Полный улет - 1

Северная Осетия, курортные места. Куда ни глянь - всюду выпирает экзотика, порой принимающая весьма своеобразные формы. То в виде былинных папах «а-ля Шамиль», то в виде отары баранов, которую гонят прямо по городской улице, причем по тротуару, то в виде бомжеватого вида мужичка в разлохмаченных адидасовских трениках, с независимым видом курящего L&M (это при советской-то еще власти!). И это все не считая окружающих гор и изысков местной архитектуры.
В общем, посмотреть есть на что, вот только некогда. Ибо прибыли мы сюда в особой спешке, как сказано в командировочном - «для участия в ликвидации последствий землетрясения». И за последующие несколько часов, проведенных в напряженной работе, уже выработали определенный ритм и последовательность действий.
Фаза первая. Вертушка возносит нас в горы и, найдя походящую площадку, приземляется вблизи горного селения. Двое самых длинноногих выпрыгнув, чуть только шасси коснулось грунта, налегке галопом направляются в сторону ближайших домов с целью рекогносцировки и выяснения имеющих место быть разрушений и уточнения количества жертв. Остальные члены спасательной группы начинают в лихорадочном темпе выбрасывать из вертушки спасательное снаряжение (его много и оно тяжелое).
Фаза вторая. Гонцы после спринтерской пробежки находят местное должностное лицо и в темпе вытряхивают из него требуемую информацию, сопровождая процесс «кавказскими танцами» и яростной жестикуляцией. Как правило, выясняется, что разрушились новострои (сложенные триста лет назад дома стоят, как и стояли), жертв среди людей нет, камнями придавило пару-тройку овец или корову. Основная группа к этому моменту закончила разгрузку снаряжения и утирает пот.
Фаза третья. Гонцы бегут назад, от окраины села подавая руками сигналы основной группе, суть который можно примерно перевести как «ничего нет». Вертушка начинает разгонять турбины. Не успевшие еще остыть от разгрузки спасатели начинают с матюками забрасывать свое барахло обратно в люк. Гонцы не торопятся, ибо им вовсе не улыбается принять участие в этой процедуре, бегут легкой рысцой (потому на следующей высадке побегут уже другие - и так раз за разом, сменяя друг друга). Поспевают как-раз к тому моменту, когда все уже загружено, группа на борту и вертушка уже приподнимается на прогнувшихся винтах.
И так целый день. Ра-два-три, раз-два-три. В темпе вальса.
Вот и сейчас бежим с напарником по лугу, высохшая трава шуршит под ногами, колет сквозь штанины. И в этом селе обошлись без нашей помощи, единственной пострадавшей бабке умело наложила шину на сломанную ногу местная фельдшерица. Этот довольно крупный аул последний на сегодня. Солнце уже катится по самому гребню хребта и стекла вертушки бликуют карминово-красным блеском, в застывшем воздухе видны раскручивающиеся винты и марево из сопла. Мгновенной фотографией запечатлелось в памяти: иссиня черный силуэт вертолета на фоне лиловых гор и закатного розового неба, сарьяновские яркие цвета. Волна спрессованного винтами воздуха ударила, толкнула в грудь, сбила с дыхания. Глаза закрыть успел, но на зубах опять будет скрипеть пыль.
Почти на ощупь найдя люк, успел толкнуть в зад своего напарника и одним рывком забросил себя внутрь. Нацепил наушники и сказал (ну, конечно!):
- Поехали!
Особым шиком почему-то среди нас считалось сидеть при взлете на краю люка, свесив ноги наружу (ну, молодые мы были...), потому последующие события я наблюдал гораздо лучше, нежели остальные участники.
В тот момент неустойчивого равновесия, когда под вой турбины колеса шасси вертушки еще даже не оторвались, а лишь выбрали слабину амортизаторов, приготовившись к последнему рывку и я привычно подобрался, тоже приготовившись к обычной в таком случае вибрации корпуса... Земля вдруг плавно и нереально тихо скользнула куда-то под брюхо вертолета, обнажая под собой скальное основание, покрытое потеками жирной грязи и в свете вечернего солнца кажущееся разверстой кровоточащей раной на теле земли. Оползень!
Дождевая вода копилась в слое почва на склоне, разжижая и растворяя связи его с наклонной базальтовой плитой, на которой он покоился несколько сот (а может и тысяч) лет. Недавнее землетрясение разорвало самые прочные нити этой связи и сотрясение, вызванное посадкой и взлетом вертолета, привело к тому, что весь поросший травой склон, скользнув по скале и всей своей многотонной массой с грохотом обрушился в ущелье.
Вертолет дернуло и, как на тросе, потянуло вниз. Воздушный поток огромной силы подхватил наш летательный аппарат тяжелее воздуха, едва не опрокинув его. Взвизгнули турбины, переведенные пилотом в режим максимального форсажа, забился лихорадкой корпус. По-прежнему сидя на краю люка, я ощущал, как раскачивается и вращается в воздушных завихрениях наша вертушка, наподобие детских качелей-тарзанки.
Все продолжалось, должно быть, не более минуты, но за эту минуту мы все набрались ощущений на полжизни вперед. Эта масса эмоций, видимо, превысила некое конечное значение, в результате чего мой организм временно утратил способность четко реагировать на изменение окружающей меня действительности. Это было нечто сродни контузии. Как сквозь ватные пробки в ушах доходили отдельные звуки, которые нельзя было сложить в слова, тело онемело, судорожно сжатые руки свела судорога, а содержимое желудка стремилось найти выход, неважно какой.
Это тоже продолжалось недолго. Первое, что я разобрал в творившейся вокруг какофонии, когда пришел в себя, чувствуя как сердце бьется где-то посреди горла и шумит в ушах кровь, были слова пилота, который сообщал базе, что мы возвращаемся.
Продолжение, возможно, последует...