Родное, родное железо...

«Здесь трудно жирным, здесь тощим проще,
Здесь даже в зиму стоит жара,
И нету поля, и нету рощи,
И нет ни вечера, ни утра.»
(А.Городницкий. Песенка подводников)

Рассказывать о подводном корабле, да и вообще о любом плавсредстве очень трудно. Человеку, далекому от флота, ничего не понять. Думаю, что услышав фразу типа: "... личному составу сдать ПДУ и ИП на ЦДП НХСу..." особо впечатлительные дамы упадут в обморок, а мужчины начнут материться вполголоса. А уж если их ушей достигнет реплика вроде: "...КГДУ срочно на ГЭУ для проведения НФИ и ТТП..." драки не избежать. Но чтобы понять, что такое жизнь подводника, представлять себе подводный крейсер необходимо хотя бы приблизительно. Хотя бы на языке дилетантов. Так что начнем!
По сути, подводная лодка один огромный механизм, в котором все взаимосвязано. Можно ненароком задеть тумблер в первом отсеке и надолго обесточить какой- нибудь прибор в десятом, или по ошибке перекрыв клапан в восьмом, начать помаленьку топить пятый-бис отсек. На корабле возможно все! Стирать белье паром от турбины и хранить сало в торпедном аппарате, уютно дремать на работающей турбине и жарить яичницу в газоанализаторном приборе. Подводная лодка - место для осуществления самых невероятных возможностей.
Как любой театр начинается с вешалки, так и любой корабль начинается с пирса. Ржавые, некрашеные и полузатопленные, они все равно милы и желанны, словно вредная, но любимая жена. Именно к ним, тяжело дыша, приваливаются боками корабли после плавания, к ним голодно присасываются концами питания и швартовными. На пирсе подводник слышит все новости и приказы, на нем вскидывает руку к козырьку для подьема флага и его же красит в любое время дня и ночи перед визитами московских флотских начальников. В полярный день с пирса приятно половить рыбу, в полярную ночь скалывать лед и сгребать снег. Пирс не материален, а духовен - он ощущение дома, и всего с ним связанного. А уж непосредственно корабль начинается с трапа и его могучего стража - верхнего вахтенного. Одного взгляда не него хватает, чтобы проникнуться уважением к нашей славной истории и четко осознать: мы непобедимы. Дедовские валенки с галошами, засаленный тулуп с отцовского плеча, овеянная океанскими ветрами и потерявшая цвет шапка. Поверх всего спасательный жилет. Правда, этот атрибут навьючивается только по штормовой готовности. Да еще матроса пристегивают карабином к поручням ограждения рубки, чтобы его, бедолагу, ветром не унесло за борт, и наверное, чтобы не сбежал... С вооружением тоже все в порядке. Автомат на груди, магазин цепочкой прикован к автомату, подсумок перевязан и опечатан печатью командира корабля. Необходимо пояснить. Магазины, как правило, имеют свойство падать за борт и тонуть на немыслимой глубине. Не достать. Ну, а подсумки опечатывают... Так, мол, побоится дисциплинированный матрос печать сорвать, а начальнику спокойнее. В наши нелегкие, но забавные времена, когда на Большой земле оружие продают эшелонами кому не попадя, в нашей глуши за потерянный патрон смешивают с грязью всех - от вахтенного до командира. Если по совести, то это правильно, но не до абсурда же доводить? Да и к чему моряку оружие? Его и без него бояться надо. Помните? Один матрос -взвод, два матроса - рота... А весь пейзаж завершает красный, обветренный нос, торчащий из всего этого нагромождения одежды и амуниции. Северный флот - не подведет!
Идем дальше. Миновав верхнего вахтенного, протискиваемся в ограждение рубки. Поднимаемся на мостик. Гордый Андреевский флаг, вопреки общепринятому мнению, не реет. Он аккуратно обвернут боцманом вокруг флагштока, дабы не обтрепывался об антенны раньше установленного шкиперской службой срока. Страна у нас ныне небогатая, флагов на всех не напасешься, приходиться экономить. Ну да ладно. Постояли, подергали за рынду, посмотрели - и вниз. Ныряем в верхний рубочный люк. Он невысокий, метров десять. Каюсь, но точной высоты я уже не помню. Вот тут-то и начинается самое интересное...
Осмотры музеев принято начинать по порядку: первый зал, второй, третий, и так до конца. Так вот, те, кто попадает на корабль традиционным путем, оказывается сразу в третьем отсеке. С него и начнем, ибо третий отсек нашего ракетоносца - это голова, мозг, мозжечок, гипофиз, да и огромная волосатая задница в конце-концов, словом, все что угодно. Справа от люка скромная дверь с загадочной табличкой " ГКП". Главный командный пункт. Это тот самый центральный пост. Место, где вершиться судьба корабля. Тут проходят утренние и вечерние доклады командиров боевых частей, здесь командир корабля устраивает разносы подчиненным и дремлет в кресле, когда нечего делать. Если корабль стоит в базе, в центральном посту бдит дежурный по кораблю со своими вахтенными нукерами, а в море в него набита такая пропасть народа, что и перечислять устанешь. Командир, механик, вахтенный офицер, оператор пульта общекорабельных систем, боцман, ракетчик, оператор БИП, мичман на вахтенном журнале и парочка матросов на всякий случай. Кроме того, в самом центральном находится еще и штурманская рубка, где, естественно, пусто тоже не бывает. А если еще представить, что в поход вышла куча праздношатающихся проверяющих, которые обожают протирать штаны около начальства, то просто плюнуть некуда. Ведь кроме людей на ГКП впихнут аппаратуры по максимуму. Куда только возможно. И если корабль считать городом, то центральный пост по количеству народа на квадратный метр смело может поспорить с городским базаром перед крупным праздником. В принципе, это можно отнести ко всему третьему отсеку. Именно в нем собрано почти все, что управляет кораблем. Напротив центрального поста рубка акустиков. Спускаемся на среднюю палубу. Еще одна акустическая рубка с романтическим названием "Изумруд". Рубка связи, рубка СПС, еще какая-то выгородка братьев-акустиков. Вдоль левого борта сейфы с оружием, которое так редко вытаскивается наружу, что лично я, прослужив в одном экипаже десять лет, свой пистолет так и не подержал в руках ни разу. Со средней палубы узкий и незаметный трап вниз. На нижнюю палубу. Родной подвал. Все свое. И хотя большую часть места занимает штурманский гиропост, самое основное внизу - мы. Пульт управления главной энергетической установкой. Пульт ГЭУ. Если иронически - "сердце ядерного исполина", если с точки зрения немеханических начальников - рассадник безобразий и сборище правонарушителей. Кому как. В нашем подвале мило и уютно. Можно заглянуть на ЦДП (смотреть словарь) к начхиму попить чайку, или с той же целью к КИПовцам в их закуток. Можно, вытащив вахтенного матроса из трюма, приказать тому принести на пульт баночку огурцов или помидоров, благо овощные провизионки в нашем трюме, а ключи от них у матросов есть всегда. Можно выскочить во время вахты в свой гальюн вместо того, чтобы стуча от нетерпения ногами по палубе, ждать подмену. Можно многое с умом и без шума. Мы в подвале. Нас не видно сверху, что никак не гарантирует спокойную жизнь. Пульт ГЭУ - любимая любимый анус командования. Захотелось размять голосовые связки - покричи в «Каштан» на Пульт, они там все равно безобразия безобразничают, им полезно. И еще любят командиры наши в море нагрянуть к нам с самой что ни на есть неожиданной проверкой, иногда даже похожей на налет ОМОНа на бандитскую «малину». Но мы привыкли. Это даже стало даже как некое бесконечное спортивное состязание, в котором победитель не определяется, а вот проигравший всегда один, но не каждый день. Чего только мы не мастерили, чтобы лишний раз не подставляться перед командованием. И датчики на ступеньках, и дистанционный замедлитель открывания двери, чтобы успеть стряхнуть дремоту и сотворить деловые одухотворенные лица. Всего и не упомнишь. А вот интересно то, что все «люксовские» выгородки в приказном порядке всегда на замке. А вот у нас в том же приказном порядке замок из двери наоборот неоднократно выламывали. Странно как-то получается. Пульт управления целыми двумя реакторами должен быть проходным двором, а вот выгородка с дремлющим перед тремя лампочками мичманом - страшно секретный объект. Но пойдем дальше...
Сначала повернем налево. За переборочным люком находится 2-й отсек. Как говорят ныне, VIP-зона. Тут живет командир в своем салоне, если его можно так назвать. Салон - это, конечно, громко сказано, это вообще две совмещенных каюты, правда, с отдельным командирским гальюном. По некоторым слухам, некоторые командиры даже умудряются делать в герметично закрываемом гальюне замкнутую систему очистки воздуха и после этого даже курить там. Но это только слухи. По крайней мере, когда я был командиром 10 отсека, такой эксперимент в отсеке я произвел. И никто не унюхал. В одной комнатке командирской каюты спальня, в другой кабинет с диваном, письменным столом и холодильником. Как правило, в последние года командиры пошли такие, что в одиночку в море их не отпускают, а если и отпускают, то все равно с «наседкой», а потому командир обречен в море почти всегда жить с кем-нибудь из начальников. А напротив его двери вход в обиталище механика, командира БЧ-5. Там попроще. Просто каюта, но и с умывальником, и с холодильником. На верхней палубе есть еще пара кают, где живут акустики и командир отсека. Второй отсек - это единственный отсек, из которого в третий можно попасть двумя путями. Через стационарный люк на средней палубе и через такой же, который ведет прямо от кают верхней палубы в рубку акустиков, которая находится уже в третьем отсеке. Сам второй отсек аккумуляторный, и под палубой все место занимает аккумуляторная яма с огромным количеством батарей, количество которых сказать убоюсь, ибо это все еще военная тайна. На носовой переборке отсека висит красный ящик со страшной надписью: «Перед входом в торпедный отсек выложить зажигательные принадлежности». Проникаешься осознанием момента. Глубоко вдыхаешь воздух и дергаешь кремальеру. Нагибаешься, и ты уже в первом отсеке.
Первый отсек - это просто до зубов вооруженных корабельный холодильник. Это верхняя палуба с шестью торпедными аппаратами, набитая боезапасом, и простым, да и чего греха таить, ядерным боезапасом, ну и нижняя палуба с единственным заслуживающим простого человеческого уважения объектом - гальюном. И хотя на многих кораблях гальюн есть и в каюте командира, этот гальюн носит гордое название «командирский гальюн», наверное, еще с первых кораблей 667 проекта. А потому он почти всегда отдраен, чист и даже благоухает чем-нибудь, что вообще-то напрямую зависит от степени требовательности командира. Первый отсек - это традиционно самый холодный отсек на корабле. И само устройство отсека, где совсем мало каких-либо постоянно работающих механизмов, да и то, что именно он своими обводами рассекает толщу воды, сильно сказывается на климатических особенностях отсека. И хотя там часто несут вахту в ватниках, когда весь 5-бис отсек обливается потом, там все равно в нарушении всех инструкций живут во время похода. Это вообще присуще подводному крейсеру - жить на боевых постах. Живут в первом отсеке, кое-кто в третьем, все выгородки 4 и 5 отсека облюбовываются офицерами и мичманами, стаскивающими туда матрасы и подушки и несущими вахту практически не вставая с постели. И сколько не ругается командование по этому поводу, все всегда остается на своих местах. Так удобнее и точка.
Следующие два отсека, 4 и 5-й, царство БЧ-2. Ракетные шахты, выгородки в которых спят мичмана, и жилые каюты, где спят все оставшиеся. Это отсеки вечной комфортной прохлады и стабильного климата. Баллистические ракеты - штуки серьезные, требуют нежного отношения и повседневного ухода, чем-то напоминая ученого ботаника, который всегда боится простудиться, а потому всегда меряет температуру, давление, и очень любит равномерную влажность. У ракетчиков свои холодильные машины, и поэтому когда на корабле неожиданно срывает холодилки, у них в отсеках все равно приятно и прохладно. Вообще ракетчики по большей части ребята хорошие, но немного напыщенные и переполненные осознанием своей высокой значимости и неимоверной секретности, что тоже верно, правда, на мой взгляд, не совсем применимо на корабле, где даже последний матрос знает, что и где можно спрятать у них в отсеках. Но, тем не менее, следуя традиции, ракетчики очень стараются не пускать никого даже на свою нижнюю палубу, что по букве закона верно, а по жизни глуповато. Еще у ракетчиков умиляет наличие мичманских должностей, служебные обязанности которых порой заключаются только в приборке верхней палубы отсека и несении вахты, самым простым вахтенным отсека. Но это все так, скорее на мой легкомысленный «механический» взгляд, и это мнение серьезного осуждения не стоит, так как это мнение дилетанта-механика. И еще в 5-ом отсеке каюта старпома. Место, где не только могут морально изнасиловать по самое «не хочу», но и выдать энное количество спирта-ректификата, а проще «шила». На этом все достопримечательности ракетных отсеков заканчиваются, если не задумываться о том, что их содержимое может разнести на молекулы очень значительную часть территории потенциального противника.
Затем идет 5-Бис отсек. Кому-то, да и мне самому, честно говоря, до сих пор кажется странным, что после 5-го отсека идет не 6-ой, а какой-то промежуточный 5-Бис. Но это как раз та флотская изюминка, которую надо просто принять, не пытаясь разгадать ее целесообразность. Сказали, что после 5 идет не 6, значит так надо. Хотя истины ради, надо сказать, что на 667А, то есть на «азухах», такого отсека не было, но в следующих модификациях он появился, и скорее всего, чтобы не ломать концепцию, и задурить вражеским разведкам голову. Но сам 5-Бис отсек - это что-то особенное. Спальный вагон. Три палубы и трюм. Начнем с самого низа. Трюм 5-Бис - это одновременно и сокровищница и отхожее место. Рядом с провизионками, одна из которых самая лакомая под названием «дефицитка», стоят ДУКи, те самые «говномёты», через которые комдив три с завидной периодичностью выстреливает всё корабельное дерьмо, скопившееся за неделю. Процедура, скажем, очень важная и полезная, как и продувание гальюнов и соперничающая с ней по количеству миазмов, вырывающихся в воздух. Вот такой парадокс и получается, пища рядом с дерьмом. На нижней палубе, кроме матросско-мичманских кают и столовой личного состава, расположено самое славное место на корабле - камбуз. Это место словно намазано самым сладким медом. Вокруг него всегда вертятся и матросы и мичмана, сюда строго по расписанию и без опозданий спускается доктор и помощник командира для снятия пробы, иногда залетают оба старпома с той же целью, а из люка, ведущего на верхнюю палубу в гарсунку кают-компании офицеров, высовывается голова старшего кают-компании и тоже протягивает тарелку. Камбуз - это место, которое нужно всем, и от которого все стараются откусить хоть немного. Вот только самим кокам-инструкторам и кокам из числа матросов сильно не позавидуешь. Пища готовится непрерывно. Все-таки четыре приема пищи в сутки, и это для целых трех смен. Обед начинается с 11 утра и за два часа надо накормить все три смены, перекрывая столы в кают-компании и столовой личного состава, потом мытье посуды и котлов и снова готовка, чтобы уже в семь вечера смена села за стол. Два часа ужин, и снова надо быстренько убирать со столов, в двадцать три часа начался вечерний чай, который будет плавно меняться на завтрак, уже в четыре часа утра и до восьми утра, плавно перетекая в обед уже нового дня...
Средняя палуба отсека - это офицерская палуба. Десяток двухместных кают, секретная часть, кают-компания с гарсункой, гальюн, ну, и естественно, сауна, где происходит, как говаривал наш замполит, приехавший с Черноморского флота досиживать пенсию, «помойка офицеров». Каюты офицеров очень схожи с железнодорожным купе, в котором, правда, койки только с одной стороны, естественно, нет окна, зато есть стол-секретер и одежный шкаф пенального типа. Естественно, каюта офицера - это его жилище, приют, нора, если так можно сказать, но не гарантия того, что она неприкосновенна. Есть такое общекорабельное мероприятия, как «смотр корабля». Без всякой издевки, но очень полезное и нужное дело. Но вот только очень сильно утрированное, как и все в военно-морском флоте. Поэтому кроме смотра чистоты и порядка в отсеках, выгородках и на боевых постах, начальникам, кажется, даже больше нравится смотреть каюты личного состава. Наверное, и это правильно, но когда заместитель командира дивизии в чине «полковника» с огромным воодушевлением и рвением роется в шкафах офицеров, точно так же как до этого выкидывал вещи из рундуков матросов, становится немного стыдновато. Не за себя. За таких вот... «настоящих полковников». Мне лично было бы неприятно специально разыскивать в каюте офицера грязный «карась» и радоваться ему, как найденному на пляже золотому дублону. Дальше кают-компания. Конечно, ей далеко до изысканных салонов старозаветных линкоров и крейсеров, ей даже далеко до кают-компаний обыкновенных БПК, но все же, это помещение имеет право так называться. Четыре стола, два кресла-качалки, телевизор. Сама зона отдыха очень условно отделена от места приема пищи. В былые времена за стеклом на фоне панорамного рисунка с видом средней полосы от ветки к ветке перелетали канарейки, среди коряг ползали хомячки, а в уникальном заводском аквариуме плескались рыбешки. Ныне аквариум сух как пустыня Гоби, а в живом уголке навалена документация. Это когда-то там, наверху, волновались и переживали за психику и здоровье подводников, а сейчас если что-то и делается, то только руками энтузиастов, или просто по инерции.
Кают-компания тоже давно утратила статус места, в стенах которой любой офицер может чувствовать себя равным даже с адмиралом, и даже, не побоюсь грубой нетактичности, выражать свое мнение. Кают-компанию давно низведена до офицерской закусочной, где могут по приказу старпома не садиться за столы, пока не проснется и не придет командир, даже если до заступления на вахту смены осталось совсем немного. В кают-компании начальник может обложить по матери любого, кто, как говорится, «ниже его ростом», невзирая на легендарный статус этого помещения.
Из кают-компании заместитель или старпом может выгнать офицеров под каким угодно предлогом даже в их свободное время, особенно если они не дай бог в море сами включили какой-нибудь фильм, или наоборот нагнать матросов для проведения беседы или политинформации. Все это, да и технический прогресс вкупе, привели к тому, что в мою последнюю боевую службу у половины офицеров были свои маленькие телевизоры и видеомагнитофоны, музыка и книги, а в кают-компанию ходили только для приема пищи, или на какие-нибудь важные беседосовещания. Вот так и уходят вековые традиции офицерского флотского быта. Но не будем о грустном. Успокоим себя тем, что мы подводники, у нас тесно, и флотские традиции не всегда соответствуют атмосфере подводного корабля. Перейдем в сауну. Само-собой, сауна маленькая, работающая от электрического тэна, но удобная и уютная. А на нашем корабле для нее вообще сделали закрываемый от всех малюсенький предбанник, в котором я своими руками делал небольшой угловой столик, куда удобно класть не только мыло и мочалки, но еще удобнее ставить бутылку с пивом. И посидеть на скамейке, на которой помещается ровно три офицерских задницы средней упитанности. Сауна хороша всем, кроме одного. Для сорока с лишним офицеров она мала, и когда туда идет париться и мыться моя третья смена, удовольствия остается мало. Перегретая и переувлажненная парная с запахом пота кучи народа большой радости уже не доставляет. Но это все-таки какая ни есть, а одна из небольших офицерских радостей на корабле. И ее услугами очень часто пользуются всякие начальники, выходящие в море «наседками», выпаривая командный зуд часами в самое что ни на есть рабочее время. Теперь пора на верхнюю палубу. Сразу над трапом, ведущим на нее, расположен люк, ведущий в надстройку 5-Бис отсека. Он, как и положено люку в отсеке живучести, предназначен, чтобы спасть личный состав. Но, слава богу, тонут корабли исключительно редко, и у этого люка есть не менее уважаемое предназначение. Через него на корабль грузят провиант и прочую хозяйственную поклажу. Погрузка продовольствия - это вообще отдельная песня. В процессе ее, зазевавшись на трапе, можно получить по хребту замороженной свиной тушей, а после погрузки крайне необходимо проверить всю надстройку корабля, где изобретательные матросы умудряются прятать десятки ящиков с консервами, надеясь на то, что после проверки хоть один, да не заметят. И как ни выстраивай во время погрузки рядом с матросами офицеров и мичманов, все равно что-то пропадет. И даже самые упертые интенданты, понимая это, стараются заложить этот самый процент пропажи в объем получаемой на складах снеди. Ничего не поделаешь! У матросов срочной службы практически генетическая тяга к пище насущной и созданию ее запасов на черный день. А сразу после люка идут матросские шестиместные каюты, напротив умывальник и душ личного состава, медицинский изолятор и одновременно жилище доктора, ну и самое желанное место большинства отравленных никотином - курилка. Почти всегда, разве только за исключением часов «собачьей вахты» после четырех утра, коридор верхней палубы представляет собой очередь в курилку. Сама курилка рассчитана на четырех человек, но как правило, там усаживается человек пять-шесть, а в пересменку и в небольшой перерыв между тревогами может набиться и десяток, после чего можно и не курить, все равно пропитаешься никотином как губка водой. Демократии в очереди не существует. Точнее она существует, но всевозможные старшие на борту, командир и старпомы всегда идут вне очереди, даже если в этом нет необходимости. Это не совсем справедливо, но никуда от этого не денешься, а поднимать голос всегда получается себе дороже. И поэтому при смене вахт наиболее увлеченные курильщики бегут к заветной курилке, не дожидаясь команды «Подвахтенным от мест отойти», чтобы если уж не покурить сразу, так хотя бы занять очередь в числе первых. И почти всегда там сторожит их либо замполит, либо помощник, а бывает и сам старпом, что правда народ все равно не останавливает никогда. А как живут курильщики на тактических лодках, на которых и курилок нет?! Да и стали они появляться только на последних проектах. Ужас! Три месяца без никотиновых палочек! Но как ни крути, для здоровья полезно! Кстати, насчет здоровья. Тут же почти по всему левому борту владения нашего эскулапа, короля салфеток, смоченных спиртом, для протирания шей личного состава, бессменного гостя камбуза и просто хорошего человека. На удивление доктора всегда пользуются большой любовью и уважением моряков всех категорий, так как как правило все оказываются исключительно приличными людьми. Говорят, что доктор тоже должен жить в каюте, но разве нормальный корабельный врач променяет двухкомнатную благоустроенную каюту с собственным гальюном и умывальником на тесную каморку с соседом, который, не дай бог, еще и храпит? Никогда! Да и больные на корабле явление не такое частое. И изолятор почти всегда занимает сам доктор. А больные чаще жалуются на зубы, изжогу, растянутые спины и банальные ушибы. Эпидемий и валового мора личного состава уже давненько не наблюдается, хотя форс-мажоры тоже приключаются. Но нечасто. А потому самые большие обязанности доктора в походе - это раздать на разводе салфеточку, чтобы протереть ей руки и шеи, осмотреть разок в неделю телеса матросов на предмет синяков и снять пробы на камбузе. Ну, и наверное, по мелочам скрасить жизнь командирам и начальникам баней с различными ароматическими маслами и загоранием под ультрафиолетовой лампой. И после докторских апартаментов можно двигать дальше. В корму!
«... после 5-Бис отсека для меня уже винты...» - так говорят многие «люксы», снедаемые снобизмом, выкованным меж академическими стенами Фрунзенки или ВВМУПа, при этом забывая, что за последним жилым отсеком находится еще почти половина корабля, а если быть точнее, целых пять отсеков. Это все то, что позволяет ядерному гиганту, не побоюсь высокого слога, жить. Корма дает кораблю свет, воду, тепло, способность двигаться и попросту существовать... Но, отбросив в сторону вечное зубоскальство между «механическими силами» и «люксами», просто продолжим нашу общеобразовательную экскурсию.
Шестой отсек. Электротехнический отсек. В общем-то, на трех палубах совсем неширокого отсека набита масса всякой всячины, впрочем, как и во всех энергетических отсеках. В шестом отсеке дремлют до поры до времени могучие дизеля, рядом с которыми можно посреди автономки неожиданно подышать свежим океанским воздухом во время пополнения запасов ВВД. На верхней палубе небольшая выгородка секретной документации, из которой мы иногда по тревогами умудрялись извлекать подремывающего мичмана-секретчика, до упора замордованного в центральном посту до состояния раскатанного скалкой теста, и оттого расползающегося по любой незаметной постороннему глазу горизонтальной поверхности. Тут же на верхней палубе находится и пост «ядерных солдат» БП-65. Пост управления системами и механизмами реакторного отсека. Пост как пост. Правда, есть на нем некая изюминка в виде тамбур-шлюза, через который по задумке конструкторов должны выводить аварийные партии из реакторного отсека в случае самого нехорошего, что может случиться на корабле. К счастью, происшествия такого рода относительно редки, а поэтому тамбур-шлюз используется личным составом как душевая, что вызывает неизлечимую изжогу у командного состава корабля. Мол, воду драгоценную тратите и нарушаете все нормы ядерной безопасности, да и просто «нарушения нарушаете». Все это, наверное, правильно, но ведь как не воспользоваться уютной кабинкой, изнутри сплошь из нержавейки, со скамеечкой, иллюминаторами в дверцах и душевыми соплами оригинальной конструкции, как раз для обмыва пораженных радиацией тел специальными физрастворами. Вот и пользуются спецтрюмные тамбур-шлюзом при молчаливом попустительстве командира и старшины отсека и на фоне вечной ярости центрального поста.
Шагнем через тамбур, и вот мы уже в сердце ядерного исполина. Реакторный отсек. Единственный отсек, где вахта постоянно не несется, а вахтенный просто периодически заходит проверить помещения, а остальное время наблюдает по приборам на БП-65 и посматривает на отсек в капризные видеокамеры, если они еще работают, и им не скрутили «головы». Даже запах в отсеке особенный, не такой как на всем корабле, более свежий, и одновременно какой-то металлический. В отсеке есть два коридора по левому и правому борту. Коридор правого борта проходной, и через него народ попадает в корму, а левого - глухой и никуда не ведет. Под коридорами два трюма, набитых оборудованием, а ровно посредине отсека перемычка между коридорами, в которых находятся два люка в аппаратные выгородки правого и левого борта. Как графоманят «особо одаренные» гражданские и не только писатели, открыв их «можно войти в реактор» и увидеть «малиновые всплохи ядерного пламени». Ну да бог им судья. В реактор «войти» невозможно как по определению, так и по конструктивным особенностям, а вот поставить ногу на крышку реактора вполне доступно. Для этого и надо пролезть в аппаратную, осмотреться, и даже не обладая глубокими знаниями материальной части понять, что вот этот круг внизу, утыканный всевозможными трубками, стойками и кабелями, и есть та самая крышка реактора, под которой происходит цепная реакция деления. Аппаратные выгородки - это самые чистые помещения на корабле. Сверкающие титаном и нержавейкой выгородки чем-то напоминают операционные, которые надраивают раз от раза к каждой проверке, причем моют аппаратные сверху до низа белоснежной бязью, намоченной разведенным спиртом. И отвечают за аппаратные выгородки исключительно офицеры, за аппаратную правого борта КГДУ-1, а левого КГДУ-2. Это, естественно, не значит, что они там запираются и драят все в одиночку, а просто работают наравне со спецтрюмными, присматривая, я чтобы те не выжимали разведенный спирт прямиком в рот. Суров и строг ритуал вскрытия аппаратных выгородок. Ядерная безопасность все ж таки! Тут и запись в вахтенном журнале, и получение разрешения командира, и обязательное прибытие механика. Все это правильно, и аппаратные всегда закрыты на внушительные замки и опечатаны. Только вот каждый командир отсека имеет и лишний слепок с печати, и замок, который можно пальцем открыть, да и до чего хорошо и удобно сушить в аппаратной намокшие на верхней вахте бушлаты и хранить отсечное имущество, которое на штатных местах свиснут так быстро, что и мигнуть не успеешь. И несмотря на эти безобидные бытовые хитрости, вообще весь седьмой отсек, а аппаратные выгородки в особенности, являются тем местом, к которому практически весь личный состав «люксовых» боевых частей испытывает чувство подсознательного страха, ну прямо как дикари перед зажигалкой. И даже те офицеры и мичмана из числа штурманско-ракетных подразделений, которые по своей любознательности периодически забираются в седьмой отсек на экскурсии, минут через десять покидают его как-то очень быстро, пряча в глазах мало скрываемый испуг и стараясь побыстрее убраться подальше в нос корабля. А ведь при нормальной работе установки радиационный фон в аппаратной гораздо меньше, чем например, на пляже у Москвы-реки.
За седьмым отсеком начинается турбинное царство. Это вотчина первого дивизиона БЧ-5, а сама турбогруппа является самым большим подразделением на корабле, превышая ненамного даже многочисленных «китайцев» -ракетчиков. Как-то раз мне довелось сходить в автономку командиром 8-го отсека, и я до сих пор ощущаю чувство огромного уважения к тем офицерам и мичманам, которым довелось служить в турбинной группе. Даже самые жуткие бездельники хочешь не хочешь, а становились в турбинном отсеке пусть невольными, но трудягами. А какие колоритные люди встречались среди турбинистов! Наш старшина команды турбинистов, старший мичман, которого все называли только Григорьичем, был просто легендарной личностью. 36 боевых служб! Причем первую он сделал матросом еще в Гремихе, и даже помнил моего отца. Кряжистый, бородатый и неимоверно сильный физически, Григорьич знал турбинное дело так, что бывали случаи, когда проверяющие из штаба флота и из московского Техупра просто не шли проверять турбинные отсеки, услышав, что старшиной у нас Григорьич. Если Григорьич на месте - все в порядке и нечего человека зря от дел отрывать. Вот и гоняли его в последние годы на самые ответственные выходы в море по всем экипажам дивизии по причине неуклонного и поступательного уменьшения специалистов во флотилии.
Описать и восьмой и девятый отсек, чтобы было понятно для человека никогда на лодке не бывавшего, сложно. Можно утонуть в загадочных терминах, и в конце-концов получится не рассказ, а техническое описание. Начнем с того, что оба отсека абсолютно одинаковые с единственным заметным различием. Они как бы зеркально и наискосок расположены. Как и положено любому отсеку, у них есть верхняя палуба, на которой соответственно расположены БП-85, в восьмом отсеке и БП-95 в девятом. Это пульты управления системами и механизмами турбинных отсеков. На верхней палубе масса электрощитов и прочих агрегатов электротехнического дивизиона, отсечные вентиляторы, куча всевозможных общекорабельных железок, ну и естественно, тамбур-шлюз. Тамбур-шлюзы турбинных отсеков - это второе банное место, где практически официально моется вся турбогруппа, и даже часть офицеров БЧ-5. А все дело в том, что офицерская сауна в 5-бис отсеке мала, но все-таки именно сауна. А вот в турбинном отсеке можно сотворить настоящую русскую парную, благо пара в турбине хватает. А вот все, что ниже верхней палубы, имеет общее название «машина». Царство пара, горячих и холодных трубопроводов, веретенного масла и эмульсий, оглушающего стука и безбрежных трюмов. «Машина» - это огромная электростанция, способная питать электроэнергией небольшой город, упрятанная, по сути, в довольно небольшой объем. А их на корабле целых две. Это ГТЗА (главный турбозубчатый агрегат) вращающий линию вала и винты, это АТГ (автономный турбогенератор) дающий кораблю то самое электричество, без которого корабль мертв. А в дополнение ко всему этому - сотни метров трубо и паропроводов, десятки всевозможных насосов, россыпи сепараторов и клапанов, груды всевозможных цистерн и стены электрощитов...
Десятый отсек - это ностальгия, помноженная на первые лейтенантские воспоминания о своем самом первом в жизни отсеке, об украденном водолазном ноже и полностью разграбленном аварийном запасе пищи. Десятый отсек - это песня молодости и груды банок консервированной картошки за ГЭДами. Десятый отсек - это прохладный зад ракетного подводного крейсера, непроходимый люк в ВСУ (всплывающее спасательное устройство), упругое кресло в ВХЛ-ке (водно-химическая лаборатория) и вечно неработающий токарный станок. Десятый - самый маленький отсек на корабле, но и на мой сильно предвзятый взгляд бывшего его командира самый симпатичный и уютный. С первого взгляда он тесен и неудобен. Кажется, что в него затолкали все, что не смогло уместиться в других отсеках, хотя это и не так. 10 отсек - отсек живучести. Он тот, в который при аварии должна эвакуироваться вся корма, а при определенных обстоятельствах, наверное, и весь корабль, чтобы потом выходить наверх. Можно через ВСУ, но этого никто кажется, на практике не проверял, да откровенно говоря, я бы и сам не советовал этого делать. Сколько мы на отработках с матросами не пытались туда проникнуть в положенном количестве и снаряжении, ничего путного из этого не выходило. Либо кто-то застревал, либо банально не помещались все. Поэтому основной спасатель народа - кормовой люк, тот самый, через который так и не смогли выбраться на «Курске» молодые лейтенанты. До сих пор помню этот алгоритм. Надеть снаряжение, подключить аппараты ИДА-59 на дыхание в атмосферу, опустить тубус, открыть клапан сравнивания давления... и пошло, поехало... Тут же и два ГЭДа, и гальюн, уютный и чистый по причине того, что ходит в него и по «большому» и по «маленькому» только «корма». Рядом и пресловутый токарный станок, который крутиться-то крутится, но вот ничего остального к нему не найти. Ну, может, пару ржавых резцов. А на нижней палубе грозно ворочаются сходящиеся в 10-м отсеке линии валов. В трюме рокочет помпа, при помощи которой я один раз здорово искупался в лейтенантские годы, ощутив на своей шкуре, что такое тонуть мгновенно, даже не успев сообразить, что же произошло. А ниже трюма десятого уже и не спустишься, а за кормовой переборкой отсека уже винты... Экскурсия закончилась. Дальше и на самом деле только винты и вода...
И тут сразу предвидится масса замечаний от особо привередливых и информированных читателей. А почему ничего не сказано о системе ВВД и количестве станций ЛОХ? Почему незаслуженно забыта КПС и никоим образом не рассказано о дифферентовочной системе корабля? И что особо возмущает, что ни слова о системе гидравлики, и абсолютно отсутствуют тактико-технические характеристики ракетного комплекса корабля! И что совсем непростительно для бывшего корабельного инженер-механика, абсолютно не раскрыта тема ядерной энергетической установки и параметров ее работы. И наверное, каждому читателю будет очень интересно знать, какая порода дерева используется в дейдвудных сальниках...
Вероятно, это будут очень резонные замечания, но только не для этого рассказа, который по сути своей не техническое описание корабля, а просто мизерная, поверхностная экскурсия, для тех, кто никогда не бывал в прочном корпусе.
А интересно, остался кто-нибудь, кто еще помнит, чему равно количество дырок на кожаных тапочках подводника, служившего на уходящем в вечность РПК СН 667БДР проекта?

ЗАПИСКИ ИЗ НИИ
Радиолюбительство

Радиолюбительством у нас занимались почти все. Да и как не заниматься, если приличный магнитофон стоит в магазине бешеных денег, а ты и сам прекрасно знаешь что надо сделать со своим старым магнитофоном, чтобы он зазвучал лучше. Или, к примеру, сколько тогда стоил какой-нибудь «Амфитон»? А если ты сам инженер и прекрасно можешь самостоятельно сделать усилитель под свои нужды?
Руководство института все это прекрасно понимало и даже поддерживало. Например, при заказе комплектующих, после подсчета потребностей по имеющейся тематике обязательно учитывались «любительские» интересы. Именно в кавычках.
Вы никогда не вчитывались в журнал "Радио" начала - середины 80-х годов? Если вчитаетесь, то обнаружите, что предлагаемых к использованию комплектующих попросту нет в продаже. Иногда даже у спекулянтов. А используемые технологии предполагают наличие неплохо оборудованной лаборатории и как минимум опытного производства.
Как-то раз забрел я на ВДНХ, где проходила радиолюбительская выставка. И запомнился мне там один мужичок. Не помню, что именно он там выставлял, но он рассказывал всем желающим, что все это он сделал у себя на даче, в сарае, переоборудованном в домашнюю лабораторию. Ага. Как в той песне поется: «... я тебе, конечно, верю...» Корпус имел отличное гальваническое покрытие разных видов, а точность и чистота обработки деталей подразумевали отнюдь не ржавый драчовый напильник, а вполне приличный станок с ЧПУ. Да за одно покрытие олово-висмут его бы соседи-дачники повесили за одно место. А может, и не за одно...
Тем не менее, подобное радиолюбительство приветствовалось. Хотя бы потому, что было полезным для общего развития инженеров и рабочих. Любительствующий радиомонтажник лучше понимает, что именно он собирает, что повышает качество работы. Именно поэтому у нас появилась такая традиция. Время от времени какой-нибудь отдел или лаборатория устраивали разбор своих завалов с макетами и прочими прототипами. А перед тем, как вынести все это на свалку, просто выставляли в коридор для разбора на детали. Часто получалось так, что через день на свалку уже нечего было нести. Впрочем, некоторые вещи спросом не пользовались вообще или от греха подальше не выставлялись. Из-за этого их разработчики немного морально страдали. Ну кому, например, нужен фильтр на спиральных резонаторах весом в 2-3 кг? Или антенны. Впрочем, антенны были нужны, но их разработчик, Лев Михайлович, после одного случая зарекся их выставлять. А дело было так.
Однажды Лев Михайлович выставил здоровущую антенну, представляющую собой этакую сложную пространственную конструкцию. Почти сразу прибежал мужичок, который поинтересовался: а на дачу для телевизора подойдет?
- Подойдет, - заверил того Лев Михайлович. И узнав удаленность дачи и особенности расположения, посоветовал:
- Только повыше поднимите, чтобы лес не мешал.
В следующий понедельник мужичок не вышел на работу. Не вышел он и во вторник и в среду. Появился только в понедельник с дрожащими губами и дергающимся глазом. Причина оказалась трагикомической.
Установив антенну, мужичок начал наслаждаться под пивко качественным телевидением. Тем временем, по дороге неподалеку проезжал на уазике особист ближайшей воинской части. Углядев торчащую над лесом сложнейшую конструкцию, которая смотрела прямехонько на его часть и ну никак не походила на привычную в деревнях прокладку от блока цилиндров, особист схватился сначала за сердце, а затем за пистолет и приказал ехать в деревню. Проведя рекогносцировку, внук Дзержинского обнаружил логово вражеской разведки и решил провести образцовую операцию по обезвреживанию шпиона. На операцию выехал взвод автоматчиков, представители милиции и КГБ.
Шпион был обезврежен и заперт в камере. К счастью для мужичка, улыбчивые люди в штатском быстро разобрались в ситуации, и извинившись, отпустили его примерно через сутки. Особиста, как водится, погладили по головке за проявленную бдительность и содомизировали за ложный шухер.
Мужичок же сутки отпаивался на даче, а на следующий день снес к чертовой матери всю эту конструкцию.
Со Львом Михайловичем он перестал разговаривать, а сам Лев Михайлович зарекся впредь раздавать свои творения.

Севастопольская комендатура. Овеянная легендами и когда-то знаменитая на весь военно-морской флот, сейчас уже, конечно, утратила свою былую силу и мощь, разделившись как и сам Черноморский флот на две независимые части. Но тогда, в первой половине восьмидесятых, она была на пике своего могущества. В дни увольнений комендатура ощетинивалась десятками патрулей и было почти невозможно выйти из училища и вернуться в него не повстречавшись хотя бы с одним из них. А встречи эти не сулили ничего хорошего: замечание от патруля гарантировано лишало тебя следующего увольнения, да и это можно было провести, занимаясь строевой подготовкой на плацу комендатуры, в худшем случае всё могло закончится знакомством с севастопольской гауптвахтой. Самим патрулям было не слаще: путь до гауптвахты из патруля что начальнику, что патрульным был гораздо короче, чем просто увольняемым в город. Отправится туда можно было сразу с развода за форму одежды, можно прямо с маршрута за какое-нибудь нарушение, хотя бы за то, что патрульные идут за начальником не по схеме «пирамидой», а как-то иначе, ну а можно на построении после патрулирования. Стандартные замечания по флотской форме - это «короткие брюки», так как ремень по правилам ношения формы одежды на флотских брюках должен находиться там же, где у «зеленых», то есть на талии, но так никто брюки не носил, и при подтягивании брюк куда-то в район подмышек они, разумеется, становились больше похоже на бриджи, за что их владельцы нещадно карались. Полный перечень нарушений, с которыми не могли смирится комендантские, очень длинен, это и «короткая» шинель, если она не 40 сантиметров от земли, а хотя бы 41, это и «испорченный» головной убор, это когда в белой бескозырке на один грамм меньше ваты, чем ее положили на фабрике или просто нет одной пружины из двух штатных, любой нештатный шов на форменке переводил ее в разряд «испорченных» с последующими оргвыводами. Проще сказать, что не каралось. Лояльно относились к обрезанным рантам на хромовых ботинках, не помню, чтоб придирались к выпрямленным по флотской моде бляхам, к тем же брюкам не было вопросов, если в гарнизоне была объявлена форма 4 или 5, бушлат и шинель соответственно. С первого по пятый курс я ходил в гарнизонный патруль, первые три года патрульным, на четвертом и пятом курсе начальником патруля. В этом тоже была уникальность севастопольской комендатуры, мне не приходилось слышать, чтобы где-то еще начальниками патрулей ходили курсанты. Курсантские патрули выставлялись только в штатные дни флотских увольнений - среда, суббота и воскресенье, по восемь-десять групп от нашего училища и чпупса (слэнговое название ЧВВМУ им. П.С. Нахимова - примечание авт.). Набор маршрутов поэтому был в двух вариантах, по какому принципу тот или иной вариант доставался курсантским патрулям, я так никогда и не понял, но вот порядок маршрутов в списке что одного варианта, что другого, всегда был одним и тем же. То есть если твое предписание лежало в стопке первым, то с равной долей вероятности ты мог оказаться на одном из четырех маршрутов, первым или последним в списке каждого из вариантов. Почему последним? Всё очень просто. Стопку курсантских предписаний могли элементарно перевернуть или начать расписывать маршруты с конца списка. Что первые, что последние маршруты были мной не очень любимы, потому что это были в основном танцплощадки и прочие места, куда часто наведывались помощники коменданта. И я всегда старался засунуть свое предписание в середину и уехать патрулировать в какое-нибудь тихое, спокойное место, куда редко заглядывают комендантские. Один раз, как я думал в начале, мне очень повезло - маршрут достался на Остряках (район города, названный так из-за районообразующего проспекта генерала Острякова - прим. авт.), а это не просто тихий и спокойный район для патрулирования, но там же жили мои родители. После развода в комендатуре, который прошел на удивление спокойно, я позвонил маме, чтоб она по-быстрому приготовила что-нибудь на четырех голодных курсантов. Добравшись до дома, накормил ужином себя и своих патрульных первокурсников, которые, по-моему, были больше меня рады удачному началу патрулирования, стали выдвигаться на маршрут. Тут надо объяснить еще одну тонкость, дело в том, что в отличие от бытующего мнения, в комендатуре никто никаких планов по количеству записанных замечаний не давал. Не давать-то не давали, но еще на разводе объявляли, что по количеству записанных будут судить о качестве патрулирования. Что в переводе не могло означать чего-либо другого, кроме как «пиши чем больше, тем лучше». Записать какое-то достойное количество на таком спокойном маршруте как Остряки, можно было только в начале увольнения, когда матросы разбредались по общагам, напичканных на параллельной проспекту Острякова улицы Музыки или уже в конце увольнения, когда они будут оттуда выбираться. Курсантов из своего училища, разумеется, не записывали, как, впрочем, не записывали и чпупсов, так же как и они нас, такой вот был неписанный закон. Но даже записав энное количество матросов, нельзя было успокаивается. Как-то в одном из своих первых в качестве начальника патрулей, я записав вначале пять-шесть несчастных попавшихся на моем пути и честно вписав их в лист замечаний и проставив время, спокойно ходил по маршруту уже не встречая ни одного военнослужащего. Возле меня остановился комендантский бобик.
- Начальник патруля, ко мне.
Подошел и представился, как положено.
- Лист замечаний мне.
Передаю.
- Ну что же вы, главный корабельный старшина, с семи до полвосьмого хорошо послужили, а вот уже полтора часа, как ни одного замечания?
Я пообещал исправиться, а помощник коменданта пообещал это проверить на обратном пути.
Урок я этот запомнил хорошо, и уже никогда не ставил сразу время замечаний, а равномерно проставлял хронометраж через каждые полчаса, так чтоб к проверке, если такая случится, у меня всё чётко и ровно.
Патрулировать в своем родном районе было одно удовольствие, встретил и переговорил со многими знакомыми, которых давно не видел или с которыми не хватало времени пообщаться в короткие увольнения. Погода тоже была замечательная, патрульные попались веселые, и развлекали меня анекдотами и байками. Матросов было встречено ровно столько, сколько надо, чтобы лист замечаний было не стыдно предъявить, замечания у матросиков тоже были явные и не приходилось особо докапываться. В общем, не гарнизонный наряд, а сплошное удовольствие. Я тогда не слышал про законы Мерфи, но жизнь меня потом не раз убеждала в незыблемости такого как: «если всё идёт хорошо, значит вы чего-то не заметили». Уже было закончено патрулирование, сданы дежурному по училищу штык-ножи патрульных и повязки, по-моему я даже уже заснул, когда дневальный позвал меня к внутреннему телефону. Звонил дежурный по училищу:
- Что ты там натворил в патруле?
- Да вроде ничего, всё врёмя на маршруте был, проверок не было. Лист замечаний сдан дежурному по комендатуре.
- Ладно, завтра с тобой Браславский разбираться будет.
Начальник строевого отдела училища капитан второго ранга Браславский, более известный в училище как Конь, был мужик въедливый и дотошный. С утра вместо занятий я стоял у кабинета Коня. У него уже побывали по одному, а потом все вместе мои патрульные.
- Паша, мы ничего не сказали, что к тебе домой заходили.
Бедные, запуганные караси, они думали, что из-за двадцатиминутной задержки с выходом на маршрут могли быть такие последствия со звонками из комендатуры и с разборами у НСО. Но молодцы, выдержать прессинг Коня не каждый пятак» (слэнговое, курсант выпускного пятого курса - прим.авт.) может, а тут надо же, первый курс и не сломались.
- Ну рассказывай, чего тебя Бедарев (полковник Бедарев, комендант севастопольского гарнизона - прим.авт) видеть хочет.
Я ответил то же самое, что дежурному.
- Ладно, вот твоя увольнительная, отправляйся в комендатуру. Судя по их настрою, суток семь тебе обеспечено.
То, что ничего хорошего нештатный визит в комендатуру не принесет, можно было не сомневаться, но всё-таки, что случилось? Этот вопрос мучил меня всю дорогу до комендатуры, ничего хоть более-менее реального в голову не приходило. Понятно только, что к патрульным вопросов нет, раз вызвали только меня.
Ситуация быстро прояснилась, как только я оказался в комендатуре и предстал перед светлыми очами коменданта гарнизона. Из строительный части солдатик свершил попытку к дезертирству, которая была пресечена патрулем на железнодорожном вокзале, куда этот боец благополучно добрался, хотя никаких документов, кроме военного билета, у него не было. Бедарев подробно изучил маршрут и время его передвижения и выяснилось, что первый и единственный раз, где он до вокзала пересек маршрут гарнизонного патруля, была остановка троллейбуса «Техническая библиотека», где он какое-то время спокойно перекуривал, сидючи на скамейке. Техническая библиотека значилась последним пунктом моего маршрута, указанного в удостоверении на право патрулирования, которое нам выдавали перед разводом в комендатуре. Сейчас это удостоверение лежало перед Бедаревым рядом с двумя исписанными листами бумаги, один каракулями с заголовком «Обиснитилная», другой с аккуратными строчками, озаглавленными «Рапорт».
- Почему вы не задержали на своем маршруте военнослужащего, находящегося в самовольной отлучке?!! - не сказал, а скорее прорычал комендант.
Что тут ответить? Что маршрут больше трех километров? Что солдатик мог элементарно убежать, завидев издалека на прямом как стрела проспекте мою патрульную группу?
Нет, таких ответов в этом здании и этому человеку давать нельзя, и так, какие тут семь, тут все десять суток вырисовывается, а подобными ответами еще и ДП себе обеспечу. Взгляд полковника Бедарева очень трудно выдержать, а я не собирался с ним играть в гляделки и скромно уставился на его стол. Хотя патрульное удостоверение лежало на столе в закрытом виде, мне показалось, что я даже вижу напечатанный маршрут сквозь обклеенные пленкой корочки: «Гостиница КЧФ - магазин «Солнечный» - кинотеатр «Москва» - магазин «Приветливый» -Техническая библиотека». Я поднял взгляд и совершенно спокойно, глядя в глаза товарищу полковнику, заявил:
- На моем маршруте не было самовольщиков.
Наверное, этим взглядом, которым меня смотрел Бедарев, можно было убить, какое-нибудь простейшее животное, оно просто бы умерло от ужаса, говорят, что звери воспринимают взгляд в глаза как вызов, и я смотрел этому страшному и опасному зверю в полковничьей форме именно в глаза, и наверное, он воспринимал это как вызов. А мне было страшно, и мне хотелось убежать. Бежать долго-долго и спрятаться. Спрятатся так, чтоб не нужно было смотреть в глаза страшному зверю...
- Объясните, что вы сейчас сказали.
- Я сказал, что на моем маршруте не было самовольщиков, товарищ полковник.
- ВЫ ЧТО??? ИЗДЕВАЕТЕСЬ НАДО МНОЙ, КУРСАНТ!!! Вот объяснительная воина-строителя! - листок с каракулями взвился вверх.
- Тут черным по белому написано, что он пять минут находился на остановке «Техническая библиотека»!!!
- Товарищ полковник, остановка «Техническая библиотека» не входила в мой маршрут.
- Это как??? Что вы выдумываете? Вот удостоверение, здесь четко и ясно: Техническая библиотека.
- Так точно. Техническая библиотека указана, а остановка «Техническая бибилиотека» не указана, она находиться дальше от самой библиотеки на двадцать метров в сторону улицы Гоголя и в маршрут не входит.
Полковник долго осматривал меня с ног до головы, взгляд его зацепился за распрямленную бляху и срезанные ранты на хромачах, но за это не сажают, а может, я просто не слышал что сажают, все остальное у меня было еще с патруля суперуставное, только еще раз с утра отглажено-отутюжено.
Пауза затянулась и надо был ее прерывать.
- Разрешите идти, товарищ полковник?
- Идите.
- Есть!
Я приложил почти онемевшую руку к головному убору и смог повернуться на почти онемевших ногах, я даже попытался изобразить первых два шага строевыми, а спину мне жег страшный взгляд.
Когда я вернулся в училище и доложил Коню, зачем был вызван к коменданту, он по-моему мне не очень поверил, что после такого возможно вернуться без ареста, да я и сам в это не мог до конца поверить. На этот маршрут я больше не попадал, но мне показывали то самое удостоверение с вписанными от руки словами "остановка "Техническая библиотека". Через много лет я встретил Бедарева в администрации города Севастополя, мы не стали здороваться, но он узнал меня и улыбнулся, я тоже улыбнулся ему в ответ. Не знаю, жив ли он сейчас, но я хочу поблагодарить его за многое, за школу гарнизонной службы, после которой заступать в патруль в Североморске или Питере было просто разминкой, за науку внимательно читать документы и помнить, что там написано, и самое главное - за умение признать свою неправоту, каким бы ты страшным и опасным зверем не был. Спасибо вам, товарищ полковник!

ПАЛАЧ!

Вместо эпилога

Она была прекрасна, легкая бледность от бессонной ночи выгодно оттеняла ее выразительные губы и подчеркивала два больших озера глаз, в которых хотелось раствориться, забыться, утонуть и уже никогда не возвращаться на этот свет! Глядя, как она летящей походкой подходила ко мне по коридору в своем белом халате, облегающем ее стройное тело, хотелось броситься к ней навстречу, повторив комплекс телодвижений товарища Харатьяна (помните - Софья!!! Алешенька!!!), но... получив дуплетом ее глаз сквозное ранение головы, остался сидеть на диванчике в полусумраке приемного покоя больницы N НН, провожая глазами некормленой собаки Павлова стройный девичий силуэт, переваривая короткое и емкое слово, которое походя и гневно она бросила мне:
- ПАЛАЧ!!!

Вместо эпиграфа

Месяц багряный на небе блестит,
Звезды горят иконами,
Над полосою между жилой
И производственной зонами...

Три часа ночи, дежурство в самом разгаре, в комнате отдыха дежурной части мы с Иванычем (ОД) режемся в нарды. В стаканах крепкий чай (купец), в зубах по сигарете, зары с азартом бьются по доске, дело идет к развязке, но его величество случай вместе с капризной девкой фортуной гордо показали Иванычу свои филейные части, подарив мне подряд два нужных куша, после чего я гордо объявил:
- Кокс, Иваныч!
- Да уж, прет, я смотрю, тебе не по-детски...
- Иваныч, не везет в нардах, повезет в любви!
- В смысле?
- Ну щас проверка заедет, и будет у тя с ними любовь и согласие...
- Сплюнь, дурак! И так, вроде, смена тихо проходит, щас с перепугу наговоришь...
Зашипела рация:
- «Третий» «Балкону», «Третий» «Балкону»!
Иваныч, выразительно глядя на меня, зажал тангенту:
- На связи «Балкон».
- Третий, в районе третьего сектора автомобиль ВАЗ остановился в запретке. Вроде как готовятся к перебросу.
(Третий - ОД, Балкон - рота охраны, третий сектор - забор промзоны).
- Понял тебя, Балкон, присматривайте пока за ними, наряд в промзону отправлю.
- Ну что, везунчик, бери двух сержантов, дуй в промку!
- Иваныч! Я ж по жилзоне старшим!
- А у меня на промке ни одного офицера! Сходи, прогуляйся, зашкертесь возле первого цеха, если будет переброс, то на крыше кузницы зэка примешь. Рацию тока включи!
- В курсе!
В принципе, переброс - ситуация достаточно стандартная. С воли подъезжает машина, и после нескольких предупредительных маханий рукой через три ограждения летит баул - хорошо обмотанный сверток с запретом. Как правило, водка, деньги, наркота, малявы. Для веса и устойчивости полета вкладывается банка тушенки. Идеальным местом для приема перебросов была крыша кузничного цеха, т.к. с нее принимающий зэк и перекидывающий гражданин видели друг друга и могли согласовывать свои действия. Вот туда-то мы и направились. Отправив одного сержанта к стене цеха (на случай недолета), со вторым полезли вверх по пожарной лестнице:
- Пятый Третьему!
- На связи!
- Пятый, Балкон ясно видит на крыше кузни одного зэка и двух придуров на лестнице.
- Спасибо за придуров!
- Короче, Пятый! Висите пока там, будет переброс - Балкон сообщит. Раньше времени зэка не принимайте!
- Понял! Жду!
Пара минут на лестнице... и три зеленых свистка!
Выпрыгиваем с сержантом на крышу, вижу жулика с баулом! Бинго! Ай да мы! И жулик и баул! Сейчас главное - чтоб обратно не перекинул!
- Осужденный! Стоять на месте!
Ну никогда не слушаются... или голос у меня неубедительный... Подхватив баул, зэк стремительно срывается. А смысл? - здание кузни упирается в первый цех, там лестницы тоже нету, но правила игры простые: он бежит, мы догоняем. Подбежав к первому цеху, зэк по какой-то доске взлетает на крышу, успев при этом поднять доску с собой! Ну, то что он жует, мы уже давно переварили, сержант обгоняет меня, прижимается спиной к стене, подставляет лодочку под ногу и закидывает меня на крышу. Я в свою очередь уже сверху затаскиваю его. Осматриваемся, вижу зэка, который замер в центре крыши, видимо жалея, что Карлсон из него никакой...
- Э, спортсмен! Стоять нах! С крыши лестницы нет, а летать ты не умеешь!
Зэк, повертев головой, вдруг радостно улыбнулся, показал нам фигу и резко побежал к краю крыши. Мы с сержантом недоуменно посмотрели друг на друга... Смертник? Высота цеха метров десять...
Вдруг сержант что-то вспомнив, процедил: Там же резинка!
Точно, резинка! (участок цеха по изготовлению резиновой крошки из старых покрышек). А на улице здоровенные кантарки, забитые этой крошкой! Прыгай не хочу!
Сержант рванул за зэком, а, я сорвав рацию, начал жаловаться:
- Третий! Жулик уходит по первому цеху! Блокируй цех со стороны резинки! Он туда прыгать будет!!!
Пауза... Ведро холодной воды:
- Маратыч! Там нет резинки... Вечером четыре КамАЗа вывезли... Там "егоза" старая...
- Мама моя дорогая!!!!!
Стоя на краю крыши, мы с сержантом смотрим вниз. Сюр полный! Хичкок отдыхает, Тарантино застенчиво пристает к Уме Турман...
На место вывезенной резиновой крошки была складирована снятая с основного ограждения «Егоза» - спиральная колючая проволока, имеющая вместо стандартных колючек припаянные куски жестянки. Егозу сняли для установки новых объемных датчиков, а в промзону отвезли, чтоб перемотать и использовать внутри зоны. В центре этой объемной паутины застряло неподвижное тело. Спайдермен куев!
- Третий пятому! Выдергивай врача и носилки! У нас тут жопа...
Вытащить зэка смогли только через час с помощью пласкогубцев и щипцов, от смерти его спас только открытый перелом голени, и как следствие этого болевой шок, поэтому он, находясь в отключке, не почувствовал, как его вытаскивали из нежных объятий егозы.
Дежурный врач Скорой помощи, увидев, что мы притащили на носилках, схватился за голову. Срочно в больницу! Он сейчас от потери крови кончится!!!
В экстренных случаях допускался вывоз зэка без этапа в больницу. Но только в наручниках и с конвоем.
Иваныч, мучительно деля в уме количество офицеров на необходимый минимум в зоне и одного для конвоя, получая в ответ каждый раз бесконечную дробь, громко высказался о работе отела кадров, и обернувшись ко мне, бросил:
- Маратыч! Давай в роту охраны в оружейку, возьми ПМ, доставишь в больницу. Заодно и сам перебинтуешься.
О чем это он? Посмотрел на себя, точно, руки покрыты глубокими царапинами от егозы, комок весь в крови, короче, вид еще тот...
- Так я ж по жилой зоне...
- Не имей мозг! Сам видишь, нет никого! В девять утра сменят! Тока ствол не потеряй.
- Лады!
Грузим тело в машину скорой помощи. Врач, пытаясь на ходу зафиксировать сломанную ногу, машет рукой, раз сразу не ушел, выживет, они у вас там живучие...
Задумчиво соглашаюсь, смотрю на огоньки за стеклом машины.
Приемное отделение, перекидываем зэка в каталку, успеваю на бегу пристегнуть его к носилкам.
- Лейтенант! Ты совсем дурак? Куда он на одной ноге денется?
- Руки-то целые! Еще придушит кого ненароком. У него и так червонец за убийство (нагоняю жути, на самом деле простой шнырь с тремя годами за кражу). Да и по инструкции положено!
- Ну, вы там на зоне вообще все с ума посходили! Чем вы его так? - это уже дежурный хирург.
В двух словах объясняю ситуацию, хирург цинично ржет, и пройдясь легким матом за недобитков, что спать мешают (был бы добиток, отвезли б сразу в морг), отправляет меня на перевязку.
- Там сегодня Танечка дежурит, попроси, чтоб перевязала и от столбняка чего-нить сделала, а то, не дай бог, заражение пойдет.
Захожу в перевязку:
- Здравствуйте, Таня!... И на минуту зависаю, обалдев от красоты юной медсестрички. - У меня вот... меня тут на перевязку, - начинаю заикаться я, осознав, что наконец-то встретил ту единственную и неповторимую, без которой не то что жить, дышать невозможно.
Таня, видимо уже привыкнув к подобной мужской реакции, нежно улыбнулась, погрузив меня в нокаут, и негромко произнесла:
- Присаживайтесь, товарищ военный, раздевайтесь, кто ж вас так?
Я таял в ее руках как пластилин, и даже необходимость процедуры демонстрации своей попы во время укола и не вовремя выпавший ПМ не лишили меня имиджа смертельно раненого, но чудом выжившего мужественного бойца...
- Танечка, а как вас можно увидеть еще раз?
- Ну, я работаю здесь сутки через двое, а на выходных...
Распахнувшаяся дверь прервала наша нежное воркование. Забежавший анестезиолог с порога зашумел:
- Татьяна! Быстро в операционную! Срочная операция! А вас, товарищ лейтенант, хирург срочно зовет, требует, чтоб этот Буратино в форме ключ какой-то отдал...
Ах, ебтить, точно, передаю ключ от наручников и сажусь на диванчик в коридоре, дожидаясь окончания операции...
Эпилог читайте сверху...
З.Ы. С хирургом в целях дезинфекции ран после операции было уничтожено четыреста мл. спирта.
З.Ы.Ы. С Танечкой так ничего и не получилось... ПАЛАЧ нах...

Бороться и искать, найти и перепрятать!

Обратная сторона дисциплины - это распи....во и раздолбайство. Причем порождаются эти качества прямо пропорционально степени строгости горячо любимого руководства. Судите сами. Развод караула и суточного наряда в 08.30. Если придешь на две минуты позже, будешь нещадно отодран. Самое смешное, что если опоздаешь на полчаса, степень имения будет такой же. А если в итоге в результате опоздания тебя по-любому поимеют, то проводив глазами уходящий автобус, не напрягаешься, а спокойно закуриваешь и начинаешь думать о чем-то нейтральном, например, о длине юбки у девушки, стоящей рядом, и о том, что могло бы получится с девушкой без этой юбки, если б все получилось...
Но лирика лирикой, а служба - службой. Прибыв с опозданием и получив свою порцию, закуриваю с Иванычем (ОД) перед КПП.
- Маратыч, ты седня в косяке, поэтому тебя старшим в крытку (старший инспектор по ШИЗО/ПКТ).
- Блин! Я ж по жилке должен идти!
- А нефиг было опаздывать, вот тебе ответственный и подсобил...
- А кто сегодня?
- Твой замполитр любимый (зам нач по ЛС).
- Его маму... Опять теорией достанет... (наш доблестный замполитр считал, что каждый сотрудник обязан наизусть знать все приказы и инструкции, и это являлось основным критерием оценки служебной деятельности. Со мной он сцепился после того, как я вычитав в одном из приказов, что максимальная численность отряда осужденных не должна превышать пятьдесят человек, с честной мордой подал рапорт о доначислении мне трех окладов сверху, т.к. у меня в отряде двести человек и я выполняю работу четырех отрядников).
- Ага, ладно пойдем ШИЗО принимать, заодно инструкции подучи, все равно вечером с проверкой к тебе зайдет.
- Это уж как пить дать.
Дежурство в крытке действительно является наказанием, т.к. сидеть там во-первых, скучно, а во-вторых, запертое и прокуренное пространство никогда не вызывало у меня большой радости. Приняв пост и сверив закрытых зэков, раздаю двум своим сержантам папки со служебной документацией, пошел на обход своих владений.
Классику помните? Ходит глупый надзиратель по коридорам, смотрит в глазок, а там дедушка Ленин как живой перышком скребет, тот в камеру, а Владимир Ильич раз и схрумкнул хлебную чернильницу с молоком. Как гласят лагерные легенды, в целях борьбы с вождем мирового пролетариата злобные жандармы специально включили в меню зэка Ульянова соленую селедку, которая, взаимодействуя с молоком, отвлекала от написания апрельских и иных тезисов.
Вот примерно такой ерундой мне и полагалось заниматься в течение целой смены.
Первый этаж - ШИЗО (штрафной изолятор), второй - ПКТ (помещение камерного типа). Разница между ними небольшая: стандартные камеры, просто в ШИЗО срок наказания до 15 суток, а в ПКТ - 6 мес. Соответственно, в ШИЗО зэку кроме рыльно-мыльных приспособ нельзя ничего иметь, а в ПКТ допускаются книги, табак, продукты питания. В связи с этим между камерами различного режима содержания происходит постоянный обмен запретом. Или по фене - коня гоняют. Конь - длинная бечевка, ее стравливают в канализационную трубу, которая проходит под всеми камерами. Запрет запаивают в пластиковый пакет, который одновременно выполняет роль поплавка и посылка уходит в счастливое плаванье по адресу.
Заглядываю в обысковый план, по расписанию - две камеры, вместе с сержантами выводим зэков в прогулочный дворик, начинаем шмон. Что можно найти в пустой камере? Если в идеале - то ничего, а если быть ближе к реалиям жизни, то в среднестатистической камере можно найти: конь - 1 штука (10 м, сплетен из шерстяных носков) спички, полпачки сигарет, моток проводов, кусок нихрома, пару варок чая, две заточки, несколько сеансов (фото эротического или порнографического содержания). Короче, Эмиль Кио с его пустым цилиндром отдыхает. Заводим зэков обратно. Слышу звонок - а вот и ответственный в гости пожаловал. Поиграем в уставщину, замполитр это обожает.
- Товарищ пполковник, за время дежурства происшествий не произошло, согласно плана обыска осуществляем обыск камер. Старший по ШИЗО/ПКТ старший лей....
- Вольно, вольно. Вот можешь же, когда хочешь! Вот если б еще и на службу не опаздывал, тогда б вообще... (блин, начинается! Ну нафига при зэках мне мораль читать-то...)
- Товарищ полковник! Разрешите завершить обыск!
- А что, все уже обыскали?
- Так точно!
- Ну-ка проверим... Замполитр начинает осматривать камеру. Сержант подводит зэков к камере. Подпол, осмотрев камеру, оглядывает пакет с изъятым запретом, и обращаясь к зэкам, произносит спич о том, что бесполезно хранить и прятать, ибо бдительность на высоте и т.д. и т.п.
Зэки терпеливо слушают, пока «Мутный» (кличка зэка) не перебивает замполитра, обратившись к нему:
- Гражданин начальник! А ведь если хорошо заныкать, вы всем нарядом запрет не найдете.
- Это как?
- А вот вы дайте нам пачку сигарет и дверь в камеру на пять секунд закройте.
- И?
- А вот не найдете - нам останется, а если найдете, мне пять суток дополнительно.
Подпол задумывается, и оборачиваясь ко мне, спрашивает:
- Ну что, лейтенант! Класс покажешь?
- Товарищ полковник! С Мутным на интерес лучше не играть...
- Что еще за Мутный??? Обращайтесь к осужденному как полагается! Незачем тут неформальные понятия насаждать! Осужденный! Вот пачка сигарет! Прячьте!
Зашибись! По кличкам зэков называть нельзя, а под интерес играть с ними можно!
Закрываем камеру, ждем пять секунд, снова открываю. Мутный стоит в углу и радостно щерится:
- Все, гражданин начальник спрятал. Ищите.
Заходим вместе в камеру. Обыск - пусто!!! Докладываю, зэки ржут.
Замполитр, скептично поджав губу, высказал речь о нашей профнепригодности, затребовал себе фомку и начинает отдирать половые доски, надеясь найти начку. Я понимаю, что Мутный чисто физически не успел бы так глубоко ее заныкать, но продолжаю молча наблюдать за странными танцами замполитра.
Через двадцать минут в хате было вскрыто и оторвано все, что можно было вскрыть и отломать. Мутный образцово ломает комедию, ноя, что он там не прятал, что теперь в камере жить невозможно, и т.д. и т.п. Перепачканный пылью и известкой замполитр со злостью выбросил фомку и предъявив мне в качестве улик две найденные спички.
- Что ж, лейтенант, так ищите-то плохо? Надо тщательнее обыск проводить и не допускать наличия источников открытого огня в камере!
- А сигареты не нашли, товарищ пполковник? - застенчиво интересуюсь я.
Мне на уши выливается еще два ведра о вопиющем попустительстве на службе, о неумении обыска и т.д.
На шум подходит старый как хвост мамонта сержант Михеич, который по слухам работал в зоне чуть ли не с момента ее основания еще во времена тов. Берии.
Посмотрев на устроенный замполитром бардак, Михеич вполголоса поинтересовался у меня:
- В хату кто первый зашел?
Я показал глазами на замполитра, который продолжал свое словоизвержение.
Михеич, обойдя ответственного, улыбнулся и вытащил у него из кармана пачку сигарет.
Замполитр осекся на середине фразы, ошалевшими глазами рассматривая пачку "Винстона".
- Старый же прикол, товарищ подполковник, ну что вы как дети малые на такую туфту ловитесь-то? - пробубнил Михеич, уходя к посту.
Занавес.
З.Ы. Смена прошла тихо, спокойно, без проишествий и проверок.