Сантехник.
Продолжение, начало в выпуске 471.

Канава.

- Татарин! Возьми трех бойцов. Около кочегарки нужно выкопать траншею. Вот размеры. Потом придут бойцы, вварят трубу, закопаете и бегом домой. Ребят возьми из тех, кто похилее, пусть работают!
Козырнул в ответ и побежал. Отобрал людей, и, саркастически хмыкнув, добавил к выбранным двоим Худайбердыева.
Траншея получилась большой и глубокой. Стало жарко. Разделись по пояс, аккуратно уложив гимнастерки, ремни и пилотки на край ямы. Передо мной, еле шевеля худыми лопатками, ковырял глинистую землю ломом Худайбердыев. Я беззлобно шлёпнул его ладонью по спине:
- Ты острием бей в землю, боец, что ты ее ковыряешь...
Мгновенно развернувшись, он с размаху всадил острие лома мне в ногу.
- Еееееееееееееееее... Ты что, паскуда делаешь?!! - взревел я от боли и, перехватив черенок лопаты, замахнулся.
Сквозь боль и туман от слез в глазах я увидел несуразнее, вжавшееся в глинистую стенку тело и преданные, полные скорби и слез большие карие глаза:
- Товарища сэржанта...
Мне стало не по себе от выражения этих глаз.
- Что, идиот? - прошипел я, приседая на дно траншеи, приноравливаясь стянуть сапог.
- Ваш приказаний выполнил!
- Господи! - затосковал я душой, - Придурок, тащи сапог, посмотрю, что от ноги осталось...
Он прислонил тяжелый лом к стенке присел на корточки...
- Ты что! - взревел я вновь, - Куда за носок тянешь? Хватай за каблук и тяни.
Он дернул. От боли свой крик я слышал как сквозь вату. Последнее, что я увидел, был падающий на меня лом.
- Товарища сэржанта спит..., - услышал я, когда ноющая боль в ступне вернула мне сознание и ощущения.
Попробовав сесть, я сразу же пожалел об этом.
- Мммммммм..., - схватившись за шишку на лбу, попытался преодолеть туман и взрыв боли в голове.
Сержант роты обслуги с интересом посмотрел на меня.
- Что это с тобой? - участливо?гадко поинтересовался он.
- Производственная травма, - сердито пробурчал я. - Давай, Миша, вваривай трубу, мне в санчасть надо. Этот сын нерусского народа ногу мне разбил.
Мы оба посмотрели на опухшую, синюю ступню.
- Чем это он тебя? - всё так же участливо спросил меня Мишка.
- Ломом! - просипел я, прикладывая медную бляху к шишке, наощупь занимавшую половину лба.
- Ты его удави, а то он тебя до смерти убьет когда-нибудь, - вдруг предложил Мишка, вспомнив историю со спортгородком. - И закопай тут, а потом в розыск подадим, скажем, что сбежал, дезертировал.
- Товарища сэржанта..., - глаза Худайбердыева наполнились слезами.
Мне опять стало стыдно, и кровь прилила к голове.
- Вари ты трубу эту хренову! Не могу я больше, Миша, мне в санчасть надо.
Через час, бодро работая худыми руками и мелькая выступающими лопатками, троица стала забрасывать траншею. Я сидел в теньке и, потягивая холодный чай из чайника, пришел к мнению, что, в принципе, все не так уж плохо. Полежу пару недель в санчасти, отосплюсь, щеки наем... От приятного оторвал голос:
- Товарища сэржанта, я закопать.
Уже более весело я добродушно рыкнул:
- Все, бойцы, одеваться и в казарму.
- Товарища сэржанта, мы мой рубашка закопали...
Я взорвался:
- Как закопали? Ты знаешь, что со мной старшина за нее сделает? Ты знаешь, что он меня за нее через задний проход, моим же сапогом надует?
Ответом были опять глаза, карие, мягкие, молящие, преданные и влюбленные.
Я обреченно махнул рукой:
- Раскапывайте! - И осторожно сел обратно.
Неподалёку слышалась песня бойцов, идущих на ужин.

Продолжение следует.

Спаситель Башни

«Боже, когда же она заткнется???» - раздражено думал Гюстав д’Аржиньи, владелец десятка небольших магазинов, бывший мещанин, а теперь, после женитьбы на бедной, как церковная мышь, но с гонором королевы Кастилии графине д’Аржиньи, сам в результате ставший графом, ныне депутат муниципалитета Парижа, завязывая галстук. Мадам д’Аржиньи высокомерно обращаясь к этому мужлану (ах, если бы не его деньги..) повторяла в двадцатый раз - «величайшие умы Франции - Золя, Бальзак, Мопассан требуют убрать это железное чудовище инженера Эйфеля, мы, как цвет духовной.. и т.д. ..». Скрипнув зубами, депутат повторил в двадцатый же раз елейным голосом:
- .. ну дорогая, не волнуйтесь, прошу Вас, все собрание против этой башни, да и по договору с мсье Эйфелем он обязан разобрать это уродство в этом, 1909 году, успокойтесь..

В эти же самые минуты майор Жак Феррье, пионер радиодела во Франции вытаскивал из шкафа редко доставаемый парадный мундир, и рассматривал его, не побила ли где-нибудь вездесущая моль.

Мэр Парижа, развалясь в кресле и пожевывая трубку с вырезанным на вересковой чашке лицом старого пирата прогудел басом
- ну, и последний вопрос сегодняшнего заседания - о сроках демонтажа башни Всемирной выставки инженера Эйфеля..
Маленький, чрезвычайно похожий на крысу секретарь вдруг заерзал на месте, мэр вопросительно посмотрел на него.
- Господин мэр, по этому вопросу просит слово майор Феррье.
Депутаты недоуменно переглянулись - кто это?

Майор при полном параде, но с невероятно тусклыми, нечищеными давным-давно галунами вышел к небольшой стойке. «Черт побери, как же говорил сержант Папен, как он это говорил..» Майор нервно налил стакан воды, взял его в руку -
- Уважаемые господа - и немедленно выпил.
Далее последовала пятиминутная речь майора, состоявшая в основном из отборного французского мата начала ХХ века, смысл которой сводился к следующему - башня инженера Эйфеля представляет собой великолепную радиоантенну, и муниципалитет будет сборищем пассивных гомосексуалистов, если лишит армию такого устройства.

По окончании в зале наступила мертвая тишина, внезапно прервавшаяся резким громким стуком выпавшей изо рта мэра трубки с пиратом на чашке. Глаза у пирата были вытаращены не меньше, чем у хозяина трубки, но спустя мгновение его пасть с выбитыми зубами медленно растянулась в одобрительном оскале. Майор, круто повернувшись почти строевым шагом вышел за дверь.

Гюстав д’Аржиньи, вошел в родовой особняк на бульваре Ваграм и столкнулся лицом к лицу с графиней, ожидавшей его со старинным, украшенным хрусталем венецианским подсвечником в руках (графиня до сих пор не признавала электричество у себя в доме. В МОЁМ доме, черт побери!!!).
- Гюстав, завтра у меня в салоне соберутся достойнейшие люди, цвет парижского общества, я хочу им объявить дату сноса башни - когда?
Депутат посмотрел на нее совершенно необыкновенным, грозно сверкнувшим взглядом и произнес фразу на малопонятном для графини, и совершенно диком, недопустимом французском, смысл которой сводился к следующему - «всякая, занимающаяся любительской проституцией гражданская сволочь может отправляться в анальное отверстие, занимать там сидячие места, и не открывать рот, когда речь идет об интересах армии!» Затем он резко повернулся, и шарахнув дверью скрылся в своей спальне. Окаменело-возмущенное выражение на лице графини постепенно сменилось задумчивым, она подошла к буфету, поставила тоненько звякнувший подсвечник, и достав пару бокалов плеснула на самое дно немного коньяка, развязала пару тесемок на пеньюаре и, взяв бокалы осторожно постучала в дверь спальни графа.

В 1918 году, когда с помощью башни было принято сообщение о капитуляции Германии, и Феррье, к тому уже времени полковника, просили повторить ту речь 1909 года, он, немало смущаясь отнекивался, и отвечал, что все уже забыл, да и повторить сержанта Папена невозможно - уникум.

ABORT!
(окончание)
Я сидел на своем посту, тупо глядя в зеленый экран. Чисто. Ни одной 'палки' работающей УКВ частоты. Принайтованное кресло подо мной слегка съехало влево - корабль ложился на новый курс, чтобы обогнуть 'угол' - мыс Аргуэлло.
И тут эфир взорвался! Один за другим посыпались доклады:
- По пеленгу 160 работает РЛС AN/APS - 125!
- Тот же пеленг! Захрюкал ATDS! - доложили соседи. И это значило только одно - в районе летает палубный самолет ДРЛО 'Хокай', автоматически передающий данные воздушной и надводной обстановки на свой авианосец, который тоже тут и отвечает своей 'птичке'.
Краткий анализ - и картина почти ясна: на полигоне под управлением нашего 'любимого' диспетчера полигона 'Плид Контрол' пасется 'Серый Орел', гоняющий 'Золотого Ястреба' с тремя 'Самозванцами'. Бред? Поясню - авианосец 'Рэнджер' запустил самолет ДРЛО Е - 2С и звено штурмовиков А - 6Е 'Интрудер'. Зачем? Чтобы 'подтянуть' пилотов - резервистов из 30 авиакрыла. Тех, для кого полеты на штурмовиках - не профессия, а хобби в свободное от бизнеса время. С какой задачей? А вот это предстоит выяснить.
Но погода перестала шептать - на траверзе мыса Консепшн нос 'Чарли' врезался в кисель. Именно кисель, а не туман, с видимостью в один кабельтов. Срочно включенная корабельная РЛС показала, что по курсу 'Чарли' в 5 милях лежит в дрейфе малоразмерная цель. Слегка отвернув вправо, корабль продолжил движение полным вперед. И тут грянул гром!
Авианосец 'Рэнджер' получил 'зеленый свет' от диспетчера полигона на проведение операции, цель которой все еще была загадкой для нас. Самолет ДРЛО вызвал на связь штурмовики и начал давать распоряжения:
- 503й, вы в 60 милях по пеленгу 220 от цели.
- 507й в 58 милях по пеленгу 180 от цели.
- 501 в 67 милях по пеленгу 140. Всем 'зеленый свет' на нанесение удара!
Я быстро прикинул на планшете примерное направление движения штурмовиков и руки мои слегка вспотели; палец потянулся к кнопке, чтобы доложить на ходовой, как вдруг услышал:
- 'Золотой ястреб', говорит 507й. Цель захвачена. Сброс оружия через 5 секунд. 5.. 4.. 3.. 2.. 1.. 'Бульдог Альфа' в полете!
- Говорит 503. 5.. 4.. 3.. 2.. 1.. 'Бульдог Браво' запущен!
- 501й 'Ястребу'. Захват цели по пеленгу 310 в 37 милях от меня. Пуск 'Бульдог Чарли' через 5 секунд. 5.. 4.. 3…
Но он не договорил, не досчитал…Его перебил оператор самолета ДРЛО, который заорал нечеловеческим голосом:
- Отменить пуск! Отменить пуск! Отменить пуск! Это не ваша цель! Это - советский военный корабль! Ваша мишень по пеленгу 320 в 42 милях… Всем дробь! Полигон закрыт для стрельб!
Теперь у меня вспотели не только руки, но и спина - 'бульдогами' в ВМС США принято называть противокорабельную ракету 'Гарпун'. Третий пуск был отложен, но куда летят две первые ракеты? Где гарантия, что через четыре минуты 'Чарли' не будет иметь в своем борту два 'вентиляционных отверстия' диаметром в пять метров каждое .
- Ходовой! Американские самолеты произвели пуски двух ПКР 'Гарпун'. Не исключен ложный захват цели.
- В смысле? - тревожно ответил старпом.
- Возможно, они идут на нас по пеленгам 180 и 220…
В ответ корабль начал резко доворачивать вправо, чтобы лечь на встречный курс 200 градусов и зазвенел учебной тревогой. И это все, что мы могли сделать. Оставалось только ждать… 4.. 3.. 2.. 1..минута.. И!
- 'Серый орел', первая ракета поразила цель. Вторая упала в воду в середине маршрута. - звонко доложил оператор 'Хокая' авианосцу.
'Встречный поезд' промчался мимо. Парень, не знаю, как тебя зовут, но спустя годы хочу сказать спасибо! Thank you, guy. You saved our asses! Не знаю, что случилось со вторым 'Гарпуном', но подозреваю, что у нее, летящей нам в борт, был активирован самоликвидатор.
Получив успокоительный доклад, наш командир помассировал сердце, получившее уже не первый микроинфаркт, закурил любимый 'Беломор' и заложил крутую циркуляцию влево. 'Чарли', не сбрасывая ход, помчался к ранее обнаруженной дрейфующей цели, в которую попала первая ракета. Прокопыч был настроен очень решительно!
Теперь настало время массировать сердце американским начальникам.
- Рэнджер, - открытым текстом закричал диспетчер полигона, - 'Бульдог' пробил радиоотражающую сетку корабля - мишени и упал в воду в 1000 ярдах севернее. Он все еще наплаву, и к нему направляется советский корабль! Приказываю поднять штурмовики и нанести бомбовый удар по плавающей ракете!
Когда до объекта нашего интереса оставалось всего две мили, мы услышали серию приглушенных сильным туманом взрывов. Американские летчики, наведенные самолетом ДРЛО, работали эффективно. А спустя десять минут мы увидели и сам корабль - мишень - пятнадцатиметровый десантный катер с натянутой стальной сеткой. В сетке зияла огромная дыра…
А через два года, в ноябре 1988, 'удача' наконец повернулась лицом к американским летчикам. Штурмовик с авианосца 'Констеллейшн', участвующего в учении 'Римпак' у Гавайских островов, запустил ракету 'Гарпун' без боезаряда. Она была нацелена на дрейфующий корабль - мишень, но почему - то решила попасть в мирный индийский сухогруз, двигающийся в Гонолулу. Погиб радист судна, в рубку которого влетела эта дура.
И никто не успел крикнуть 'Abort!' (Отменить пуск!). Судьба…

На сопках Маньчжурии.

Во времена холодной войны и ракетно-ядерного противостояния СССР-США обе стороны, как известно, бдительно следили друг за другом со спутников и другими средствами. А сколько там у вероятного супостата ракет, боеголовок, пусковых установок? И каких типов они? И надо сказать, следить друг за другом получалось. Более того, корректно предупреждали друг друга о предстоящих запусках: дескать, спокойно, пацаны, это ещё не война. Мы только запустим в безлюдный район Тихого океана парочку SS-18, чисто заради испытаний. Все вежливо кланялись друг другу, введя в боеголовки ракет координаты пусковых установок противной стороны. Дескать, если Родина прикажет - мы первыми лупанём по ихним ПУ, и останутся они без оружия ответного удара. Ну, есть ещё у супостата подводные ракетоносцы, стратегические бомберы, но если не углубляться, то картина противостояния выглядела именно так.
Но вот появился третий игрок - Китай, и сразу спутал все карты.
Известно, что ядерного оружия и ракет у него немного и летают ракеты недалеко (впрочем, до СССР всяко достанут - граница рядом.)
Но сколько у наших узкоглазых братьев этого оружия, и главное - где пусковые установки ракет - ничего неизвестно. Знали лишь, что на вооружение были приняты ракеты типа "Донфэн" - "Ветер с Востока". Как иллюстрация изречения Мао Цзэ Дуна о том, что "Ветер с Востока одолевает ветер с Запада". Вот эти самые "Донфэн" и должны были стать тем самым одолевающим Запад и СССР губительным ветром.
И дали команду "кому надо" - сыскать эти самые проклятые шахты с ПУ ракет "Донфэн". И навести на них наши (советские) донфэны. Мы им покажем кузькину мать! А то получается, они будут лупить по нашим ПУ, а мы по безлюдным горам Тибета и по пустыням Каракорума.
Всё, что связано с ОМП, в Китае покрыто глубоким мраком беспросветной тайны. Но с наших спутников разглядели что-то такое... Правильной квадратной формы холмы, явно искусственные. И к ним подходят железнодорожные ветки. И много-много рядов колючих заборов вокруг с вышками. Все попытки советских дипломатов, учёных и корреспондентов проникнуть в те районы в туристских целях, в целях культурного обмена, для изучения китайской флоры-фауны и для съёмок прекрасных китайских пейзажей оказались безуспешными.
И порешили наверху - считать эти холмы насыпанными вокруг пусковых установок тех самых треклятых "Дон фэн". Такие, значит, сопки Маньчжурии. Непонятно, только, зачем было насыпать вокруг ракет холмы, если проще вырыть шахту и разместить ракеты там. Так ведь Восток - дело тонкое. И навели на эти холмы наши РСД с разных площадок в неприметных посёлках вдоль Сибирской магистрали: Оловянный, Дровянная, Свободный. И потом, надо же вообще куда-то навести ракеты, раз уж обозначилось противостояние с бывшими братьями по соцлагерю.
Неизвестно, как обстояли дела в этом вопросе у американцев, но есть подозрение, что также.
И уже в конце 90-х годов, когда для иностранцев в Китае стало немножко свободней, один советский дипломат (Андрей Девятов), почему-то числящийся за ГРУ, смог проехать на машине к такой "маньчжурской сопке". Это оказалось хранилище государственного стратегического запаса риса. Ну, ещё великий кормчий завещал ведь: "глубже рыть окопы, запасть зерно".
Так разрешилась эта загадка. Но вопрос - где же шахты китайских стратегических ракет, открыт до сих пор.

НЕПОБЕДИМЫЙ

Майор Богоявленский получил очередную медаль. Ничего особенного, как у всех, награда ни за что, "За безупречную службу" 2-ой степени, по-простому - "За тупость". Третья степень, "За глупость" у него уже была, а первую, "За песок", при удачном раскладе еще предстояло получить. Ирония этого награждения состояла в том, что "безупречной" службу Богоявленского назвать было никак нельзя. Геноссе был ярчайшим представителем той части советского офицерства, о которой в характеристиках пишут: "Уставы ВС СССР знает, но не всегда ими правильно руководствуется". Проще говоря, был он пьяницей и бабником. Лист учета его взысканий представлял собой шедевр военно-канцелярской мысли. Графа "За что наложено" поражала исключительным разнообразием содержания. Особенно выделялся "Строгий выговор за организацию пьянки среди старших офицеров"; за унылой формулировкой "Выговор за нарушение формы одежды" скрывался совершенно феерический случай. Капитану Богоявленскому срочно понадобились деньги, и он, как всегда, решил взять их со сберкнижки. Сберкнижкой у него назывался балкон, заполненный до перил пустыми бутылками. Набив две авоськи "пушниной", он прикинул, что должно хватить, и отправился в приемный пункт в форме, где и был схвачен "баранами". Что делал комендантский патруль в пункте приема стеклопосуды, осталось загадкой.
Несмотря на губительные для строителя коммунизма привычки, Богоявленский был грамотным инженером и артистично читал лекции. Правда, случались и плохие дни, когда его организм томился после вчерашнего и напрочь отказывался стоять у доски. Тогда дневальный приносил в аудиторию стул, и Гена читал лекцию, сидя перед амфитеатром, иногда, как смертельно раненый боец, подползая к доске, чтобы начертить очередную формулу.
Но вот, случилось маленькое чудо. Военно-воздушная фея взмахнула Наставлением по службе штабов, и капитан Богоявленский превратился в майора. У старших офицеров учет взысканий, как известно, начинают вести заново, и Гена, внезапно оказавшись безгрешным, как новорожденная овечка, обрел медаль.
Медаль, несомненно, следовало обмыть. Проблема, однако, состояла в том, что наш тогдашний шеф готовился к перебазированию в высокие штабы, и, опасаясь малейшего залета подчиненных и крушения собственной карьеры, употребление на кафедре запретил начисто.
Пришлось пить на улице.
В "гражданке" на службу тогда ходить было нельзя, поэтому награжденный и все примкнувшие были в форме. Зашли за трансформаторную будку, кое-как разгребли и утоптали снег, сделав из него бруствер для бутылок и стаканов. Хлеб был заранее нарезан, но на морозе его прихватило, и он хрустел, как суворовские сухари. Томат, в котором плавали обезглавленные бычки, тоже замерз, и каждую рыбку приходилось выламывать из банки стынущими пальцами.
Выпили по первой.
Первая пошла хорошо. Закусили бычками. Потоптались, хрустя снегом, покурили.
Выпили по второй.
Вторая прошла вообще "на ура". Стало веселее. Кто-то поинтересовался, "А ваще, сколько взяли?" Мероприятие явно шло в гору. Стали разливать по третьей.
- Мужики, - вдруг сказал Гена, обведя присутствующих затуманенным слезой взглядом, - а ведь мы непобедимы! Не, ну правда, ну сами подумайте, ну где еще, в какой армии старшие офицеры, зимой, по яйца в снегу будут за трансформаторной будкой пить водку?!
Осознав свою пассионарность, мы гордо прикончили третью и незаметно перешли к четвертой. На морозе никто не пьянел. Напротив, всем было тепло и весело, каждый ощущал свое неоспоримое превосходство над вероятным противником, как моральное, так и физическое.
Стемнело. Пугая прохожих, мы выбрались из-за будки, кое-как отряхнулись и двинулись к метро. Добравшись до станции, я понял, что последняя была все-таки лишней. В теплом метро нашу страшненькую компанию мгновенно развезло, причем хуже всего пришлось Гене, который на правах "орденоносца" пил больше всех, а закусывал, наоборот, меньше. От выпадения из реальности его спасал только железный организм, закаленный упорными и длительными тренировками. Подавляя противное головокружение, я вошел в вестибюль и тут же на время ослеп из-за запотевших очков. Как всегда, переложить носовой платок из кителя в шинель я забыл. Пришлось зажимать "дипломат" между ногами, расстегивать шинель и вообще чесать правой пяткой левое ухо. Между тем, в вестибюле определенно что-то происходило, слышались невнятные крики и какое-то странное хлюпанье и царапанье. После того, как очки были, наконец, протерты, я все понял.
Коллеги пытались затащить Гену на эскалатор, но не тут-то было! Природа все-таки взяла свое, и его душа потребовала подвига. Его внимание привлекла уборщица, которая щеткой толкала снежную кашу к канализационной решетке.
- Мать! - завопил Гена, - я вот так же! В училище! Четыре года! Дай мне! Хочу вернуться... Ощщу-тить!
Он схватил щетку и с пьяным усердием погнал грязный, мокрый снег вдоль перехода. Из-под щетки летели брызги, пассажиры, посмеиваясь, уступали дорогу.
- Бля, везет вам, летчикам, завистливо сказал кто-то у меня за спиной. - Вот, к примеру, нажретесь вы, так вам в метро и место уступят и фуражку поправят, и разбудят, когда выходить надо. А я, если в форме под этим делом еду, только и слышу: "У-у-у, гад, на#бенился; наверное, опять взятку пропивал!"
Я обернулся. Рядом со мной стоял старший лейтенант милиции и задумчиво наблюдал, как майор Богоявленский заканчивает уборку вестибюля, сопровождая радостным гиканьем каждый взмах швабры. Ему вторило гулкое эхо пустой станции.