-Отбой, - орёт дневальный. Всё, свет потух. Успеваю заметить, что ломит спину и больно пульсируют мозоли. Проваливаюсь. Снится разборка. Бьют по почкам, по рёбрам. Больно. На стене - пожарный щит. Горемык, нахальный мерзкий дедушка выпучил глаза, орёт мне что-то в лицо. Пусть орёт. Не впервой. Так охота схватить багор у пропороть его, снизу доверху. Нельзя, себе дороже. Ну, или хотя бы дать металлическим наконечником рукава по чайнику. Он ведь вот он, совсем под рукой, рукав-то. Тоже нельзя. Совсем забъют. А что хотят на этот раз? Ааа, за самогоном. Ну-ну. Горемык продолжает орать, слюни летят в лицо. Слюни кажутся жёлтыми и ядовитыми, как у гюрзы. Чья-то рука хватает, выдёргивает из кровати. Это уже действительность.
- Оделся, вышел на задки.
Вокруг тихий шорох, подняты "по дедовской тревоге" ещё три "духа". Сижу на кровати, пытаюсь прийти в себя. Хлопок по шее. Головная боль возвращается. Я так долго не протяну. Оглядываюсь - конечно, кто-же ещё... Горемык, тварь. Проходим мимо дневального, равнодушно устремившего взор в потолок. Вот и задок. Место до страшного знакомо. Вот щит, вот обод от Зилка (гальюном по-нашему). Сюда бросают чинарики.
- Чё, урод, всасываешь плохо? - начинает занятия Горемык.
Молчу. Болит голова. Ломит спину. Пожарный щит - вот он.Под ноги что-то влетает. Падаю. Это бросили Дениску-казанца. Сапоги поднимают нас обоих. Здоровый толстый водила, кажется пермяк, докуривает сигарету. Бычок летит в лицо. Терплю. Помню сон. Сон повторяется в мелочах. Держу себя в руках. Когда перед армией ходил последний раз навестить ребят в секции, - последнеее напутствие тренера было - "держать себя в руках". Держу. Не знаю, зачем. Их, дедов - всего десятеро осталось. Борзые они, - да. Двое-трое что-то могут, остальные - так , подпевалы. Ах, да, вспомнил почему. Они бьют сзади, тихо, в темноте. Боец - в госпиталь, с них взятки гладки. Горемык орёт. Слюна брызжет. Долой сон, хер с ним, всё равно, долго не выдержу. Перед глазами - рожа Горемыка. Выпученные глаза. Больше не вижу ничего. Глубина резкости - минимальная. Кроме Горемыка ничего не существует. Рука, абсолютно не повинуясь мозгу хватает пожарный рукав. Арматуру не скрутили. Хорошо. Горемык разошёлся, тянет руки к моему лицу. Удар по гениталиям. Падаю. Тяну с собой шланг. Стоит надо мной, вглядывается в лицо. На, со всей дури втыкаю диффузер в его рыло. Горемык разгибается, хватается за лицо. Окно казармы, выходящее на задок открывается. Чей-то огромный кулачище опускается на голову Горемыка. Успеваю заметить на запястье татуировку - дятел. Горемык неестественно складывается напополам и падает. Окно закрывается. Замешательство. Дениска жуёт бычки, расположившись на корточках около "гальюна". Друган Горемыка, шахтёр Вильдян стоит, опираясь ногой о спину Дениски. На лице застыла глупая улыбка. Да, Вильдян, это не кино, не видик. Не отмотаешь. Сейчас только вперёд. Вы мне выхода не оставили. Хватаю багор. Бегу к нему. Сильный удар в голову уносит меня под лавку. Вижу сапоги. Сначала пинают меня. Потом сапогов добавляется. Кто-то падает, бьют его. Боже, как болит голова. Тела падают, глухо охают. Кто-то орёт матом, обещает выпустить кишки, кто-то басит "мама". Рука с татуированным дятлом вытаскивает меня из-под лавки. Уже ничего не понимаю. Куда-то ведут. Да хоть под расстрел. Наплевать. Звон, круги, лица. Пытаюсь вырваться, - не тут -то было. Умывальник. Пол в крови. Двое отмывают Дениску. Рука с дятлом сгибает меня напополам, засовывает под кран. Печёт рассечённую бровь. Кровь капает, смешивается с водой, превращается в длинные ржавые ручейки, уходит. Мысли неуверенно возвращаются, пытаюсь стоять сам. Никак.
- Меня заебали эти ваши «упал», «поскользнулся». Вы - люди. Понятно? Люди!
Голос знаком, не могу поднять голову. Голос знаком.Рука с дятлом, царапая мозолями лицо смывает кровь.

Это комроты, вечный капитан. Он сегодня дежурный...
С тех пор между собой мы звали его Спартаком. С любовью и уважением. С гордостью. Вот какой у нас командир. За ним - в огонь и воду. Спасибо, кэп, спасибо! Это была не просто выигранная потасовка. Это был жизненный барьер, который мы, 18-ти летние перешагнули, благодаря ему, Офицеру Советской Армии, вечному капитану, Человеку!