ОБРАТНЫЙ МУТАНТ

Я смотрел на него со злостью и удивлением.
Пожалуй, удивления было все-таки больше.
Он сидел напротив меня как школьник, аккуратно сложив руки с короткими, розовыми пальчиками, и безмятежно улыбался. А мне хотелось его удавить.
Существует теория, что человек произошел от обезьяны в результате случайной мутации. Глядя на полковника Т*, можно было предположить, что он появился на свет в результате обратной мутации, и тем самым, совершил в эволюционном процессе размашистый шаг назад.
Полковник Т* был идиотом.
Природа мудра и предусмотрительна, поэтому дураки обычно компенсируют недостаток умственных способностей житейской хитростью, изворотливостью и абсолютным чутьем на неприятности. Полковник Т* был не таков. Чесание правой пяткой левого уха для него было естественным и необременительным занятием. Иногда мне казалось, что это удивительное создание нужно засунуть в стеклянный ящик с аргоном и выставить в питерской Кунсткамере рядом с заспиртованным младенцем и скелетом великана Буржуа, снабдив табличкой «Кандидат технических наук, доцент полковник Т*. Идиот». Каким образом Т* получил ученую степень и дослужился до полковника, в рамках материалистического мировоззрения понять было совершенно невозможно. Впрочем, подозреваю, что если бы среди нашего педагогического коллектива каким-то чудом оказались идеалисты, их тоже постигла бы неудача.
Когда из верхнего штаба пришла выписка из приказа, что полковник Т* назначается в нашу контору на должность чистого зама, мы сначала обрадовались, но Т* быстренько расставил все по своим местам. Его обезьянья мордочка с черными глазками-маслинами и высокий, взвизгивающий голос уже через месяц всем настолько опротивели, что преподаватели стали запираться от него в туалете, лаборантских и других подсобных помещениях. Составленные им документы были способны вызвать острый приступ шизофрении у любого, кто пытался вникнуть в их потаенную мудрость. Если Т* брался за составление расписания, то в одной аудитории неизменно оказывалось не менее трех преподавателей, причем каждый приходил на занятия со своим взводом. Техники Т* не знал совершенно, выпускать его в аудиторию шеф откровенно боялся, поэтому методом проб и ошибок для нового зама нашли посильное занятие - инструктировать заступающего дежурного по кафедре.
Пришлось учиться с каменным лицом выслушивать непередаваемую ахинею, которую на инструктажах нес зам, причем, надо отдать ему должное, он никогда не повторялся, что на небольшой кафедре с простенькой внутренней службой было своеобразным подвигом.
На кафедральных употреблениях Т* любил выступать с длиннейшими витиеватыми тостами, причем неизменно напивался, плакал, хватал соседей по столу за руки и кричал: «Ну а теперь давайте - за нежность!»
Весной наш шеф, давно жаловавшийся на желудок, подавил естественный страх перед военной медициной и решился на гастроскопию в гарнизонной поликлинике. Заглянув в недра полковничьего организма, гастроскопист как-то занервничал, по отделению прошло неотчетливое шуршащее движение, в результате которого шеф вместе с портфелем и папахой на «Скорой» отбыл на канализационные брега Яузы, в госпиталь Бурденко.
Так, нежданно-негаданно полковник Т* на месяц оказался во главе нашей конторы. И все бы обошлось тихо-мирно, (шеф прихварывал и раньше), но предстояла организация учебных сборов в войсках, которой шеф всегда занимался лично, пользуясь обширными связями в высоких штабах.
Трудолюбивый как все идиоты, Т* в сжатые сроки решил поставленную задачу, в результате чего я, например, привез 100 студентов в Сызрань, где нас никто не ждал. Слегка удивившись тому обстоятельству, что нас не встречают, я оставил своих воинов на вокзале, а сам пошел в штаб училища. Выяснилось, что нас не встречают, потому что про нас не знает вообще никто. Ну, практически никто. Через какие-то полтора часа хождения по кабинетам, нашелся все-таки один человек, который знал, и этот «один» был начальник училища, генерал. Оказалось, что сборы мы должны были, действительно проходить при училище. Не «в», а «при». Чувствуете разницу? И состояла она в том, что нам, оказывается, на самом деле нужно было ехать в учебный полк ПРИ училище, который базировался почти рядом. В Саратове. «Я же объяснил этому...» - тут генерал назвал фамилию Т*, уснастив ее рядом цветистых прилагательных, - ты в Москве ему передай, - генерал долго перебирал нецензурные слова, выбирая походящее, - словом... словом, скажи ему просто, что он - мудак. Хоть и полковник. А я, если надо, подтвержу.
- Товарищ генерал, а нам-то как? У меня же орава на вокзале сидит...
- Ну, бля, из-за вас на нары загремишь, - проворчал генерал и ткнул пальцем в селектор, - Начстроя ко мне!
- Выпишешь этим проездные до Саратова, потом подумаем, как списать.
Весь оставшийся световой день я, как беговой верблюд, нарезал круги по Сызрани между штабом училища и комендатурой ВОСО. К вечеру удалось получить билеты на почтово-багажный поезд «Сызрань-Саратов», которые перед посадкой оказались двойными. Я был настолько обозлен и утомлен, что не стал выяснять, чьи билеты незаконные, а просто послал бригадира на х#й и подал команду «По вагонам!» Не менее злые и усталые студенты, к тому же не имеющие иммунитета к тяготам и лишениям военной службы, вызванным глупостью командования, захватили поезд с легкостью, которой позавидовал бы сам Махно.
Ночь в почтово-багажном поезде я запомнил надолго, а утром в Саратове нас уже ждали офицеры из полка, которым позвонили из штаба училища. Зрелище высаживающихся из поезда голодных, грязных и небритых студентов, вероятно, напоминало массовый побег из сумасшедшего дома тюремного типа. Во всяком случае, встречавший нас офицер подавился сигаретой и приказал старшему автоколонны: «Сразу к столовой!»
Когда я на следующий день позвонил в Москву, то в разговоре с полковником Т* тщательно старался припомнить и воспроизвести все, что услышал от генерала. Т* на другом конце провода что-то кудахтал, вскрикивал «Ну совершенно верно!» и вообще готов был искупить любой ценой.
Хрен там.
На следующий год он проделал совершенно такой же акробатический этюд, несмотря на то, что я в Москве битый час объяснял ему, чем отличается «в» от «при». Ситуацию приятно разнообразило то, что студентов со мной было уже 150, а ехать нам нужно было на заволжский аэродром, куда поезда из Сызрани вообще не ходили. К счастью, день был летный, и студентов дотемна перевозили на вертолетах. Я проклял Т* черной клятвой и поклялся по возвращении в Москву прибить его скальп над своим рабочим местом.
И вот, через неделю, когда злость потихоньку начала смываться удивительно чистыми водами Большого Иргиза и растворяться в продукции единственного в городе гастронома, а учебный процесс, покачиваясь на стыках расписания, набрал ход, это чмо прибыло меня инспектировать.
Не отклоняясь ни на шаг от протоптанной им же самим тропы, Т* тоже приехал в Сызрань и просидел на аэродроме целый день, ожидая попутного вертолета. К нам он прибыл уже в сумерках, когда длинный июльский день клонился к вечеру, стаи вертолетов слетались с учебных площадок на точку, а личный состав, не снимая летно-технического обмундирования, торопился на дачные участки - поливать помидоры.
Т* долго блуждал по гарнизону в поисках казармы студентов и, наконец, наткнулся на дежурного по полку, который и послал за мной посыльного.
Итак, он сидел в ротной канцелярии как школьник, аккуратно сложив руки с короткими, розовыми пальчиками, и безмятежно улыбался. А мне хотелось его удавить.
- Надо на аэродром сходить, - взял быка за рога Т*.
- Так вы же только оттуда! - не отступил я.
- А я там чемодан оставил, - атаковал Т*.
- Ну так сейчас дневального пошлем! Где оставили-то? - ушел в глухую защиту я.
- Да на КП полка.
- А где именно на КП?
- Не помню...
Господа, я убит...
Оказалось, что Т*, выбравшись из вертолета, не придумал ничего лучшего, как занести свои вещи на КП и оставить их у какого-то солдата. Солдат, привыкший к училищным полковникам-преподавателям, решил, что, наверное, так и задумано, поэтому после окончания полетов спокойно запер комнату и растворился в сумерках заволжских степей. Когда Т* вернулся на КП, его ждал небольшой сюрприз в виде ряда запертых дверей с однообразными надписями «Боевой пост N...». В каком именно БП Т* оставил свои вещи, он не знал, потому что тогда дверь была распахнута, а прикрыть ее и взглянуть на табличку Т*, ясное дело, не догадался.
Дежурный по КП, прапорщик, оторвавшись от растрепанного сборника кроссвордов, долго силился понять, чего от него хотят, о каком чемодане идет речь, и почему товарищ полковник не оставил этот чемодан у него, дежурного.
В конце концов, отчаявшись понять внутреннюю логику событий, дежурный сообщил, что ключей от БП у него все равно нет, и нужно ждать до завтра.
Мы вышли на улицу. Т* был безутешен. Казалось, он навсегда простился с последними на планете полотенцем, зубной щеткой и мылом.
В город нужно было возвращаться кружным путем, но мудрейший из мудрых решил упростить себе задачу, срезав изрядный угол по летному полю.
- Товарищ полковник, - крикнул я ему в спину, - надо в обход, стоянки уже под охраной! Но храбрейший из отважных, не оборачиваясь, только махнул рукой: - Да мы по краешку!
Во мне насмерть сцепились страх быть застреленным и желание осиротеть без любимого начальника, поэтому я потихоньку пошел за ним, готовый в любую минуту прыгнуть в кусты. Как и следовало ожидать, Т* немедленно вынесло на часового, который оказался его духовным братом. Злостно нарушая обязанности часового, он вступил с Т* в пререкания, а потом, когда рыбак нашел рыбака, закинув автомат на плечо, повел вдоль границы поста на какую-то заросшую тропу самоходчиков, которая, попетляв между ангарами, неожиданно вывела нас в город.
В гостинице нас уже ждали Вадик и Игорь.
В нашу контору нередко заносило офицеров самых причудливых специальностей. Были у нас военные переводчики, тыловики, артиллеристы, был даже капитан, бывший начальник клуба, прославивший свое имя тем, что на утреннем построении отловил и поставил в строй студентов солдата-сантехника, узбека, который на свое горе проходил мимо.
Вадик до нас служил то ли в диверсионном, то ли, наоборот, в противодиверсионном подразделении боевых пловцов, успел помотаться по горячим точкам, нажил старлеевские звездочки, коллекцию впечатляющих шрамов и заключение ВВК «Годен к нестроевой». Был он до невозможности крут, плавал стремительно и бесшумно, в самую июльскую жарищу ходил в рубашке с длинным рукавом и шитой фуражке с красным околышем, и на фоне затрапезной авиационной братии выглядел как холеный, блещущий лаком «Мерседес» на стоянке такси у Казанского вокзала.
Игорь, напротив, был нормальным авиационным инженером, которому судьба прямо перед командировкой нанесла бесчестный удар, наградив аллергией на спиртные напитки. Стоило ему выпить хотя бы стакан пива, как на коже мгновенно вспухали рубцы, как от удара хлыстом. Командировка, которую каждый уважающий себя преподаватель ждет весь учебный год, была совершенно испорчена.
Понятно, что вывод из строя проверяющего я поручил Вадику, на Игоря легла организация учебного процесса, а за собой я, как положено, оставил общее руководство.
Вадик и Игорь жили в одном номере, а я как начальник, один занимал двухместный номер, который мы попеременно использовали как распивочную и канцелярию.
Увидев накрытый стол, Т* испугался:
- А никто не узнает?
- Мы никому не скажем! - успокоил его я, и Вадик взялся за дело.
Через полчаса проверяющий был готов. Он плакал крупными, детскими слезами и заплетающимся языком умолял нас: «Ну, а т-теперь, еще раз! За нежность!»
Чтобы закрепить достигнутый эффект, Вадик извлек Т* из-за стола и, прихватив бутылку и стаканы, повел его играть в бильярд. Напротив нашего номера была бильярдная, где каждый вечер угрюмо стучали шарами сине-фиолетовые начвещ и начпрод, проигрывая друг другу рыбные консервы, бязь и ношеное летно-техническое обмундирование.
Я убрал со стола, принял доклад по отбою и стал ждать. Через час тело полковника Т* было внесено в номер и отгоризонтировано на свободной койке.
Внезапно тело открыло глаза, сфокусировало их на потолке и загробным голосом вопросило:
- Что это там?
- Где - там?!
- На потолке... - слабо махнуло рукой тело.
- А-а-а... комары.
- А почему? - не унимался проверяющий.
- Река рядом, вот и летят на свет,- пояснил я.
- А перебить?
- Всех не перебьешь, да и потолок высокий.
- Я тебя ща научу - ясным голосом сказал Т*.
Он схватил свою подушку за уши и внезапно, резким и сильным движением метнул в потолок. Раздался бесшумный взрыв, свет померк в облаках старой побелки, а когда воздух очистился, я увидел, что наше горе-злосчастье, перемазанное побелкой, сладко спит, обнимая оскверненную подушку.
Следующим утром Вадик пробежал свои обычные три километра, принял холодный душ и прибыл ко мне за указаниями на день, источая флюиды свежести, здоровья и служебного рвения. Флюиды служебного рвения у меня почему-то всегда ассоциировались с запахом крепкого одеколона.
Полковник Т* являл собой вопиющую картину утренних похмельных мук. Весь крупно пожеванный, с синеватой физиономией, он был похож на старые джинсы, которые достали из стиральной машины.
- Товарищ полковник, - начал я провоцировать, - в гарнизон пойдем или сначала пивка?
- Т* издал жалобный и неразборчивый стон, но Вадик все понял правильно.
Через четверть часа мы двигались в сторону ближайшей пивнушки, причем Т* смахивал на покойника, ожившего по воле черного мага.
Тепловатое пиво поверх «вчерашнего», подобно глубинной бомбе, мягко взорвалось в желудке несчастного, и он мягко осел на руки Вадика, не забыв, однако, предупредить, что жена велела привезти ему фрукты.
Остаток для ушел на поиски чемодана полковника Т*, приобретение билета на поезд со славным номером 666, а также закупку и упаковку в ящики фруктов, которым на долгом пути до Москвы еще предстояло превратиться в смердящий джем.
Вечером так и не очухавшийся Т* был загружен в поезд, а осенью, когда я вернулся из отпуска, Т* на кафедре уже не было - куда-то перевелся.

Прошло почти десять лет, я успел уйти из армии и занимался совершенно другими делами, как вдруг... у меня зазвонил телефон.
- Это полковник Т* говорит! Ты чем сейчас занят?
- А что? - осторожно спросил я, - я вообще-то давно на дембеле, а вы?
- Ну, совершенно верно! - раздался до боли знакомый голос, - я сейчас в одной коммерческой фирме зам директора по безопасности, давай ко мне работать!
- Спасибо за доверие, - ошеломленно пробормотал я и положил трубку.