Последний линкор империи

(окончание)

Часов через десять его подобрал израильский корвет, на котором сразу нашлись несколько человек, говорящих на русском языке. Олега тщательно обыскали, вежливо выслушали, накормили, переодели и заперли в каюте под присмотром вооруженного до зубов матроса. А потом был Эйлат, где Гончарова передали в руки полиции, и допросив в очередной раз, снова заперли уже в полицейском участке. Там он просидел еще несколько дней, пока его не переправили в Тель-Авив, где к нему в камеру пришел уже представитель украинского посольства. Олег на всех этапах рассказывал, естественно, не то, что было на самом деле, справедливо полагая, что даже сам в такое не поверил бы, а выдавал заранее продуманную легенду о длительном пленении и побеге с противоположного берега, с территории Судана, где уже не один год творилось черт знает что. Рассказ, правда, тоже был неубедителен, особенно в части, касавшейся обнаружения его посередь Красного моря на надувной шлюпке. Но, видимо, никакого криминала и шпионского следа за ним не нашли. Проверка документов посольством показала, что он добропорядочный гражданин Украины, попавший в беду, а след от наручника на ноге вызывал сострадание и веру в реальное, а не придуманное рабство. Да и как потом оказалось, выкупленные у бандитов пленники с того же рейса подтвердили его нахождение на борту самолета в момент, когда он был сбит. А потому, в связи с открывшимися обстоятельствами израильские власти потеряли к нему всякий интерес и только желали скорейшей отправки Олега на родину. Еще через несколько дней произошла торжественная передача полицией нелегала Гончарова представителям Украины в аэропорту Бен-Гурион, где ему вернули все изъятые документы и немногочисленные вещи и тот час же незамедлительно засунули в самолет, следующий в Одессу. Там же в аэропорту представитель украинского посольства огорошил Олега известием, что семьи у него вообще- то больше нет. За эти восемь месяцев, пока он пропадал, его супруга нашла другого. Причем, как в самом банальном анекдоте, стоматолога и еврея. С Олегом супруга развелась как с пропавшим без вести, а сейчас готовилась к тому, чтобы переехать с новым мужем на постоянное место жительства сюда же в Израиль. Почему-то известие это совершенно не взволновало Олега, разве только мысль о детях засела где-то глубоко в сердце и каждый раз отдавалась болезненными уколами при мысли о них.
Самое интересное в том, что в Одессе Гончарова не встречал ни один представитель власти, его возвращением никто не озаботился, и в итоге он остался стоять в аэропорту один, но что самое отвратительное, без копейки денег в кармане. Кое-как он добрался до города, ночь перекантовался на набережной, благо лето было теплым до приторности, а утром даже умудрился перекусить, предварительно посодействовав разгрузке припасов из машины в одном из многочисленных ресторанов на набережной.
Тут его и обнаружило одно черноволосое и милое двадцатипятилетнее создание по имени Маргарита, обладавшее красивейшей семитской внешностью, изумительной талией, бюстом четвертого размера и неистребимым одесским акцентом вкупе с абсолютной независимостью суждений и поступков. Самое интересное, что она летела в Одессу из Израиля тем же самолетом, что и Олег, и просто запомнила, как того в сопровождении полицейского сажали в самолет. И, встретив его на следующий день на набережной, сразу же узнала Олега.
Сама девица оказалась на родине предков таким же фантастическим, но все же более приземленным образом. До 1997 года Маргарита с мамой проживала в вольном граде Одесса, вместе со всеми хлебая полными ложками неожиданно образовавшуюся «незалэжность» малой родины. Отец у них умер давно, когда девочка была еще маленькой, других родственников у них не осталось по причине прошедшей войны, уложившей всю родню кого в Бабий Яр, а кого в печи Освенцима. Другого мужа мама Маргариты не нашла, а может, и не искала, а потому жили мать с дочкой вдвоем, скромно, в крошечной двухкомнатной квартирке в старом и шумном одесском дворе. Маргарита росла девочкой независимой, никому спуску не давала, в тоже время учась на одни пятерки в Одесском университете, куда поступила самостоятельно с третьего раза без протекций и знакомств, которых просто не было. Все бы хорошо, но время диктовало свои правила, да и жить без денег было трудновато. Маргарита подрабатывала где могла, начиная от написания другим студентам курсовиков, заканчивая работой официанткой вечерами в небольших курортных кафешках. Мама, уволенная сразу после развала Союза из какого-то проектного института, где она проработала лет двадцать, от шока с этим связанного так и не оправилась и вязала дома свитера, которые потом, дико смущаясь, продавала на Привозе. Так бы они и влачили такое существование, если бы неожиданно у них не обнаружился родственник в Израиле.
Двоюродный брат Маргаритиного деда (по отцовской линии), до войны проживал со всей своей семьей в белорусском Пинске и был самым младшим из многочисленной семьи, а поэтому в армию призван не был. К июню 1941 года ему стукнуло только 17 лет. А потом началась война. Через полгода после начала оккупации каратели окружили деревню, куда перебралось с началом боевых действий все их семейство, и семьи не стало. Маргаритин дед спасся случайно, уйдя утром этого дня в лес за дровами. Он видел, как гибла деревня, кричали люди, и с того момента жил только местью. Следующие пару лет его здорово побросало по лесам Белоруссии из одного партизанского отряда в другой, из боя в бой. Он даже получил орден Красной Звезды от командования партизанским движением за методичное и беспощадное уничтожение фашистов, но однажды удача отвернулась от него, и он оказался в плену. Сразу его не расстреляли только по причине довольно юного возраста, но отправили в концлагерь куда-то в Польшу, откуда он бежал, почти два месяца шел куда-то на юг лесами, чуть не умер от истощения и был случайно подобран югославскими партизанами почти без признаков жизни. Его уже было посчитали мертвым, но неожиданно нашли в тряпье орден Красной Звезды, который парень одному ему ведомым способом умудрился протащить сквозь все круги плена. Парня передали в партизанский лазарет, и он к общему удивлению выкарабкался и уже через месяц воевал в рядах югославской партизанской армии. Там он сразу выделился своим каким-то озорным пренебрежением к смерти и готовностью к самым невыполнимым заданиям, которые выполнял и всегда возвращался живым. Там он получил орден За храбрость и орден Партизанской Звезды с винтовками. Потом война закончилась, партизан засобирался было домой, и хотя друзья-югославы предупредили, что на Родине бывших пленных не особо жалуют, советам он не внял и был арестован сразу на борту советского парохода, едва тот покинул порт Дубровник. Молодой партизан и тут не сдался, умудрившись выбраться через иллюминатор и вплавь добраться до берега Греции, где он сдался американцам. А дальше было всякое, пока бывший белорусский и югославский партизан не оказался в мае 1948 года в Иерусалиме, где снова вступил в бой, теперь уже с арабами, как боец Цахаля, молодой армии обороны Израиля. Его навыки были востребованы, и с того момента кавалер советских и югославских государственных наград превратился в офицера израильской армии, кем и пребывал до шестидневной войны 1967 года, в которой ему, уже полковнику, арабской миной оторвало левую ногу по колено. После долгого лечения полковник покинул военный госпиталь демобилизованным пенсионером, абсолютно не представляющим, чем же теперь ему заниматься. Дело в том, что за все эти годы, он так и не обзавелся семьей, да и просто не думал о такой возможности, отдавая всего себя службе. Жить у него было где, денег, которые он все эти годы практически не тратил, откладывая в банк, было с избытком. Побездельничав с пару месяцев, полковник понял, что так дело не пойдет, и решил наступать в бизнес. Немного поразмыслив, он начал поиски старых, еще местечковых евреев, выходцев из России, которые умели шить обувь. Дело шло с трудом, но мало по малу процесс пошел, и уже через год под его началом трудилось человек сорок стариков, еще умеющих вручную сшить «штиблеты со скрипом». Полковник ринулся в бизнес с таким же напором, бесстрашием и бесшабашностью, как в бой в былые годы, и результаты не заставили себя ждать. Через несколько лет его фабрики обували уже добрую четверть соплеменников, а через десять лет на него уже работали с десяток фабрик, раскиданных по Италии, Испании и Греции. Все эти годы он параллельно делам занимался и поисками хоть какой-нибудь родни, оставшейся в СССР, но сложившиеся в это время отношения между странами, не давали возможности развернуть поиски как можно шире. Развал Союза и наступившие после этого «смутные времена» продвинули этот процесс и, наконец, в 1995 году, старик узнал, что он в этом мире все-таки не один. Полковник в самые короткие сроки организовал свой выезд в Одессу, где явившись к Маргарите в дом, лично убедился в том, что это не ошибка, и это действительно его двоюродная племянница с его двоюродной внучкой. Мама Маргариты, как и все еврейские женщины знавшая обо всех родственниках до седьмого колена вглубь и вбок, после разговора с полковником признала в нем деда и на радостях грохнулась в обморок. Потом был общий ужин в шумном и веселом одесском дворе, на котором уже все соседи узнали о случившемся и отпраздновали это событие так, как умеют праздновать только в Одессе. Маргарите дед понравился. Он был живой и деятельный, не любил старческих разговоров о немощах и болячках, а судил обо всем четко и здраво и даже рассказывал старые анекдоты времен своей молодости смешно и весело. Потом он уехал, и уже через месяц им пришло приглашение приехать в гости в Израиль. Оно было подкреплено весомым денежным переводом на билеты и прочее, что и стало решающим доводом для поездки. Денег у Маргариты и мамы просто не было.
В аэропорту Бен-Гурион, когда они, наконец, вышли из здания в оглушающий зной и их нехитрые пожитки подхватили два молодых человека, Маргарита неожиданно обнаружила, что она теперь внучка чрезвычайно богатого деда. Они ехали к нему домой в Хайфу на совершенно нетипичном для Израиля автомобиле «Хаммер», который до этого Маргарита видела только по телевизору, и сзади за ними неотрывно следовала машина сопровождения. В тот вечер за столом они и узнали окончательно, кто их родственник. Дед ездил к ним присмотреться, не открываясь полностью, а побывав, зауважал свою племянницу и просто влюбился во внучку. Естественно, он сразу предложил им переехать к нему и навсегда. Мама смущалась, не зная, что ответить на по-военному прямые предложения своего дяди, но по ее виду Маргарита поняла, что мама в душе уже согласна, и что ей просто хочется спокойно пожить, не ощущая себя немолодой безработной нищенкой, не способной прокормить даже собственную дочь. Сама же Маргарита так же честно и прямо сказала, что перед тем как переезжать, она хотела бы закончить свой университет, но ничего не имеет против того, чтобы мама отправилась сразу. Дед с уважением принял ее решение, и на том и порешили. Через две недели они вернулись домой в Одессу, и машина закрутилась. Что уж там сработало, то ли имя деда, то ли стройная еврейская организация вывоза «своих», но документы на обоих оформили в течение нескольких месяцев, и через полгода Маргарита уже провожала всхлипывающую мать в аэропорту. Сама она успешно окончила университет, живя уже вполне обеспеченно и не тратя время на заработки. Дед по-военному четко поставил родню на полное маршальское довольствие, и Маргарита последние месяцы уже ни в чем не нуждалась, занимаясь только учебой. Она получила диплом, устроила прощальную вечеринку с немногочисленными друзьями, и заплатив квартплату за три года вперед, улетела в Израиль, оставив ключи от своей квартирки соседке тете Фире. Квартиру Маргарита почему-то продавать не захотела. А в Израиле у нее началась поистине райская жизнь. Дед, в котором проснулась вся не отданная еще никому любовь и нежность, окружил Маргариту и ее мать такой заботой и лаской, что порой девушка ловила себя на мысли, что вся ее предыдущая жизнь, просто сон, который чем дальше, тем сильнее забывается.
Так прошло два года. А потом все закончилось. Сначала иссяк запас прочности у, казалось, стального деда. Он, словно выполнив все поставленные перед ним жизнью задачи, тихо и спокойно угас в течение двух месяцев. Как потом оказалось, еще два года назад он оформил Маргариту единовластной наследницей всех его капиталов. А еще через полгода не стало мамы. Она умерла во сне, со счастливой улыбкой на лице, удивительно помолодев перед смертью, без всяких признаков каких-либо болезней. Экономка деда, старая одесситка еще из довоенных эмигрантов, утешая Маргариту, сказала, что мама уже давно устала жить, но не могла уйти пока не была уверена в будущем дочери. Так Марго, как ее называли еще в университете, стала красивой, молодой и богатой сиротой. Она не стала ничего менять в доме деда, а управление обувной компанией передала совету директоров, предварительно разобравшись во всем, и оставив последнее слово за собой. А потом Марго стала путешествовать. Она объездила полсвета, начиная от острова Пасхи и заканчивая Тасманией. Она побывала во всех местах, о которых читала в юности и с детским восторгом лазила по пирамидам ацтеков, купалась в атолле Вотье и фотографировала гейзеры Исландии. Она наслаждалась свободой во всех ее проявлениях, правда, не переступая тот рубеж, который отделяет свободу желаний от безнравственности, и всегда возвращалась отдыхать поочередно, то в Хайфу, то в Одессу, в которой она отремонтировала их старенькую квартирку.
В тот раз перерыв между вояжами проходил в Одессе, и Марго, прилетев домой и выспавшись, прогуливалась по набережной, там, где один за другим стоят небольшие и уютные кафешечки и ресторанчики, пахнущие божественно приготовленной на огне кефалью, и где можно незаметно просидеть всю ночь с бокалом вина, слушая шум моря. Тут она и заметила того самого сухощавого, дочерна загоревшего мужчину лет сорок-сорока пяти, сидевшего на каменном парапете и неторопливо кидавшего кусочки булки чайкам, хватающим их с поверхности воды. Именно его вчера завел в самолет пристегнутым наручниками к себе израильский полицейский и, усадив в кресло, удалился. Марго, как, наверное, и другие пассажиры, сначала подумала, что это какой-то преступник, потом убедилась, что это не так, и что мужчина свободно передвигался по салону самолета без сопровождающих. И теперь этот мужчина сидел здесь, на набережной, и выглядел каким-то расслабленно-безмятежным. Он как-то совершенно не вписывался во все окружающее и был каким-то чужим здесь, что чувствовалось даже в его движениях, плавных и в то же время каких-то сильных и уверенных. В нем ощущалась даже не сила, а скорее уверенная радость от того, что есть вокруг, хотя по его внешнему виду и нельзя было сказать, что у него нет проблем. Он был одет в чистую, но старую и потертую израильскую военную форму без знаков различия, из-под воротника которой торчала тельняшка, а рядом лежала такая же потертая сумка с выцветшей надписью «US ARMY». Марго подошла поближе и совершенно неожиданно для себя самой поздоровалась с ним.
- Здравствуйте...
Мужчина поднял голову.
- Здравствуйте...а вы кто?
Марго внезапно покраснела.
- Мы вместе в самолете летели... вчера... вот и запомнила.
Мужчина улыбнулся.
- Это уж точно... красиво меня посадили... наверное, все невесть что подумали...
Потом разломил булку и протянул Марго.
- Покидайте, если хотите...
Они практически молча просидели еще минут двадцать, кидая кусочки хлеба и обмениваясь малозначащими фразами. Потом булка закончилась и Марго встала.
- Знаете... Тут неподалеку готовят изумительный кофе... Может, сходим? Меня, кстати, зовут Маргарита... Можно просто Марго.
Мужчина встал и аккуратно отряхнул штаны.
- Олег. Но, к сожалению, я не смогу вас ничем угостить. Некредитоспособен. Поэтому вынужден отказаться.
Марго рассмеялась и махнула рукой по направлению к набережной.
- Какая ерунда! Я вас приглашаю, и если вы не пойдете, то я... то я... куплю вам новую булку... и просто обижусь!
Олег рассмеялся.
- Были времена, когда я бы скорее выбрал булку... Но не хочу, чтобы вы обижались, да и хорошего кофе я не пил очень давно... Ведите, принцесса, нищий пилигрим не откажется от угощения...
- Не подлизывайтесь... а то передумаю... - рассмеялась Марго.
И они пошли по набережной...
Марго никогда не была ханжой и синим чулком. Она была самой нормальной молодой женщиной, у которой, конечно, были мужчины. Были разные мужчины, но до этого дня она еще не встречала никого, кто бы понравился ей так сразу, мгновенно и безоговорочно, как этот случайно встреченный ею седовласый и немолодой Олег. Она как-то с ходу прониклась к нему чем-то доселе незнакомым для неё самой и без всяких сомнений в искренности Олега приняла его вполне фантастический рассказ о своих похождениях. Она никогда не верила в сказки о любви с первого взгляда, но в этот день уже через несколько часов поняла, что этот непонятный человек, который старше ее вдвое, и есть ее мужчина. Тот самый мужчина, о котором в этой жизни мечтает каждая нормальная женщина. Тот мужчина, от которого женщина хочет иметь детей, и с кем хотела бы провести все отпущенные судьбой дни.
Больше они не расставались. Марго улетела в Крым вместе с Олегом. Там Олег попрощался с Севастополем, с городом который он очень любил, но с которым его теперь ничего не связывало, кроме воспоминаний. Они сыграли свадьбу в Одессе и гуляли в том самом стареньком дворе, в котором прошло все детство и юность Марго. Даже первую брачную ночь они провели в ее квартире, за которой все это время заботливо приглядывала тетя Фира.
- Ну а сейчас-то как?- спросил я у Олега.
- А сейчас... сейчас мы граждане мира... у обоих по три паспорта: израильский, российский и украинский...Зимой здесь детей навещаю, летом у нас, а между этим по миру путешествуем. Марго-то у меня почти олигарх, может нам это позволить... Хорошая она... надежная.
Олег улыбнулся, и закурив, продолжил.
- Я, кстати, свой флаг сберег. Я его тут даже над домом каждое утро поднимаю, чтоб не забывали... А то его у нас только на демонстрациях таскать стали. Позорят только. Что в Твери, что в Крыму. А для меня Россия и Украина до сих пор одно целое... Правда, думаю, уже не долго нам между ними кочевать осталось...
И словно что-то почувствовав, Олег повернул голову назад, где к нам подходила невысокая красивая черноволосая женщина, беременность которой явственно проглядывала сквозь легкое платье.
- А вот и моя Марго...
Мы посидели еще минут пятнадцать, а потом разошлись. Больше я не встречался с ними, а попросить координаты постеснялся, да и не думал тогда об этом, честно говоря. Потом, через несколько лет история эта всплыла в моей памяти, когда я случайно увидел на Истринском водохранилище чей-то катер, над которым тоже развевался Военно-морской флаг СССР. И как-то сразу в памяти всплыл рассказ о Гончарове, его плавании и о его «последнем линкоре», который, наверное, и на самом деле был последним кораблем, пронесшим над Индийским океаном флаг, под которым многие из нас принимали присягу. Флаг когда-то великого флота, который вместе с ним разделил свою судьбу и ушел в прошлое...