Юлькин папа.

Юлька - это детская подружка моя, с давних-давних пор. Она была первой, кого я встретила в пустом дворе только начавшегося строиться района. Это сейчас наша «китайская стена» считается жильем средней ценовой категории, а тогда она белоснежным океанским лайнером плыла среди моря непролазной коричневой грязи, и была предметом зависти у жителей близлежащей деревни, доживающей последние дни у трамвайного разворотного круга. В центре круга паслась привязанная за колышек коза, а по выходным с обрыва над речной поймой диковинными птицами летали разноцветные дельтапланы - такая вот эклектика. Впрочем, я отвлеклась.
Итак, Юлька. Мы с ней подружились за пять минут, и первое, что сотворили - это решили обойти весь дом - 14 подъездов, и море жидкой глины вокруг, как я уже говорила. Неспешный променад у двух шестилеток занял около сорока минут. Как потом оказалось, тревогу подняла Юлькина бабушка (за Юлькой вообще следили гораздо пристальнее, чем за мной). Вскоре ее мама извлекла нас обеих из смачной лужи, в которой мы соревновались, чей сапог громче чавкнет при вытаскивании, навешала обеим по первое число, и развела по домам, благо, как оказалось, жили мы в одном подъезде. Моя мама сказала «Большое спасибо», Юлькина мама сказала «Не за что», они поболтали, пригласили друг друга заходить, и знакомство состоялось.
Я гостила у Юльки несчетное количество раз, но дома всегда были только мама и бабушка. Некоторое время я думала, что папы у нее нет вообще, но спрашивать об этом было, по меньшей мере, неприлично, да и всегда находились более увлекательные темы для разговоров.
Когда грязь подсохла, и к подъезду стало можно подходить без риска повторить печальную судьбу мистера Степлтона, во дворе появилось Чудо. Чудо имело вид восхитительно блестящего черного Бьюика - с выпуклыми крыльями, высокими квадратными дверцами, лупоглазыми фарами и хромированной мордой. «Как у Штирлица» - шепталась во дворе потрясенная ребятня, да и редкий взрослый не останавливался в изумлении. Юлька убила всех наповал - смело подойдя к машине, взобралась на широкую подножку, обернулась к онемевшей от такого святотатства малышне, и торжественно объявила:
- Это наша машина!
- Врешь! - завистливо выдохнули малолетки.
- А вот и нет! Это мой папа из командировки приехал!
- Папа? - глупо переспросила я. Но тут в окно высунулась Юлькина бабушка, велела ей идти обедать, а остальным пригрозила надрать уши, если не уберутся от машины.
Некоторое время Юльку во дворе звали не иначе как «та-у-которой-папа-с машиной». Потом я увидела, наконец, и самого папу. Высокий и стройный сероглазый красавец, он неизменно вежливо, как у взрослой, интересовался при встрече, как мои дела, и я, наливаясь гордостью от такого обращения, так же неизменно отвечала «Спасибо, все хорошо». О том, что он военный, я узнала, когда мы уже учились в школе. Нас по какой-то причине отпустили с продленки, а поскольку у меня дома никого не оказалось, мы вдвоем заявились к Юльке. Ловко увильнув от бабушки, попытавшейся накормить нас обедом, мы сбежали в детскую, и там довольно весело проводили время, пока зачем-то Юльке не понадобилось побывать в родительской комнате. Без всякой задней мысли я отправилась за ней, и вот там-то и обнаружила вдруг висящий на спинке стула тщательно отглаженный китель и брюки, о стрелки которых легко можно было затачивать карандаши.
- Ух ты, а чей это такой?
- Это папин, у него сегодня какое-то собрание.
- Так он у тебя что, настоящий военный?
Юлькин папа тут же вознесся по моей детской шкале ценностей до положения сверхчеловека.
- Ага.
- А кем он у тебя служит?
Но подробности так и остались неизвестными, потому что тут позвонила моя мама, и спросила, нет ли здесь ее ребенка, и если есть - то пусть немедленно отправляется домой. Потом я еще раз при удобном случае попыталась выяснить у Юлькиной мамы, кем же служит ее муж, но ответ был дан настолько вежливый, насколько и расплывчатый, что охота спрашивать еще раз отпала, как сытый кенгуренок от маминой груди. Только не надо интересоваться у меня о цвете петлиц или канта на брюках, я все равно этого не вспомню. Одно знаю точно - пограничником он не был. Впрочем, какое-то время я подозревала, что он связан с авиацией, но на чем были обоснованы эти смелые умозаключения, ответить затрудняюсь.
Бьюик продали где-то года через два, а его место занял «Москвич» вызывающего цвета свежевылупившегося цыпленка. Юльку отдали в музыкальную школу, и видеться мы с ней стали реже, но все так же навещали друг друга, менялись книжками, а летом бегали шумной командой в старые сады и на речку - купаться. Юлькин папа все так же спрашивал меня при встрече, как мои дела, и я привычно отвечала: «Все хорошо», почтительно робея.
В форме я увидела его один-единственный раз в жизни. Мне к тому времени было уже лет двенадцать, и теплым осенним вечером я торчала в окошке, ожидая маму, которая вот-вот должна была вернуться с работы. К подъезду неслышно подкатила серая «Волга», дверцы открылись, и двое не очень хорошо державшихся на ногах людей в форме вытащили на свет божий... Юлькиного папу. Я не поверила своим глазам, но это был действительно он - высокая осанистая фигура, уже начавшая пробиваться благородная седина - спутать невозможно. Он крепко прижимал к груди щегольской черный «дипломат», и, в отличие от своих спутников стоял прямо, хоть и слегка покачиваясь, пока один из ни шарил в салоне (как потом оказалось, в поисках фуражки). Затем он вдруг неожиданно махнул свободной рукой, и... запел. Сейчас уже и не вспомню, что именно, но нечто очень соответствующее моменту, что-то вроде «Мы - армия страны, мы армия народа». От удивления я едва не вывалилась из окна, а сидевшие на лавочке у подъезда бабушки, оживленно обсуждавшие весь этот парадный выход римской фаланги, поголовно превратились в соляные столпы. Между тем Юлькин папа решительно нахлобучил на себя отнятую у сопровождающего фуражку, отработанным жестом «отцентровал» ее, и практически строевым шагом направился в подъезд, тщательно выдерживая прямую линию. Двое сопровождающих плечом к плечу прошагали следом, но через три минуты вернулись, сели в машину, и она укатила так же неслышно, как и появилась.
Когда чуть позже я спустилась вниз, ряды штатных соглядатаев нашего, четвертого подъезда, значительно приросли сексотами от третьего, не поленившимися прибыть со своими стульями, и теперь площадка у подъезда напоминала Учредительное собрание после принятия легендарного манифеста «Мы, Николай Второй...» Появление Юлькиной мамы пришлось как нельзя более кстати.
- Батюшки! Майя, Маечка!...
- Твой-то что учудил, ты послушай только!
- Представляешь, прикатил на машине, с какими-то военными...
- ...И сам, сам-то тоже военным нарядился!
- И домой кааак зашагает!!!
Юлькина мама весь этот доморощенный ИТАР-ТАСС пригвоздила к месту взглядом, усаживающим на место разбушевавшихся восьмиклассников, и холодно уронила в ответ:
- Хорошо, что домой. Хуже было бы, если бы наоборот...
А потом в полной тишине она величаво удалилась...

Я встретила его сегодня в метро - моложавого мужчину с благородной седой головой, рослого, подтянутого. Мы столкнулись у эскалатора, раскланялись, обменялись парой вежливых фраз и в переходе разошлись - я больше не живу у родителей, мне теперь в другую сторону. Я смотрела ему вслед...

Елы-палы, так какого же все-таки цвета были у него петлицы на форме?