ОПЯТЬ ХРИСТОС

Нарваться на внеочередные наряды было просто. Мало того, войдя в струю зарождающейся демократии (1988), зампотех, раздавая "вымпелы" ещё и живо интересовался - "на кухню, в караул или в роту?".
-В караул, - отвечали мы и моментально получали кухню. Или роту. Майор практиковал групповые наказания, и его не волновало, кто из бойцов на самом деле пойдёт отбывать повинность. Проштрафившийся взвод либо кидал жребий, либо назначал бедолагу волевым решением дедушек. По зеленухе чаще всего таким делегатом становился я или кто-нибудь ещё из молодых. Однажды на обходе наши дедушки вели себя вызывающим образом и как-будто сами напрашивались отправить молодёжь поработать сверхурочно вне бокса. Меня тогда в хитрые умыслы не посвящали, поэтому я решил, что старослужащие объелись белены и собираются наломать дров. Получив по наряду по всем трём возможным направлениям взвод отправил меня скрести чаны и подметать свежий асфальт на полу столовой. Перед отбытием в распоряжение поваров дедули щедро снарядили меня инструкциями, общий смысл которых сводился к тому, что если завтра утром у нас в боксе не будет большого кипятильника, то спать домой (в казарму) я могу не приходить. Как минимум, - до их дембеля. Утром кипятильник был, спешу уверить. А после работы я вместе с боевыми товарищами пожинал плоды мелкой кражи.
Тут следует рассказать, что вместе с веяниями демократии, гласности и прочих аттрибутов современности через парадный КПП в часть попытался проникнуть ветер уставщины. Наш взвод по справедливости считался самым грязным в полку. Денно и нощно принимая ванны из ГСМ мы плохо пахли и хреново выглядели. Раньше нам позволялось посещать баню с другими ротами, в удобное для нас время, но с приходом новых порядков случился облом и наша лавочка мерзко хлопнув дверью прищемила нам носы. Грязнулями мы ходили недолго и кипятильник, специально украденный мною в столовой, занял рабочее место в громадном оцинкованном тазу, где усердно грел воду. После работы мы запирали ворота бокса, раздевались и плескались в нашем тазике, как натуральные воробьи. -Блин, думал тогда я, - как мало надо солдату для счастья. Особенно, если этот "мало" идёт вразрез с уставом и навязчивыми рекомендациями комсостава. Так мы подмывались целую зиму. Однажды кипятильник повёл себя не по-товарищески. Зашипел, грозно пыхнул, высадил пробки и отдал концы.
-Ну и хрен с ним, - решил наш коллективный разум и мы опять нарвались на наряд по кухне. Новый кипятильник занял почётное место в строю, а старый был закинут в ящики с инструментом за ненадобностью.
Через некоторое время в часть пришли партизаны. Среди них деловитостью и общественной активностью сразу выделился товарищ, получивший прозвище "Христос" с лёгкой руки зампотеха Кротова. Кличка прочно прижилась и сам мужичок на "Христа" охотно отзывался. И вот, какое диво, Христос тоже захотел каждый день баню.
-Не положено, - вышагивая журавлём гундосил комроты, ст.лейтенант Борович. За ним, забегая то слева то справа, семеня и подлаживаясь под длиннющие шаги офицера следовал Христос. Христос обещал эпидемию проказы, бубонной чумы, алкоголизма, падения общевойскового тонуса и прочих неприятностей, если личный состав не получит баню каждый день.
-Не положено, - доверительно повторял Борович, ускоряя ход. - Вон, срочники не болеют (себе дороже), не пъют (наивный), и тонус у них не падает (а куда деваться от дедушек-то?).
-Дык, лейтенант, - продолжал Христос, переходя на лёгкий бег.
-Старший лейтенат, - гордо поправлял Борович и всё прибавлял ходу.
-Капитан,...., майор..., в изнеможении взывал партизан, с трудом продолжая эскортировать командира.
-Вопрос закрыт, - отрезал офицер и оставив след синеватого дымка резвым аллюром исчез за линией горизонта.
-Ъ, сказал разочарованный Христос и в сердцах забросил промасленную робу на ближайшее дерево, разбудив дремлющую ворону.
-Карр, - сочувственно прохрипело пернатое и лениво взмахнув крыльями на бреющем ушло вдогонку Боровичу. Христос остался один и принялся думать.

Под забором части протекала мелкая речка-вонючка. Даже не речка, а так, ручеёк. Её берега и "пляжи" были обильно завалены свежекрашенным металлоломом и прочими отходами жизнедеятельности Советской Армии. Подобно корове на водопое, часть на суше, часть на берегу, с некоторым уклоном в сторону акватории стоял кунг. Старый облупившийся кунг. Точнее, будка гражданской машины-технички, неизвестно как попавшая в армию. На борту будки было написано "Тех обс луж и ва ние хуй", а на крыше лежал старый дырявый матрас, служивший прибежищем для полковых романтиков.
Партизаны под предводительством Христа на руках вызволили строение из воды, подтащили поближе к спине боксов, вытряхнули мусор и облагородили. Потом в будке был установлен штатив, на который затащили большую стандартную бочку из-под ГСМ. Умельцы обернули бочку термоизолятором, провели к ней шланг с водой, внизу пробили отверстие и инсталлировали кран. Наверх уложили брусок дерева, дали пару-тройку оборотов провода и подвесили кипятильник, тот-самый, старый. Христос его сам откопал, в наших ящиках. Сказали человеку, что кипятильник коротит, но человек не поверил, проверил и ко всеобщему партизанскому удовольствию заявил, что всё пучком. Так мы обзавелись собственной баней. Нужно было только заполнить бочку до краёв, а уж затем включить кипятильник. Когда температура воды поднималась до необходимой, кипятильник отрубали и народ с невообразимой радостью залезал мыться. Христос всё грозился подключить к системе термопару, чтобы устройство отрубалось само, когда вода нагреется. А пока кто-то становился на табуретку, засовывал палец в бочку и полагаясь на собственные чувства решал, готово, или ещё нет.
Близился праздник Пасхи. Народ сгонял в деревню, приволокли самогон и крашенные яйца. Вечером собирались хорошенько отметить. Работа подходила к концу. Затопили баньку,но вода греться не желала. Каждый раз кто-то гонял на задки, засовывал палец и возвращался со скорбной физиономией. Вдруг раздался грохот и выбило пробки. Воздушный компрессор отсекло, потухли лампы, перестал гудеть сварочный аппарат. Стало тихо.
-Помер, - раздалось откуда-то. - Мужики, Христос помер, - прибежал испуганный партизан.
Я был в "баньке" среди первых. В углу странно съёжившись лежал Христос, на его груди покоилась табуретка. Почему-то показалось, что её ножки дымятся. Несколько мгновений первичного шока растянулись на часы. Чёрт знает что крутилось в голове и что-то в груди угловато ворочалось, покалывая и спирая дыхание. Ноги подкашивались, а в глазах стояла картинка, с ним, с Христосом. Как он протягивает мне зажигалку со словами - "Курение - медленная смерть, но мы и не торопимся". Скорбное молчание овеяло будку. Кто-то всхлипнул. Кто-то засуетился, сказав, что что-то надо делать. Мы стали припоминать, что-же надо делать, когда табуретка зашевелилась, скатилась с груди Христоса и гулко стукнула по жестяной стенке. Христос приподнялся, оглядел нас вопросительным взглядом, уселся и изрёк:
- Вы чего?
-О, Христос воскрес, - сказал рыжий Антошка после необходимой в таких случаях паузы.
-Фу, бля, воистину воскрес, - подтвердил кто-то.
-Током ёбнуло Христоса, - прояснил тему пострадавший и попросил сигарету.