Отрывок из книги Рона Лешема "Если есть рай..." Она была написана про последние месяцы пребывания израильских войск в Ливане в 2000 г.

"...Йонатан уже не увидит нас стареющими. Он всегда говорил: "Мы никогда не будем более красивыми, чем сейчас", а я спрашивал, должно ли это меня подбадривать, потому что оптимизма эта фраза в меня совершенно не вселяет.

Слышь, ты спятил? Не знаешь эту игру? Не может быть, что не знаешь. Она называется "Он уже не...", и в нее играют, когда погибает друг. Кто-то бросает его имя в компании, и каждый должен закончить предложение, чтó он уже не сделает. Часами так можно сидеть и говорить, на футбольной площадке, например. Или посреди ночи, ни с того ни с сего, будишь всех, через минуту после того, как все уснули. Или когда ты дома, занят своей подругой, о нас даже не думаешь, меньше всего тебе охота сейчас играть в эту игру. И вдруг - бах! Звонит телефон, мы на проводе, говорим тебе "Йонатан больше не...", и ты должен, все должны, придумать продолжение, такие правила, и каждый раз другое, нельзя повторяться. Например:

Йонатан больше не поведет своего младшего брата в кино. Йонатан не увидит, как Апоэль возьмет кубок. Йонатан не услышит новый альбом Эйяля Голана. Он не увидит, как Шону достанется самая страшная блядь в Наарии, и еще после того, как он ржал над нами всеми, урод. Он не узнает, как это хреново, когда у тебя не стоит. Он не узнает, насколько это классно, когда мама гордится тобой, что тебя взяли в универ. Ну или в колледж, тоже неплохо. Его не будет на похоронах его дедушки, он не узнает, выйдет ли замуж его сестра, не помочится вместе с нами с самого высокого утеса в Южной Америке, не спустится на лыжах с вершины Чакалатая.

Йонатан никогда не узнает, что такое снимать квартиру вместе со своей подругой. Он не узнает, что такое зайти с ней в Кастро, когда выходит новая зимняя коллекция, или потащиться в кондитерскую посреди ночи, под дождем, потому что ей вдруг захотелось пончик, а ты ведь идиот, ты никогда не мог сказать ей "нет". А я вот думаю, как же мне повезло, что я уже бегал как-то за пончиками под дождем.

И он не изменит ей, не узнает, что такое раскрутить самую классную телку в стране, одну стерву из Хайфы, которой ты нужен всего на одну ночь, и ты понимаешь, правда, слишком поздно, что это совершенно не стоило того, и твоя любовь уходит. Он не поймет, насколько это больно. И он никогда не узнает, что такое сидеть на траве с маленьким мальчонкой, своим мальчонкой, и рассказывать ему, какие мы были крутые в засадах в Ливане. Геройские вещи мы там проворачивали. Он не расскажет. Много вещей Йонатан уже не.

Йонатан не узнает, какую песню пели над его могилой. "Песнь Ступеней", в какой-то современной обработке, она стала его песней. У каждого погибшего есть своя песня, которая всегда будет сопровождать его друзей после похорон. Много месяцев они продолжают слушать ее, снова и снова, и им не надоедает.

Йонатан никогда не узнает, как санитар Ривер плакал над его телом, не мог отпустить, развалился, размазался весь над ним. Как грудной ребенок он ревел. Йонатан не узнает, как Форман и я лазили весь день по склону горы в поисках его головы. Когда ракета попала в его пост, голову оторвало и она улетела в реку Литани. Мы не могли поверить, что она укатилась так далеко, аж до реки, но так оно и было, и мы в конце концов были вынуждены прекратить поиски. И я склонился к нему в дыму, схватил его тело двумя руками, тело без головы, но он этого не знал. Огонь полыхал вокруг, а мы стреляли, и стреляли, и стреляли, во все стороны, как будто нам должно было стать легче от этого. В нас что-то переломилось. А еще вчера мы танцевали вальс, в нашей маленькой берлоге, и зажигали свечи, и нам было хорошо, и вот все, конец. И он никогда об этом не узнает. Никогда.

Йонатан больше не вдохнет всей грудью запах сладкого пота, смешанный с ароматом нежного шампуня, во время длинной ночи бурной любви, ночи, которую мы все пережили в ту неделю, когда вернулись из Ливана, когда все закончилось. Йонатан даже не узнает, что мы ушли из Ливана..."