Просто настроение такое.

Зима 1981 года. Северная Карелия, вахтовый посёлок 909 военно-строительного отряда, гарнизон Верхняя Хуаппа.

Нет - это просто кайф, вот так лечь после работы на койку в вагончике-бытовке, закурить, пуская дым кольцами, ноющие от ходьбы по глубокому снегу ноги положить на спинку и балдеть. Чуть мигает лампочка под потолком, питающаяся от бензинового мотор-генератора в крайнем маленьком вагончике. Уютно потрескивают горящие поленья в железной печке - один из самых приятных звуков на свете для сердца военного строителя, тянущего службу на лесоповале.
Сам я не курю, но этого мой кайф только полнее - не надо искать курева, не надо терпеть завистливые взгляды товарищей: «Оста-а-авишь покурить, ладно?»
И не оставить нельзя, не по-товарищески, но и кайф от курения ломается, когда сидящий рядом напряженно смотрит на то, как убывает твой чинарик при каждой затяжке.
Но этот кайф недолговечен - подкрадывается, нет, не песец, скука. Приёмник у нас был, старенький раздолбанный транзистор «Филипс», запитывали его от тракторного аккумулятора, но он накрылся, а спецов по радио у нас не нашлось. Это же стройбат, а не ПВО или РВСН. Образованные люди есть и в стройбате, конечно, но больше по строительным и автотракторным специальностям. И без радио настал уже чёрный песец. Поэтому бешенным спросом пользовались газеты, которые привозили нам в лес вместе с продуктами. Из-за отсутствия свежих газет бригадиры поднимали такой хипежь, как и при нехватке курева. А с книгами вообще проблем не было, потому как и книг не было.
Но зимой светлое время суток стремится к нулю, полярная ночь, однако. Да и недолгий светлый полдень приходится на рабочее время. А от чтения при тусклом мигающем свете лампочки начинают слезиться глаза.
Поэтому мы просто лежим на кроватях, изредка поднимаясь, чтобы подложить дрова в печку или отлить по нужде за вагончик, дальше не ходили. И развлекаемся, как можем.
- Андрей!
- А?
- Хуй на!
- Пошёл в жопу.
- Пошёл бы я, да очередь твоя.
Через минуту:
- Андрей!
- Чо?
- Хуй через плечо!
- Отвали, баклан.
Снова.
- Андрей!
- Ну?
- Хер гну!
Опять:
- Андрей?
- Ну?
- Соси хуй бодрей!
- Сосал бы я, да очередь твоя.
Главное в такой развлекухе - не повторяться. Ну и чтобы оппонент заводным был, с таким перепалка особенно интересной получатся.
- Я смотрю, ты наблатыкался, как воробей на помойке. Чё, приблатнёный, что ль?
- А чё, не видно?
- Поди, блатных хуёв насосался!
Снова пауза. Остальные тоже молчат, но слушают с большим интересом. Не принято было, чтобы в такую перепалку вмешивался третий. Тут что главное - не просто ответить, а остроумно, ярко, сочно, с выдумкой. Желательно в рифму.
- Андрей!
Молчание.
- Андрей!
Ни звука.
- Молчишь? В пизде торчишь!
- Андрей!
...
- Молчишь - в пизде торчишь!
Ещё заход:
- Андрей!
- Закрой рот, хуями прёт!
- Отозвался - в пизде остался!
- Андрей!
- Пошёл в жопу!
- Нечем крыть - полезай в пизду картошку рыть!
- Пошёл на хер, скотина, счас пизды дам!
- А она у тебя есть?
Андрей, весь на взводе, запальчиво ответил, не подумав:
- Есть!
- Поздравляю! Чаще подмывайся.
Гулкий ржач всех солдат, валяющихся на койках
- Андрей!
- Я сказал - отгребись! А то пиздюлей навешаю!
- А они у тебя есть?
- Для тебя есть.
- И кто тебе их уже навешал?
Снова ржач, ещё более оглушительный. Забава глупая, признаться. Ну так актёры и публика тоже соответствующие, невзыскательные. Опять же, «без эстетического образования», просто военные строители.
Андрей вскочил с койки и схватил за грудки своего обидчика-дразнильщика, остальные солдаты тут же поднялись, чтобы разнять их и не допустить, чтобы забава перешла в потасовку.
И в это время вдруг, каким-то необъяснимым образом начали тихо петь оконные стёкла, на высокой ноте. Мы уставились на окна со страхом и недоумением: глухая тайга, полная тишина, зловещая темнота за окнами и тихо, но пронзительно подвывающие стёкла. Но вот они начали звенеть громче, но на более низкой ноте, вот они уже стали дребезжать, и наконец до нас донёсся гул. Мы выскочили все на улицу, на ходу накидывая телогрейки и бушлаты. Высоко в небе невидимые нами, прошли два истребителя. Редкие гости в нашей приграничной зоне. А если и летали, то высоко в небе, такие чистые, серебристые, равнодушные к грязным военным строителям, ползающим по пояс в снегу на лесных делянках, продирающихся на трелёвочниках по волоку, тянущими на щите пачку хлыстов на эстакаду, как муравей гусеницу, гоняющих раздолбанные МАЗы, лесовозы и самосвалы по заснеженным дорогам. Быстрокрылые изящные птицы, продукт высоких технологий, управляемые образованнейшими людьми, охваченные полями радаров - они для нас были как пришельцы из космоса. Рядом с ними наши неуклюжие МАЗы, бульдозеры и трелёвочники казались примитивными орудиями пещерных людей. И сами мы были такие же пещерные. С убогими мыслями, примитивными желаниями, и жестокими забавами.
Истребители улетели, а мы всё стояли, закинув головы в пустое небо, в котором остались только яркие звёзды и сполохи северного сияния.
***
В тот день финские истребители отрабатывали учения по перехвату «внезапно вторгшегося самолёта-нарушителя». Согласно гениальному замыслу их генералов, нарушитель должен был вторгнуться со стороны советской границы. И вот на условный перехват условного противника поднялась пара финских истребителей МИГ-21бис. Понятно, советского производства. Закупая у нас оружие, финны не забывали про войну 1939 года. На экранах наших радаров засекли пару скоростных меток, стремительно приближающихся к границе в нашу сторону, и на всякий случай направили им навстречу пару СУ-15ТМ из авиации ПВО. Чтобы «подстраховать» финнов, если те нарушат границу. До стрельбы, скорей всего, дело не дошло бы, отношения с Финляндией тогда были дружественные. Но на всякий случай, чтоб те не забывали, что мы не спим и всё видим. Финские МИГи, выйдя на рубеж перехвата, произвели условный пуск (ракет на консолях не было), и отвернули обратно, в Куопио. Следом отвернули и наши СУшки. Но граница в этом месте - не ровная линеечка, а прихотливо изгибается по речкам и озёрам. И на развороте наши СУ прошли над выступом финской территории. Финны позже направили нашим протест, приложив кальку маршрута наших самолётов. Дипломаты вопрос утрясли, наши принесли извинения, скандал не разгорелся.
***
И мы, изрядно замёрзнув, вернулись в вагончик. Совсем другая жизнь, радостная и тревожная, стремительная и непонятная, богатая нешуточными страстями и событиями, пронеслась мимо нас. Даже не задела, лишь отголоски её донеслись. А мы гниём тут в лесу, осуждённые непонятно за что «выполнять священный долг по защите Родины» с бензопилой и топором в руках.
В своё время Хрущ начал процесс реабилитации репрессированных при Сталине. И тысячи людей хлынули из лагерей на свободу, к вольной жизни. Но вот незадача, они в лагерях непросто сидели, они работали, Точно не знаю вклад зэков в советскую экономику, но он весомый, просто огромный этот вклад. И если не заменить кем-то зэков, то экономика улетит в глубокую задницу. Кто же будет, как в нашем примере, задарма валить лес в жутких условиях? И тогда появился стройбат в том виде, в котором я его застал. Стройбат был и раньше, ещё до войны, но это были вольнонаёмные гражданские люди. Они получали нормальную зарплату и могли, при желании, послать всех в задницу и уволиться, сменить работу.
И возродилось рабство, лицемерно прикрытое военной формой. Для вида даже зарплату мизерную начисляли. Но только на бумаге, на руки давали как и обычным солдатам.
Впрочем, что это я? Не об этом хотел рассказать совсем.
Мы лежали на койках и подавленно молчали. Вот уже и свет, мигнув, погас, заглох генератор в крайнем вагончике. Значит - время отбоя. Но не спалось. И не курилось, только мысль сверлила - за что ж мы тут пропадаем, чем же мы провинились перед Родиной, за что ж она нас так неласково - словно с преступниками.
Эх, Родина, не мать ты, а злая мачеха, разрази тебя сифилис, старая сука!
И тут задира опять начал свою песню:
- Андрей... молчишь - в пизде торчишь.
И тут уже все на него заорали:
- Заткнись, потрох поганый, и без тебя тошно! Ещё раз вякнешь - вылетишь на улицу, на всю ночь. По-эл, сука?
И тот угомонился наконец. Знал, что словами у нас не бросаются, в самом деле выкинут на улицу. Это называлось - выломили с хаты. И будет он потом бегать по чужим вагончикам и жалобно, униженно просить, чтоб его пустили заночевать. Не любили таких.