Пикник на фарватере

Молодость - не радость. Молодость вопиюще зовет совершать маленькие глупости. К зрелости, попав под пресс опыта, маленькие глупости падают жертвой глупостей более серьезных. А уж если они соберутся хором!!!
Однажды мой шестилетний сын пришел ко мне, и спросила кроха:
- Пап, а как у вас на корабле офицеров наказывали?
Не ожидая такой «кровожадности» вопроса, я схватил его в охапку и стал шутливо теребить, но услышал:
- Как ты смеешь! Это нападение на свободную прессу! Так как?
- Как наказывали? А ты как думаешь?
- Ну-у-у, пороли и утопляли!
И тут я подумал:
- Точно! Пороли! Ежедневно и словесно! Но не топили - мы сами себя утопить могли.

Вот я - мужчина с папиросом. Я лежу в каюте и думаю - ехать ли на пикник. За бортом июнь, и египетской жары не ожидается. Скорее, пасмурно-дождливое начало приморского лета, поэтому наслаждения от романтической поездки и чувства братства с природой планировать не стоит. Но шторка, прикрывающая открытый иллюминатор, вдруг отодвинулась, и в нимбе небесного света появились лукавые усы Викентьича:
- Что, кабан, готов дышать чистой атмосферой? Поехали!
Стащив по пути за ногу с койки механенка Гошу, ссыпались на стенку, чем-то булькая и позвякивая при ходьбе. Уже на мосту, разделяющем 39 причал и 178 судоремонтный завод, нас догнал стук копыт по шпалам - Гоша был неотразим в своем новеньком белом костюме «Адидас», купленном у барыги за 200 советских баксов с надписью «In Lenin we trust». Он бежал и боялся споткнуться о рельсы, проложенные над бетонным каналом, соединяющим воду залива Золотой Рог с сухим доком завода. Дно этой каменной коробки было обнажено и покрыто толстой слизью мазута, густо посоленной бревнами и досками, оставшимися от разобранных стапелей.
Но вот мы и в заводе, на плавбазе подводных лодок «Какой-то комсомолец», у борта которой покачивается беленький и чистенький как Гошин «Адидас» баркас. Это Викентьич вложил в его ремонт немало жизненных сил - литров десять. Чих-пых, дизель застучал и поплыл нас к парадному причалу напротив штаба Тихого флота, где дожидалась основная масса «пикникского клуба». Сегодня мы будем отмечать поступление в академию нашего «бычка четыре», связиста Кольки. Вон он прыгает на причале, размахивая аквалангом. Погрузились и пошли, радуясь, что в бой идут одни самцы. Давайте посчитаемся: Викентьич - это раз, Гоша - это два, я - это три, бычок - это четыре, козленок - это... В общем, семь с половиной нас набралось. Половина - сын Кольки, двенадцатилетний шустрик со шкодливыми глазами козленка. Красота: чапаем шестью узлами, жизни радуемся, машем морякам эсминца, стоящего на Голдобине под прием топлива - им не весело - их море зовет, далекое и бурное. А у нас все штатно: дизелек, надежный как сам Викентьич, стучит весело, не обещая бесславный дрейф в Японском море; остров Русский по носу, в Босфоре Восточном чисто - проход свободен. Не успели выпить по третьей, а уж обогнули Елену и вошли в длинную змееобразную бухту Новик.
Гребешок! Мы ели его поджаренный на листе железа, мы чавкали кусочками чистого белка, подогретого на раковинах, мы поняли, наконец, что сырой он еще лучше и ели-ели-ели. Не забывая запивать шилом. А бычок Колька продолжал нырять с аквалангом и подтаскивать нам очередную сетку, набитую логотипами фирмы Shell. И если бы не неожиданно обрушившийся дождь, то по нашей эндокринной системе был бы нанесен непоправимый гормональный удар, подобный тому, который нанес нашему опорно-двигательному аппарату выпитый спирт. Икая и припадая в коленях, «пикникский клуб» залез на баркас и помахал на прощание ослиным ушам - двум скалам, обозначенным на карте как остров Уши, очень похожим на это утопленное животное. На обратном пути поднялись ветер и волнение, дождь начал уже не мочить, а сечь наши лица. Потихоньку в трюме собрались все, кто был на верхней палубе, и решили отметить успешный пикник. С трудом распираясь ногами и руками в качающейся скорлупе, разлили, выпили и окаменели, глазами пересчитывая друг-друга: раз - это Викентьич, два - это Гоша, три - это я, четыре - это бычок... А кто ж баркас ведет по Золотому Рогу?! Тут еще и тифон встречного парохода заревел: «Алле, на баркасе, сворачивайтыепта!» Выскакиваем - козленок стоит за рулем: глаза шкодливые, правит прямо в форштевень встречного танкера. В общем, протрезвели мы. Почти. Но до причала у штаба дошли успешно, хоть и окатило волной матерящегося танкера изрядно. Только Гоша - не дурак, «Адидас» свой заранее упаковал в брезентовую сумку, и теперь сладко спит, подложив ее под голову. Проследив глазами, что члены клуба, хоть с трудом, но передвигаются к трамваю, отвалили и пошли ставить баркас в «гараж»: Викентьич - за рулем, я - швартовая партия. С третьего раза ошвартовались и пошли... Но по дороге вспомнили, что в трюме оставили Гошу.
Будили механенка долго: водой окатывали, по морде били нежно, даже щекотали - аут и нокаут, пока Викентьич не вспомнил волшебное слово: «Гоша, тебя механик вызывает». Сила слова «механик» необыкновенна: механенок, падая и вставая, нацепил свою гордость - «Адидас», вылез из баркаса, поддерживаемый нами и побежал. Я же дал Викентьичу отмашку «Валер, иди домой - я справлюсь» и попытался догнать Гошу. Страшно, тут офицер недавно утоп, перепрыгивая в заводе со стенки на понтон. А механенок бежит... и ему под ноги вдруг попадается консервная банка. Пас мне - я отбиваю вперед, Гоша разбегается для удара, цепляется ногой за рельс и летит вниз, в сухой док. И зря я пил - осушился вмиг, даже похмелья не осталось! В ужасе бегу к мосту, с которого улетел механенок; с соседнего сторожевика вахтенный на юте несется и что-то орет. А у меня так и стоит перед глазами белое распятие на мазутном полу. Да фиг там! Док за время нашей прогулки заполнили, и этот «спортсмен» довольный плавает на спине среди бревен, фонтанчики мазута ртом пускает и мне орет: «Олега, прыгай сюда! Кайф!» Тут я и сел, и не знаю, что делать: плакать от счастья или материться. Матросик подбежал: «Что?! Жив! Слава Богу!». Молодец, снял ремень, конец Гоше кинул. Вытащили мы его, хотя он и не хотел, чувствуя себя прекрасно в агрегатной среде.
- Спасибо, братишка! - пожал руку матросу, взвалил обмякшего Гошу на плечо и побрел к кораблю, оставляя за спиной кляксы, падающие с черного «Адидаса».
Уже на юте подмигнул вахтенному «Молчок!» и услышал лукавое:
- Тащ, где Максимку-то нашли? Боцман рад будет.
Утром меня разбудил рев стиральной машины в соседней каюте. Захожу - Гоша «Адидас» стирает, руки и лицо уже не черные, но и не белые.
- Как дела, Максимка?
- Третий раз стираю... Может, оставить его черным? - вздохнул механенок.
Вот такой случился хор бурятского горлового пения по-флотски, рожденный под прессом безбашенной молодости, не успевшей набрать опыта. И ума...
Не пороли нас, а надо было.