КОРАБЛЬ-ПРИЗРАК, или ИСТОРИЯ ОДНОГО ПЕРЕХОДА

Все совпадения имен, фамилий и воинских званий являются злонамеренной попыткой
очернить, опорочить и бросить тень на честное имя.
Автор

В некотором царстве, в Советском государстве, на Тихом окияне, на полуострове Камчатке служили три брата-СКРа (не путать с героем древнего анекдота про мышь). Одного проекта, практически близнецы. Имен им не полагалось, бортовых номеров я не помню, а боевые номера не положено выдавать затаившемуся среди моих добрых читателей супостату... у, вражина! ... так что назовем их условно «Старшим», «Средним» и «Младшим».

Корабли, как известно, те же люди, только лучше. Так вот, «Старший» был этаким жилистым работягой, с которым любое начальство чувствует себя, как за каменной стеной, хотя и бывает регулярно и тщательно обложено матом. Его командир, Папа, был толст, могуч, и не боялся ни морского черта, ни, что намного важнее, командования любого ранга. Он демонстративно носил бороду, и штабные проверяющие, которым случалось неодобрительно на нее покоситься, неизменно натыкались на тяжелый противотанковый взгляд глубоко посаженных маленьких глаз, недвусмысленно рекомендующий пойти примерить белые тапки. Человек-гора, в лучшем смысле слова.

О командире «Среднего» за давностью лет помню только, что был он круглолиц и грузен. Видели мы его нечасто, и «двигателем прогресса» там служил помощник, капитан-лейтенант Дыбенко, суровый мужчина с прямоугольным лицом и богатым словарным запасом. Сам же корабль был, как говорится в известных кругах, «ни украсть, ни покараулить». С кем бы сравнить...Бывают, знаете ли, такие молодые матросы - с виду вроде нормален, слушает задачу, преданно смотрит в глаза и даже способен повторить, что нужно сделать - а посмотришь на результат его дневных трудов, и остается лишь долго и грустно материться.

«Младший» был позором семьи и отличался от братьев клиническим отсутствием башки. В отличие от классического героя сказки, из скрытых талантов он имел лишь способность создавать ЧП из ничего, на ровном месте. Командование отчаялось что-либо с этим поделать, и в море «Младшего» старались без крайней нужды не выпускать. Впрочем, большую часть времени он и не в состоянии был никуда выйти. Но в этой сказке речь пойдет о «Среднем», а точнее о его историческом переходе из Владивостока на Камчатку, участником которого я был - правда, меда-пива мне тогда по сроку службы не полагалось, да и усы еще не росли.

«Средний» был моим первым кораблем. Я попал на него из учебки, молодой и зеленый, как тот сигнал светофора. Корабль месяца три назад вышел из консервации и оправлялся от комы в Дальзаводе. Экипаж отчасти состоял из бывших «консерваторов», представлявших все среднеазиатские республики, а отчасти был набран с бору по сосенке. Кто-то дослуживал после дисбата, прочие были сосланы с других кораблей и бербаз за пьянку, залеты и распиздяйство. Подозреваю, что банда батьки Махно в сравнении с тем экипажем смотрелась бы бледно. Семья БЧ-5 была большая, да в море до этого бывали два человека - отец наш механик, да молчаливый моторист шестого года службы Геша Денисенко, украшенный наколками дивной красоты. У остальных предыдущая служба прошла под известным девизом «Не трогай технику, и она не подведет».

В конце лета пришло время выходить из завода и вести СКР на Камчатку. Заводчане, пряча глаза, побожились, что корабль к выходу в море готов, а если что и осталось доделать, так это ерунда, личному составу работы на полтора часа, максимум на неделю.

В день выхода обнаружилось, что не подключены системы только что установленного дизель-генератора. С одной рабочей ДГшкой выходить поостереглись, и БЧ-5 была дана команда напрячься. Выглядело это примерно так.

Чумазый и щуплый моторист, сын освобожденного Востока, извиваясь в сплетениях многочисленных систем под пайолами (вы не бывали под пайолами? очень рекомендую, хатха-йога отдыхает), что-то куда-то подсоединял, закручивал и обтягивал. Сверху им руководил сидящий на корточках комод мотористов Серега, который время от времени укоризненно басил «Ну что ж ты сука делаешь...» и подавал вниз все новые ключи и отвертки, взамен уроненных в трюма. На трапе над Серегиной головой нервно курил старшина команды трюмных мичман Жора Жаворонков. На грибке у люка в позе Мыслителя сидел механик, а рядом, как кот ученый, кругами ходил помощник. Командир и какое-то камчатское начальство наблюдали за обстановкой с мостика. Периодически по громкой с ГКП раздавалось суровое «Ну?» и цепочка приходила в движение. «Что там?» вопрошал помощник, вопрос спускался по трапу в машину и далее в трюм. Из-под пайол доносился сдавленный хрип «Айоптваймат... Шас...». «Крутит»,- переводил Серега. «Крутим», - сообщал мичман механику, и тот передавал бесценную информацию дальше.

Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Несмотря на чуткое руководство, к вечеру системы все же подсоединили, дизель запустили и опробовали, и СКР плавно отошел от стенки завода. Праздника не могло испортить даже то, что через полчаса сгорел блок электропривода рулевого управления. Делов-то - послать вахтенного в румпельное отделение, штурвал там есть, а команды и по трансляции передавать можно. Следующий сюрприз ждал, когда снова запустили свежеустановленный дизель-генератор. Как оказалось впоследствии, из двух похожих заглушенных патрубков сын Востока подсоединил не тот, что надо, а тот, что ближе, поэтому при попытке подкачать топлива в бак дизеля поступала пресная вода. Почувствовав в форсунках воду, дизель понял, что его кидают, и воспроизвел известный жест, которому у людей соответствует хлопок по бицепсу резко сгибаемой правой руки. С тем и почил, невинно убиенный механизм.

Возвращаться из-за подобной мелочи не стали - в запасе была еще одна ДГшка. Под утро прошли пролив Лаперуза, и ничто не предвещало беды, как вдруг во время развода очередной вахты свет в коридоре плавно померк и погас совсем. Последний рабочий дизель что-то неразборчиво хрюкнул, видимо, прощаясь навеки, и затих. «Чума мазутная... Механик!!!», - взревел помощник, но мех и так уже рванулся в машину спасать матчасть от вахтенного бойца ************ыева. За ним вниз по трапу прогрохотало во тьму отделение мотористов, чем-то напоминающее всадников Апокалипсиса.

Выработав топливо в рабочем баке, сам собою остановился главный дизель и установилась тишина. Светило ласковое дальневосточное солнышко, в далекой дымке виднелся по правому борту какой-то берег, несильно дул прохладный северный ветерок, а в полумиле на правом траверзе мирно покачивался японский фрегат УРО. На верхнюю палубу поднялись перекурить радисты, и сказали, что аккумуляторы дохлые, и со своими мы вряд ли свяжемся, если что. Флегматичный добряк штурман замерил скорость ветра и мимоходом обронил, что если не запустимся, то через пару часов окажемся в японских водах, где нас, наверное, арестуют до выяснения.

Экипаж повеселел. Мичман Жора Жаворонков мгновенно рассчитал в уме спот-курс обмена солярки на видеоплейеры, а заодно оценил емкость японского рынка трехжильного медного кабеля берегового питания. На мужественных лицах других сундуков тоже отразились напряженные вычисления, плохо замаскированные под решимость не сдаться врагу. Усатый крепыш боцман (засл. арт. ТатАССР ст. 1-й ст. Рафик Галимзянов), изгнанный из Камрани за увеличение товарооборота между Советским Союзом и Демократической Республикой Вьетнам, расправил плечи и даже стал как будто выше ростом. Рядовой состав шутил и веселился, замполит же, напротив, отчего-то сделался мрачен, и при взгляде на него мне вспомнилась фраза «Графиня изменившимся лицом бежит пруду». Я с трудом скрывал телячий восторг - «Вау! Япония!!!», - но слегка опасался, что в последний момент замполит именем Партии прикажет открыть кингстоны и повторить подвиг «Варяга». Однако связь заработала, подошел ракетный крейсер «Севастополь», взял нас на буксир и потащил от греха подальше на север, как строгий папаша оттаскивает от прилавка с игрушками свое шкодливое дитя. Япония обломилась.

Ближе к Курилам погода испортилась, и нас начало болтать. Несильно, балла четыре. Вспышка морской болезни быстро превратилась в эпидемию, от которой полегло добрых три четверти экипажа. Несмотря на темноту и качку, героям-мотористам удалось запустить ДГшку и главный, и вспыхнувший свет озарил тут и там скорченные тела жертв эпидемии и следы их нечеловеческих страданий.

Свои вахты я стоял в румпельном. Поскольку рулевая машина не работала, а позволять молодому матросу мучиться от безделья было бы преступно, бледно-зеленый вахтенный рулевой Мишаня со словами «Лучшее средство ... от морской болезни ... это ... работа» уступал мне место у штурвала. Сам старший товарищ не злоупотреблял дефицитным лекарством и ложился неподалеку в обнимку с дежурным обрезом (ведром - прим. ред.). Я гордился оказанным доверием, рулил кораблем!!! и был бы счастлив, если бы самому не приходилось постоянно держать обрез под рукой на случай внезапного приступа. А между тем, приключения продолжались.

На третью ночь оборвался буксирный конец. Естественно, его затащило под днище и намотало на вращающийся винт, который в результате вращаться перестал. Так мы одновременно потеряли способность передвигаться без посторонней помощи и возможность эту помощь принимать. Именно тогда помощник выдвинул исторический лозунг «Ни дня без приключений!», которому суждено было стать девизом корабля на весь оставшийся срок его службы.

К полудню боцман со товарищи кое-как смастерили из подручных средств новый конец, почти вдвое короче первого, и стало ясно, что, оборвись он, второй раз проделать такой фокус не удастся. Крейсер дал задний ход и подошел поближе; его здоровенная корма раскачивалась в жутковатой, на мой непросвещенный взгляд, близости. Ожидая прилета выброски, боцман «Севастополя» что-то громко кричал - видимо, немного нервничал. Прислушавшись, я понял, что он размышляет вслух об особенностях конструкции СКР, о внешности и способностях его матросов и вспоминает свои разнообразные интимные отношения со старшиной второй статьи Женей Козыревским, который уже в восьмой то ли десятый раз раскручивал над головой линек с выброской, безуспешно пытаясь поразить ею крейсер. Наблюдавший за этим безобразием помощник устало покачивал головой и тихо, но образно комментировал Женины действия: «...вы когда-нибудь видели, как я бросаю лассо? ну давай, родной... а вот за что я люблю ковбоя... еще разочек!... вали боцмана, он толще... не уйдет, вражья душа... да Вы, милейший, просто снайпер... при абордаже пленных не брать!...» и т. д. Сдавленный гогот слышащих это матросов швартовой партии (в том числе и автора этих строк) звучал несколько неуместно в серьезной, в общем-то, ситуации. Но долго ли, коротко ли, а конец был заведен, и «Севастополь» повлек наш «корабль-призрак» туда, где вскоре показались над океаном сверкающие вечными льдами камчатские сопки - самое прекрасное зрелище на Земле.

Кончается эта сказка (а может, и не сказка...) хорошо. Самопальный конец выдержал. Нас дотащили до Петропавловска, и мы даже ни разу не въехали в корму «Севастополю», хоть это и была не наша, а их заслуга. Заменили дизель и блоки рулевой, местные водолазы очистили винт. Остался только девиз, который много раз подтверждался впоследствии.

Тут, собственно, и сказке конец, а кто голосует... ну, вы в курсе.