БЫЛИ "ПАРКЕТНОГО" КРЕЙСЕРА-22 или «уроки картографии»

- Лёня! Очнись наконец! Тебя старпом вызывает, - воззвал группман-машинист Валя к бесчувственному телу своего соседа по каюте, такого же командира группы, но управленца. Вчера это тело «на автомате» вернулось с очередного радушного приема, устроенного в честь официального визита «паркетного» крейсера не куда-нибудь, а в логово вероятного противника - военно-морскую базу US Navy.
Волшебные слова «старпом вызывает» сработали. Тело слабо затрепетало, веки задрожали и приоткрылись, через какое-то время взгляд сфокусировался, а ссохшиеся губы разлепились и испустили стон такой глубины страдания, перед которым плач Ярославны показался бы веселенькой рождественской песенкой.
Сочувственно ухмыльнувшийся Валентин привычно приступил к реанимационным дейcтвиям, в результате которых через десять минут ещё дрожащий после ледяного душа Леонид, стараясь пореже выдыхать, заходил в каюту старпома. Оттуда он был срочно отконвоирован в каюту командира, из которой вышел через полчаса в сопровождении улыбчивого особиста, и то только для того, чтобы скрыться в недрах каюты наследника Дзержинского. Все эти странные перемещения не укрылись от зоркого ока любопытных вестовых, мгновенно распространивших по всему кораблю весть о том, что «чекист на управленца дело завёл».
Когда Леонид наконец вернулся в свою каюту, он достал тетрадку, взял в руку карандаш и, задумавшись над чем-то, надолго завис над девственным листком.
- Лёнь, чё там было-то? Сболтнул что ли ТАМ чего? - помявшись решился-таки спросить Валентин.
- Понимаешь, - Леонид перевел красные воспаленные глаза на соседа по каюте, - я же вчера с фуршета с нашим адмиралом как переводчик ещё к лётчикам американским ездил. На аэродром стратегической авиации.
- Ну?
- Так особист говорит, что я - первый советский офицер, который там побывал. Хочет, чтобы я теперь план того аэродрома нарисовал.
С этими словами управленец повернулся к столу и нарисовал в центре листка большой прямоугольник, внутри которого вывел прямоугольник поменьше.
- Ой, а это чего? - заторопился Валя, горя желанием припасть к истокам военной тайны, - Ангар, да? Или склад боеприпасов? Или..., - глаза Вали всё разгорались, лавры Штирлица и Мата Хари явно не давали ему покоя - ядерный склад?
- ...уядерный! Это, - Лёня ткнул карандашом в прямоугольник, - БАР СО СТОЙКОЙ! А больше я там ни фига и не видел!
Штирлиц с Мата Хари продолжили спать спокойно...

КОРОТКИЙ ВЫЗОВ, ИЛЬ КАРТЕЛЬ

Вторые сутки шел снег. Невиданный, невозможный в этих широтах и в это время года снегопад завалил гарнизон истребителей ПВО. Казалось, на аэродром навалилась огромная, сырая перина, из прорех в которой, сделанных антеннами РЛС и шпилями громоотводов, падает мокрый, тяжелый пух. Сначала люди, сгребая горы снега, удивлялись и весело шутили над странной прихотью погоды, но потом шутки кончились. Вся аэродромная техника была выведена из парков и работала круглосуточно; громоздкие, воняющие соляркой КрАЗ-ы-утконосы, роторные снегоочистители и бульдозеры вторые сутки не уходили в свои боксы, валившихся с ног солдат-водителей сменяли офицеры, здесь же дежурили топливозаправщики и авторемонтные мастерские. На летное поле вышел весь личный состав полка, ведь снегоуборочная техника не может работать на стоянках и в «карманах». Еду и горячий чай привозили прямо на аэродром. Люди и машины работали изо всех сил, но со снегопадом все-таки справиться не могли. Сначала прекратили расчистку стоянок, потом бросили убирать рулежные дорожки; о том, чтобы убирать жилую зону, заваленную полуметровым слоем снега, никто и не думал.
Когда из-за снежного месива стала непроходимой магистральная рулежка, аэродром все-таки пришлось закрыть, и это было плохо, потому что там, на высоте всего полутора-двух километров над тучами, было чистое, ярко-синее весеннее небо приграничья.
Истребительная авиация ПВО - всепогодная. Пилоты должны поднимать в небо свои перехватчики в любую погоду - в дождь и в снег, днем и ночью, выполнить боевую задачу и уйти на другой аэродром, если нельзя сесть на свой, или катапультироваться, если посадить машину некуда. Конечно, воздушное пространство охраняют и дивизионы зенитных ракет, но в сильный снегопад дальность обнаружения их РЛС падает почти в два раза...
К исходу вторых суток на аэродром прибыл командующий округом ПВО. Вместе со свитой он проехал сразу на летное поле и, осмотрев громадные сугробы, наваленные вдоль взлетки, и снежную кашу под ногами, приказал вызвать командира аэродромной роты.
Пока искали ротного, командующий, ни с кем не разговаривая и не меняя позы, стоял на бетонке, похожий на скверный памятник. Командир полка и офицеры штаба округа тоже молчали. Наконец, из снежной мути показался роторный снегоочиститель. Из кабины выпрыгнул офицер и побежал к генералу.
Как и его подчиненные, командир роты не спал вторые сутки, охрип от крика и курения натощак, небритый, пропахший потом и соляркой, с покрасневшим, обветренным лицом, в стоящей колом, замызганной техничке и сапогах, он был похож на нерадивого солдата.
- Товарищ командующий, командир аэродромной роты по вашему при...
И тут командующий заговорил. Человек грубый и невежественный, он был известен сквернословием и хамским, пренебрежительным отношением к подчиненным. В выражениях он никогда не стеснялся, не терпел малейших возражений и любил повторять, что ранение в голову, полученное во время войны, нисколько не мешает ему командовать округом.
Сейчас нет необходимости воспроизводить его слова.
Капитан, стоя по стойке «смирно» и глядя командующему прямо в лицо, молча ждал, пока прекратится поток брани и оскорблений,
- Ну, чего уставился? - недовольно спросил генерал, заметив наконец непривычное поведение подчиненного.
- Товарищ командующий, - сорванным голосом произнес капитан, - вы нанесли мне оскорбление, я вызываю вас на дуэль.
- Что-о-о?!!
- Я вызываю вас на дуэль! - холодно повторил капитан. Вы незаслуженно оскорбили меня, а другого способа защитить свою честь, у меня нет. Предлагаю стреляться на пистолетах.
На аэродром упала тишина. Снегопад заглушал гудение машин и скрежет лопат о бетон, поэтому было слышно, как снежинки с шуршанием падают на козырьки офицерских фуражек и, тая, стекают на лицо каплями теплой воды.
Капитан и генерал молча стояли, глядя друг другу в глаза.
Внезапно командующий круто повернулся и, не произнеся ни одного слова, пошел к своей «Волге». Захлопали дверцы и через несколько секунд капитан остался один. Устало ссутулившись, он повернулся и пошел вдоль взлетки. За ним, рыча дизелем, потихоньку ехал снегоочиститель.

А на следующее утро снегопад кончился. Над гарнизоном распахнулось пронзительно синее, весеннее небо, со срезов шиферных крыш свесились сосульки, а на проталинах над теплотрассой упоенно орали и дрались воробьи. Гарнизон выглядел прибранным, как квартира перед приходом гостей. Тропинки на свежем снегу были еще чистыми, снег хрустел под ногами и блестящей пылью осыпался с веток деревьев.
Командир аэродромной роты шел в штаб. Он знал, что его обязательно вызовут, поэтому заранее побрился и отгладил форму.
В кабинете кроме командира полка сидели замполит, особист и почему-то начмед.
- Ну, - хмуро сказал командир, - расскажи, что вчера было.
- Товарищ полковник, вчера командующий округом ПВО нанес мне оскорбление и я вызывал его на дуэль.
- Ты соображаешь, что...?! - взвился замполит.
- Другого способа защитить свою честь у меня не было, - твердо ответил капитан, глядя в лицо командира полка, - вы же промолчали.
- Послушайте, - вдруг вмешался начмед, - а вы вчера хорошо себя чувствовали? Все-таки усталость, ночь без сна...
- Нормально я себя чувствовал, - усмехнулся капитан. - И с головой у меня тоже все в порядке.
- Ладно, - поморщился командир, - идите пока. Мы подумаем, что с вами делать.
Капитан повернулся и пошел к двери.
- Минуту! - остановил его молчавший до сих пор особист. - Не выходя из штаба, напишите рапорт о вчерашнем происшествии. На имя командира. Копию - мне.

На этом история командира аэродромной роты, вызвавшего на дуэль командующего, собственно, и заканчивается. Что стало с этим капитаном, за давностью лет я сказать не могу. Офицер штаба округа, от которого я услышал эту историю, говорил, что ротный все-таки отлежал в госпитале, был признан вполне нормальным, вернулся дослуживать в свой полк, да так и уволился капитаном. Действительно, ведь в обато майорских должностей и так мало, а тут еще дуэль...
Интересно другое. Рассказывают, что после этого случая, командующий в общении с подчиненными стал гораздо сдержаннее и до самого увольнения из армии на тот аэродром истребителей ПВО больше не приезжал. Ни разу.

О джентльменской войне и дубине народного гнева
(из воспоминаний ветеранов госбезопасности)

Одну историю из жизни Комитета образца 70-х годов я уже рассказывал, вот еще одна...

Ну, как давно уже известно, противостояние ЦРУ и КГБ в течение долгого времени были обставлены рядом джентльменских соглашений, присущих, похоже, вообще всем подобным конторам. Во что это выливалось, можно почитать, например, в книге А.Константинова (того, который про бандитский Петербург придумал) "Байки служивых людей". А вот когда одна из сторон начинала вести себя уж очень нагло, происходило нечто, похожее на эту историю...

Москва, опять же середина 70-х. Комитетская наружка пасет какого-то там старшего помощника третьего референта второго секретаря американского посольства по вопросам коневодства и сбора грибов. Должность не важна, а важно то, что являлся это фрукт установленным сотрудником ЦРУ, посему глаз на нем держали круглые сутки, и не для порядку, а вполне обоснованно...

Янкес же, зная о слежке (поди не догадайся!), выработал почти безотказную, но чрезвычайно наглую тактику от этой самой наружки ухода. Просто до гениальности: выезжает из посольства, доезжает до Смоленки, сворачивает на Арбат (тогда, если кто не помнит, там была автомобильная улица), с него на Сивцев Вражек и - в подворотню.
===
Для незнакомых я тамошней географией поясню, что Сивцев Вражек и вообще переулочки, прилегающие к Арбату, - это такой лабиринт, который специально придумать просто невозможно. Улочки изгибаются под немыслимыми углами, дворы соединяются проходами без какой-либо системы, нмуерация домов совершенно запутанная... Я сам поплутал там пешочком не один раз, иной раз до получаса искал выход из какого-нибудь двора, причем у местных спрашивать бесполезно! у них, у каждого, своя дырка в заборе, которую саму еще надо отыскать! Но это все так - лирическое отступление...
===
Так вот, супостат этот присмотрел себе пару подворотен, прямо на машине ныряет в одну из них - и все, через минуту в этом месте можно устраивать облаву с вертолетом - нет человека и все тут! Потом, конечно, находят его, болезного, но это уже через час, а то и больше, и совсем в другом районе... А надо сказать, что за упущенного объекта наружку драли и сейчас дерут нещадно, а за такого (злостно, нагло и систематически УХОДЯЩЕГО) дерут особенно, потому что
А) раз сознательно уходил, значит, было для чего (а в Москве за час беспризорный ЦРУшник мог натворить многого)
и
Б) какая ж вы, к хренам, наружка, если от вас люди так запросто уходят?!

Терпели ребята из наружки, терпели, кряхтели под начальственными люлями, смотрели бессильно на нагло уходящего из-под носа буржуя... Как вдруг в один прекрасный день терпение оперов лопнуло, и дубина народного гнева наконец опустилась...

Произошло нечто, напоминающее проделки инопланетян в Бермудском треугольнике: американец под вечер, как стемнело, свернул в один из своих дворов, дал по газам... и очнулся на следующий день в больнице, с сотрясением мозга и парой переломов. Спрашиваете, как такое возможно? Отвечаем. Накануне ночью комитетские оперативники, измордованные начальством и оплеванные американской разведкой, вкопали на выезде из ведущей во двор арки 50-литровый газовый баллон на манер надолбы, чтобы он на полметра из асфальта торчал, а со стороны улицы повесили знак "кирпич". И подлый шпиён всей своей прекрасной и приемистой машиной на этот баллон торжественно наделся...

Потом, конечно, был вой американской стороны, но формально придраться было не к чему: кирпич висит? висит. Вот ГАИ и ограничила движение через двор, а то ездиют тут всякие. Что же ваш сотрудник, знака не видел, что ли? И чего его вообще туда понесло, в Москве такие проспекты широкие-гладкие-красивые... И в глазах наших полковников-генералов-мидовцев ясно светилось легкое злорадство... Мораль: война войной (особенно холодная), а глумиться над противником не стОит. Никогда не знаешь, чем тебе это отзовется...

"Стрельба с газАми" или "весь Крым в прицеле"

Очень давно мне рассказывали, как старшина в вечерних сумерках показывавший "молодым" воинам, как работает механизм наведения "Стрелы" по огоньку спички, зачем-то ее уронил, и она сдуру самопроизвольно стартовала. И как начальник службы вооружения БАО, куривший поодаль, носился с воплями по кочкам и колдобинам от ракеты, захватившей огонек его сигареты и прыгавшей за ним по этим самым буеракам. Первым вопросом старшины после того, как он отпоил офицера, был:
- Ну почему ж Вы сигарету не бросили, как я кричал?..
Первым вопросом офицера, пришедшего, наконец, в себя был:
- Ну почему же она не взлетала, как я кричал?..
Ну да это к слову, может и байка это: не видел, не знаю, за что купил - за то и продаю. Зато картина более чем полутора десятков лет назад как сейчас стоит перед глазами...
Ракетный катер заходит в бухту Балаклавы со всей осторожностью, тщательно и с опаской огибая все камни у входных ворот, следуя самой середине фарватера. И ведь ему есть почему так себя вести: с одного из стартовых стволов ракета выходить на учебные стрельбы отказалась. Причем не то чтобы совсем отказалась... так, покочевряжилась слегка... но вот люки у шахты заело намертво. Посылать закрывать их "вручную" кэп никого не стал, ибо невышедшая ракета - это плохо, но вот недостача в экипаже хотя бы пальца одного матроса - уже ЧП. Проще было положиться на самое авторитетное мнение - мнение штаба.
Там думали над всеми возможными на флоте проблемами достаточно долго, чтобы на этот раз быстро решить, что поскольку ракеты, торпеды и прочие изделия на учебных стрельбах всегда вылавливает катер-"торпедолов", то и с этой проблемой легко справится он же. После чего и послали встретить "ракетный", и если что случится по дороге на судоремонтный завод - "помочь, как обычно". Тем более что капитан торпедолова - мичман, старый моряк, настоящий морской волк... в отличие от командира ракетного катера - молодого еще (всего три года как выпущенного из военно-морского училища) старшего лейтенанта.
Торпедолов идет рядом-сзади с ракетным, раскачиваясь на его "усах", как настоящий друг, учитель и боевой товарищ, пусть даже и побывавший в битве не с патрулем из комендатуры, а всего лишь как, положено - с батареей бутылок. И аккуратно всех их одолевший в неравной битве. И потому на все и вся смотрящий философски. Даже слишком. Даже при отдаче приказов, дублируемых по радио и громкой связи.
- Право сорок пять! - издалека, от самого входа в бухту, доносится флегматичный голос торпедолова.
- Есть право сорок пять! - фальшиво-бодрый ответ-дубляж ракетного заглушают разнообразные звуки: скрежет из судоремонтного, визг пневматических скребков на стоянке подлодок, грохот добывающего щебень карьера на склоне бухты, удары о стенку буксира, ставящего новенький плавучий причал у пограничников и добрые многоэтажные матюги разнообразных мичманов.
- Скорость пять! - флегматичный голос торпедолова напоминает песнь медленно текущей реке пива.
- Есть скорость пять!... - голос ракетного наводит на мысль, что он уже устал от напряжения и ответственности, и потому выполняет все команды на автомате, старательно опережая те команды, которые ему выдает "старший товарищ".
- Лево тридцать!
- Есть лево тридцать!...
- Все, полный... - голос торпедолова заглушен очередным "буххх!" со стороны причала погранцов.
- Есть полный вперед! - ракетный катер добросовестно прыгает вперед. По крайней мере именно так выглядит рычание дизелей, появление у его носа высоких усов, проседание кормы и рывок на несколько метров вперед.
- Какой вперед?... Какой полный вперед?!... Полный стоп! СТОП!! Полный назад!!! - теперь уже голос торпедолова перекрывает большинство шумов в бухте. Включая даже мичманов в бухте.
- Есть полный назад! - ракетный резко встает на месте, а корма просаживается в воду еще сильнее... и в этот момент "что-то" исторгает хлопок, рев, пульсирующий гул и почти сразу пронзает воздух с характерным языком пламени. Несколько секунд в бухте не слышно никого и ничего, а также никого и ничего и не видно. Не потому, что все заволокло дымом: нет, дымный след за упрямицей не так уж и плотен, и в безветрии висит почти неподвижно - просто все глаза провожают летящую ракету. На севере, прямо на выходе из бухты, скалы расступаются - и открывается проход в середину Крыма. В глазах всех непосвященных один, но зато большой, длинный и толстый вопрос: гриб будет большой или не очень или в какую сторону надо падать головой или сразу за борт - вода из бухты ведь не сразу испарится, да?..
Тишину над бухтой нарушает флегматичный - снова флегматичный - голос торпедолова из громкоговорящей связи:
- Болванка?..
- Д-д-да!..
- Угу... Нет уж - на сей раз сам пойдешь подымать свою дуру оттуда, куда она шмякнется!

Жупел

Марик безнадёжно скользил. Медленно, но неумолимо. Что самое стрёмное - головой вниз. Растопырившись, и напоминая жуткую звезду, ефрейтор Зелинский со скоростью один сантиметр за вздох неотвратимо продвигался к краю оцинкованной крыши сенника. Его ждал полёт - пять метров лицом в утоптанный хоздвор. Внизу, задрав головы, молча стоял десяток свиней. В их глазах читалось любопытство.
Все части нескладного тела были задействованы в борьбе с гравитацией. Железо было пришито внахлёст, что не позволяло зацепиться хоть за какой-нибудь рельеф. Шляпки гвоздей на лаге были вбиты заподлицо и надежд не сулили.
Собственно говоря, на крышу его загнал Арбеков. Вчерашним ветром подняло один лист, загнуло, но не оторвало. Ночной ливень вымочил изрядно сена, заготовленного на зиму для лошадей. Насыпав в карман горсть гвоздей 'сороковки' и засунув молоток ручкой в голенище, Марик попросил подогнать Шишигу, поставил коротковатую лестницу в кузов и по солнечной стороне крыши без особого труда взбежал до самого её конька. Машина газанула и уехала на вертолётку ждать борт с дозором. Была весна, на солнечной стороне пригревало, и Зелинский не без оснований планировал по окончанию работы позагорать с полчасика и приготовил себе для чтива еженедельник 'Собеседник', который он засунул в противоположный молотку сапог. Пока прилетит наряд, пока Шишига приедет снимать...
Но, с самого начала всё пошло наперекосяк. Оторванный лист находился на теневой стороне крыши, и по неведомым Марику законам там было скользко. Согнувшись ровно пополам, и находясь своими пограничными яйцами ровно на коньке, Зелинский начал прибивать лист 'от себя' вниз. Всё по тем же законам, продвигаясь всё ниже, он понял, что миссия выполнена, а обратного пути нет. Выпустил из руки молоток и проводил его взглядом. Молоток упал в мягкое и раздался визг. Попал в свинью. Этот факт и вывел 'кровельщика' из равновесия в прямом и переносном смысле. Дёрнулся, и сапоги перестали быть средством удерживания за конёк. Слишком тупой угол. Но достаточный, чтоб началось движение вниз. Навстречу обиженной свинине. Навстречу кошмару. Навстречу полёту. И в лучшем случае госпитальной койке.
Марик крикнул. Но в полную силу не получилось. Но продвинулся сразу сантиметров на двадцать. Прижавшись гладко выбритой щекой к железу, Марик смотрел на свои руки. Ладони с растопыренными пальцами начали потеть. Что было крайне нежелательно. И продолжалось движение. Иногда, казалось, что всё, затормозил, остановился. Но попытка приподнять голову стимулировала очередные десять сантиметров скольжения. До края оставалось метра два. Столько же было и от подошвы до конька. Дело пахло керосином. До 10:00, в принципе, никто мимо пройти не мог. Половина спит, половина на службе. Вышка осталась с 'той' стороны. Часовой находился вне поля зрения. Марик открыл рот, но кричать раздумал. Высунул язык, потрогал безвкусную поверхность крыши. Скольжение от этого не замедлилось. Совсем незаметно, но был слышен хруст-скрежет пряжки. Железо по железу, трения явно не добавляет. Подняв верхнюю губу, и вдруг неожиданно став похожим на Макаревича, Марик зажмурившись упёрся зубами. Не помогло. Надо было либо напрягаться и упираться, либо думать. Одновременно не получалось. Мысли не были лихорадочными, на удивление. Потому что их не было. Значит оставалось напрягаться и вжиматься. Вдруг упала капелька пота и Зелинский, скосив очи, воочию оценил свою скорость. Капелька, почти не оставляя следа, двигалась вниз. Тут, вдруг нарастая, послышался гул. 'Господи, я больше никогда не буду дрочить!' Это был вертолёт.

Я сидел в дежурке, функционируя заодно и за связиста, который в данный момент времени молился на крыше сенника, правда, до поры до времени я об этом и не подозревал. Моему раздражению не было предела, поскольку пропал свежеспижженный из канцелярии 'Собеседник'. Тут вдруг хрюкнула УКВ-шка, и сказала:
- Вандом, ответьте Тормозу 22, прием.
- На связи Вандом, как слышите, приём.
- На четвёрочку тебя принимаю, на четвёрочку, проходим тринадцатый кордон, через пять минут будем, шашку бросите? Приём.
- Нет дыма, дыма нет, да и ветра нет, как понял, приём.
- Понял тебя, садимся без дыма, вечно у вас на Тополёвке всё через жопу, роджер.
'Сам ты козёл' - сказал я вслух, но тангенту на гарнитуре, разумеется, не нажал.
Тут запищала АТС-ка, шестая кнопка подсказывала, что это 'колун' с вышки.
- Алё бля!
- Воздух визуально 2403 120 градусов с фронта геликоптёр везёт Арбекова с дозором.
- Махмуд, заткнись, мне уже доложили.
- А я хрен его знает, кто там у тебя в дежурке над душой стоит, вот и отзваниваюсь как положено.
Махмуд обиженно отключился.
Над головой загрохотал воздух и задрожали стёкла. Замполитовский кот Чмырь прижал уши, и, как обычно, попытался выпрыгнуть в окно. И, как обычно, ударившись своей безумной башкой об стекло, он ошеломлённо упал на пол и как крыса шмыгнул в коридор.
Опять заговорила радиостанция.
- Вандом, это у вас на крыше сарая что за жупел распятый лежит? Приём.
- Не понял повтори, приём.
- Спрашиваю, что за жупел на крыше вашего сарая? Приём.
- Чего?
- Ничего, сели уже, прощай тополя, бля!
- До связи, тормоза!

Я выскочил и пошёл открывать ворота для машины, ради приличия придерживая болтающийся в районе гениталий ремень со штык-ножом. Вертушка, едва коснувшись земли, выплюнула из себя три фигуры, и, приподняв хвост, как-то хищно, с разворотом, ушла.
- Жупел, жупел, что за жупел? - бормотал я и поднял глаза на сенник.
- Ух ты, ёб твою мать!
- Держись, урод! Как ты туда попал? Я щас!
Я начал метаться, понимая, что надо срочно что-то предпринимать.

Марик держался уже из последних сил. Он благополучно доехал до самого края и уцепился в край согнув ладони, удерживаясь буквально силой пальцев. Руки в локтях уже дрожали, подбородок упёрся с такой силой, что обнажились зубы нижней челюсти, чуть тронутые чайного цвета налётом. Я бегал внизу туда-сюда, разгоняя свиней, которые плотоядно посматривали вверх.
- Марик, а ты мне фотобумаги дашь?
- Дам, - прохрипел Зелинский.
- А фиксаж?
- Дам!
- А...
- Аллюр, умоляю, сделай что-нибудь, я сейчас ёбнусь, вся фотолаборатория будет твоя!
- Ладно, держись!

Я заскочил в сенник, сооружение на восьми пятиметровых столбах с крышей и стенами, сделанными из сетки. К счастью, квадратные прессы сена с той стороны подходили под самую крышу. Закарабкался на них, и прикинув куда-чего, со всей дури ткнул штыком между досок в железо. Пробил с первого раза, до самой рукояти.
- Держись!
С силой налёг и почуял, что за лезвие он ухватился. Потом показались ноги и прочие части, и Марик, словно обезьяна, довольно ловко, вися на ноже, нашёл мало-мальскую опору и спустился по сетке на землю. Из сапога торчал пропавший 'Собеседник'.
-Сволочь ты, Зелинский!
Марик отстранённо моргал, прижавшись спиной к столбу, и блаженно улыбался.
- Хрюшки мои дорогие, обидел я вас, да? Простите пожалуйста, я нечаянно. Свиньи стояли полукругом и удивлённо прислушивались.
- Ладно, ты тут пока пообщайся со своими девочками, а я пошёл Арбекова встречать, ещё один идиот спустился с небес на мою голову.

P.S. Фотобумагу ведь так и зажал, гад. Интересно, выполнил ли он обещание данное Всевышнему?