ПОЛИТИКА

Шел первый год перестройки, точнее, ее первое лето.
Лейтенант Санька окончил военное училище с Золотой медалью. Для него, юного максималиста с детства бредившего военной службой, это была первая в жизни крупная победа. Да еще какая.
Наполненный светлыми мечтами о блестящей карьере и генеральских лампасах, в парадной с иголочки форме он прибыл в указанный срок в штаб прославленной мотострелковой орденов Ленина и Октябрьской революции Дважды Краснознаменной дивизии особого назначения внутренних войск имени Дзержинского.
Надо сказать, что среди офицеров Внутренних войск служить в этой дивизии считалось большой честью, и система комплектования ее как офицерами, так и солдатами всячески подчеркивала элитарность этой службы. Служили там сплошь отличники, коммунисты, комсомольские активисты, трезвенники, морально устойчивые субъекты и активные строители коммунизма.
Комдив беседовал с группой лейтенантов-выпускников (а их прибыло в тот день человек десять) недолго. Всем процессом распределения молодняка по частям дивизии руководил начальник отделения кадров в звании подполковника - типичный паркетный чиновник с огромным, на вид чугунным задом, тщательно прилизанными волосами на голове и мягким баритоном. Увидев Санькину Золотую медаль и красный диплом, он вежливо попросил его погулять в течение часа в небольшом парке у штаба дивизии и зайти за предписанием в полк последним из всей группы.
Оказывается, в дивизии существовало негласное правило: выпускников-медалистов командирами взводов не назначать, а ставить их на одну ступень выше. Как всякий осторожный аппаратчик, кадровик сам этот несколько нестандартный вопрос решать не стал, а начал ходить по заместителям комдива и согласовывать их мнения - кем назначить Саньку. В конце концов, он вызвал лейтенанта в кабинет и объявил, что за особые заслуги в период учебы в училище Санька будет назначен не командиром взвода, а заместителем командира роты по политической части пятого полка дивизии. Вручил заполненное и подписанное предписание и пожелал удачи.
Чувства у Саньки возникли несколько смешанные.
Во-первых, училище он окончил командное, во вторых к замполитам, политрукам, комиссарам, пропагандистам, агитаторам и прочим партублюдкам он относился с некоторым презрением, свойственным всякому порядочному офицеру. Подобное отношение у выпускников командных училищ формируется еще в процессе учебы автоматически.
Вместе с тем, это назначение давало ему реальное преимущество в службе. Пока его однокашники отгорбатят на должностях командиров взводов по паре лет, он уже созреет для должности ротного - в войсках МВД существовала интересная установка - ротным можно было стать, только пройдя должность замполита роты. Ни один из заместителей командира роты на эту должность, как правило, не котировался (ни зампотех, ни заместитель по общим вопросам, ни существовавший в конвойных частях так называемый заместитель по надзору) - партия наш рулевой, да. Проще говоря, все перспективные руководящие кадры нужно было повязать партийно-политической веревочкой, хотя для многих она впоследствии становилась удавкой.
Пятый полк находился на территории огромного военного городка дивизии, на его северо-западной окраине на расстоянии полутора километров от дивизионного штаба. Дежурный по полку привел Саньку к начальнику строевой части, тот заявил, что командира полка на месте нет - уехал на полигон, но раз он назначен на должность в конкретный батальон и конкретную роту, то никого ждать не надо - надо идти к комбату, а с командиром полка можно пообщаться и попозже.
Молодой женоподобный разговорчивый прапорщик из строевой части показал Саньке прямо со штабного крыльца четырехэтажную казарму теперь уже его батальона, объяснил, что кабинет комбата находится на втором этаже. Кроме того, сказал ему, что комбат в отпуске, начальник штаба, который по всем военным канонам должен исполнять его обязанности, уехал поступать в академию, а обязанности комбата исполняет замполит батальона майор З. по кличке Дед.
Деда Санька отыскал не в штабе батальона, а в полковом парке. В полку шел парково-хозяйственный день, солдаты занимались обслуживанием техники, а командиры подразделений должны были этим процессом руководить. Дед в одиночестве сидел в огромной курилке мест на шестьдесят, оборудованной при входе в парк, и курил «Беломор». Учитывая то, что вокруг сновала масса бойцов и командиров, и появление лейтенанта не привлекало особого внимания Деда, Санька с расстояния примерно в десять шагов решил его рассмотреть.
Это был широкоплечий коренастый старик. Да, именно старик. Ведь Санька знал, что майорам положено служить до сорока пяти лет, некоторые переслуживали, но не более пяти лет, а Деду на вид было лет семьдесят. Седина, огромные мешки под глазами, глубокие морщины, медленные движения, редкие затяжки «Беломором», бесцветные глаза, смотревшие в землю. Создавалось впечатление, что это дремлющий на завалинке глубокий пенсионер.
Набрав в легкие побольше воздуха, расправив плечи и мундир, Санька образцово-показательным строевым шагом двинулся к Деду. Грохот шитых хромовых сапог привлек внимание всех военных, находившихся в радиусе пятидесяти метров. Щелчок каблука при приставлении ноги. Громкий и задорно-звонкий доклад на одном дыхании:
- Товарищ майор, лейтенант такой-то, представляюсь по случаю назначения на должность заместителя командира третьей роты по политической части!
Дед продолжал смотреть в землю и о чем-то думать. Он даже не взглянул на лейтенанта, он даже не поменял своей дремотной позы. Санька стоял в трех шагах от него с приложенной к козырьку фуражки правой рукой. Пауза затягивалась и не имела тенденции к прекращению. Юный карьерист не знал, что делать дальше, потому что в уставе не написано, что старшего начальника можно толкнуть в плечо или громко свистнуть ему в ухо.
Прошло около трех минут показавшихся Саньке вечностью. Дед медленно приподнял голову, стряхнул пепел с потухшей беломорины и, не говоря ни слова, махнул рукой на скамейку рядом с собой. Санька не понял. В тот момент этот дремлющий старичок находился на недосягаемом для него уровне, и помышлять, что так просто можно сидеть на лавочке с целым майором, вчерашний курсант просто не мог.
- Ну, ты шо, сынок? - Санька различил хорошо уловимый украинский или южнорусский говор. Голос был старческий хрипло-скрипучий.
Санька от замешательства не придумал ничего лучшего, как выпалить вновь свой бодрый рапорт.
- Сынок, х.…ли ты орешь? Садись. - Санька, услышав некоторые элементы раздражения в голосе Деда, как подкошенный плюхнулся на лавку в метре от майора.
Дед даже не повернул голову в сторону лейтенанта. Он только взял из лежавшей подле него на лавке пачки папиросу и начал прикуривать.
- Кем там тебе назначили? - спросил Дед, глубоко затягиваясь.
Санька попытался вскочить, действуя по курсантской привычке - разговаривать со старшим по стойке «смирно».
- Сядь, б..дь, не мельтеши. Ты, сынок, какой-то нервный.
- Назначен заместителем командира третьей роты по политчасти, товарищ майор.
- Закуривай.
- Не курю, товарищ майор.
- Почему?
Санька был несколько обескуражен этим вопросом - до этого все, кто узнавал об этом, были этому искренне рады, а заядлые курильщики откровенно завидовали.
- Я кандидат в мастера спорта по офицерскому многоборью и вообще курить вредно.
- Мудак ты, сынок, а не мастер спорта. Чему вас тока у ваших училищах учат? А как же ты будешь работать с людьми? Ты же ж замполит.
Санька потупился, не зная, что ответить. Тем более, что эпитет «мудак» говорил о явно отрицательном отношении старшего начальника к его появлению.
- Иде ишо как не у курилке, у непринужденной обстановке, угостив солдатика папироской, можно выведать все его проблемы, узнать настроение, ась? - Дед встрепенулся - вопрос профессионализма, престижа, опыта - затронуло за живое.
Санька не знал. Он вообще был далек от методики индивидуально-воспитательной работы в курилке. Он больше был склонен к индивидуально-воспитательной работе на стрельбище, на перекладине, на марш-броске. « Неужели курсантов военно-политических училищ специально учат курить? Не может быть» - думал он. Встреча со своим будущим наставником и коллегой начинала вызывать в нем панику. Но это было только начало.
- Училище-то какое кончал, Ленинградское политическое? - в ту пору это было единственное военно-политическое училище внутренних войск, готовившее замполитов, культпросветработников, партийных и комсомольских функционеров. В процессе службы они никогда не назначались на командные должности. А вот выпускник командного училища, чтобы пройти ценз нахождения в должности замполита роты и доказать преданность делу партии а затем уже стать ротным, должен был два-три года оттрубить взводным.
- Никак нет, командное, товарищ майор.
- А хто ж тебе, бестолкового, замполитом поставил? Тут же ж думать надо?
- Командир дивизии, как окончившего училище с Золотой медалью.
- Шибко грамотный, что ли? Ну, раз тебе сделали замполитом, то объясни мне, старому дураку, шо такое политика.
Не замечая никакого подвоха, Санька без всякого напряжения после секундной паузы выдал цитату классика:
- Политика есть концентрированное выражение и т.д. и т.п. и проч.- благо памятью он обладал отменной, а экзамен по научному коммунизму сдавал не далее как месяц назад. В правильности ленинского определения политики он не сомневался ни на секунду, ни на грамм, ни на миллиметр. Обучение в военных училищах МВД в ту пору строилось на очень серьезной марксистско-ленинской платформе, и все эти болтологические предметы были едва ли не самыми главными в программе.
- Эх, ну точно, опять прислали дурака. А Дед учи, Дед воспитывай, делай на старости лет из этих оболтусов политработников - Саньке показалось странным, что майор в своих причитаниях упоминает свое же прозвище - знает о нем, и возможно, относится к нему терпимо, а может быть, и втайне гордится - прозвище-то солидное - не какой-нибудь «старый пердун». А Дед продолжал:
- Как политический работник может не знать, шо такое политика? Позор!- в сердцах он швырнул недокуренную папиросу на асфальтный пол курилки.
- Товарищ майор, я дал полное определение из учебника по научному коммунизму. Хотите, я сейчас схожу в полковую библиотеку и принесу вам первоисточник?
- Ты ишо и грубишь, сопляк? Слушай, шо такое политика, и запоминай. Вот ты когда-нибудь хер у комара видел?
- Никак нет, товарищ майор.
- А вот политика ишо тоньше.

ЛЕНКА

- Женька, скажи, вот я - блядь?
Нихрена себе утро начинается... Сижу, печатаю на своей "Ятрани", никого не трогаю, весеннее солнышко светит в окошки штаба, апрель на юге Польши радостный такой, теплый, зеленый. Приказ опять же только что отзвучал, третий период, красота... А тут - на тебе: приходит в пустой еще кабинет очаровательная женщина в самом соку - наша бухгалтер Ленка, 25 лет от роду, почти 180 см росту и 4-го номера бюсту - и спрашивает, не блядь ли она... Есть о чем задуматься, когда тебе 19 лет, но ты в сапогах и хэбэ.
Ленка была единственной из сотрудников нашей продслужбы, с кем я был на «ты». С ней вообще по-другому было невозможно - светлая, лучистая, вечно улыбающаяся, озорно матерящаяся, она была словно десятиклассница-переросток, с наивными голубыми глазами и, разумеется, белокурыми локонами. Это теперь я осознаю, что остальные наши тётьки были ненамного старше её, но тогда мне казалось, что разница в возрасте - 19 и 30 лет - это «дистанция огромного размера», которая просто не позволяет перейти на панибратство, вот и «выкал» им как дурак.
- Чо случилось, Лен? - я встал из-за машинки и пошел к электрическому самовару заварить чаю. Чаем в нашем «офисе» заведовал я, смешивая из разных сортов замысловатые купажи, благо в магазинчике рядом с нашей частью был неплохой выбор. - Тебе покрепче?
- Покрепче. Нет, ну ты мне ответь?
- Ленк, откуда мне знать?
Не отличаясь особо монашеским воспитанием, Ленка, в общем-то, не скрывала, что ходила от мужа-прапорщика «налево». Не хвасталась, но и как-то не сильно шифровалась. А в гарнизоне, как в деревне, никуда, как известно, не спрятаться «от придирчивых глаз». Но все-таки такой вот репутации она не заслужила. Многие другие штабные барышни при всей своей внешней порядочности вели себя порой куда как откровеннее. Да и совершенно сумасшедшая любовь Ленки к сыну, трехгодовалому малышу, была всем так очевидна, что затмевала собой всякую глупую про неё болтовню.
И вот такие вопросы... Что-то случилось. Может, командир? Он к ней давно клинья подбивал, да еще вчера свалил со службы как-то вдруг впопыхах, совсем в неурочное для него время. Командир наш, Василий Иваныч, полковник, импозантный крупный мужчина 42 лет, щирый хохол из какой-то Таврической деревни, был довольно колоритной личностью. Очень уморительно было наблюдать, как этот очень умный и хитрый дядька - а куда без этого начпроду? - совершенно бессовестно, прямо как гоголевские козаки на приёме у Екатерины Великой в «Ночи перед Рождеством», «включал дурака» в телефонных беседах с высшими начальниками. Ему убедительно удавалось играть этакого без лести преданного украинского простачка, волею судеб оказавшегося на столь высоком посту, что, несомненно, помогало ему добиваться своего от несговорчивого и капризного начпродовского начальства в Москве. И многое из того, что другому вовек не простили бы, Василь Иванычу сходило с рук, стоило ему в разговоре вдруг перейти на рiдну мову, будто бы от растерянности позабыв русский. При этом он так забавно, так артистически, как батька Бурнаш-Копелян, подмигивал мне, когда мне приходилось быть свидетелем таких переговоров, мол, «видал, пацан, как я их уделал?», что не оставалось ни малейшего сомнения в глубокой продуманности этого лингвистического спектакля.
- Дядя Вася-то еще не появился? - Ленка сама косвенно подтвердила мои подозрения. Ну конечно, жену-то он отправил в Одессу еще два дня назад. Добился, значит, настырный...
- Я сама ему вчера позвонила. Отчет этот, будь неладен, не сходится. Не знаю, что делать, пусть он думает. Пришла... И ведь знала, что будет, а пришла... - Ленка закурила, задумчиво глянула в окно. - А знаешь, он, оказывается, такой подвижный, такой сильный! - она вдруг обернулась, как-то мечтательно потянулась и в глазах у нее забегали веселые чертики. Вот и пойми эту женскую душу: сама, значит, пришла. То-то он такой осоловевший был после крайнего звонка, когда вдруг подорвался из кабинета и домой...
- А ведь, - она вдруг загрустила, - домой-то я потом вернулась, а стыыыдно... Глаз поднять не могу. Раньше никогда не боялась, а тут вдруг... Вот скажи, я - блядь?

Бог тебе судья, Ленка. Прошло почти 20 лет. Твой сынуля, наверное, уже сделал тебя бабушкой. Веселой, озорной, красивой бабушкой, за которой внуки будут как за каменной стеной - не предаст, не бросит, сама отругает, но мамке не заложит...

В ЭТУ НОЧЬ РЕШИЛИ САМУРАИ

Третий и последний раз Зеленые фуражки шерстили нашу машину уже у ворот Отряда. Подтянутые ребята во главе с подошедшим позднее лейтенантом с повязкой дежурного проверили наши документы и внимательно осмотрели машину и груз. Надо вам сказать, что погранцы вообще очень непростые ребята. Пока я с ними не пообщался, я об этом как-то не задумывался, но потом я смог узнавать их буквально по глазам, то есть взгляд у них особый, этакая серьезная внимательность пулеметчика, ждущего атаку противника. И немудрено. Безусловно, любой пограничник находится на передовой даже в мирное время, ведь за спиной вся Страна, а впереди граница, которая в любой момент может стать фронтом, и как я понял еще позднее, ощущение это остается у настоящего пограничника на всю жизнь. Но хватит лирики, а лучше расскажу о том, при каких обстоятельствах я с погранцами познакомился, а было это так...
Нам нужно было сопроводить объект из одного приграничного городка, причем объект мог опоздать, и плюс - особо светиться в этом городке нам было ни к чему, и поэтому мы приехали туда в официальном качестве вместе с бригадой из одного «Почтового ящика». Бригада была прислана сюда для установки кое-какого хитрого оборудования в местном погранотряде... Барон был майором-военпредом, а остальные ребята технарями разных уровней, причем Аким выбрал имидж гражданского специалиста-раздолбая, ходил в мятом комбинезоне без знаков различия, и судя по его довольной роже, быть раздолбаем штатским на территории воинской части ему чрезвычайно нравилось. Роль свою он играл самозабвенно, в первый же день подошел к местному главному комсомольцу, попросил у него закурить, а потом пригласил размяться спиртяшкой.
Старший лейтенант Акимов был вообще натурой творческой и артистичной. Когда мы зависли в одной молодой республике (республика так и почила в бозе, будучи юной), Аким сказался композитором, и на мотив песни «Ким Ир Сен наш любимый вождь» накатал вместе с Арканей Гвардейский гимн на немецком и французском. В КНДР к делу пролетарской пропаганды относились очень серьезно, в частности, некоторые Красные Корейские композиторы учились в ГДР, и армейские песни у них получались поэтому некой смесью ГДРовской эстрады и раннего Элвиса. Так что Аким с Арканей весьма в своем творчестве преуспели. Когда лихие гвардейцы Ибибио, сверкая мундирами и топая босыми ногами (ботинки выдавались только на парад и развод караула), маршировали мимо нас с корейско-немецкой песней на устах, мы буквально рыдали, и только Тарасюк мечтательно жмурясь, назвал эту писню гарной, на что Аким подозрительно-победно сказал ставшую крылатой фразу: «А ведь вы кореец, Тарасюк», на что получил мгновенный ответ: «Я не кореец, я старшина!»
Впоследствии при заполнении всевозможных деклараций в графе "национальность" данное звание стало не менее популярным, чем слово "Да" в графе Sex.

Короче, мы делали вид, что помогаем монтировать шкафы с аппаратурой, а сами ждали нужной нам оказии. Мы находились на так называемой дальней хозтерритории, и начальство там бывало редко, а когда бывало, то подвергалось моральной агрессии со стороны Акима, который будучи штатским рабочим, в аморальном поведении себя не ограничивал. Особенно Акиму нравилось гнобить одного проверяющего в чине капитана. Он уже неделю шастал по всем территориям отряда (на границу его, естественно, никто не пустил) и проверял морально-политический уровень бойцов. Капитан Поздняков не только был арбузом*, но к всеобщему презрению еще и боялся собак, так что не зря все местные за глаза звали его Чмо. Напротив части была чебуречная, и связистки любили бегать туда за чебуреками. Одну из них остановил Поздняков и стал неуклюже знакомится. Девушка оказалось в затруднительном положении... И послать старшего по званию нельзя, и надоел уже в первую же минуту, но на помощь пришел Аким. Он вальяжно поприветствовал девушку, и выяснив, что она купила 10 чебуреков, послал ее купить еще два. В ответ на недоуменный взгляд он объяснил, что для сборки кошки требуется минимум двенадцать данных изделий, девушка, хохоча, убежала, а Аким покровительственно сказал капитану:
- Вот такой конструктор, приятель, купи двадцать чебуреков и собери кошку.
А когда капитан удивленно заметил, что в первой версии нужно было двенадцать, Аким покровительственно добавил: ну ведь первые восемь ты схаваешь...
В общем, в ожидании каждый развлекался как мог, тем более, что оказия опаздывала уже на три дня, и Барон потихоньку начинал внутренне беситься. А тут еще так сложилось, что капитан Чмо стал испытывать к нам жгучий интерес, особенно после того, когда засек Акима, Таракана и Арканю, играющих в Драйв-покер на спички и сыпящих английскими терминами. Он быстренько доложил местному командованию о подозрительных технарях, но естественно, был вежливо послан, и по живости характера решил провести расследование сам, и его квадратная морда появлялась в самых неожиданных местах и в самое неожиданное время. Даже дипломатичный и спокойный Тарасюк ворчал: «Що він увесь час бродить як ворона по смітникові».
К этому времени данный вечный Шуруп** с квадратной мордой и маленьких очечках достал в Отряде всех. После того, как он подкрался к молодому, стоявшему на посту, и до заикания его напугал (солдатик получил за это три наряда с неофициальной формулировкой: «За то, что своевременно не открыл огонь»), капитана Позднякова ненавязчиво вытеснили из Отряда на периферийные территории, где он тоже преуспел и добрался наконец до нас. Это его и погубило. Последней каплей было его предложение Барону занять вверенных ему сотрудников не буржуазными картами, а здоровыми советскими шахматами. А Барон шахмат настолько терпеть не мог, что даже Аким опасался его прикалывать на эту тему. Виной тому был один случай из курсантской жизни. Вечером в субботу Барон и Аким сидели в Ленинской комнате и играли в шахматы. Сама игра была им до фени, они ждали Борьку, чтобы вместе с ним отправиться в общежитие консерватории, дабы поднять тамошним курсисткам военно-политический уровень, и Ленкомната была наиболее удобным местом, куда в это время вряд ли кто-нибудь заглянет, но это только так казалось... Внезапно в комнату вошли наши Генерал и замполит. Генерал радостно провозгласил: «А ты говорил, что нет талантов! Вот они и поедут на чемпионат!»
Как выяснилось позднее, от нас надо было послать кого-то на чемпионат Округа по шахматам, и мало того, что послали нас, нам с Акимом еще сказали, что ежели займем призовое место, то нам сделают МС, а если нет, то сгноят без города всю роту. Такая вот круговая порука, блин. Мы, естественно, выиграли, но неприятный осадок остался. Так вот, после всего этого, Арбуз имел неосторожность предложить Барону сыграть в шахматы...
Надо сказать, что многоплановый розыгрыш капитана Позднякова шел уже давно. Ему периодически подсовывали информацию, что на сопредельной территории со времен войны существует анклав, где до сих пор держит оборону одна из дивизий Квантунской армии. Но это жуткий секрет, и об этом запрещено даже думать, а не то что разговаривать. Погранцы радостно участвовали в мистификации, и лишь завидя Позднякова, начинали разговор о том, что опять японцы похитили местного, но резко замолкали, когда капитан к ним подходил. Несчастное Чмо пару раз рыпалось к начальству, где, естественно, никто не понимал, о чем идет речь, и Арбуз понял, что тут творятся темные дела, и это надо будет, естественно, отразить в отчете. А тут подоспела оказия, и в свете этого сующее везде свой поганый нос Чмо нам было тут не нужно, и его надо было срочно нейтрализовать. В общем, операция «Арбуз» вступила в активную фазу. Тарасюк получил приказ изыскать бутылку дешевого портвейна, арбуз, веревку и мешок. Изъять в мирном городе в мирное время человека и немножко его нейтрализовать было для нас не вопрос, так что прогулка капитана Позднякова по вечерним пенатам окончилась для него мешком на голове и кляпом во рту. Часа два его возили по городу, периодически вытаскивая из машины и волоча десяток другой метров по земле, раза три перекидывали через забор, полчаса держали в ванной, и включив воду на полный напор и запустив фен, изображали, форсирование Амура.
Предпоследним актом трагикомедии был допрос красного партизана в ***Кемпейтай. Не снимая с головы мешка, пленному Позднякову объяснили, что он находится на телитолии, контлолилуемой Импелатолской алмией, и если он не ответит на все вопросы, то его скормят собакам, а потом сделают харакири. Аким и Таракан в те минуты, когда им не надо было изображать японцев, изображали рвущихся с поводков собак. Барон успокаивал их, говоря: «Нэ натто такк ллаятть, соппакки. Сккоррро путет мнокко ням-нямм» - после чего собаки начали хрюкать и к ним присоединился сам Барон, который понял, что от смеха он вместо японского акцента заговорил с эстонским. В результате допроса выяснилось, что Чмо абсолютно не изучал матчасть, что проистекало из его заявления, что в магазине Калаша десять патронов, то что не знаком с реалиями приграничной зоны, что было видно из незнания им количества собак, охраняющих городскую баню, а также то, что данный капитан точно не знает, как зовут Генерального секретаря ЦК КПСС - по крайней мере одна из версий звучала как Владимир Ильич. Ну а в ответ на требование произнести здравицу Императору Ямато, он и вовсе крикнул нечто похожее на хайль. Но все хорошее, к сожалению, кончается, и подошло время уезжать. На прощанье бедному капитану положили на колени бомбу и строго-настрого наказали не шевелиться, если он, конечно, хочет жить, и угостили напоследок стаканом-другим портвейна со снотворным...

Ранним утром часовой сообщил дежурному офицеру, что на внешней границе охраняемой территории кто-то сидит у дерева. Дежурный наряд обнаружил мирно дремлющего человека с мешком на голове, а когда мешок сняли, оказалось, что это был капитан Поздняков. Первые его пахнущие дешевым перегаром слова были: «Товарищи японцы, где тут можно пописать?»
На коленях у него лежал арбуз....

А мы в это время были уже в воздухе, нас ждал Палдиск. Большая все-таки у нас была тогда страна. И весь полет Тарасюк возмущался: «Такий гарний кавун витратили на якого-те бродячогодурня».

После демобилизации и Перестройки капитана Позднякова занесло аж в Нью-Йорк. Там он работал у тестя в японском ресторанчике. Жалеет страшно.

ПРИМЕЧАНИЯ.

*Арбуз - офицер, пришедший в Погранвойска из армии, то есть снаружи зеленый, а внутри-то красный.

**Шуруп - военнослужащий не пограничник

***Кемпейтай -Военная полиция и разведка японской Императорской Армии времен второй Мировой войны. Кемпей-Тай - Название это происходит от двух иероглифов - "Солдат" и "Закон", которые солдаты этих подразделений носили на нарукавных повязках. Первое подразделение Кемпей-Тай было создано высочайшим указом Императора Мэйдзи в 1881 году.

Был у меня начальник курса, замечательный дядька, земля ему пухом, страшный матерщинник.
Однажды он вздумал собрать родителей курсантов. В казарме. Ознакомить с бытом.
И вообще.
По поводу события была сделана большая, красивая стенгазета с перечнем отличников боевой и политической.
Начальник курса говорил перед родителями.
Минут пять.
Без единого мата.
Держался.
У понимающих на глазах выступили слёзы.
Но когда дошло дело до стенгазеты, тут случилось непредвиденное.
Человек оговорился: "с них надо блять пример".

(blguanblch.livejournal.com)

ТРАМВАЙЧИК НА БЕЛООСТРОВСКОЙ

Как вы думаете, за сколько секунд 100 человек может выйти из трамвая? Нет, ваш ответ неправильный. Трамвай очищается за 3 секунды. Не верите? Можете убедиться сами. Для этого нужно приехать в Питер на улицу Белоостровскую. Там находится общежитие, где живут курсанты-старшекурсники бывшей Академии, а теперь Военного Инженерного Космического Университета имени Можайского.

У старшекурсников режим свободнее, не такой, как у младших курсов в казарме. На утреннюю зарядку голыми по пояс их не гоняют. Зато вместо этого с Белоостровской до улицы Красных Курсантов, где находится Можайка, они должны каждое утро топать пешком. Ну типа тренировка такая. Уходит на это минут 40. В принципе, прогуляться - оно, конечно, неплохо. Но не всегда.

Зиму с 1984 на 1985 год не забуду никогда. Утром с замиранием сердца включали радио - сколько там? Минус 43 (41, 44 - по-разному было). А в Питере за сорок - это вам не в Новосибирске, где можно ходить без шапки. Как подует с Финского, мозговая кость в пять секунд насквозь до затылка промерзает. Ну и покажите мне того больного, который будет по всем этим питерским мостам в такую погоду идти пешком. Нет таких. И все курсанты поутру на трамвайчик грузились дружно.

А чтобы такого безобразия не было и беспорядок никто не нарушал, по этим трамвайчикам патрули ходили. Вот заходит такой офицерик с двумя патрульными в трамвай, набитый курсантами так, что из дверей-окон торчат, а те, соответственно, начинают из этих окон-дверей выпрыгивать. Трамвай за 3 секунды очищается полностью, причем из него заодно и мирных граждан выносят, которые, конечно, сопротивляются, выходить не хотят, а хотят ехать дальше.

Ну одного из ста, кто медленнее всех бегает, патруль, конечно же, за задницу хватал. А бывало, и никого не хватал - бегать Можайка научила быстро. Так что все на соседний трамвайчик дружно грузились и благополучно дальше ехали. Как там с этим сейчас, не знаю. Может, так же. А гражданских, конечно, жалко.