через фанерную перегородку помощнику - а ты не знаешь, лютеране, это кто? Кто у них главный, Мартин Лютер Кинг?
Старший лейтенант Саша Бабсков, такой же холостяк, как и я, на секунду задумывается:
- Не, ты че, шутишь? Это древнее... Я думаю, 17-й век, там какие-то дела...
- Шучу... проверка ...
Грохнула железная дверь - вернулся дежурный по части - упитанный майор Кругляк со службы ГСМ.
- Ну что, орлы, пора к смене готовиться... Саша, ты книги позаполнял? Так, скоро Новый год, все готовы? Елки поставили?
- А на зачем они нам нужны? - синхронно отвечаем мы с Сашей... - Будут когда-то жены, дети, вот тогда...
- А вот мне, например, нужна. И товарищам многим из штаба... Вы-то себе с полигонов, небось, навозили, а про нас, тружеников тыла, кто позаботится?
- Ага, самые несчастные в полку - тыловики - подаю голос из-за стенки
- Ладно, ты там не бурчи, вылазь из будки, запрягай свой 66-й, и дуй, наверное, на танкодром за елками, пока есть время до смены...
- Ой, да там их уже и не осталось, одни пеньки да коряги...- пытаюсь отмазаться.
- Ничего, привезешь, какие есть, тут поделим по справедливости...
- А если немцы-лесники? - последний шанс отвертеться...
- Какие лесники, у них сегодня Рождество, или как там оно называется...
Приказ есть приказ... На улице ноль градусов, в воздухе просто висят капли то ли дождя, то ли тумана... Немецкая новогодняя погода... Растолкал водилу, дремавшего в еще теплой кабине...
- Заводи, поехали...
- Куда еще, на ночь глядя? Смена скоро...
- Коля, не бубни... За КПП поворачивай направо, поедем на танкодром за елками...
- Оба-на, да там же и дороги нормальной нету...
- Ничего, мы по танковой, потихоньку...
... Полковой внештатный танкодром был километрах в семи от полка и занимал северный склон здоровенной песчаной горы, поросшей редкими чахлыми сосенками. К южной стороне немцы проложили каменную дорогу и устроили красивый карьер с экскаватором. Добрую половину горы они уже вывезли, и южный склон представлял собой вертикальный обрыв высотой метров сто...
Долго ли коротко ли, ползли мы на двух мостах по мокрой раздолбанной танковой дороге, но все-таки доползли, с большим трудом выехали из колеи на ровное место, стали.
- У тебя, Коля, топор-то хоть есть?
- Да был где-то...
Добрых полчаса в темноте мы рубили все подряд, что имело иголки. Набив полкузова свежей зеленью, тронулись обратно. Проезжая мимо кромки обрыва, я заметил, что обрыв начинается совсем не там, где он был раньше. Плюс к этому свежие следы советского трактора С-100. Пошел смотреть. Ага! Немцы не дожидаясь, когда гора песка грохнется им на головы, с помощью бульдозера свалила часть вершины горы вниз к экскаватору... А там же нормальная дорога...
- Колян, поворачивай на карьер, счас за две секунды спустимся, а там шикарная дорога - за пять минут будем в полку...
Едем вниз по мокрому песку... Уклон градусов 40... Внизу призывно светят огни карьера... Проехали метров пятьдесят... Желтый песок блестит в свете фар... Внезапно впереди повисает зловещая чернота...
- Тормози, Колян!!!
Выскакиваю, подбегаю к краю... а там еще добрых метров тридцать уже вертикального обрыва... ПОПАЛИ... Теперь хотя бы не съехать вниз вместе с этим ненадежным песчаным козырьком... Так... Ноги проваливаются во влажный рыхлый песок по щиколотки...
- Колян, пробуй заднюю потихоньку, только не рви... У тебя ручник хоть держит?
- Да не знаю, на таком уклоне не проверял...
У Коляна явно стучат зубы от страха... до обрыва - каких-то три метра...
- Колян, не бзди! Хочешь, я сяду? Ты вниз не смотри, сюда смотри...
- Не, я сам... щас...
... 66-й неуверенно трогается, и через метр подъема закапывается всеми четырьмя колесами, ложась на мосты... Приехали. Вниз - нельзя, а вверх - никак... Помощи ждать неоткуда... Съезжать к нам сюда на любой машине - можно свалиться вниз вместе с нами, да и если 66-й не едет, кто тогда вообще сможет... Троса такой длины в полку наверняка не найдется, да и кто будет тащить? Танк? Дежурного командир просто убьет за эти елочки... Стоп, елочки...!
- Колян, ты уже в норме? Смотри, давай руля вправо, попробуем стать мордой вверх, чтоб колеса правильнее гребли... Ключ от колесных кранов есть? Давай, я открою...
Вниз машина идет намного веселее - дедушка Ньютон старается, тянет, гад к краю... После трех-четырех ерзаний на краю, машина становится боком и понемногу едет. Но там обрыв ничуть не меньше. Нам надо только вверх. Угол такой, что машина должна была уже покатится кубарем вниз, но что-то ее держит... Может, Бог? Разворачиваемся кабиной вверх, вот-вот вроде пошла - нет, опять садимся на мосты...
- Колян, слушай сюда... сдай назад на полметра, я засыплю эти четыре ямы, а ты потом с разгону... попробуй...
Получилось! Мы поднялись на добрых полметра! .. И опять закопались. Пробуем еще раз... Спускаемся... ногами засыпаю ямы... утрамбовываю... Давление в колесах уменьшил до минимума - хотя бы не «разуться». Рывок вперед... Есть еще полметра... Так, теперь настала очередь и елочек, простите уж, детишки... Еще разок... Колян, держись, прорвемся... Так. Пятьдесят метров по полметра за раз... Ничего... Через двадцать метров елки кончились... Выкапывать их обломки из песка нет никаких сил... Ноги уже еле двигаются, а надо засыпать, трамбовать... Бушлат и ПШ с портупеей давно валяются на земле, я уже мокрый как мышка... Стоп, бушлат... Почти новый... Ладно, похожу в старом... Под колеса его...Фуражка... О! Помогает! Прошли уже добрую половину пути...
- Не ссы, Колян,прорвемся... Как температура воды? Не кипит?
Еще рывок, еще... Вот уже хорошо видна трава на начале склона. Остается десять метров... пять... ну, тяни, родной! Подошвы от хромовых сапог давно отлетели, но ноги не чувствуют холода... Давай, с разгону... Вот передние колеса начинают хвататься за траву...Ну... еще чуть-чуть... ВЫЕХАЛИ!!!
Я падаю на мокрый песок - ноги уже не держат...
- Колян, мы выбрались, слышь? Что у тебя ноги-то враскорячку? А, от педалей... Ты молодец, Колян! Это я во всем виноват - хотел как лучше... И машина твоя - класс... А елки... да черт с ними... Время хоть сколько? Полдесятого? Эх, там нас уже ищут...
Танковая дорога показалась нам после всего этого самым лучшим автобаном...
Майор наш, не дождавшись елок, давно сменился и ушел домой. Дежурная машина за это время никому была не нужна, и никто ее не искал... Новый старший лежал на топчане, треплясь с новым помощником... Без бушлата и фуражки, в насквозь мокром ПШ, шлепая босыми ногами по ледяным лужам, я побрел в общагу, сменившись с такого легкого наряда.
Жизнь продолжалась...

Однажды бравый командир БЧ-5 подводной лодки, базирующейся на Камчатке, решил передать родителям, к свадебному юбилею, в Санкт-Петербург посылочку (рыбки , икорки). Благо, соседка, Ирина летит туда.
Миша (командир БЧ-5)звонит бабушке и просит её встретить Ирину в аэропорту и забрать посылку, для того, чтоб потом деликатесы сюрпризом приподнести к праздничному столу.
Конечно Миша подробно описал бабушку Ирине, ну и Ирину бабушке соответственно.
В день прилёта Ирины вместе с поылкой, родители Миши ангажировали Бабушку с раннего утра для резки салатиков и т.п. помощи по подготовке прездничного стола.
Далее от лица Ирины:
Прилетаю я в Питер...
Выхожу к встречающим и ищу глазами описанныю Мишей бабулю. Во всей встречающей толпе ни одной, хоть мало-мальски похожей на Бабулю личности не нахожу...
Но обращаю внимание, что в зале прилёта люди какие-то неадекватные...
Стоят, давятся от смеха. Причём ВСЕ.
Пытаюсь понять причину, глядя по сторонам...
Когда я увидела ЭТО, я совершенно потерялась, я залилась краской и в то же время не смогла сдержать смех.
В первом ряду встечающих стоит парень лет 27-30, ростом 2 мера, весом где-то 130 кило и держит табличку: ИРА! Я МИШИНА БАБУШКА
Это был Мишин племянник.

О наказаниях и поощрениях в армии.

Наказание равно как и награждение в войсках - основа, при помощи которой отцы-командиры управляют огромной и своенравной солдатской массой.
В художественных фильмах про армию и флот нам насаждался образ офицера- воспитателя, сурового, но доброго и заботливого. Обычно в фильмах солдат сначала нерадивый, потом исправляется, как правило, под руководством чуткого и внимательного замполита, и вот, как следствие, награда в виде краткосрочного отпуска домой или лычки или ценного подарка.
В целом все правильно. Кнут и пряник, так и должно быть. Однако в реальной жизни кнут используют часто, а пряник на деле выглядит дешевой картонной поделкой.
Фактически весь воспитательный процесс в войсках происходит по немудрящей схеме:
Начудил -поймали - выебали,
Начудил -не поймали - выебали,
Не начудил -выебали просто так.
Если не выебали, считай, что наградили.

Фактически все зависит от вышестоящего начальника. Если он кретин, то путь наказания и награждения происходит по весьма забавной схеме.

Мой сослуживец по учебной роте, Володя В, отличный парень, оставленный после окончания учебки на должности сержанта, полтора года отсидел в части в Риге, вошкаясь с молодыми, и домой поехал награжденный медалью "За службу Родине III степени".
Я же оттянул полтора года на круглосуточном боевом дежурстве под землей, и то, что в конце не посадили, считаю большой удачей.
Нет, конечно, у меня нет зависти к Володьке. Он отлично служил, им тоже было трудно, но все-таки, наши службы были несравнимы.
Когда вспоминаю это, перед глазами стоит диалог из великолепной книги "Уловка 22"
Действие происходит в американской армии во времена Второй мировой.
Там рядовой первого класса, наказанный за самовольное оставление части, роет канавы в качестве наказания. Его друг, пилот, летает за линию фронта.
Роя ямы и ничего больше не делая, рядовой рассуждает, что, видимо, это надо родине, а когда пилот приходит жаловаться на то, что ему приходится рисковать жизнью, рядовой, опираясь на лопату, цинично говорит:
- Каждый делает для победы, что может. Я копаю ямы, а ты летаешь за линию фронта.
- А если я не полечу за линию фронта? - спрашивает пилот.
- Ну, тогда мы тебя расстреляем, - говорит рядовой.

В СА таких примеров была бездна.

Иногда от награждения хотелось сильно плюнуть слюной. До сих пор помню выражение лица моего сержанта, отличного парня из Литвы, по кличке "Плюха".
Служил он не за страх, а за совесть, и за образцовую службу ему перед строем в торжественной обстановке вручили ценный подарок. 3 шариковые ручки на подставке, общей ценой - рубль двадцать.
Внимательно осмотрев три шариковые ручки, черного, синего и красного цвета (две из них не писали) "Плюха" приказал мне утопить награду в сортире.

Наградами в части у нас ведали политуроды. Комсомолец (сссученышшшш) и замполит. Когда у человека не все в порядке с головой, то воспитательная схема награждение-поощрение превращалась в забавную рулетку.
Например, включаем усилитель для проверки связи в офицерские дома. Недолго думая, вывожу в сеть эстрадную музыку с польской волны. Музыка отыграла, потом стал говорить диктор. Естественно, на польском. Через час позвонил замполит с истерикой. Оказывается, ему донесли, что дежурный по связи пустил в дома офицерского состава по принудительной трансляции "Голос Америки".
Как результат, мне было объявлено 10 суток гауптвахты.
Через три дня радиомеханик Васька, проделывая ту же проверку, случайно воткнул в сеть "Маяк" Закончилась музыка, и диктор начал читать что-то о сборе урожая.
Замполит был счастлив. Позвонил и объявил Ваське благодарность.
- Молодец, Васильев, - орал политурод, светясь от счастья, людям надо слушать новости страны!
Чудеса в решете...
Мы цинично издевались над этим. Один раз в 6 утра я воткнул в принудительную трансляцию гимн Советского Союза. Представляю, как матерились спящие люди, но... никаких санкций не последовало. Гимн, однако...

Следующий этап нашей войны с замполитом был по обустройству боевого поста.
Все проверяющие обожали бирочки с надписями, и драли меня за эти бирочки нещадно.
В конце концов, озверев, подписал все, что можно. Включая аппаратуру, столы, стулья, и вешалку для шинелей.
На вешалке я приклеил бирку "вешалка для личного состава" и над каждым крючком для шинелей красовались надписи "крючок N1" "крючок N2" "крючок N3".
Комвзвода, ст. лейтенант Федотов, увидев это хулиганство, хохотал в голос.
Но замполит, придя с проверкой, был в восторге.
Повесив шинель на "крючок N2" долго любовался на бирочки, и после, на других точках, увидев бардак, приводил в пример командный пункт, где даже крючки подписаны.

Поразив замполита в самое нутро подписанными крючками, я, было, успокоился. А зря. Даже так, _ здря_. Ибо за главным врагом забыл маленького - комсомольца. Старшего лейтенанта Р.
Наша с ним вражда имела давние корни и была вялотекущая, как триппер, с регулярными весенними обострениями.
Будучи уже старослужащим, я как-то неосторожно сказал, что про его работу есть пословица.
- Какая заинтересовался "сученыш".
- Вы обидитесь тов. старший лейтенант,- ответил я.
- Не обижусь, говори, - поерзывая от нетерпения, приказал офицер.
- Пиздеть - не мешки ворочать! - четко отрапортовал я.
Странно, но комсомолец обиделся. С того момента началась наша неприязнь.
Под давлением обстоятельств меня назначили комсгруппоргом взвода.
Кто не знает, что это такое, поясню. Это что-то вроде маленького партийного лидера.
По идее командования, я должен был на собраниях прожигать глаголом сердца солдат.
Надежды командования не оправдал, по двум причинам.
1. Боевое дежурство - не комсомольская болтовня. Тем, кто реально тащил БД, было не до трепа на собраниях.
2. Я прекрасно знал, что у солдата вместо сердца, в лучшем случае, бутылка водки, а в худшем - жопа. И прожигать эти вещи глаголом, да собственно, за кого они меня принимают?

Вскоре после пролета Руста закончилась партийная карьера. Меня вызвали в полк и два салабона, сидя в президиуме, осудили меня по комсомольской линии.
Получив выговор, я злобно вернулся на дежурство, и тут позвонил комсомолец. Мне было заявлено, что я "пролез" до должности комсгруппорга, и теперь буду низвергнут в прах. Обидевшись на "пролез", я сложил с себя полномочия, чем навсегда погубил свою дальнейшую карьеру партийного лидера. Зря он так. Это я про Р, это ему дорого обошлось.
Через недельку из дивизии приехал проверяющий по линии комсомола.
Удивительно, но проверяющий был в звании прапорщика(!) Со значком высшего образования(!).
Прибывший прапор вкрадчиво поинтересовался, являюсь ли я комсгруппоргом? Мгновенно натянув на себя личину Швейка, я отрапортовал, что нет, ибо низвергнут в прах и растоптан высшими комсомольскими богами в лице старшего лейтенанта Р.
Так-так, - гаденько сказал проверяющий и полтора часа извращенно имел сученыша во все пихательные-дыхательные отверстия.
Через час потный комсомолец прибежал на КП, завывая, и стал требовать моей крови.
- Кто тебя просил болтать, что ты низвергнут!? - стонало и вопрошало чудо с выпученными глазами.
- Как кто? Вы! - цинично ответил я. И припомнил ему и "пролез" и блядское комсомольское судилище, где из меня перед всей ротой делали попугая.
- Ах, о чем ты говоришь! - причитал тоскующий комсомолец,- Я же послал документы в дивизию, что ты числишься комсгруппоргом! В дивизии-то об этом ничего не знают!

Ладно, лейтенант, - фамильярно сказал я. - Проведу тебе показательное комсомольское собрание. Но! Первый и последний раз.
- Да! Да! - обрадовался сученыш и рванул в полк облизывать проверяющего и спасать карьеру.

Через два часа началось действо. Поскольку БД никто не отменял, то ко мне в комнату нагнали две смены радистов, телефонистов, командира роты, комсомольца, проверяющего прапора и пару пойманных в свинарнике приблудных казахов для толпы.

Мстительность и злобность - не самые лучшие человеческие черты, но, честно признаюсь, что в то комсомольское собрание я взял реванш за все.
Я пел, аки акын! Я потрясал собрание лозунгами и заявлениями.
Увлекшись, я вызвал на социалистическое соревнования соседние аэродромы истребительной авиации.
Потом привел в пример радистов (они сперли где-то красную лампочку и повесили над входом, намекая на то, что в борделе у входа тоже горят красные фонари).
В моей пламенной речи это стало выглядеть как рацпредложение, которое символизирует ответственную и важную работу на БД и так далее, и еще бездну подобной хрени. Речь пробрала даже казахов, особенно в той части, где я потребовал усиленного питания за ночные дежурства.
В виде мягкой критики досталось и комроты за плохую организацию питания на КП.
Когда я иссяк, в боевом посту стояла тишина. Казахи пробормотали "Вах, шайтан".
Комсомолец тихо оргазмировал в углу, мысленно примеривая новую звезду на погоны.
Проверяющий сурово супил брови и делал пометки в блокноте. Комроты сидел, сверкая глазами из угла. Он, умная сволочь, все понял, но виду не подавал.
И тут внезапно случился полнейший хеппи энд.
Проверяющий встал и сказал, что подобного он не слышал еще нигде. Что комсомольский дух Павки Корчагина в нашей части силен и молод. Что дежурный по связи - орел. И что он, проверяющий, будет докладывать о геройском младшем сержанте в дивизию.
Далее проверяющий отметил, что подобными кадрами в виде младшего сержанта не разбрасываются, и что он разберется, почему меня выгнали из комсгруппоргов. При этих словах комсомолец сжался и на глазах превратился в комок слизи. На этом собрание закончилось.

Позже комсомолец умудрился потерять мою учетную карточку комсомольца. Не знаю, сделано было это нарочно, или во всем виноват наш классический российский бардак.
Но в связи с утерей карточки, меня на гражданке пару раз потаскали в бюро комсомола института, а после того, как я послал их в задницу, выгнали из комсомола навсегда.
Так, второй раз был поставлен крест на моей партийной карьере.

Да и черт с ней.

http://www.livejournal.com/users/zhab/