ОШКУЙ МИТЯ

18 января 1863 года газета «Дейли Альта Калифорния» сообщила следующее в заметке под заголовком «Русский медведь»:
«Прошлым воскресным вечером на мостовой Пасифик стрит нашего города был найден лежащий в состоянии крайнего опьянения матрос, подданный Русского Царя. Полицейский офицер Гловер попытался поднять его на ноги, но русский обрушил на него такой град яростных ударов, что страж порядка не смог его арестовать. На помощь прибежал специальный агент Гиббонс, но их объединенные усилия не позволили утихомирить огромного медведя. Тогда на матроса кинулись шестеро прохожих, которые и помогли полиции утихомирить русского. У офицера Гловера очень сильно повреждена рука».

Митяем меня еще дома, на деревне, кликали. А вот Ошкуем прозвали позже, когда совершил амбаркацию на корабь водопахарьский и почал моренином поморским считаться. Все прошел - от зуя до зеемана. С новиков в рогатые определен был, слава Переплуту. Ибо править нашим ботом на оглобне, что стерном море вычерпывать - кухтыль надорвешь. Но победить меня могут только полтора меня. Однако случилась после оглобня бонация: корапь без брочинга бежит, ватаман на мосте посапывает - хорошая вахта сама стоит. И вот надо было в таком блезире акциденту случиться?! Кругом абрамки в воде фыркают, блювалы кверху хвостом хороводы водят - девок своих гуляют, качея после колышня отступилась, на матке сют истинный правится - какой тут конфуз? Но, как бается, хвали море с полатей. Раскинулось море широко, да Волга все же шире. Вачман мой спит аки Никола Морской; закрепил я правило узлом, да и решил в кубрюх за табаком спуститься. Поднимаюсь в обрат - руль базанит отвязанный - узел некрепок оказался, ватаман хряком похрапывает, а кругом - морок, что глаз выкалывай. Непогодь случилась - огляд совсем скрылся. Плюнул я в тоске на палубу, что боцману в душу, да давай ватамана трясти. А он, пелядь подкильная, только рот закрыл - что рабочее место убрал, шарка злыдная. Тут и думаю я - так и буду править на сют. Тот не тонет, кто не плавает. Но мысля-то в башке крутится - якорь полжизни в воде проводит, а плавать не умеет. Так и я - анкером вертикально плаваю. Однако экзерциции свои осуществляю без всяких эволюций. Аккурат в это время алярм и случился, после чего лафу у меня отобрали и в качемазы списали. Чувствую, шуршит что-то, и на стерне импеданс приключился, а след - выпинг жесткий и удар. Здравствуй, земля - крути конец на вьюшку! Это инсула без всякого нотиса на нас напоролась. Я зябры раздул, да как заору: «Полундра, матрозы! Немцы за борт!» Ватаман криворотый ко мне подскочил и как обвеховал мою морду, что пилястрой заехал. Морской обычай старше закона! Да и прав он - шипу нашему кондемнация вышла - полный «Херь» и конец экзерцисам. Тут еще и оброн воды случился - начал корабель кренговать на штирборт. Боцман гуляет по ватерлинии, ковыряет в зубах брашпилем, в мою сторону зыркает да приговаривает: «Абшид тебе, ваклак! Анкер в срам и кендырь в зябры!» В общем, долго ругался, как капудан-паша. Молодой мореман - салажонок, а старый - седой ребенок. Взял я с горя кутило да пошел на исаду суицид править. Приложил гарпун к кухтылю и думаю: «Прощай, матка! Был твой сын моренином!» Тут чувствую, кто-то руку на плечо возложил - Никола Морской, думаю, от смертоубийства отвратить хочет. Повернулся - ошкуй на задних лапах стоит, медведь морской. Зажмурился я, да и начал зверя кухтылем кротить. Пришла ему кондемнация и конфуз.
Меня же опосля консилия за случившуюся дереликцию отправила в абшид на берег с прозвищем «Ошкуй Митя». Побичевал маленько, пока в плавную рать не забрили. А оттуда - на фрегат Его Величества Ампиратора Всерассейского. Отсель грозить я шведу начал фальконетом - опять рогатым назначили, но уже канонирным. Да и корапь наш воинский стимботом оказался. Что гусар без усов, то корабель без парусов! Но пашпурт справили, где записали Митькой сыном Ошкуя и отправили в варяжи - крюйс править на море. По первости к асеям поплыли. В эстуарий речки Теньзма вошли, привязались. Асейцы важные ходют, все в золотых петлях на рукавах и ленточках - траур у них вечный по Нельсону, капудан-паше ихнему. Носом водят и покрикивают на матрозов наших «I say, I say”. Инсулане поганые! Сами кавьяр рассейский жрут, а нас габерсупом травят! Вскоре снялся наш пироскаф с Лондона и пошел в североамериканские штаты через абиссаль атлантическую, округ мыса Горн, мимо Каролинки - в Калифорнию мериканьскую. Качея не раз нам случилась, в блювалов превращая - весь кавьяр сплюнули, что на асейском мателоте своровали. Но аквилон в корму нас быстро гнал. День да ночь - сто миль прочь. Глядь, а уже вачман по выбленкам на арборо залез, орет: «Америца»! Смотрим - крутояр глинистый. Легли на якорь в бае, лонгбот спустили - поехали на брег можжевеловую водку искать. Ведь святой из матроса - что слон из барбоса. Зашел в шалман, хряпнул чарку разом. Ковбойцы местные удивились, обвеховали, за рукава тянут и орут «Настю Митя». Думаю, откуда они знают, что меня невеста Настенька в деревне уже седьмой годок дожидается?! А они все «Nice to meet you” кричат, за руку трясут и водку местную предлагают. Тут и ноштъ в глазах случилась у меня - пал на землю у кабака, лежу - звезды глазами кручу, думаю: «С корабля сошел моряк, на корабль вернулся хряк». Вдруг чую - мытник американский надо мной нагнулся, рым на руки пытается надеть и как цалмейстер по карманам шарит! Как говорится, водка, женщины и мытники - злейшие враги моремана. Крутит он мои руки маленькие, сопит. Не знает, дурак, что завяжет узел так, что сто умных потом не развяжет. Так и случилось - затмило глаза, ошкуй во мне проснулся. Говорю себе: «Ну вот, асеи, счас вам будет настю митя». Так и случилось.
Позже шкипер мне линьков назначил, но чарку поднес, похлопал по плечу и даже обнял за действо радостное, достойное Флота Рассейского. А говорят, что море шилом не нагреешь...
Четырнадцать лет уж прошло с тех пор. Сижу вот теперь на батарее, в янычар гранаты бросаю. Нет, не из фальконета - рукой... Настю - невесту вспоминаю - как она там, дождется ли?