Смещение Челюскина
- Не люблю воробьев - мрачно сказал майор Челюскин.
Собственно говоря, фамилия у этого летчика была какая-то другая, но все звали его Челюскиным из-за мощной нижней челюсти. Был он голубоглазым блондином, этакая белокурая бестия, правда, сильно приплюснутая - в те годы рослые летчики в истребитель просто не умещались. Характер Челюскин имел замкнутый, был неразговорчив и от этого все, что он говорил, звучало как-то мрачно. 'Твоей челюсти на 'Мосфильме' цены бы не было, - любил повторять комэск, - все бы эсэсовцы твои были, - а ты тут талант в бетонку втаптываешь!'. Челюскин живописно играл скулой и отмалчивался, так как комэск был все-таки подполковником.
Мы с Челюскиным коротали ночь в дежурке - он заступил дежурным помощником военного коменданта, а я - начальником патруля. Вообще-то, мне полагалось обходить дозором наш немаленький гарнизон, но разыгралась такая метель, что выйти из теплого помещения было решительно невозможно. Бойцов отправили спать в комнату задержанных, а мы с Челюскиным решили оставаться в дежурке до окончания метели или наряда - как повезет. Челюскин вязал рыболовную сетку. Гарнизонные воробьи тоже спасались от непогоды и устроили на чердаке дежурки скандал - возились, чирикали и, кажется, даже дрались.
- Не люблю воробьев - повторил Челюскин.
- А мне бабушка рассказывала, что когда Христа распинали, воробьи палачам помогали, гвозди подтаскивали, ну, он за это их и проклял: все птицы лапами ходят, а они - прыгают.
- Эти могли,- подтвердил Челюскин,- мне вот один такой в двигатель попал, когда я еще на Миг-21 летал. На взлете. Это сейчас на 29-х - одно удовольствие летать, два движка, управление удобное, ну, как с 'Москвича' на 'Ауди' пересесть: А 21-й - это ведь труба, в ней движок да баки, по бокам плоскости, а летчик на ней верхом сидит. Нас так и звали - трубачи. Я, помню, как-то с дальниками встретился, так они все смеялись: 'Черт знает на чем вы летаете, верхом на окурках каких-то:'
Ну вот, запустился я, взлетел, тысячу даже еще не набрал, вдруг - удар какой-то и движок встал. Ну, думаю, секунды 3 у меня есть. Попробовал аварийно запуститься - была там такая возможность - не запускается! Ну, я и выпрыгнул.
- А какие ощущения при катапультировании? - полюбопытствовал я.
- Ну, какие - какие: как будто совковой лопатой с маху по заднице наподдали, вот какие! Да: Катапульта сработала, все штатно, парашют раскрылся, землю видно хорошо. Сел, погасил купол, 'Комара' включил, ощупал себя - вроде все нормально, не поломался, губы не порвал, язык не прокусил: Уже хорошо, значит летать буду. А тут и вертолет ПСС-овский садится, тогда с этим четко было. Ну, доктор ко мне. Тоже ощупал, посмотрел, видит, нормально все, достает фляжку и наливает мне спирту полстакана.
- На, - говорит, - стресс сними:
- А у меня, видно, и вправду что-то в башке сместилось, потому что я ему решительно так отвечаю:
- Я, товарищ майор, один пить не буду!
Он на меня посмотрел внимательно и говорит:
- Ну, давай и я с тобой:
Выпили, водичкой запили - не пьянею! Давай, говорю еще по полстакана.
- Давай, - говорит, - в лечебных целях. Ну, еще по полстакана вмазали.
Как в вертолет садились - помню, как рапорт писал - тоже помню, а потом во мне как выключатель повернули - вырубился внезапно! Никогда со мной такого не было! А на следующее утро в санчасти проснулся - все болит. То есть, буквально все! Я и не знал, что у человека столько мышц, и все - болят! Растяжение...
- А потом что было?
- Потом? Да ничего... Комиссия приехала, движок моего мигаря разобрали, нашли там перья воробьиные, ну, все и прояснилось. А медики потом еще долго ржали:
- Ты, - говорят, - когда в следующий раз катапультироваться соберешься, нам заранее скажи, мы к тебе всей санчастью прилетим на халявку спирта попить, даже и не сомневайся!