БЕГ


"На северной тропе появился вестник.
Его босые подошвы разметывали кипящий прибой сухих листьев,длинныеконцы шнура,стягивающего волосы, бились по ветру за плечами. Он бежал с севера - ровно, упорно, на пределе сил..."

У.К. Ле Гуин



СССР тогда был еще жив.
Раз-два-раз-два, раз-два-раз-два, раз-два-раз-два, ух-фух-чух-пух, ах-ах-ах-ах
На горизонте валяются серые тучи.
Кровавое солнце не торопится - оно лишь слегка подсвечивает эти тучи снизу.
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три. Вдох на два - выдох на третий.
Юфтевые ботинки называются - гады.
Еще противогаз. Вещмешок. О-о-о, чужой тяжеленный АКМ. Ав-то-мат, ав-то-мат, воздуха катастрофически не хватает.
Сбившийся на плечо воротник-гюйс, намокший от пота.
Подъем был в четыре.
А отбой - в два. В промежутке успели сожрать руками банку тушенки на троих.
Это, собственно, всё - то, что морпехи называют ужином, есть было невозможно в принципе.
Подполковник Панченко: "В морской пехоте нет больных и здоровых. Тут есть только живые и мертвые"
Сыч, командир роты: "Ыгы". Лучше бы промолчал.
Камыши. Ка-мы-ши, ка-мы-ши.
Передо мной бежит Шурик Позырев. Чуть позже, когда он будет спать на самоподготовке, ему напишут на спине - "Позырев А.К." Ручкой на фланке второго срока. И он будет так ходить полгода.
А на меня наденут нагрудную бирку с номером роты - "21". И тут же назовут - 21-й палец.
Это будет потом. По-том, по-том. Вдох-выдох.
Я, наверно, скоро сдохну.
Тогда всех стригли под ноль. Оставалось, может, миллиметров пять волос. Корешок мне сказал:
- А давай я тебе виски и затылок вообще побрею, "под коленку". Тогда будет казаться, что эти оставшиеся пять миллиметров "под горшком" - это стильно.
Я согласился.
На обеде меня заметил Панченко. У старых морских пехотинцев очень громкие голоса.
- Тащ курсант, вы - панк?
Четыреста пятьдесят девять человек нового набора сидят и смотрят на четыреста шестидесятого, торчащего 21-м пальцем посреди камбуза первого факультета.
Естественно, трясутся стекла.
- Отставить смех!! Тащ курсант, вы - не панк. Вы - клоун. Охотно верю, что таково призвание. Но теперь вы - в армии. Посему прическу - привести в соответствие. Чтобы было однообразно.
Даже для тупого первокурсника понятно, что теперь "под коленку" придется обрить весь оставшийся череп.
Хотите верьте, хотите - нет, но голая кожа на этом моем черепе оказалась нежно-салатового цвета.
Панченко, похлопывая меня по лысине:
- Ваш крем для бритья сделали в Одессе. Улицу помните?
Я, внутренне съежившись, ждал второй волны хохота. Это было тщетно, а вокруг -было тихо. И вновь голос Панченко, как бы принявшего исповедь:
- Не стоит переоценивать общественный интеллект. Не надо.
Учебная рота несется по тропе вдоль берега, между камышами и длинными царапинами от облепихи. Не видно ни хрена.
Шурик Позырев спросонок не соображает вообще ничего. Абсолютно. Когда его будешь на ночную смену дневального, он начинает что-то бормотать. Что - не понимает никто. И сам Шурик тоже.
А тут он бежит. Передо мной. Все бегут - колонна по одному - и он бежит. И бормочет.
Под ногами плещется болото. Гады - они не сапоги. Пару секунд - и часть болота бежит дальше вместе с ротой, перехлюпываясь в ботинках, между грубой дерюгой и дырявыми носками, припекая сорванные волдыри мозолей.
Кто-то заметил топь - хрипят по цепочке: "Принять влево!... лево!... лево!... ле... во!...о"
Сознание фиксирует это "лево", но ничего с ним не делает - сознание не востребовано. Оно молотит на холостых оборотах. Зачем в морской пехоте сознание?
Шурик передо мной просыпается и орет "Принять вправо!"
Так, бывает, срабатывают полушария мозга, когда он не нужен.
Шурик - левша.
Я принимаю вправо.
По яйца в болото, конечно же. По инерции корпус продолжает нестись вперед. Мордой в тину - бууултых. Все, теперь очень уместно покрякать, дабы сойти не только за местного, но и за умного. Почему за умного? Потому что мой глубинно-душевный громкий крик, имеющий нескромное отношение к одному из родителей Шурика, будь мы на войне, выдал бы роту врагу. С потрохами. С чужими морпеховскими автоматами. С гадами, будь они неладны. С тем, кто придумал для курсантов военно-морского училища практику в морской пехоте.
Однако по грудь уже.
Подполковник Панченко - он бежит последним.
- Тащ курсант, вы очень похожи на барона Карла Фридриха Иеронима. Один вопрос - за что вы будете себя выдергивать из болота? За зеленый скальп? Давайте руку.
Раз-раз-раз-раз-раз....
- Фильмы надо смотреть правильные. Повторяйте за мной: "Хорошо живет на свете Винни-Пух..."
Кончаются камыши, кончается облепиха, мокрая и грязная рота вытягивается на песок, который действительно поет фальцетом под ногой. Раз-раз-раз-раз, как будто буксую на месте.
Кровавое солнце оставило сегодня попытки взойти, но подогретые им тучи, расплывшись, смазали линию горизонта, замкнули море на небо плавным переходом - и море с небом одного цвета. И то ли в море, то ли в небе, там, где должен быть горизонт, висит в сером пространстве большой десантный корабль - неуклюжая плоскодонная лохань, которая с такого ракурса видится древним драконом, дремлющим на доисторическом мелководье. Скромное очарование реальности.
Еще пару марш-бросков с правильным дыханием, и я начну радоваться божьей коровке на ногте правого мизинца. Тебе-то хорошо, летать умеешь...
Хоро-шо живет на све-те Вин-ни-пух, пух, пупух, пупух, пурурух...
Мимо по песку, неожиданно высоко тарахтя движками, проносятся два ПТ-76. Из башни первого танка торчит классический комбриг - в шлеме, черном комбезе, по-боевому осмысленный взгляд обожравшегося мухоморами викинга. А где-то спереди, там, где песчаный берег становится круче и поворачивает на север, жужжат пчелы - "подушки" вылазят на песок... столько жизни вокруг-то, а?
- А? Я кого спрашиваю? Доложите мне прицельную дальность огня АКМ!
- М-м-м-м... Триста метров!
- Садитесь, два!
Столбячащий "смирно" Шурик послушно садится на песок.
- Отставить! Вы что, спите до сих пор?! Упор лежа принять! Тридцать отжиманий!!!
И опять мы бежим. Хоррошо живет на свете...
Когда я сниму гады, я буду очень жалеть себя.
Если я, конечно, их когда-нибудь сниму.
А пока я бегу. А колонну по одному, в гадах, с вещмешком и чужим автоматом. Со сбившимся набок промокшим в болотной воде гюйсом. С зеленой лысиной.
Там, сзади, бежит Панченко. Бежит легко, свободно, бежит большую половину из его сорока четырех лет. Что им движет? Давно и безусловно усвоенная песенка Винни-Пуха?
- Нет, молодой человек. Сделать из вас специалистов можно быстро - полтора года. Но чтобы сделать из вас офицеров, у которых вновь отрастут стертые до самой жопы ноги, а руки вырастут откуда надо, а голова перестанет быть простой подставкой для головного убора, полутора лет мало.
- Тащ подполковник, а зачем вообще все это? Войны же не будет...
- Иногда полезно отжиматься головным мозгом. Перестройка просто обязана закончится перестрелкой, потому что есть в мире некто заросший, в штопаном камуфляже и спортивных штанах, с автоматом и по фамилии Чекимбадзе. Это все вместе - диагноз. И это придется лечить. Назовите мне другой способ, кроме войны.
Молчание.
- А теперь закрепим пройденную тему наиболее эффективным образом. Бегом - марш!
Эх-эх, товарищ подполковник, ну зачем Вы оказались таким хорошим пророком?
Знать бы заранее.
Верить бы.
Просто беги. Перемещайся. Нет ни прогресса, ни результата. Есть только путь. Процесс. Остальное - божья коровка на правом мизинце: вот она есть, а вот - ее нет.
Раз-раз-раз-раз-раз. След в след. Отупение и пот. Марш-бросок по песку. Еще далеко. До обеда, до перекура, до предварительной команды "шагом..."
Автомат нагрелся ладонями.
Курсантская рота бежит по балтийскому песку.
Это эпизод, частность, это - не главное, это - забудется.
У нас другие задачи, другое цели, совсем другая служба.
Общий - только бег. От желания к страху и обратно. Как время.
Важно уметь правильно бегать. В промокшей робе, с автоматом, который уже не чужой, с языком на плече. Тогда не очень хочется искать смысл.
Зачем искать то, чего нет?
Раз-два-раз-два, фух-фух-фух-фух, хоро-шо живет на све-те Вин-ни Пух..
Ух.
Ох.
Принять влево!
Хряк.
Плюх.
Буууултых.
Кряк.
Ерфиндер пуп, Шурик, ну когда же ты, наконец, проснешься?