C днем Победы!

- Ну что, девки, рассказывайте, где вас носило?
"Девки" - это я с деткой. Мы сидим в комнате, в которой мало что изменилось за последние тридцать лет. Ну разве что абажур на лампе другой, да вместо пенсионера-"Горизонта" на тумбочке под салфеткой обосновался цветной "Шарп". Мы в гостях у деда с бабулей.
- Ух, ба, как мы гуляли!
Теплые апрельские выходные выманили на улицы тысячи москвичей, и поддавшись соблазну, мы с деткой, прихватив ролики, отправились по знакомым местам.
- Мы на ВДНХ катались, а потом через "Ботанику" - и на троллейбус.
- Устали?
- Да не, просто там асфальт плохой. От розария еще туда-сюда, а по главной - только пешком. Ну и ладно, мы по выставке нагулялись.
- Там лучше?
- Знамо дело! Там хоть убирают да метут, а ботсад вообще как сиротка. Только и радости, что оранжерею достраивают.
- А метет-то кто? Поди таджики?
- Ну, наверное. Они теперь везде метут.
- Смотрю я на них, ну до того ж мне их жалко... Мы же тоже, как приехали, и жили черт знает где, и за работу любую брались, а на нас только пальцами показывали: "Понаехали тут". Так не от хорошей же жизни понаехали... А ведь это мы, "лимита", город построили. Господи, как вспомню, как мы работали, это ж уму непостижимо.
- Ну, ба, в деревне тоже ведь не загорали...
- Не загорали. Но там еще хуже было. Куда не кинь, всюду клин. Бычка возьми, сам выкорми, на мясозаготовку его сдай, да шкуру тоже сдай, да еще если по весу не хватит - откуда хочешь, оттуда и бери. Яиц сдай, шерсти сдай, да на каждую яблоню налог заплати. Вот и бежали при первой возможности в город.
А война?
Тоже лиха от пуза наелись. Немец-то поначалу до нас не дошел. Дошел только до Ржавы, да там и встал. Целый год так жили - с одной стороны наши, с другой немцы и мы посередке. И стрельба вся через наши головы - то оттуда, то отсюда.
- А потом?
- Ну что потом? Потом немец за Ржаву перешел. Наши отступили, и мы до сорок третьего под немцем были. В феврале нас освободили. Да, как раз в феврале. И сразу всех собрали и отправили окопы копать. Вот мы там землицы покидали.
Окопы-то рылись как положено: 1.40 глубина, 40 см внизу, 70 вверху, да 7 метров на человека - дневная норма. Мы по трое работали, с двумя носилками. Одна копает да носилки накладывает, двое их уносят, а она тем временем вторые накладывает. Потом менялись. К вечеру хоть сдохни, а двадцать один метр предъяви. Кто не успел, в темноте копал. Мы и домой-то не ходили, потому что в семь утра начинали, а в девять вечера заканчивали. Какое там "домой" - пока дойдешь, уже и обратно пора.
Потом, когда уже всю Белгородскую область совсем освободили, нас на лесопогрузки отправили. Там еще интереснее. Лес рубили для крепей, потолки в шахте подпирать. Тоже все строго - бревна по размеру, по толщине одинаковые, и вот мы их на платформы грузили. Полтора метра бревно, да толстенное - в обхват. Вот и ворочаешь их целый день. Закончили с лесом - отправили железную дорогу строить. Ну, вот ту, по которой вы к бабе Ане в Дежевку ездили. Вот оно все, что через Ильинку, Чаплыжное, Сараевку идет - все это мы строили. Насыпь насыпали, под рельсы готовили. Тоже с носилками, да с лопатами. Вообще света белого не видели.
Потом, когда и Харьков и область Харьковская - все наше стало, тогда народ уже стали на оборонку забирать. На те же шахты да на заводы. И в Кемерово брали и в Иваново и в Челябинск - ну везде, куда руки нужны были. А там тоже не сахар. Жить негде, есть нечего, а если сбежишь, да где-нибудь с поезда снимут, в момент без суда на 10 лет приговаривали в лагеря. Наших, поповских, восемь человек так отправились. Потом уже, после войны только отпустили.
- Баб, а ты как же?
- И я так же... Спасибо соседке-квартирантке. Ты-то должна помнить: за бабкой Нюркой, что слева жила, еще одна хата стояла.
- Не, при мне не было уже...
Цепкая детская память оживляет колючие остатки фундамента да густые кленовые поросли на месте той избы, в которые мы лазили, умирая от собственного страха и пугая друг дружку историями о привидениях.
- Разве? Ну да ладно. Там у нас жила женщина хорошая, в райсовете работала. Муж у нее был кавалерийский капитан, и преподавал в военном училище, а она у нас работала. Тоже образованная. Мама к ней и пошла - просить, чтобы та меня к себе работать взяла. И меня взяли в райсовет, учетчицей. Я сдачи учитывала. С каждого двора тогда положено было сдавать налог: 200 яиц, 40 кг мяса, шерсть, молоко, а я все это считала. 11 колхозов у меня было, 3 сельсовета - вся округа, да еще немножко. И так я там до конца войны проработала. Ну а потом уже и в город поехали, когда полегче стало. Работали-работали - вот, видишь, квартиру заработали. И так вот всю жизнь. А вспомнить - будто вчера все было, да одним днем и прошло. Хоть на вас поглядеть - чтобы вы лиха не хлебнули...
Бабуля задумчиво замолкает, молчим и мы с Настасьей. В тишине слышно, как булькает на кухне чайник.
- Вот черт глухой... - сердится бабуля и кричит в кухню: - Дед! Чайник кипит!
- Не кричи, не глухой, - бурчит в ответ деда и появляется в дверях.
- Всем наливаю?
- Всем!
- Тогда идите.
Мы перебираемся на кухню, в которой тридцать лет все стоит на своих местах, и пьем чай. Мы дома.
Бабуля, деда! С Днем Победы вас!