Однажды осенью пребывал я в состоянии глобального кризиса. Послал к ебеням все текущие заботы, работу, подругу и прочие каждодневные обязанности. Залез в Камаз к своему хорошему другу-дальнобойщику, очень кстати уволившему своего сменщика, и отправился с ним мотать километраж по СНГ. Долго ли, коротко ли мы ехали, да только оказались в одной губернии, в средней полосе. Репу я почесал и говорю другу:
-Слушай, друг, тут недалеко есть стойбище одно, где я как-то месяца полтора провёл в командировке. Принимал участие в боевых действиях против урожая картошки. Давай, друг, заскочим ненадолго, глянуть хочу.
Друг мой вопросов не задавал и Камаз, глубоко в душе матеря владельца, покорно сполз на грунтовку.

Мы жили в больших , со страшными пробоинами, палатках, а рядом строились конвенциональные бараки для воинов будущих поколений. Строительным материалом был силикатный кирпич. Однажды вечером вынул я из арсенала отвёртку и пошёл ковырять стенку. Вывел имя своё, фамилию, годы службы и в/ч приписки. Потом взял немного раствора и втиснул его в образовавшиеся канавки букв. На веки вечные. Моему примеру постепенно последовал ещё не один десяток бойцов, прикомандированных со своими грузовиками. Стена к моменту нашего отъёзда напоминала мемориал славы.
И вот теперь, несколько лет спустя, когда столько вещей на этом свете перевернулось, поломалось и сгинуло, я снова приближаюсь к тому месту, где прошли 46 дней молодости.

Поворот, ещё один, всё на месте. Вот он, лагерь. Столовая, без крыши, со следами пожарища, просевшие сортиры, потом ещё один поворот и взгляду предстают бараки. Те самые. Всё так же недостроенные. Иду прямиком к стене. Неспешно закуриваю сигарету, делаю пару тяг и лишь тогда поднимаю глаза.

Вот он, я! Все буковки на месте. Ничего не спизили и это радует.
Думал ли я тогда, что через несколько лет опять, причём, по собственной воле, приеду сюда, за много вёрст от дома? Сюда, в это странное место, которое покидал радостно вопя в кузове грузовика вместе со своими коллегами? Не думал. Наверное, никто из расписавшихся на стенке не думал. Ведь когда уезжали - плевались и растирали.

Вот, подо мной, Юрка Ольшевский, водила. Из Кустаная. Автобатовец. Фокусник. В прямом смысле этого слова. Любой предмет в пределах досягаемости его руки становился объектом для проделывания фокусов. Гений визуального развода. Помню лицо колхозного счетовода, когда Юрка снял у него с головы обязательную в тех краях кепку и вынул оттуда зелёный помидор. Колхозник почесал в затылке, спросил, почему овощ неспелый, пренебрежительно махнул рукой и ушёл догоняться.

Вот Никитин Антон. Этот - из моих однополчан. Один из двух Антошек, с которыми я провёл полтора года жизни. Мы с Никитиным уходили домой в один день. Мой поезд отваливал раньше и в памяти запечатлелся дембель, с кителем переброшенным через плечо, с фуражкой на затылке. В руке - "Советский Спорт". Он им махал мне на прощанье, пока не скрылся за горизонтом. Около года после дембеля переписывались с ним. Потом он перестал отвечать. Ещё через некоторое время пришло письмо, написанное незнакомым почерком, от его младшего брата. Убили его. В пъяной драке на свадьбе. Сначала разбили окно, а потом Антошка налетел животом на крупный осколок стекла. Я написал ещё пару-тройку писем, в глупой надежде, что это какой-то тупой розыгрыш, но ответа снова не было. А потом напросился в командировку в Харьков, там нашёл дом. На звонок в дверь с указанным номером никто не открыл. Когда уходил со двора, скрипнуло окно и меня подозвала старушка. Лучше б она меня не звала.
Предложила дать новый адрес семьи Никитиных, я записал и потом бумажку выбросил. На кладбище ноги не шли.

Под Никитиным - клинопись Армена Аразяна. Армянин, ни одного дня своей жизни не прожившего в Армении. Идеальный русский язык, в моменты смуты окрашенный сочным акцентом. Болел за Арарат. Вечно обещал, что вот в следующей игре армяне обязательно надерут сопернику задницу. А пока, - находилась тьма объективных причин неудачной игры. Армена прислали из-под Сызрани. Автобат. Когда прощались, - тоже обменялись адресами, но переписки не было.

Олег Винс. Олежка-горе. Так мы его звали. Он вечно забывал, где припарковал свой грузовик (стоянка была огромной, - чисто поле, а в нём триста машин). Олег каждый день пробивал баллоны или закипал. Единственно верный путь, который он выбирал всегда вёл в противоположную от цели сторону. А засадить машину он смог бы даже на чистом сухом асфальте. Олег комиссовался после того как опрокинул машину в кювет. Снимал с неё аккумулятор и тот взорвался ему в лицо.

Витас Таалс. Прибалт. Не попал в лётное. Очень страдал. Коллега - ремонтник. Часами наблюдал за самолётами Аэрофлота, вписывающимися в схему местного аэропорта. На него иногда злились за то, что отвлекался на небо в самую неподходящую секунду. Опускал грустные глаза и смотрел на раненный автомобиль, как на свою могилу. Витас был медлителен и в разговоре и в работе. Однако, болт, им закрученный никогда в жизни не выпадал на дорогу. Судьба распорядилась так, что через полгода Витаса перевели ко мне в полк и мы встретились снова. На "стойбище" мы с этим парнем были в очень хороших отношениях. Но почему-то, когда он появился у нас в полку, я обрадовался, а он был очень сдержан. Я даже подумал, что чем-то ему насолил в предыдущих жизнях. Только через несколько дней обратил внимание, что он - не Витас, а Тынис. И они - близняки, причём, смертельно ненавидящие друг-друга.

Взгляд скользит по стене. Имена, имена, имена.... Образы, давным-давно выветрившиеся из памяти один за другим вновь занимают своё место в строю. Припоминаю детали. Вспоминаю хорошее и плохое. Кажется, где-то в уголке глаза предательски наворачивается слезинка.
Друг мой обследовав окрестности подходит, что-то хочет сказать, но осекается. Становится за спиной. Украдкой смахиваю предательскую жидкость, оборачиваюсь к нему.

-Мемориал боевой славы.

Кивает головой.
Продолжаю исследовать стенку дальше. Имена уже незнакомые, 89-ого года уже нет. 90-й, 91-й. Дальше преимущественно уже только русские фамилии. Собираюсь давать реверс и возвращаться в машину. Друг мой кивает головой на правую часть мемориала,
-Смотри, кто-то совсем недавно побывал.
Действительно. Имя, фамилия - знакомы. Кто это - вспомнить не могу. И адрес тут. Дата - полгода назад. И ещё одно имя и ещё одно. Человек десять здесь побывало снова.
-Так что, ты не один такой, чувственный, - успокаивает меня корешок.
-Дай отвёртку, - говорю я.

Через некоторое время Камаз уносит меня в цивилизацию. Радио беззаботно хрюкает голосом подростка, раз за разом делая ужасные стилистические ошибки. Немного встряхиваюсь. Пытаюсь шутить, но голова всё ещё там, у той стенки. Когда уж теперь удастся побывать. Ловлю себя на мысли, что в таком же настроении я ухожу с могилы дорогих мне людей. Конечно же глупо, но правда. Наверное, если когда-нибудь буду там снова, приеду с цветами. Потому что это на самом деле могила. Могила одной из страниц моей жизни. Не слишком длинной,и на первый взгляд, лишённой всякого смысла, но моей.

P.S. Почему решил написать это?
Тогда, в придачу к реальному адресу, на "мемориальной доске", я оставил и свой электронный. Как водится в последние годы, бесплатный ящик был завален спамом по самые помидоры и со временем я его запустил. Неделю назад захотелось глянуть, что с ним, с этим счётом. К моему удивлению среди классического спама меня ждало письмо почти годичной давности от одного из парней, так же побывавшего на стойбище в мою пору. Я ответил. Мне ответили. Мы не очень хорошо помнили друг-друга, но сейчас периодически переписываемся. Я рассказал ему о Биглере. Теперь этот парень здесь, среди посетителей. Он и предложил написать что-то о нашем мемориале.