Когда человек становится человеком, личностью? Наверное тогда, когда он обретает способность помнить. И, наверное, очень многое определяется потом тем, что человек запомнил впервые...
Венгрия, 1968 год.... Маленький городок Хаймашкер, осень, мягкая венгерская осень - я не знаю что и как, я вообще ничего еще не знаю в этой жизни, мне всего 3 года. Мама взяла меня с собой, причем мама идет сегодня туда, куда она никогда обычно не ходила. Она идет в танковый парк, я это знаю - папа брал однажды меня с собой туда, правда, ненадолго, да и быстро мы оттуда ушли, но все же я знаю где это - я успел слазить там внутрь тяжелой стальной глыбы - танка, дядя солдатик посадил меня на сиденье механика-водителя и я смотрел в странный удивительный прибор, который позволяет видеть все кругом, оставаясь самому внутри. Правда потом я в своей белой рубашонке прополз возле какой-то смазанной железки и как-то так получилось, что рубашечка стала уже совсем не белой, за что мы с папой дома получили по первое число от мамы, но все равно - какие удивительные вещи я увидел внутри того самого парка! Жалко, что солдатики не пускают детей внутрь, очень жаль...
Но сегодня мама сама ведет меня с собой и она идет не одна - все знакомые тети идут к парку, странно - ведь их никогда туда тоже не пускали... А папы в военном городке нет. Давно уже нет. И дяди Коли нет и дяди Жени. И почти всех-всех солдатиков нет - я спрашивал у мамы и она сказала, что все на учениях. "На учениях" - это я понимаю, папа уезжал на учения, но только очень уж долго его нет в этот раз. И мама встречается с другими тетями и читает письма от папы и обсуждает что-то. Я не понимаю, про что письма, у взрослых своя жизнь, но запоминаю странное слово - "оккупант". "Местные их там называют оккупантами".
Но сегодня все идут в парк, идут к мойке, стоящей недалеко от ворот наружу - точнее, это сейчас я понимаю, что это была мойка, а тогда - странная конструкция из двух последовательно стоящих горбов из бетона, облицованных сверху железными полосами. Все стоят возле них и чего-то ждут, а ворота открыты.
Вдалеке послышался знакомый басовитый гул, и вот на вершину холма неподалеку от городка по грунтовой дороге вывалился первый танк. Волоча за собой шлейф пыли, он быстро приближался к воротам. Перед воротами сбавил скорость, рывками довернулся, прошел ворота и медленно вполз на первый горб мойки. И тут заиграла музыка - это был оркестр, потом уже я не раз буду слышать эту музыку и уже потом буду знать, что называется она "Прощание славянки". И тут же солдатики стали быстро-быстро мыть из шлангов водой танк на бетонном горбу, он медленно пополз на второй горб и вот тогда на броню мама и другие тети стали кидать цветы. Много-много цветов... А с холма шли и шли один за другим танки. И навсегда я запомнил чумазое лицо, высунувшееся из люка механика-водителя, лицо у которого из края глаз по щекам тянулись две мокрые дорожки, тянулись совсем не от брызг воды из шлангов... И на каждый танк достало цветов, потому уже значительно позже, когда я повзрослел и специально расспрашивал об этом, мама сказала, что они скупили в округе у венгров почти все цветы.
А папа с танками не приехал и мама сказала, что он приедет вечером. А вечером было уже темно, когда стали въезжать машины и тогда в небо стали взлетать осветительные ракеты - их выстреливали из машин и еще какие-то красные черточки - они тоже вылетали в небо от машин. А оркестра уже не было. И машины тоже поехали - но в свой парк, на другом конце городка. А потом пришел папа - уставший, но довольный. И я спросил у него: "Папа, а почему салют? Что - была война и мы победили?" "Нет сына, просто мы все вернулись домой, все - а это главное"...
...В 2002 году я специально поехал в отпуск в Венгрию, специально поднакопив для этого денег. Я приехал в Хаймашкер, наняв машину и гида с ней, чтобы никто не думал, что я рыщу, разыскивая военные тайны и вошел в военный городок. В городок своего детства. Городок был пуст и заброшен, его никто не трогал с того момента как оттуда ушли наши войска - году в 89, кажется. И медленно разрушалось все - от казарм, часть которых все же начали сносить, до ангаров в танковом парке, где теперь венгры хранили сено, свернутое в странные цилиндры, непривычные для нашего взгляда. И плац в центре городка, проросший по краям бетонных плит под асфальтом тополями, и старый помещичий дом, бывший Домом офицеров в те времена, когда там были мы. Но мойка была цела - построена была она на совесть, да и никому в голову не пришло бы разламывать столь тщательно сбитое сооружение. Я вновь стал на то самое место, где я стоял мальчишкой тридцать с лишним лет назад, встал - и посмотрел разом и в прошлое и в настоящее. И вновь вспомнил тот самый день.. Подумалось, что наверное, так же когда-то оставались в этих же местах военные лагеря римлян, покинутые, когда империя начала разваливаться и легионы уходили прочь. Оставались, покинутые, но неиспользуемые, потому что все помнили, ЧТО за сила стояла здесь, и - не ходили туда.
Что ж, не раз и не два я слышал о "душителях свободы в Чехословакии". Наверное, это правильно - не стоит лезть в чужой монастырь со своим уставом, тем более - навязывать его. Но всякий раз, когда я слышу, как расписывают как это было подло и безнравственно, перенося всю тяжесть содеянного на войска, я вспоминаю тот самый осенний день, когда я впервые ощутил себя человеком. И вспоминаю то самое чумазое лицо с дорожками от слез, высовывающееся из люка и - цветы на броне. И своего отца. Я уважаю мнение других, но -не стоит называть моего отца душителем свобод и угнетателем независимости. Чтобы ни случилось - я горжусь своим отцом, вне зависимости от того, что попытаются приписать ему нынешние "ревнители высоких демократических идеалов". Ведь я был там - в том осеннем дне в военном городке в 1968 году. Я был, а они -нет.