..Однажды зимней ночью 1990 года меня оторвали от увлекательнейшего изучения устава строевой службы, вежливо предложили взять из пирамиды автомат и пройти с проверяющим и разводящим на посты с целью проверки несения службы часовыми. Поломавшись для виду, я влез в шинель, зарядился и мы потопали куда надо. Капитан-проверяющий, младший сержант-разводящий и я, рядовой-караульный.

Первый пост (бензозаправку, так как знамя хранилось в дивизии) проверяли долго. Часовой куда то заныкался и долго нас не замечал. Впрочем, его понять было можно - шёл очень густой мокрый снег, видимости не было никакой и вообще, было очень мерзко и погано.

Тут надо уточнить, что, согласно инструкции, часовой днём должен торчать на вышке, изредка спускаясь вниз, чтобы не заскучать. Hочью же ему это делать категорически запрещается, он должен непрерывно циркулировать по посту, проваливаясь по колено в ямы с водой, поскальзываясь на собачьем говне и изредка проламывая доски настилов, проложенных над особо корявыми участками ландшафта.

Второй пост. Склад боеприпасов к стрелковому оружию и мобимущества. Прямоугольник ~600х200 метров огороженный колючкой в два ряда. Подошли. Остановились у границы поста под прожектором. Hоль внимания. Ни тебе криков "Стой! Кто идёт?!", ни другой какой активности. Капитан, изрядно разозлённый предыдущим бойцом, командует продолжать движение внутрь.

Что унучки послушно и исполнили (q) ДМБ.

Прошли внутрь периметра и двинулись по часовой стрелке в поисках несомненно спящего ("Ну, пропидор носатый!" - вещал капитан - "Ну гнида лесная, на гауптвахте сгною падлу, в нарядах умрёт чурка ёбаная!") младшего сержанта Бельдыева, урюка таджикского по национальности. Прошли мы метров сто под сей бравурный аккомпанимент. И тут с вышки по нам выпустили длинную очередь из любимого всеми развивающимися народами земли автомата Калашникова образца 74 года.

Трудно передать всю прелесть ситуации. С неба обильно сыплется липкое и сырое говнище, под ногами его ничуть не меньше, так как днём по посту обильно разъезжают тягачи, прокладвая глубокие колеи. И тебе в это месиво надо падать, потому что над головой несутся с огромной скоростью маленькие кусочки оболоченного свинца со стальными сердечниками внутри и встреча их с головой или иными частями тушки ничего приятного не сулит... Hеуютно как то себя чувствуешь, мягко говоря. Особенно неприятно капитану, по каким то причинам заступившему на дежурство по гарнизону в парадной шинели. Еще неприятнее сознавать, что тебя сейчас убьют. И не где нибудь в горячей точке, а на окраине мирного Павловска. И убьют не за то, что ты кому то что то сделал нехорошее, а просто потому, что кому то понадобился твой автомат (в то время распространённым явлением было нападение на посты с целью захвата оружия и боеприпасов, что по моим понятиям являлось занятием почти безопасным. По крайней мере, отцы-командиры на инструктажах периодически сообщали о подобнх случаях то в Сертолово, то в Колпино, то ещё где нибудь).

В общем, я очень обиделся и расстроился. Вытащил из под своей тушки неизвестно как там оказавшийся автомат (нес то я его на плече, как Уставом положено), привёл его в боевое положение (флажок переключателя вниз до упора, потом вверх на один щелчок, рукоятку затворной рамы на себя до упора и отпустить, не сопровождая), высунулся из колеи, положил ствол на подвернувшийся кирпич и выпустил по вышке полмагазина короткими очередями, как учили.

В свете далёкого прожектора присутствующие увидели бесорменную тушку, камнем выпавшую в проём вышки на землю. Тут в себя пришёл товарищ капитан и от наступившей ясности и миновавшей опасности огласил окрестности крепкими выражениями. Ему вторил сержант-разводящий, у которого, судя по всему, начала от неожиданности событий развиваться истерика. Сержанту капитан отвесил лечебный подсрачник, на меня посмотрел одобрительно, но матом всё же покрыл, от полноты чувств видимо.

Усыпанные в честь перманентного переоборудования поста строительным мусором и обломками ящиков 200 метров до вышки мы пробежали довольно быстро и не спуская внимательных взглядов с кучи тряпья под вышкой. Не было у нас твёрдой уверенности в супостате и в его намерениях. Капитан размахивал пистолетом и сквозь зубы матерился, мы с разводящим держали автоматы а-ля спецназовцы из тогда ещё несуществовавшей игры и затравленно озирались, моля Б-га, чтобы у мерзавца не было сообщников-снайперов, благо пост по старой советской традиции освещался исключительно снаружи внутрь, так что сразу за колючкой от часового можно было спрятать слона.

Каково же было наше разочарование, когда под вышкой мы нашли целёхонького, слегка попахивающего говнецом и абсолютно бесчуственного младшего сержанта Бельдыева. Супостата не обнаружилось, обнаружился на вышке автомат Бельдыева. Тоже попахивающий, но уже благородными пороховыми газами.

Hа стрельбу прибежала поднятая в ружьё толпа злого народа из караульного помещения с начкаром во главе (зрелище ещё то), Бельдыев тут же получил неслабых 3.14здячек, был снят с караула а на его место установили следующего в очереди. То есть вашего покорного слугу. Стоять мне предстояло четыре часа вместо двух.

С рассветом меня наконец то накрыло - дрожь в коленях, слабость сфинктеров, головная боль и прочие признаки адреналинового похмелья. Чтобы отвлечься я посчитал дырки в вышке и натурально офигел от собственной немеряной крутизны. От гибели и травм Бельдыева спасли лишь бортики вышки, выполненные из двух слоёв пятимиллиметрового железа и заспанного между ними в большом количестве щебня. В неудобной позе, с 200 метров, при поганом освещении я уложил в прямоугольник метр на полтора 15 выстрелов из 17. Удивлению моему (и начальства) не было предела.

Утром из казармы явился земляк-чурбанистанец Бельдыева, дабы занять его место в механизме круговорота бодрствующей, отдыхающей и заступившей смен. Он то и рассказал мне по секрету, с какой стати это чудо открыло стрельбу. Оказывается, среди чурбанистанцев бытует мнение, что в караул ходить западло. Холодно, голодно, скучно. То ли дело наряд по столовой - туда они ходить обожали. Hо чтобы тебя не взяли в караул, нужно быть или очень молодым бойцом, или залётчиком, каких свет не видел. Бельдыев и решил организовать себе залёт в карауле, что по его мнению являлось идеальным вариантом. Он потом утверждал, что таки кричал всё, что положено, стрелял в воздух и так далее... Но месяц гауптвахты ему командир части выписал несмотря ни на что (вообще же дело по обыкновению замяли). Кстати, месяц на Пушкинской гауптвахте е хер собачий. Побывавшие там бойцы сообщали, что застеклены окна исключительно в офицерских камерах, а печи (там печное отопление) топят только с утра, один раз в день. Ну и прочие курортные прелести типа разгрузки угля, снарядов и строевой подготовки по 12 часов в день.

У меня последствий никаких не было, кроме того, что мне дважды пытались дать люлей землячки Бельдыева, да нескольких душещипательных бесед с замполитом, считавшим по непонятным причинам, что у меня тонкая душевная организация...