«Нижним чинам вино и протчее пить не запрещаетца, однако не на кабаке, где выключая что ссоры и драки бывают и военной человек случаетца во оные быть применен; по крайней мере через сообщение тамо с подлыми людьми он подлым поступкам, речам и ухватам навыкнуть может и потеряет его от них отменность. Чего ради, вышедши из кабака и купя пива или вина, идти немедленно из него вон и выпить оное с артелью или одному в лагере или квартире».
С этой выдержки из приказа командира полка графа Суворова Александра Васильевича и хочется вспомнить былое: погоны на плечах, эсминец «Бу...», 1991 год, бухту Камрань.

Собственно, пить у нас умели всегда, не только в Камрани. Но там, на фоне катаклизмов далекой родины, на фоне местного безделья и воровства пьянство как способ ухода от настоящей действительности расцвел прямо-таки фонтаном. А что еще делать? В заливе идет война, но туда пошел каютоносец БПК, чтоб побольше штабных могли валюту заработать. А нас - боевой корабль - засунули на «боевую службу» и в море не выпускают никуда.
- Тащ адмирал, скажите, почему мы стоим здесь, когда вон возле Таиланда, рядом, учения американцев, эскадра во главе с «Таравой». Почему не выйти, встать к ним в ордер, заняться разведкой...
- Нет, товарищи офицеры, мы не будем накалять международную обстановку.
Во как! Ну не будем так не будем. И пошло оно все тогда - лесом. Наливай! И пили некоторые, не побоюсь буквализма - до усрачки.

Стою как-то дежурным по кораблю, сижу в рубке и после обхода наслаждаюсь тишиной и прохладой тропической ночи. Тут в дверном проеме появляется мичман Витя. Собственно, Виктора я уважал, т.к. мужик солидный, в летах, семейный, и здоровья отменного: после обеденной пьянки всегда на берег и преимущественно в футбол. Я с волейболом после стакана шила в тропиках против него - просто слабак. Но не за разговором ночью поднялся, сейчас будет шила просить.
- Андрюха, - передвигает губами Витя, - у тебя шило есть?
- Нет, Вить, какое там шило?
- Андрюха, дай шила, у меня жена умерла.. Щас матрос из КПС телеграмму принес.
От такого аргумента я, слабо сказав, удивился. Переспросил: да, говорит, постучался в каюту матрос, сообщил так и так, мол...
Какой, думаю, раздолбай телеграмму о смерти мимо командира адресату отнес?
- КПС - рубке дежурного. Кто старший? Почему отдали мичману В. телеграмму о смерти жены, минуя командира? ...?!
- Тащ, не было никакой телеграммы - изумленно.
Утром докладываю кэпу и старпому о замечаниях за ночь, в т.ч. и об этом. Разобрались еще раз с привлечением командира БЧ-4 - глюки у Вити. Начальство к тому как с благой вестью: товарищ мичман, у Вас глюки, Вы допились и сели на белую лошадь. И замполит в спину - А еще коммунист!..
реакция Вити соответствовала командирскому диагнозу:
В партийную организацию в/ч ЭБСХФ
Заявление
Прошу исключить меня из рядов КПСС, т.к. я сел на белую лошадь.
(Не вру - парторг давал читать).

Или: из речи командира на партсобрании:
«И еще, товарищи коммунисты! Когда прекратится это беспробудное пьянство? Вы посмотрите на командира БЧ-2! Как мы будем смотреть в глаза его жене? Мы же привезем домой алкоголика!!»

И вот на фоне этого сизого с перегаром царства светлой фигурой медвежонка выделялся наш корабельный доктор (не начмед, а настоящий доктор) Олежка из Одессы (Олег, вдруг читаешь - обнимаю тебя). На день медицинского работника его единственного, за успехи в воинской дисциплине, и решено было командованием отпустить в советский поселок Камрань на сход с вечера субботы до утра воскресенья.
Наутро Олег вернулся не один, а с коллегой. Это был доктор с «Ахтубы», танкера, стоящего на рейде. И танкер, и доктор с танкера отличались внушительными размерами. Не только статью, но и лицом последний сильно походил на Евгения Моргунова, к тому же был культурный и добрый человек из тех, кто искренне располагает к себе после пятнадцатиминутного разговора.
И вот в ожидании катера со своего парохода «Моргунов» (за незнанием имени и отчества буду называть его по ассоциации так) зашел к нам на борт выпить чайку.
Чайку?! А-га, щазз..

Через час гость был уже в каюте Вована - командира БЧ-2, наиболее вместительной и злоупотребительной. После чая по стаканам разливали здравицу за наших докторов...
Я заглянул к ним вечером, уже с повязкой «рцы» и шпалером на боку. Присутствующие сохраняли вертикальное положение с помощью облака дыма, уплотненного в каюте.
- Доктор, а хочешь я тебе подарок подарю, - расчувствовался К-2 и потянулся к микрофону «Лиственницы» (система громкоговорящей связи).
- Э-э-э, дозор - каюте..
- Есть дозор, тащ!
- С носового погреба снаряд ко мне в каюту. Зенитный.
Через 10 минут 130-мм зенитный снаряд весом 75 кг стоял посередине каюты, голубея трубкой взрывателя. «Моргунов» поднял на него голову:
- Не, не возьму. Большой.
Ф-фу, пронесло, подумалось мне, пора служить. И я исчез за дверью.
Доктора на танкере ценили, и в понедельник прислали за ним катер. Док был на прежнем месте, я позвонил из рубки дежурного в каюту Вована и несколько голосов уверили меня, что он уже выходит. Вот он появился на правом шкафуте, передвигаясь походкой брейк-дэнсиста и держа в руке газетный сверток. Судя по форме свертка, видимо на дорожку доктору всунули копченую колбасу. Идет на автопилоте, - подумал я. Странно, но при чем здесь копченая колбаса?
За моей спиной шаркнули шлепанцы и на ют вылез из своей тайной каюты особист, подставив щедрому солнцу бледную грудь. Он стоял в нескольких шагах от сходни.
Это не колбаса! - вспышкой в мозгу. - Это 30-мм снаряд и они сейчас встретятся!
Разворот к особисту, улыбку пошире, что он там рассказывал про послевоенный Кенигсберг и Пилау (Калининград и Балтийск) - это же действительно интересно. А вот давайте отойдем на левый борт, Ой, простите, срочное секундное дело. Разворот на правый борт, разворот Моргунова на 180 и легонечко посыл, как шар накатом в лузу, так, хорошо, он пошел и даже не заметил - чистый автопилот. Теперь назад к особисту...
На катере помаялись еще с час-полтора (уважают своего дока) и ушли обратно.
Вечером я встретил Моргунова в своей каюте: он спал на моей коечке, т.к. она была свободной. Мужику было страшно неудобно и за это, и за свое состояние (оно было тяжелым). Я успокоил его, как мог и достал из сейфа поправить здоровье.
Во вторник вновь приходил катер, но доктора не могли добудиться. Иногда он переходил в новую каюту, где было свободное место, так же стесняясь и извиняясь, иногда его перетаскивали. 30-мм снаряд от АК-630 он где-то потерял. А вечером в среду мы сами ошвартовались к «Ахтубе», чтобы всосать в свои разгоряченные железные недра очередную тысячу тонн мазута.
Больше я не видел доктора с танкера. Говорят, утром в четверг он вышел на воздух перекурить, увидел родной пароход в нескольких метрах и уполз на него по швартовым.

Хорошо, что на «Ахтубу» мы заводили двойные швартовы.