Каждый мало-мальский значимый институт в те годы имел военную кафедру. Для защиты Родины на них, в режиме «нон-стоп», пекли, словно блины-скороспелки, офицеров запаса. Любая массовость производства, у нас, автоматически подразумевает халтуру. «Если каждый конопат, где для всех найти гранат?» Кафедрами руководили и преподавали на них «тыловые крысы» или отставная невостребованность. Внешний вид, проходящих мимо по коридору старших офицеров вызывал изжогу. Язык не поворачивался называть их гордостью страны. Надежной опорой. При проклятом царском режиме суд офицерской чести вынес бы им окончательный, не подлежащий обжалованию приговор ровно через две минуты. Правда, на дворе стоял не 1914 год. Родина - Мать, славу Богу, ни куда не звала. И тем не менее
В знаменитый рыбный четверг целый учебный день мы посвящали усвоению военной премудрости. Нам, взводу, состоявшему из двух групп курса, повезло во всех отношениях. Командиром был назначен новый с иголочки одетый, где надо подтянутый, где надо отпущенный, перепоясанный ремнями, хрустящий зеркальными сапогами майор, обладавший настоящим командирским голосом и неотразимым обаянием. Контраст был фантастический. Мы влюбились в него сразу, не оглядываясь.
Он проявил себя настоящим бойцом во всех отношениях. Плоть от плоти народной. Кстати, за самую характерную русскую страсть его в итоге и выперли из элитного училища имени Верховного Совета. Правда, узнали мы об этом несколько позже и вот при каких обстоятельствах.
Программой подготовки предусматривались так называемые полевые учения. Студенты переодевались в солдатскую униформу, залезали в крытые грузовики, после чего вывозились за город. Целый день мы отрабатывали вводные под открытым небом. Типа - танки справа, вспышка слева. В тот раз, где-то в декабре, мне вместе с моим приятелем Сергеем повесили на спину огромные, усатыми антеннами до небес, лямками оттягивающие плечи рации. Килограммов по двадцать, наверное. Поставленная задача оказалась предельно проста. Дублировать по радио приказы командира. Устав бес толку бегать по глубокому снегу с такими хомутами на шее, мы с Серегой, при очередной попытке врага охватить колонну коварным маневром слева, остались сидеть в машине. Все равно сегодня до этого все команды отдавались голосом. Спрятавшись от пронизывающего ветра в кузове грузовика, сидя на лавочках и покуривая в рукав, мы с большим интересом и изумлением стали наблюдать, как враг громил наши, вдруг разом оказавшиеся нестройные ряды. Еще бы, ведь угораздило майора напоследок использовать рацию. Уничтожив всех без остатка, он собрал раздолбанное воинство и вернул его к машинам. Наша попытка встать в строй вместе со всеми была решительно пресечена. Демонстративно выведя понурых дезертиров на середину, поставив лицом к строю, майор произнес пламенную и где-то даже зажигательный монолог. Право слово не знаю, смог бы Фидель Кастро посоревноваться с ним тогда в красноречии. Суть тирады сводилась к следующему. Во-первых. Нас следовало тут же, без суда и следствия, по всем законам военного времени расстрелять за нарушение военной присяги на глазах жаждущей крови, от бессмысленного бега по снежной целине, братвы. Во-вторых... Вот тут заканчивалась суть, и начиналось нечто невообразимое. Начальник настолько осатанел, что расстреливать нас принялся на хорошо изученном диалекте и, увлекшись, углубился в такие неизвестные нам изыски народного сленга, что мы потеряли дар речи. Расстрел продолжался минут пятнадцать. Повторов не было.
- Почему вы ржете, - вдруг остановился он, - разве я вам не русским языком говорю?
- Так точно, русским, - отрапортовал Серега, - только, пожалуйста, помедленнее и повторите, если можно, эти великолепные последние три фразы. Я их не запомнил.
Серегу кафедра русского языка возжелала рассмотреть воочию после написания вступительного сочинения. За предыдущие десять лет никто еще в Центральном институте физкультуры не написал его без ошибок.
Самое интересное произошло потом, когда мы вернулись с мороза и после получасового перерыва приступили к углубленному изучению коварной рации. Майор пытался растолковать мирно кемарившему от классной духоты и тепла взводу нюансы симплексной и дуплексной связи. Постепенно его дикция стала приобретать некоторые специфические особенности. Народ насторожился. Взвод окончательно проснулся после того, как лектор, неосторожно завернув в хитросплетение коварного речевого оборота, безуспешно, в течение минут пяти, силился его выговорить. Втихаря стали даже заключать пари на пару пива - сколько он так продержится. Весь кайф сломал стайер Галкин, знаменитый своей прямой марафонской извилиной.
- Товарищ майор! - встрял он в процесс брожения ума и созревания духа. - Так я не понял про дуплекс.
- Бросьте вы Галкин всякую х..., - прервал назойливого студента нежно обнявший для поддержания равновесия хрупкую антенную опору, но чутко державший палец на переключателе связи, неожиданно снова обретший дар членораздельной речи майор, - давайте я вам лучше про Мату Хари расскажу!
- Караул устал слушать про Мату Хари, - вот знаменитый довод, послуживший толчком для изгнания нашего героя из прославленного на всю страну общевойскового училища.
Господа офицеры читайте, читайте биографии русских разведчиков.