АОИ. Послали меня в командировку на тренировочную базу погранцов. В Израиле статус пограничных войск - на уровне десантников. По "костоломству" и агрессивности - пожалуй, на первом месте. Потому и курс молодого бойца у них - из самых тяжёлых в Цахале.

Подъезжаю к КПП, пока проверяют бумажки глаза блуждают по окрестностям. У входа на базу, за воротами - огромный щит, на котором на множестве языков написано "Добро пожаловать на тренировочную базу пограничных войск". Чтобы заполнить всю поверхность щита, предложения на всех языках написаны по нескольку раз. Каждый язык - на своём цвете. На английском - "Вилкам", на испанском, на арабском и т.д. Вот и русские приветствия. Раз пять. Раскиданы тут и там, всё по законам графического оформления. На шестой раз душа поэта не вынесла и строго выдерживая каллиграфический стиль и цветовую гамму нанесла - "Вешайтесь, духи!".

О половом воспитании личного состава
с частях и соединения Российской Армии


Старшина, входя в канцелярию:
«Вся рота педерасты... опять косметичку уперли!».


Капитан Женя был молодым начинающим педерастом. Случилось это тихо и быстро, да так что первое время сам Женя об этом ничего и не узнал. Прибыл Женя к новому месту службы, по сложившейся уже привычке (чай не впервой) поехал сразу с утра представляться. У знакомого, который служил здесь же, бросил вещи, погладился, побрился-помылся и выдвинулся в направлении предполагаемого начальства. Командиру Женя понравился сразу. И подход, и четкий лаконичный доклад, и даже фигура капитана... Да вот фигура... Что-то в ней было не так... Какой-то он слишком стройный и подтянутый, да и форма на нем сидит в каким-то особенным лоском и щегольством... Полковник почесал собственный «комок нервов» размером с хороший астраханский арбуз, обладающий тем же спелым звенящим звуком, и подумал, что с тех пор как его коллега-сосед застал у себя на стрельбище двух совокупляющихся операторов-мишенщиков, ему уже начали мерещиться педерасты и в собственной части. Ну да ладно... «Занимайтесь!» - привычно бросил командир Жене и решил больше об этом не думать.
В роту, которой предстоит командовать, Женя решил зайти тоже сразу, без предупреждения. Поэтому при его появлении, дневальный боец-хакас по фамилии Чен, ослепленный блеском парадной формы прибывшего незнакомого капитана забыл, что нужно орать в таких случаях. Но настроение у Жени было хорошее, поэтому он не стал для начала наказывать нерадивого дневального, а просто спросил: «Кто в роте из командиров есть...» Для Чена в роте главнее страшного дембеля Хари не было никого... Поэтому Чен спокойно проводил капитана в каптерку к Харе. Харя как ни странно не спал и не ел в данный момент, он вытачивал из куска гильзы дембельскую заколку на галстук. Прибывая все в той же блаженной задумчивости незнакомый капитан спросил на манер белогвардейских офицеров: «Что мастерим любезный?!... А-а-а-а заколочка... Миленько-миленько... А скоро ли вам, уважаемый, к матушке домой собираться?... Через пол-месяца... Чудненько-чудненько...» И вышел из каптерки, бормоча про себя: «Посмотрим...Посмотрим...» Харя сидел ничего не поняв, но видавшая много чего за два года дембельская точка чувств, говорила о приближающихся половых приключениях... На фоне этих чувств, Харя отметил как странно передвигается новый капитан. С гордой осанкой, спина прямая, грудь колесом... Но вот пятая точка как то странно отставлена назад... Жуткая испарина выступила на лбу Хари при воспоминании о том, как его, молодого духа, приперев к стене туалета, дедушка рядовой Ибрагимов пообещал, что за еще хотя бы один косячок, поимеет его в самой извращенной форме и при этом ласково так погладил ниже ремня... Когда капитан скрылся из виду, Харя в сердцах выдавил сквозь зубы: «Педераст!!!» Так Женю уже второй раз за день опустили ниже уровня гарнизонной канализации.
Перед обедом, когда рота вернулась с работ, весть о том, что у блудных детей наконец-то появился отец-командир уже разнеслась. Народ бурлил по этому поводу в курилках. Когда единственного свидетеля Чена спросили как тебе новый ротный, он честно ответил: «Добрый такой, но Харитонов сказал что педераст!» Народ сложил вместе доброту и гомосексуальную наклонность нового папы и загрустил. Погрустил-погрустил и подумал себе: «А нака выкуси... Не таких еще видали... Нас живьем не возьмешь!»
За прошедшие две недели капитан Женя, впервые для себя, уяснил что, что-то у него не ладится с личным составом... Подчиненные вроде слушались, вроде подчинялись, но не было того единения родственных душ как на предыдущих местах службы... На пьянку по поводу вливания в коллектив практически никто не пришел, а те кто были сказались занятыми и быстро свалили... И вообще как-то странно себя вели все. Бойцы взятые с собой разгружать домашние вещи из прибывшего контейнера, буквально обнюхивали все подряд. Особенно долго они задержались у портрета молодой красивой порно-звезды в облегающем жутко декольтированном платье с таким фантастическим макияжем и прической, что у половины грузчиков сразу же сформировалась четкая идея побыстрее закрыться в дальней кабинке туалета. Жена это быть не могла (нет таких жен у пехотных капитанов), а любовница вообще отпадала... Для отмазки возит с собой, подумали солдатики, типа моя краля и я вообще нормальный...
Женя получил однокомнатную квартиру в ДОСе и решил позвать того самого знакомого, у которого в начале останавливался, на новоселье. Знакомый пришел, но вел как-то странно себя... Все наводящие вопросы задавал непонятные... Но после третьего стакана набрал воздуха и выпалил: «Женька! Скажи другу честно! Ты ПЕДИКОМ когда стал?...!» Первое что хотел сказать Женька: «За пидора ответишь!!!». Но тогда пьянка грозилась окончиться обыденной реальность многих гарнизонных междусобойчиков. При этом в голове капитана из лоскутных кусочков бытия начала складывать печальная и смешная, но до простоты четкая картина мира. В ходе пересказывания собутыльником всех слухов и домыслов, ходящих в городке, лицо капитана расплывалось в хитрой улыбке. Первым делом он, попросив никуда не уходить знакомого, сносился на почту и быстренько отстучал телеграмму. Потом они, выпив еще и еще и еще, пошли в роту.
Зайдя с товарищем в роту, капитан вызвал сержанта Харитонова. Харя, нагленько улыбаясь, топтался на пороге: «Взвли тщщщщ кптан...» Женя, встав из-за стола доверительно приобнял за плечо сержанта: «Знакомься! Это мой ДРУГ - майор П.» Сделав ударение на слове «ДРУГ». «Ты у нас мальчик не маленький, сам обо всем догадался быстрее всех... Но знаешь за все в этой жизни надо платить!» - сказал капитан Женя доставая из портмоне упаковку дешевых китайских презервативов и перекрывая Харе путь к двери. «Это заговор пьяных педерастов! Все 3,14здец... Приплыл!» - пронеслось в голове у бледнеющего Хари. И приняв низкий старт, сбивая ротного, Харя вынесся из канцелярии: «Мааааааа-маааааа!!!!». Капитан выбежал следом, с расстегнутой на все пуговицы ширинкой и распростертыми в сторону убегающего руками: «Андрей! Постой! Ты меня не правильно понял!» Рота обернулась и притихла, охренев от происходящей на их глазах Санта-Барбары. Капитан вернулся в канцелярию и они позвонили еще двум военным:
- прапору на танкодром (чтобы затопил баню),
- замполиту батальона (чтобы подътягивался)
А после зайдя в лавку и взяв еще, капитан Женя отправился в баню и сделал там то, чего еще не разу не делал в своей жизни... Он изменил жене... Прям на глазах двух майоров и одного старшего прапорщика трахнул секретчицу (а заодно и штабную шалаву) Катьку. После этого спокойным голосом объявил: «Скоро приезжает моя жена, ты Кать не обижайся, но ты мне на х.й не нужна... Надо просто было этим придуркам доказать что я не пидор! Если кто-то из вас хоть слово выдаст в эфир, завтра же перед строем своей роты объявлю ВСЕХ своими ДРУЗЬЯМИ!!!».
Через два дня приехала, вызванная срочной телеграммой с отдыха от мамы, жена капитана Жени. Ее звали Элина, в народе Эля. Эта была та самая молодая красивая порно-звезда с портрета. Приехала вовремя, как раз успев к проводимому в рамках осенней окружной осенней проверки, конкурсу художественной самодеятельности...
Люди, которые смотрели тот концерт, говорят, что все без исключения гарнизонные женщины, девушки и девочки украдкой смахивали соленые слезы, когда капитан Ракитин с женой Элиной Ракитиной, мастера спорта, исполняли жгучее танго на сцене гарнизонного клуба. Они были не просто муж и жена...Они партнеры по бальным танцам с 9 лет. Отсюда и осанка и выправка и походка... И даже фантастический макияж и прическа...

Больше всех рыдала Катька...

ШирВинтъ

Битва за Родину.

Молодой, но уже известный белорусский писатель Алесь, сидел в “Славянском базаре”, и под музыку”Рио - риты” ожидал заказанную трапезу.Публика, состоящая из фронтовых офицеров, разномастных жуликов и нарядных крепкозадых женщин, с улыбками на лицах фокстротила ресторанный пол. Беломорный дым, серой тучей покрывал зал. И ни пробегающие мимо халдеи, ни танцоры, не могли эту тучу разогнать.
Не смотря на тучу,на душе у Алеся было светло и радостно. Подходил к концу 1943 год. Уже были разбиты немецкие войска под Сталинградом. Освобождены: Белгород, Харьков, Орел. Советская армия, тяжелыми пинками, гнала немцев обратно в фатерлянд.
Молодой писатель, все еще не мог осознать случившегося. Три часа назад из рук председателя Верховного Совета, Всесоюзного Старосты - Калинина он получил государственную премию и орден. Михал Иваныч вяло потряс Алеся за руку. Тряся козлиной бордой, произнес несколько, соответствующих этому торжественному моменту слов. Отдал коробочки с наградами. И пошел к другим лауреатам.
- Ну за,что? Ну почему я? Ну написал, после ранения после ранения пару - тройку книжек. Так что? За это орден полагается. Да еще и Госпремия? - размышлял писатель, разглядывая через табачную тучу брюнетку за соседним столиком. - Выходит, что я талант, раз народ и правительство так высоко меня оценили? Ну премию то, конечно я отдам. На завод по производству брони. Или на какой другой. - Алесь еще раз взглянул на брюнетку. - Не ну не всю конечно. “Эмку” куплю. Буду на ней баб на водохранилище возить. Не ну на хуй. Всю отдам.
-У вас свободно? - какой то мужик, лет сорока одетый по цивилю, оборвал размышления Алеся.
-Кали ласка, - по белорусски ответил Алесь, и указал мужику на стул.
Мужик заказал графинчик водки и закуску, вынул папиросу, закурил и обильно подпитав дымом табачную тучу завел разговор.
-Вот вы мне скажите, - мужик опрокинул рюмку, -как вам нравится самолет Юнкерс?
Алесь чуть не подавился холодной закуской.
-Провокация, блядь, - пронеслась в затуманенной водкой голове писателя мысль. И он выпил, что бы сосредоточиться. Собеседник ждал ответа.
- Гауно! - ответил по белорусски Алесь, со свойственной ему деревенской прямотой. И выпил еще.
- О, не скажите. А скорость? А дальность полета? - Мужик выпил, и опять начал приставать к молодому писателю.
- А вот вы мне скажите. А как вам нравится самолет Мессершмит? - не унимался собеседник. Алесь выпил, и бычьими глазами уставился на провокатора. Кровь, тяжелым молотом стучала у него в висках, а уши горели, как раскаленные утюги.
- Гауно! - повторил писатель по белорусски. И выпил.
- О, не скажите! А потолок! А вооружение! А взлетно - посадочные характеристики! А двигатель какой! А? - Спросил мужик, и продолжил доебки. -А вот вы мне скажите, как вам нравится самолет Фоккевульф - 190?
-Пиздец! Вот она, реальная вражина! Да и где? У стен Кремля! Под самым сердцем Родины! -рассудил контуженным мозгом Алесь, и ударил мужика графином по голове.Падая на пол, мужик опрокинул стол, и успел больно ударить писателя в пах. Оба покатились под ноги фокстрирующих пар.
-Трымай шпиена! - по белорусски кричал Алесь, и душил мужика галстуком.
-Убью,сука! - кричал мужик, и бил Алеся по красной морде.
Вскоре, оказавшиеся по близости НКВД- шники забрали драчунов в участок.

-Ну как вам не стыдно, товарищи! - сказал через час седой майор, выпуская бывших гладиаторов из обезьяника. - Один - известный белорусский писатель. А другой - авиаконструктор - Лавочкин.


ШирВинтъ июль 2003.


Надеюсь, что это не было нагло украдено, и уже вывешено на Вашем ресурсе.

От яхтсмена всем морякам ВМФ....


Проходил я в прошлом году Босфор, и застал там на бочках много военных кораблей. Были там болгары, турки, румыны, были, естественно, и наши, наверное, маневры совместные черноморских стран проводились. Вечерело, мы шли издалека, спортсмены, усталые, небритые, все кругом чужое -минареты,пальмы, муллы, одиноко как-то, и вдруг - наш Российский флаг! Да на чем! Коробка - стрела серая, с борта яхты просто огромная, пушки, пусковые установки, как еж просто..

Нас заметили, человек десять собралось поглазеть на юте, я встал с банки и зажал рукой (приспустить сложно) флаг, смотрю, на юте зашевелились, кто-то что-то скомандовал, и пополз вниз флаг, пополз.

Поверьте, мы люди не сентиментальные и не военные, я вообще циник до мозга костей, но сам не понял, что произошло. У нас на лодке и встать ровно сложно, и команды такой, в принципе, нет, все пошлют сразу, куда подальше... но, смотрю, Кеп на потопчене как-то странно стоит, рядом еще два сурла - матросы, я в кокпите одной рукой рулю, другой флаг держу, как-то раком стою, но, чтоб мне сдохнуть, равняемся , зачем, почему?...

Расходимся бортами, проходит минута другая, и вдруг... Бабах !!! Чем-то стрельнули с бака, наверное, не пушка, но всем хватило... до звона !!! Там все рядом, между берегами метров 800.. Турки, набережная, машины, девушки... военные корабли десятка стран и мы, малыши 10-метровая яхта...

Не знаю, может это контузия или конфузия какая-то приключилась, только ощущение такое, как в глаз что-то попало... И прошло сразу ощущение одиночества, почувствовал я, не одни мы здесь с челноками и проститутками, а есть Россия, есть Флот! Плечи как-то сами собой развернулись, подбородки поднялись, турки на берегу глаза выпучили...

Потом Кеп спустился в каюту и притащил четыре стакана с желтого цвета НЗ, все молча выпили, никто ничего не сказал, говорить как-то не хотелось, но все подумали:

«За вас моряки! Спасибо Вам»

ЛУЧШЕ НОВЫХ ...

Петрович сопел в трубку, и качественная аппаратура доносила до меня это тяжелое дыхание через большой океан и две половинки континентов - как не считай.
А еще хорошая телефонная линия доносила боль в ногах - трое суток без сна - и тихое, но окончательное презрение к неграм.
Петрович уехал в Штаты десять лет назад. А еще одиннадцать лет назад он был механиком. Нет, он был Механиком. Маленький пограничный корабль представляет собой целую вселенную БЧ-5, которая всегда была, есть и будет. А Петрович в этой Вселенной был Центром - именно вокруг него все двигалось, пыхтело и давало гидравлику, воздух и электричество. НЭМСа или кого-то из его службы я на борту наблюдал крайне редко - им здесь было нечего делать.
Идет Петрович как-то по пирсу и видит на окутанном клубами солярного дыма 534-м всю эту командно-механическую братию, матом/визгом перетирающую настоящую риторику: "а что случилось со средним дизелем, вам же на границу завтра?"
- Олег! - кричит Петрович механику "тридцатьчетверки". - Подойди на минуту!
- Чё?! Только быстрее, видишь - групповуха и я в роли белобрысой фашистки...
- У тебя шатун оборвало, в седьмом цилиндре. Так и говори - мол, на проворачивании возникли подозрения...
Вечером того же дня на дизель, аврально выдернутый из недр корабля, насели добрые от гонорарного шильца спецы-механисьёны:
- Пора Вам, дорогой друг, в академию, - пели вокруг задумчивого Олега Гуляева. - На слух определить такую неисправность... Послушайте, а как Вы относитесь к военной приемке на заводе?...
А на границе Петрович сидел в кают-компании и задумчиво курил, пуская к подволоку витиеватые кольца. Рядом, в крохотном буфете с ящичками, кисло копошился вестовой в традиционном белом рванье.
- Вестовой, - негромко позвал Петрович
- ??
- Порежь-ка колбаски...
Пятая неделя границы, хлеб да каша, сахар по большому блату. Помощник выдает "борташ" раз в двое суток - две шоколадки и банку тушенки, понятно, что только офицерам, бойцам все это идет в общий котел ежедневно, причем шоколад специально растапливается и разливается в горячем виде - не надо тихо шизеть, уровень претензий ни при чем: так шоколад достанется всем, включая "карасей"... Колбасы же в провизионках не было уж года три...
- А? - говорит вестовой и хлопает немытыми глазами.
- Глухой, да? Колбасы, говорю, порежь...
- Так ведь нету колбасы, тащщ командир.
- А... ну да. Тогда открой тушенки.
Следующее утро, я выползаю из каюты и слышу:
- Вестовой!
- Я!
- Колбаски-то порежь...
- Тащщ командир, ну нету колбаски, нету..
- Сожрал, да? Ну, тушенки тогда открой.
Вторая боевая смена хрючит в кубрике, ночь, только что сменились радисты - их двое и они шесть через шесть (послужите-ка месяцок шесть через шесть). Сдавший вахту Смоленцов тихо сползает в кубрик, находит спящего метриста-вестового, толкает его в плечо и тихонько:
- Слышь, вестовой... колбаски порежь, а?
И в ночь над Финским заливом Балтийского моря Атлантического океана, мощно прессуя атмосферу, врывается дикий рев укушенного за канделябры бегемота:
- НЕТУ КОЛБАСЫЫЫЫЫ!!!! Вы! Офицеры! Сожрали! Все! Что! Было! И! Тушенки! Нету!
Перепуганный штурман на ГКП автоматически играет учебно-боевую тревогу...
А потом у нас отвалился средний руль. Он просто утонул, без видимых причин, как это часто бывает в море. Будем надеяться, что там, в компании с нашими подводными лодками, в изобилии тонувшими здесь в войну, этому независимому рулю будет не скучно.
Но, вывалившись, руль открыл мирозданию доступ внутрь кораблика снизу, и так как снизу, под корабликом, мироздание состоит из воды, она и полилась в румпельное отделение, весело плескаясь в радости своеобычного захвата территорий и объемов. И Петрович прыгнул в румпельное, зычно руководя потоком разнообразного аварийно-спасательного имущества, посыпавшимся на него сверху.
- Ну, что делать, ты знаешь хорошо, - протягивая в люк руку мокрому Петровичу, проговорил командир, - Спасибо, Петрович. А теперь скажи - кто виноват?
- Не я, - улыбнулся БЗЖ-герой вставными бивнями, вылезая на палубу. - И не они, - ткнув пальцев в сторону бойцов машинной команды.
- Ну, коли так, будем докладывать, - решил командир, и кодировка по ТСД улетела, махнув электромагнитными крылами, в скворешник ОД ЛенВМБ. Ломанувшийся навстречу спасательный отряд из Кронштадта был приятно удивлен уровнем работ по прекращению поступления воды в корпус аварийного корабля...
Я не помню Петровича в кремовой рубашке. Только в белой, а если китель - то каждый день новый воротничок. И еще я помню его трубку - с сигарой я его видел один или два раза, с сигаретой или папиросой - никогда. Исключено. А трубок было три или четыре - одна, кажется, карманная, одна праздничная и две обычные.
Такой вот был Механик. Который, вырастив себе мичмана - старшину команды, как-то предложил командиру стоять якорную вахту, а потом, без оваций и лишних движений сдал на ходовую и замахнулся на самоуправство. Каково - масёл с командирским корабликом на тужурке? А ведь и штурманскую нес - и не ради прикола, а по желанию.
Одно было плохо - Петрович любил правду и не любил бездельничать. Поэтому в демократические времена ему сразу стало тоскливо - в море не ходим, все сыплется, ремонтов нет, а начальство день ото дня все жирнее и наглее.
До плавсоставской пенсии Петровичу оставалось два года. Корабль стоял в заводе, а Петрович часто ездил старшим машины - в основном собирал бесхозный ЗИП.
Вы не ездили старшим машины? Это не очень интересная работа - надо только следить, чтобы боец за рулем не заснул. И вот однажды дали Петровичу МАЗ-шаланду с водилой-эвенком, однако. Никто не знал, что у него глаза вообще не закрываются, даже когда он спит в постельке - тундра бескрайняя таит опасности на каждом шагу. И попал Петрович в госпиталь со сложными переломами всех своих ног. И комиссовался.
И уехал в Америку.
Там он долго мыл машины неграм - другой работы не было, невзирая на сносный английский и могучий профессионализм, желтый вонючий мексиканец с косичкой и косяком дури за ухом получал втрое больше.
Иногда Петрович звонил мне и говорил - вот еще до десяти сосчитает, а одиннадцатого "негатива" положит на месте, просто так, без причин. Потому как у них каждый первый - урод.
Только Петрович добрый. И научился быть терпеливым. И пять лет назад, сдав какие-то экзамены, сел за руль здоровенного МАКа-крокодила, и началась его колесная жизнь.
- Понимаешь, - басил он через океан, - некому по затылку треснуть, поэтому и не спишь. Был бы кто рядом - точно закемарил бы.
Такова его жизнь - за пять дней проехать Америку от Сан-Диего до Нью-Йорка. Часа два на смену груза - и обратно. Так что квартирку, первоначально снятую, Петрович давно оставил - живет в машине.
- Да я привык. Только ноги побаливают, - смеется. - Приезжай, вместе покатаемся...
Да, у Петровича когда-то была здесь жена и есть здесь дочь - он вечно шлет ей подарки и деньги.
- А на кой они мне? - искренне удивляется он. - Мне деньги здесь не нужны. Пока я еду - у меня есть все, что нужно.
- Петрович, - как-то не сдержался я. - Ты же золотой корабельный механик, чего ж ты в море не идешь?
- А какая разница? - Петрович честно удивляется. - Та же дорога без конца, с редкими технологическими остановками. Те же вещи - я часто гружусь в портах. Но здесь я хоть людей вижу... Да и старый я уже...
Потом Петрович начинает прощаться - минут на пять, но ему так не хочется класть трубку на рычаг - и я не тороплю.
Но все когда-нибудь кончается. И соединение медных проводочков между нами распадается, чтобы состыковавшись вновь, связать тонкой нитью разговора каких-то других людей. Это жизнь.
Я раздергиваю шторы, жмурясь от света восходящего светила, завтракаю и тащусь на работу - а с другой стороны шарика в это время уходит в плотнеющие сумерки одинокий трейлер. On a long and lonesome highway east of Omaha... Во как разбросало.
- Петрович, звони мне в любое время. Будь здоров. И с наступающим... Пока.
Послезавтра - 28 мая.
Крепче за баранку держись, старый друг.