4 КУРС И ВЫПУСК
(продолжение)

Были, впрочем, в нашем полусолдатском житье и другие проблемы. Одна из них начиналась со дня приезда на «абитуру» и заканчивалась только после выпуска. Называлась она «местные». Между невоенной молодежью и курсантами существовал древний и неистребимый антагонизм. Курсант, идущий в одиночку вечером в любом месте города Балашова вплоть до ворот КПП служебной зоны, изрядно рисковал. Даже без формы нас легко было вычислить по выправке и стрижке. Были случаи и проломленных голов (сразу списание «по медицине» и - прощай, авиация), и сломанных конечностей, и отбитых органов. На моей памяти смертей я не припомню, но в истории училища были. Курсанты же, обычно скованные требованиями дисциплины и страхом перед исключением, придерживались принципа: «мы вас не трогаем, а вы не трогайте нас». Но периодически случалось, что и нас прорывало, требования воинской дисциплины, УК и АК (административного кодекса) посылались нах, мы сбивались в команды и мочили всех без разбора.
Что особенно противно было, к «местным» постоянно примыкали сынки офицеров гарнизона, не попавшие или не возжелавшие учиться в училище. И даже были крайне редкие случаи, когда уже став курсантами, эти «сынки» выступали на стороне местных. Обычно после такой глупости их участь в казарме была предрешена, и их приходилось переводить в другое училище. Всеобщая обструкция, совмещенная с периодическим физическим воздействием, давала неизменный результат. Да-с.
Был вот у нас на 3-4 курсах старшина роты по кличке Слон. Прапорщик. Старый уже, но никакой. Ни сп##дить, ни вы##бать не мог. Все время чего-то из имущества не хватало, он недостающее искал, строем даже не пытался руководить - на него не обращали внимания. Может, потом втянулся после нашего выпуска... Так вот, был у него сынуля, на вид - типичный ПТУшник. Уши врастопырку, стриженная почти под ноль круглая голова, лоб в два пальца, сопливый нос. Неоднократно был замечен в агрессивных компаниях местной гопоты на вторых ролях. Из своих вторых рядов постоянно подавал тупые, но обидные реплики. В роте даже поговорка завелась: «Вырастет из сына Слон, если сын - слоненок». Отловили его как-то, когда он в одиночку пытался мимо Дома Офицеров в период танцулек проскользнуть. Слегка повоспитывали. Не так сильно, как обидно. Слоненок пожаловался. Слон взревел и добился у комбата права наказать виновных. Построили курс, «первая шеренга 3, вторая - 2, третья шаг вперед - арш». И пошел слоненок вместе с папой между рядами обидчиков сыскивать. Но такое красноречие изливалось из наших взглядов, а подаваемые вполголоса реплика были столь ядовиты и многообещающи, что у слоненка случился провал в памяти и он никого не опознал, хлюпая зеленой соплей, выслушал недвусмысленные отклики о себе как из строя, так и от папаши и ротных-взводных и ушел, несолоно хлебавши. А перед нашим выпуском слоненок выкинул кунштюк: ухитрился поступить в училище, его видели на КМБ. Сами мы его чморить не стали - это было уже ниже нашего достоинства, но «армейцам» с его курса историйку про опознание поведали. Удачи тебе, слоненок.
Был эпизод, когда под вечер из законного увольнения вернулся с заметным опозданием наш окровавленный товарищ. Вся рота, ни секунды не колеблясь, тут же похватала со спинок кровати полукруглые железки и отправилась в Рабочий городок (прилегающий к территории училища район города) на поиски обидчиков. И тут отличился Пэн. Наш тихий, но нелюбимый всеми ротный, которого за глаза называли только «Пэн» и «чмо», спустился вслед за ротой и, разбив ребят на группы, назначил в них старших, проинструктировал о маршрутах движения и местах встречи и, возглавив одну из групп, отправился на поиски. Обидчиков в тот раз, правда, не нашли, отметелили парочку попавших под руку гоблинов, но к Пензину отношение заметно изменилось.
Как-то раз я и сам попался, сходив в военторг, находящийся метрах в 100 от забора училища. Вышел, навстречу трое: «Что, кусок, небось, и сигаретами не угостишь?» «Слишком дорогой товар - на всякое быдло его тратить», - буркнул я, расстегивая ремень и делая пряжкой пару-тройку взмахов. «Ах ты, падла», - заверещал один голосом Промокашки из популярного фильма, оглядывая чисто выметенную нашей ротой территорию в поисках ответного оружия. Ничего не найдя, с грацией пьяной обезьяны прыгнул на ближайшее дерево, силясь отломать ветку. В руках у него остался сухой и хрупкий прут толщиной с большой палец. Я же двинулся сквозь них, накручивая ремнем восьмерки. Отступили, я прошел сквозь троицу и, развернувшись спиной вперед, вышел из-под деревьев на асфальт плаца. «Ну погоди, кусок, мы тебя еще встретим!» «На здоровье», - снова буркнул я, отойдя метров на 20 и надевая ремень.
Были и более везучие кадры, чем я. Так, один из наших ребят, сутулый и тощий ... э-э-э... пусть будет Пеньков по прозвищу Пенёк, отправился в увал (или самоход, не суть важно), также метрах в 100 от КПП столкнулся с группой местных. Слово за слово, хреном пО столу... Пенек выхватил из рукава шинели постоянно носимые там нунчаки (довольно популярный способ самообороны, я и сам частенько так ходил) и начал неумело ими крутить. С третьего или четвертого оборота заехал ими себе же по кумполу. Шапка удар смягчила, но от утраты связи с действительностью не спасла, и Пенек рухнул в заботливо подставленный матушкой Природой сугроб. Местные почесали в затылке, пнули бесчувственное тело пару раз. Тело не реагировало. Не совсем отморозками они оказались, а может, среди них «сынки» были, но, подняв тело за руки-за ноги, отнесли его на 100 метров назад и постучали в дверь КПП. К тому времени Пеньков уже оклемался и был ослабленным, но почти здоровым сдан наряду. Прапор, дежурный по КПП, позвонил в казарму, откуда прибыла группа быстрого реагирования, доставившая незадачливого хунхуиста обратно.
***
Кстати о дисканах. Простите, о вечерах танцев в Доме Офицеров, проходивших по субботам и воскресеньям. Так вот, они составляли немаловажную часть светско-общественной жизни как для училища, так и для города. Процентов 50 (а впрочем, кто их считал?) женившихся курсантов находили своих подруг жизни именно там. Ну, байку про чемодан с кирпичами я рассказывать не буду, хотя ходила такая по училищу даже с фамилией и годом выпуска находчивого товарища. А вот несколько достоверно известных мне историй я расскажу.
Многие из посетительниц дискотек ходили туда годами в надежде удачно выйти замуж и порвать с пыльным и сонным Балашовом. На бетонном заборе возле остановки городского автобуса даже одно время красовалась надпись: «Умру, но выйду замуж за курсанта», а местные в приватных полудружеских беседах иногда называли нас «санитарами леса». Естественно, с каждым годом акции «пожилых девушек» на «рынке невест» падали все ниже и ниже. И вот уже из категории «я вчера с та-а-акой девчонкой познакомился» они перемещались в категорию «так себе подружка», а потом и «она «свой парень», что мне с ней, спать что ли». Помню, как в Петровске (на 3 курсе) наш молодой шеф, старлей Дима Орлов с интересом расспрашивал про постоянный состав дискотечных красоток, безошибочно называя имена, клички и пристрастия. «А Марина такая светленькая еще ходит? А Ольга, которая в штабе работает? А эта, лаборантка из педучилища, как её...?» Одной из постоянных посетительниц, давно перешедшей в разряд неизменных атрибутов дискотек, была Инна, работавшая в библиотеке училища. Она была дочкой одного из штабных полковников и, по идее, была неплохой партией для карьериста, не отягощенного романтикой. Неглупая, с тоненькой фигуркой. Все ничего, если бы не два нюанса: непропорционально толстые ноги, этаких два мускулистых столба, уходящих под мини-юбку, и особенности желез внутренней секреции, дававших устойчивый лошадиный аромат в радиусе 2-3 метров. К тому моменту, когда я выпускался, ее уже иронично называли ИннА (с ударением на последнем слоге). Т.е. «иннАхрен никому не нужна». Про ИннУ Дима Орлов тоже вспомнил...
В другой раз один из моих приятелей познакомился еще на 1 курсе, незадолго до отпуска, с аппетитной пухлой девушкой, папа которой был инструктором (вроде, замкомэска) в Балашовском учебном полку. Пару раз проводил ее до дома, находившегося через дорогу от почты, т.е. метрах в 150 от Дома Офицеров, однажды в выходной был приглашен на чай. Был встречен как родной. Деловитая и хлопотливая мама накрыла чайный стол, а в процессе распития устроила просмотр семейных фотоальбомов с откровенным пиаром дочуры. Пожрать мой знакомый не отказался, а вот по поводу дочуры имел свое мнение, не то чтобы кардинально отличавшееся от маминого, но не предусматривавшего столь быстрого и далеко идущего сближения с ее родней. И поэтому, когда маман быстренько слиняла по делам, оставив их вдвоем, но с указанием точного времени своего возвращения, он, не будь дурак, через 20 минут тоже сделал ноги, а чтобы облегчить расставание, до летнего отпуска на дисканы больше не ходил. Расчет на то, что «время лечит», не оправдался. На первых же танцульках после отпуска свежеиспеченный второкурсник еще на подходе к ДО зорким летным глазом увидел между колонн дожидавшуюся кого-то недавнюю свою пассию. На всякий случай он сделал оборот «кругом» и этот дискан пропустил. И не зря. Вечером мы передали, что Маринка его искала, ни с кем не танцевала, подкололи далеко идущими матримониальными планами. Парень схватился за голову и с отчаянья родил план: «А вы завтра скажите ей... что... что... меня в Ртищево отправили. Мол, я в аэроклубе уже на таких самолетах летал, поэтому сдал зачеты и сразу после отпуска был откомандирован к «летающему второму курсу». Прошел месяц. Наш герой старательно избегал танцулек, а в редкие увалы выбирался крадучись, как индеец, постоянно озираясь, десятой дорогой обходя и заветный дом и людные места жилой зоны. Маринка регулярно интересовалась у нас «окончанием полетов», мы вдохновенно врали. Но вот в училище прибыл загорелый и шумный второй курс. Первые выходные с дисканами после их прибытия наш герой «загнул» под предлогом «отдыха после полетов», а потом пришлось идти. Отчаянье подсказало ему, что действовать надо решительно. Когда его «бывшая» подруга решительным шагом (руки в боки) ломанулась навстречу для объяснений, курсант раскрыл ей объятия и патетически произнес: «Прощай, моя любовь, судьба разлучает нас, но в сердце моем ты будешь жить вечно». И, ухватив за талию, первую попавшуюся девчонку, увлек ее на танец. К чести Маринки надо сказать, что она не пыталась отомстить, видимо, дошло все же, что насильно мил не будешь. (А может, и пыталась, но папа умнее оказался). Так и не прикормили «жениха», слишком быстро взяв его в оборот. И вообще, как шутили наши остряки: «Путь, ведущий к сердцу курсанта, проходит через желудок и заканчивается в унитазе»
Анекдот в тему.
Пришел курсант к девушке домой. Та спрашивает: «Ну, что хочешь?» «Жрать хочу», - отвечает курсант. На столе появляются хлеб, колбаска, сырок, кофе. «А теперь чего хочешь?», - спрашивает подруга, присаживаясь рядом на диван. «Жрать, конечно», - удивляется кавалер. В ход идут котлетки, макароны, салат. «А теперь чего хочешь?» - собирает со стола тарелки подруга так, чтобы в вырез было видно самое сокровенное. «Еще жрать», - сыто отдувается курсант. Девушка вздыхает, но отправляется за чаем с тортиком. «Может, еще чего хочешь?» - подсаживается вплотную. «А что, уже все сожрали?». Подруга в отчаянии кидается на балкон, охолонить кипящее негодование. Внизу идет взвод курсантов. «Эй, курсанты, среди вас вообще мужики есть?» «А что, жрать дают?» - отвечают снизу.
Как-то раз возвращались мы с одним товарищем из братской соседней (полькинской) роты после дискотеки. Время было не то без 10, не то без 7 минут до срока возврата. Я шагаю быстро, но не спеша, по-деловому, а мой товарищ (уже скоро лейтенант, 4 курс) то забежит вперед, то притормозит, оглядываясь, всем видом уговаривая меня идти быстрее. Ибо их ждет в казарме великий и ужасный «Кузя» (старшина Кузьмин), нехороший человек из рода армейцев, которому Полькин в свое отсутствие передавал всю полноту власти, включая права казнить и миловать, лишать увольнений и пр. Этот урод пользовался властью в свое удовольствие, шпыняя моих однокашников чуть ли не до дня выпуска.
Заворачиваем за угол спортзала, видим «родную» казарму. Окна третьего этажа 3-й (пензинской) роты еще частично темны, а на четвертом у Полькина все окна ярко освещены и в них видна суета подготовки к вечерней поверке. «О, светятся... родные пэнаты», - язвлю я. «У вас хоть пэнаты, а у нас кузяматы», - грустно вздыхает приятель.
А вот Глаз, мой лепший кореш, по девчонкам не встревал. Будучи человеком практического склада ума, он «коллекционировал» тещ. В разных углах Балашова у него постоянно было 2-3 прикормленных местечка, где можно было поесть, переодеться и отоспаться. Расплатой за эти удобства была необходимость периодически «выгуливать» дочек своих тещ. Жемчужиной же его коллекции была «теща» - начальник курсантской столовой (сменившая прежнего вороватого прапора где-то на стыке 3 и 4 курсов). В результате у нашей хохлятско-бульбашской банды проблем с добавкой к небольшим столовским порциям, а также с домашними разносолами не было. Низкий поклон Серегиной «теще», хоть дочку ее я так и не увидел.

(продолжение следует)