АТОМНЫЙ МОНСТР
Телефонный звонок порвал зыбкую тишину каюты. Аппарат был прикручен прямо к переборке над койкой и вставать, чтобы снять трубку было не нужно.
-Да
-Манда,- весело ответила трубка голосом Славы Байдукова и продолжила: - Вставай, Паха, пора на вахту.
Это точно - на вахту было пора. Капитан-лейтенант Паша Низовцев самый старый командир группы в дивизионе движения тяжелого атомного ракетного крейсера, а вместе со своим корешом Славой, который его только что разбудил, они вообще самые старые группёры на корабле. Самому старому можно "заболтить" любое построение или корабельное мероприятие, отмажут, можно днём зайти в каюту и выполнить процедуру ВХрПЛ (выпрямление хребта посредством лежания - прим. авт.), чем, собственно, Паша и занимался до Славиного звонка, но вахта, вахта это святое, идти надо по-любому. Должность у Паши называется командир группы дистанционного управления N2 и это означало, что в его заведовании находится кормовой реактор с кучей систем и ПДУ-2 (пост дистанционного управления, на лодках более известен, как пульт ГЭУ - прим. авт.) в придачу. С этим реактором, впрочем, как и с носовым, Паша не боялся делать всё что угодно или почти всё. Он знал, как поднять с пульта компенсирующие решётки при сброшенных стержнях аварийной защиты, он мог слить полторы тонны ЖРО (жидких радиоактивных отходах -прим. авт.) за борт при опечатанных особистами забортных клапанах системы удаления активных сред, да так сбросить, что "норвег" посланный специально для замеров активности за кораблём, всеми своими приборами радиохимической разведки ничего не засёк и бодро докладывал на свой норвежский "верх", что всё океюшки, умел с точностью до миллиметра без всяких графиков и расчётов сказать пусковое положение КР перед любым пуском, но сейчас этого ничего было не надо. Реактор был надёжно заглушен всеми штатными поглотителями и вместе с кораблём ожидал заводского ремонта. Сейчас надо было идти вводить котел. Да-да на атомном крейсере был самый обыкновенный мазутный котёл, даже целых два, которые по задумке неоглобалистов от кораблестроения, должны были выводить корабль из базы пока неразворотливый реактор дойдет до нужных кондиций и примет нагрузку. Но сейчас от котла требовалась гораздо более прозаичная задача - крутить турбогенератор и давать пар по кораблю. Но вот этого котёл не хотел делать ни в какую уже третьи сутки. Он то тёк несколькими трубками сразу, то отказывался держать давление, то коротил электроприводы своих механизмов, короче вёл себя, как последняя сука. Из-за этого вахтенными инженер-механиками не ставили офицерскую механическую молодежь, а выезжали на проверенных кадрах. Расписавшись в журнале в приеме вахты, Паша плюхнулся в кресло, и стал что-то говорить уже сменённому Славе, про то что котлы должны вводить выпускники училища имени Ленина, их этому специально учат и поэтому ему, Паше, даже менять Байдукова не стоило. Слава не обращал на это ни малейшего внимания и даже не потому, что Паша нёс откровенную чушь: он был газотурбинист, а не паросиловик, причём газотурбинист приписанный, несмотря на свой механический ВУС к электротехническому дивизиону, а уж котёл всеми своими потрохами шёл по ведомству первого дивизиона, просто хорошо знал, что только что разбуженному Паше надо дать проворчаться, а уже потом с ним можно спокойно разговаривать. Действительно, через несколько минут они уже спокойно болтали, Слава, который ещё на вахте разогнал своих "свистков" (мотористов-газотурбинистов, корабельный слэнг -прим.авт.) по работам, никуда не торопился. Но тут беседа прервалась возгласом Низовцева:
-А это что за хрень?
Запрокинув голову, Паша, смотрел в подволок. Из расположенной над ПЭЖом кают-компании мичманов раздавались раскаты труб и барабанов корабельного оркестра. Оставшийся за начальника оркестра старшина решил порепитипитировать.
-И я чего должен теперь всю вахту эту погань слушать,-не унимался заступивший вахтенный механик. Тут в ПЭЖ видимо в поисков кого-то заглянул писарчук командира БЧ-5. Механик только-только принял дела на крейсере, придя с какого-то допотопного эсминца и всеми силами старался показать, что он то уж знает, что такое крейсерская организация. Зачем-то обрядил своего писаря в форму три первый срок, да ещё и с бескозыркой, на рукав ему нацепил повязку "РЦЫ" красно-бело-красного цвета, до этого так был одет только рассыльный командира корабля, а это, мол, будет теперь рассыльный командира БЧ-5.
Решение возникло молниеносно:
-Эй, первопечатник, дуй в малую кают-компанию, передай приказание командира корабля - оркестру играть на вводе котла в кормовой машине,- отчеканил Низовцев.
Даже видавший виды писарь удивился:
-Правда, что ли?
-Тебе вахтенный-инженер механик команду даёт, что не понятно?-поддержал друга Байдуков.
Писарь знал, что ни с Низовцевым, ни с Байдуковым не любит связываться даже механик, а уж с ними с двумя эт точно лучше не спорить, запрут в водоотлив и скажут, что так и было. Пожав плечами, он пошел на выход. Расчет был верен, мало кто отличит командирского рассыльного от бэчепятого и ровно через то время, которое требуется матросу, что бы дойти от ПЭЖа до малой кают-компании, звуки оркестра стихли. Посмеявшись, друзья поболтали ещё, затем Слава засобирался, а Низовцев полностью погрузившись во ввод котла, через какое-то время уже забыл и про рассыльного и про оркестр. В ПЭЖ зашел командир дивизиона движения Дмитрий Сергеев:
-Ну что тут у вас?
-Да вот ждём, когда очередная хрень на#бнётся,- совсем не по уставу доложил Низовцев.
-Пээж, каюта командира!- вдруг рявкнула "Акация"
-Есть ПЭЖ, капитан третьего ранга Сергеев,- бодрым голосом доложил Дима, радуясь в душе, как он удачно зашел, оказавшись в нужный момент в нужном месте.
-Серге-е-ев, - голос кэпа давал ясно понять, как ему противны вся боевая часть пять, ПЭЖ и сам Сергеев,- кто дал команду оркестру играть на вводе котла в кормовой машине?
Ошарашенный Сергеев, не сразу нашелся, что ответить и ели выдавил:
-Разберусь, товарищ командир, и доложу вам.
-Сергеев, не надо с этой #уйнёй разбираться, вводите котёл и не трогайте оркестр.
Щелк. Связь окончена. Лимит драгоценного командирского времени на общение с механическими придурками исчерпан. В ПЭЖе стоит тишина, вахтенный инженер-механик что-то старательно записывает в вахтенном журнале, всем своим видом показывая, что не имеет ничего общего с темой затронутой командиром, остальная вахта ПЭЖа внимательно изучает конструкцию переборок, так что видны только их затылки, прекрасно понимая, что засмейся сейчас кто-нибудь, расплата, как только уйдет Сергеев, будет немедленной.
-Паша,- подозрительно ласково говорит Сергеев,- зачем ты послал оркестр в кормовую машину?
Включается кнопка "дурака", глаза округляются, удивление почти неподдельное:
-Дима, да с чего ты взял, что я кого-то куда-то посылал?
-ДА ПОТОМУ, ЧТО НА КОРАБЛЕ ТОЛЬКО ДВА ЧЕЛОВЕКА МОГУТ ПОСЛАТЬ ОРКЕСТР ИГРАТЬ НА ВВОД КОТЛА В КОРМОВУЮ МАШИНУ - ТЫ И ТВОЙ ДРУГ БАЙДУКОВ!!!
Блин, крыть нечем.

А теперь Горбатый!
(неудачная командировка)

- Всё плохо! - мрачно сказал шеф, запихивая бумаги в казенный портфель под названием «кожаная голова штурмана». Документов было заметно больше, чем могла вместить средняя штурманская голова, и шеф злился. Мы сидели в преподавательской и терпеливо ждали, когда полковник, доктор технических наук, додумается укладывать папки в портфель не горизонтально, а вертикально. Шеф, однако, нашел другое решение, просто выбросив часть бумаг.
- «Великий и мудрый» сейчас сказал, что ему звонили оттуда - шеф ткнул пальцем в потолочное перекрытие - и предупредили: в командировке - сухой закон!
Мы переглянулись. «Великий и мудрый», то есть начальник нашей конторы, отличался обширными связями в самых высоких штабах. Кроме того, в комплекте с множеством недостатков различной степени тяжести, он обладал одним неоспоримым достоинством: в отношениях с подчиненными наш начальник был предельно щепетилен и никогда не врал. Если не мог или не хотел говорить правды, то молчал, но уж если что-то говорил, то словам его можно было верить на все сто.
- В общем, в связи с началом антиалкогольной кампании (тут шеф длинно и непечатно выругался) политрабочие спят и видят поймать кого-нибудь на употреблении и публично распять. Начальнику нашему какой-то дружок позвонил и предупредил, чтобы в поезде - ни-ни! Будут ловить и штрафовать. Рассказал, что два полкана из «Первого дома» в поезде коньячку хрюкнули, так их оштрафовали и на билетах поставили штамп «Оштрафован за употребление спиртных напитков»! Оскверненные билеты, они ясное дело, потеряли, а потом еще объяснялись в строевом отделе. Так что, мужики, трезвость, ети ее, теперь норма этой блядской жизни!
Злокозненный Егор Кузьмич нанес Вооруженным Силам удар правой пяткой в левое ухо. Кафедра как раз готовилась к командировке в части для подготовки войсковой стажировки и ждала ее как рождественских каникул. Дело в том, что в полках не хуже нас знали, что и как нужно делать, поэтому отведенную неделю планировалось провести в легком коньячно-преферансном дурмане. Правда, несколько осложняло дело то обстоятельство, что примерно в то же время на одном из аэродромов Белоруссии планировался большой показ авиационной техники, который собирался почтить своим присутствием лично товарищ Михаил Сергеевич Горбачев, но с ним мы встречаться не планировали.

До Можайска доехали в мрачном молчании. Есть никому не хотелось, а пить было нельзя. Проводница бродила по вагону, удивленно заглядывая в купе. Такого она не видела еще ни разу. Полвагона неразговорчивых, абсолютно трезвых мужиков в авиационной форме, внимательно изучающих дачные полустанки. В районе станции «Бородино» по вагону, подозрительно принюхиваясь, прошел начальник поезда. Мы переглянулись: а ведь прав был «Великий и мудрый», вот она, облава! А вот хрен вам на воротник, чтобы уши не мерзли!
Шеф выбрался в коридор и хорошо поставленным голосом опытного лектора обратился к проводнице:
- Ну что ж, пора ужинать, нельзя ли нам чайку?
Начальник поезда заметно вздрогнул и вышел из вагона.
Стали ужинать. Оказалось, между прочим, что если запивать жареную курицу чаем, то его уходит значительно больше, чем водки. Но если пить чай без сахара, то получалось не так противно. Когда я в четвертый раз пришел в служебное купе, держа в руках 4 пустых стакана, проводница неожиданно и злобно заявила:
- Больше не дам!
- Почему?!
- Обоссытесь, товарищи офицеры!

Белоруссия встретила нас дождем. Вообще-то дождь - это неправильное слово; белорусский дождь - это совершенно особое явление природы, которое должно называться как-то по-другому. В воздухе висела вода. Тонны, а может быть десятки, сотни тонн воды в виде мельчайшей, очень противной водяной пыли. Иногда, когда концентрация влаги становилась совсем уж запредельной, она отжималась из воздуха в виде унылого, чахоточного дождя. Единожды отсыревшая форма не желала сохнуть, фуражки покоробило причудливым неуставным изгибом, а плащ-накидки стали тяжелыми, как бронежилеты. Мелочно тщеславный шеф приехал в щегольских генеральских туфлях. На второй день они бесславно развалились, не выдержав хождения по белорусским лужам. Пришлось покупать в Военторге чудовищное порождение местных обувщиков, пошитое из кожи бронтозавра. Шеф оплакивал потерю 18 рублей до вечера. Собственно говоря, мне пришлось бы выслушивать его стенания и дольше, но нас неожиданно выгнали из гостиницы.
Мокрые и злые мы ввалились в холл единственного в городе отеля «Центальный». Шеф в новых туфлях хромал по очереди на обе ноги, держа в руках коробку с развалившимися штиблетами, а я тащил штурманский портфель с нашим ужином - колбасой, огурцами-помидорами, «Лидским» пивом и бутылкой водки.
- Мужчины, быстренько освобождайте номер! - приказала нам дежурная.
- Зачем? - удивился шеф, держа на весу правую ногу.
- К нам приезжает товарищ Горбачев!
- Он в нашем номере жить не станет - резонно возразил шеф, переступая на левую - генеральный секретарь не будет смывать унитаз из графина.
- Ничего не знаю! - завизжала дежурная - Все съезжают! Вы расписывались!
Спорить было бессмысленно. Собрав свои вещи, мы вышли из опустевшей гостиницы. Дождь утих, с деревьев капало. Все было сырым и унылым.
- Ну, твою же в бога, душу, мать! - кощунственно воззвал к небесам шеф, - то Егорка нам в душу наплевал, теперь еще и Горбатый! Ох, направил бы я эту руководящую силу!
- Шеф, - сказал я, - может, в полку перекантуемся, а?
- Не-е-ет! - решительно ответил он, - клин - клином! Пошли!
- Куда?
- В горком!
Горком партии находился рядом, нужно было только перейти площадь. Впрочем, там все было рядом.
В горкоме партии шеф вспомнил о том, что он работает полковником, и холодно заявил милиционеру, стоящему при входе, что ему необходимо переговорить с первым секретарем. В наличии, однако, оказался только дежурный. Шеф величественно поморщился и согласился на дежурного.
- Коммунист Скворцов! - с порога представился он, - прибыл из Москвы в служебную командировку, выселен из гостиницы, вот мои документы.
Дежурный взял командировочное удостоверение. В графе «Цель командировки» значилось: «Согласование мероприятий в соответствии с директивой Генштаба N...». Отдельные слова «мероприятия», «директива» дежурному, в принципе, были знакомы, но в осмысленную фразу не складывались.
Чиновник надолго задумался, причем физиология этого непривычного процесса отражалась на его лице настолько явно, что мне стало смешно. Действительно, с одной стороны, он получил команду освободить гостиницу для «товарищей из Москвы». С другой стороны, двое из московских товарищей неведомо как уже оказались в гостинице, и выселять их неправильно. Но, опять-таки, была команда - «выселить»...
- Товарищ, - с хорошо разыгранным безразличием нанес очередной удар шеф, - давайте позвоним в Москву и уточним...
- Нет-нет, - вывалился из бесконечного цикла дежурный, - произошла ошибка. Товарищи поторопились. Возвращайтесь в гостиницу, я позвоню.
Через полчаса мы сидели в лучшем номере совершенно пустой гостиницы. Из окна открывался потрясающий вид на свежепокрашенный автовокзал.
- Вот! - сказал шеф, разливая по второй, - дважды за неделю руководство противопоставило себя широким партийным массам. Они говорят: «Не пить!», а мы (тут шеф махнул полстакана) - употребляем! Они сказали: «Выселить!», а мы живем! Плохой знак. По-моему, скоро кое у кого, там (шеф ткнул пальцем в потолочное перекрытие) будут больши-и-и-е проблемы.
Как в воду смотрел.

БЫЛИ "ПАРКЕТНОГО" КРЕЙСЕРА-7 или "о скрытых резервах человеческого организма"

Новость о предстоящем совместном учении с былыми противниками-американцами по "передаче гуманитарного груза на ходу" боцман Васильич встретил с едкой иронией. Он еще слишком хорошо помнил "холодную войну" в южных широтах, и корабли ВМС США на учениях согласен был рассматривать исключительно в качестве надводной цели для ракетного залпа.
Каждому встречному боцман произносил вдохновенный монолог о том, что ничего хорошего от хотя и бывшего, но всё ещё "вероятного" противника ждать не следует, что наверняка это учение организовано только для того, чтобы опозорить крейсер, а в его лице - весь российский флот вообще и его, Васильичеву, боцманскую команду в частности. "Чего ж это такого гуманитарного амеры нам передадут?"- ехидничал он. И всякий раз заканчивал своё выступление заверениями, что уж его-то боцкоманда ко всему готова, а вот остальным надо бы держать ухо востро. Впрочем, боцмана гораздо чаще можно было увидеть чем-то недовольным, чем удовлетворенным жизнью, а потому к его вечному ворчанию по любому поводу давно привыкли.
"Час Ч" наступил в оговоренное время, и "паркетный" крейсер пошел на сближение с американским собратом. Пророчества боцмана о позоре похоже начинали сбываться. Новехонький крейсер УРО "Gettysburg" элегантно вспахивал Атлантику на 30 узлах, а его десятилетнему российскому коллеге такая гонка давалась значительно труднее. Но уступать никому не хотелось. Обстановка на ходовом начала накаляться.
- Механик, долго мы полный ход продержим? - поинтересовался командир.
- Пока турбину не заклинит! - донесся из ПЭЖа (пост энергетики и живучести - прим. Авт.) оптимистический прогноз.
- Штурман, как близко мы к нему подойти сможем? - продолжил командир оценивать обстановку.
- Да пока ему в борт не въедем! - не отстал от механика ценивший "черный" юмор штурман, - Ничего, товарищ командир, для передачи груза он скорость скинет, никуда не денется!
Действительно, громкоговоритель вскоре ожил и на хорошем русском предложил сбросить скорость и начать учения. Из ПЭЖа донесся коллективный вздох облегчения. Настал черед "отжиматься" боцкоманде.
Расстояние между кораблями продолжало оставаться внушительным. И в "бой" вступила главная ударная сила боцманской команды, традиционно состоящей из уроженцев южных республик, - старший матрос Мерекенев. Хорошенько раскрутив над головой бросательный конец, боцманенок метнул его в сторону американского крейсера. Но генетическая память предков-кочевников, с завязанными глазами арканящих коней на полном скаку, либо спала, либо была тихонько придушена кровями славянских земледельцев. Легость (мешочек, сплетенный из шнура, наполненный песком, служит грузом у бросательного конца - прим. Авт.) не долетел добрый десяток метров.
Результат "бросания в длину" дублирующего матроса Будраева был еще печальнее. Его бросательный ушел в сторону кормы и лег вдоль борта. Крейсер на глазах превращался в бедлам. На баке бушевал боцман.
- Бросательный вытягивайте! Запутаете - убью! - рычал он.
На ходовом надрывался командир:
- На баке! Долго вы там развлекаться будете?!! На этом корабле кто-нибудь в состоянии веревочку протянуть?
- Линемёт надо! В арсенале ж есть, - осенило старпома, который в недавнем прошлом сам заведовал арсеналом.
Напряглись арсенальщики. Притащили линемёт - забыли патроны. Ящик с патронами куда-то задевался, хотя буквально вчера мозолил глаза. Патроны наконец нашли и притащили на бак. Выяснилось, что линемёт остался на ходовом. Командир уже просто кипел. К тому времени и боцманята вновь подготовили бросательный.
- Ну, Мерекенев! - многообещающе пропел боцман,- Если ты опять…
Легость со свистом ушла в воздух. Мерекенев не подкачал. Неизвестно, побил ли он какой рекорд из прикладных видов спорта, но бросательный перелетел ЧЕРЕЗ американский корабль.
Мучения оказались вознаграждены. В качестве "гуманитарного груза" американцы передали на борт "паркетного" крейсера ящик отличного виски. А командир "Гётесбурга" при прощании с восхищением отозвался о силе и ловкости российских палубных матросов.

История эта произошла в начале славных 80-х в Афгане. Рассказал наш командир батареи. В ДРА он был корректировщиком арт. огня. Работа, как я понимаю, еще та. Из Афгана он пришел с орденом Красной Звезды, а у нас ему еще "Боевое Красное Знамя" добавили (во время боев в районе, по-моему, Шангарского прохода, убил одного американского и двух египетских СОВЕТНИКОВ). Его с сержантом (2-х метровый хохол, еще тот кадр, рубился с духами полуметровым палашом 19-го века) забрасывали вместе с десантниками на боевые. Огневую поддержку они там обеспечивали.
А история следующая. Однажды в составе группы шли они в горах по тропе. И вдруг боец, шедший перед ним, наступает на "лягушку", мина такая. Впереди прошло человек 20. Никто не наступил, а этому, видно, судьба. И вот, видит ст. лейтенант, как эта штука выпрыгивает из земли. А дальше, по его словам, как в замедленном кино. Взлетает на см. 70 и ударяется в рюкзак бойца, а потом падает в сторонку. По инструкции мина должна на метр вылететь, и там из нее тросик чеку выдергивает. А тут маленько не хватило. Как рассказывал комбат, такого страха за секунду он не испытывал никогда!

Вот и Новый Год, первый в армии, первый вдали от дома. Моя рота заступила на дежурство. Старшина решил ни с кем не конфликтовать по случаю праздника, и посты с часами были распределены волей жребия. Из окна казармы на втором этаже была видна пёстрая светская жизнь за хмурым кирпичным забором. Вернее, фрагменты её. Были видны штанги и заснеженные крыши троллейбусов, снующих туда-сюда, праздничный лозунг с пожеланиями, подвешенный на растяжке, гирлянда, спешащие граждане на противоположной стороне тротуара, стайки детишек, милиционеры, поедающие пломбир в вафельных стаканчиках. Напротив уже две недели торговали ёлками. Озабоченные горожане, укутанные в шубы и пришлёпнутые сверху меховыми шапками, хватали зелёную подмышку и торопились вернуться в дом. Тёплый дом. Где кухня работала на полную мощь, выдавая на гора салаты "оливье", холодцы, винегреты, "наполеоны" и прочую снедь. Тёплый дом, где поселилась праздничная атмосфера и радостно щебетали около ёлки малые сестрички. Тёплый дом, где мама наводила порядок к приходу гостей, а папа, только что вернувшийся из города, с гордостью вынимал из портфеля добытые с боем две бутылки Советского шампанского. Тёплый дом, где меня сегодня нет.

Мне никогда не везло в лотереи. Мне ни разу не удалось даже вернуть стоимость билета, потому и пришлось заступать на пост в 23-00, да ещё и на КПП-1. Офицеры, оставшиеся в расположении, видимо, тоже не могли похвалиться удачливостью в бросании жребия. Но, в отличие от нас, они могли позволить себе большее, чем "праздничный" ужин в курсантской столовой. В проходной дверь распухла, расклинилась и стала намертво. Каждые несколько минут кто-то выходил, кто-то заходил. Товарищи офицеры, пытаясь не дышать перегаром, вылезали из такси, вынимали блюда, укутанные в шинели, юркали, не поднимая глаз, в створ тяжеленных ворот и исчезали в парадном штаба. Валил снег, приглушая последние звуки уходящего года. На душе скребли кошки, было тоскливо. Из жилого дома напротив доносился звон бокалов и тарелок, пьяный гомон и обрывки тостов. По улице пробегали опаздывающие к бою Курантов группки горожан. А я, укутанный с головы до ног, вооружённый огромными варежками и бесполезным автоматом, стою здесь, на морозе, и служу Родине. Припомнился новогодний утренник в детском саду, когда мы, детвора, стали в круг и Дед Мороз со Снегурочкой раздавали подарки. Мне достался вожделенный броневичок, с которым потом я спал месяц, аккуратно укладывая его под подушку. Вспомнился Новый Год с друзьями-одноклассниками. Ну как же, взрослые уже люди, восьмой класс всё же. Там был первый поцелуй и первая сигарета.

На часах без двадцати. У ворот послышался шум мотора. УАЗик начальника вырисовывает фарами падающие снежинки. Упирается в жестянные красные звёзды на зелёном фоне. Принесла нечистая, - думаю, с сожалением отцепившись от сладких воспоминаний.
Подполковник крут со всеми. Сам за рулём. Испуганно козыряю. Закрываю ворота. Бензиновый дымок испаряется, остаюсь опять наедине со своими "мемуарами". Неподалёку залпами заходятся хлопушки, в небо взвиваются две сигнальные ракеты. Красная и зелёная. Праздничный гомон в доме напротив притихает. Кто-то усилил звук телевизора, в ночи через открытую форточку отчётливо слышен бой главного будильника страны Советов. Потом пауза,.. и оркестр чокающихся ёмкостей и радостных воплей начинает свою праздничную увертюру. Честно говоря, выть охота... Вот так, вместе с ними, счастливо орущими. Дверь штаба грохает, под покровом ночи ко мне движется фигура. Выказываю лицом и осанкой служебное рвение. Фигура подходит, оказавшись только приехавшим начальником учебки. В одной руке рюмка, в другой - вилка с насаженным огурцом. Козыряю.
- Держи, боец! Праздник всё-таки.
Неловко принимаю в варежку рюмку, второй хватаю вилку, выпиваю, закусываю.
- С Новым Годом, сынок!
Начальник обнимает меня, хлопает по спине.
- Не грусти! Это приказ!
Прикладывает палец к губам и уходит.