Давай, сына!

- Отошли нечестивые, товарищ полковник! - прокричал справа рыжеволосый сержант Алябьев.
- Да, вижу, сына - почти про себя пробурчал начинающий седеть полковник.
В ушах еще стояла канонада боя. Воздух был наполнен смесью пороховой гари и песчаной пыли. Раскаленный зной исходил от каждого клочка каменной высоты. Хотелось пить.
«Сейчас бы кваску холодненького, да под прохладный душ», подумал полковник и, поболтав в руках пустую фляжку, отбросил ее в сторону. Проверил патроны в последнем магазине автомата. Пошарив в нарукавном кармане, нашел три штуки. Два вставил в магазин, третий положил обратно.
- Сына! Сержант! - крикнул он рыжеволосого, - давай пулей лейтенанта с капитаном ко мне, сам возьми пару бойцов, кто может ходить и перетащи ко мне всех погибших. Только аккуратно, чтоб не как покемоны мне бегали, снайперы наверняка остались.
Сам же достал третий за день тюбик промедола и вколол сквозь материю в ногу. Боль начала понемногу стихать, но каждое движение перебитой ноги все равно доставляло нестерпимые мучения. Сняв каску, поудобней устроился в окопе и стал ждать.
Офицеры подошли почти одновременно.
- Что у тебя, Андрей - обратился он без предисловий к лейтенанту.
- Перегруппировывается басмота. Минут через двадцать начнут штурмовать. Восемь раненых, трое тяжелых. Четверо холодных. Пять в строю, но глушенные сильно. Патронов по полмагазина на брата. Правда, еще три мины осталось, но поставить не смогу, снайперы работают. Гранатомет заклинил, пулеметы в норме, но патронов не больше сотни осталось.
- Ты как, Петро - кивнул полковник капитану.
- Пппримерно тааакже, - заикаясь от контузии начал капитан - Трое убито. Двое тяжелых. Пппятеро легких. В ссстрою четверо. С пааатронами шшшвах, но есть ссс десссяток гранат.
- Слушай сюда, хлопцы. Сейчас, пока есть время, берете всех, кто может идти сам, забираете всех раненых, «холодных» сержант Алябьев перетаскивает ко мне, один пулемет с коробкой принести сюда, пяток гранат оставьте, и с Богом. Выходить через сухой ручей по левой стороне, там мин нет. Басмоте сейчас не до засад на путях вашего отхода, им высота нужна. Так, что проблем, я думаю, у вас не будет. Как отойдете за Кривой утес, дадите мне сигнал, красную ракету...
Первым не выдержал Андрей.
- Товарищ, полковник! Георгий Антонович! Дядя Жора!..
- Молчать, лейтенант! Я тебе дам, дядю Жору! Исполнять приказ!
- Хоть убейте не стану! Что я Ивану, сыну Вашему скажу, как Анне Сергеевне в глаза смотреть буду? Да, и отец меня на порог не пустит, как узнает, что я Вас бросил.
- А ну, цыц, албанский патриот-любитель митингов на свежем воздухе! Во-первых, не бросил, а выполнял приказ. А во-вторых, у тебя дети есть? Вот то-то и оно. Бери людей и вперед. Моим сам найдешь, что сказать, если не свидимся...
- Тттоварищ, полковник! Лейтенант Ссскориков выведет людей, рааазрешите оссстаааться с Вааами?
- Ёпс ту дей! И этот туда же. У тебя две дочки, кто сына тебе рожать будет! Я, что ли? Да и контужен ты. Еще один взрыв и не боец ты. Я сам не дойду, а тащить лишний рот, хуже пистолета. И потом, кто вас прикрывать будет? Об этом подумали, господа командиры. Все, вперед, время дорого! - гаркнул полковник на подчиненных и махнул рукой.
Алябьев уже заканчивал переносить погибших товарищей. Всего девять. «Семеро бойцов и два офицера, многовато будет за семьдесят дохлых духов» подумал полковник и подтянул к себе радиостанцию.
- «Сокол», я «Ольха», прием.
- Здесь «Сокол» - радостно отозвалась тангента - кто работает, прием.
- Я «Рубин - 543», как понял, прием.
- Понял, понял тебя! Ниточка на подходе. Девяносто маленьких осталось. Держитесь.
- Слушай меня внимательно, сынок. Будь готов дать на меня «Рокот», как понял, повтори.
- 543 - й! Как «Рокот» на тебя?!
- «Сокол»! по моей команде дашь «Рокот» на меня. И поторопи ниточку. Все до связи - разговор забрал у полковника много сил. Он положил тангенту в свой карман и, приподнявшись на локте, посмотрел в сторону уходящих солдат. Потом, собрал остатки сил, подтянулся к пулемету и примерил его приклад к своему плечу. Сзади послышался шорох. Резко обернувшись, он увидел рыжеволосого сержанта.
- Ты, что здесь делаешь, постреленыш? А ну, бегом к своим.
- Нет, товарищ полковник - твердо сказал сержант - Вы ранены, а я санинструктор. Поэтому я должен вас эвакуировать в медпункт. И пусть горит она без дыма эта высота.
- Пойми сына, если сдадим высоту, обратно брать - будем, полк положим. И кто ребят прикроет?
- Тогда так, или я тащу Вас на себе в тыл, или оказываю Вам медицинскую помощь здесь.
Пристально посмотрев в глаза этому мальчишке, полковник увидел в них решительность взрослого мужика. Он понял, что за каждое произнесенное сейчас слово сержант отвечает всей своей душой.
- Ладно, оставайся. Давай на свою позицию, будешь меня прикрывать. Возьми гранаты, как подберутся поближе, закидывай этих мерзавцев. Но если я дам зеленую ракету, бросай все к чертовой матери и беги к нашим. Ты меня понял, сына?
- Так точно, товарищ полковник! - по-ребячьи весело отрапортовал сержант и, распихав гранаты по карманам разгрузки, пригнувшись, побежал к себе на позицию.
«Сколь мне осталось, пять, десять минут?», спрашивал себя полковник. Потом посмотрел на высокое, голубое небо и, закрыв глаза, вдохнул в себя раскаленный горный воздух. Пот сочился из-под каски и щипал глаза. Чтобы не запорошить их грязными руками полковник стер тяжелые капли плечом. Почему-то вспомнилась одна девушка. Звали ее Ольгой, но он обращался к ней не иначе как Аленушка. Нравилось ему это имя. Она и похожа была на сказочную Аленушку. С первого взгляда на нее его обдало таким жаром, что и сейчас он вспоминал с упоением то чарующее чувство первой любви. У него были до этого девушки, но только сейчас он осознал, Аленка была его первой настоящей любовью. А может и не первой, а единственной? Сейчас он понял, чем был тот первый поцелуй в аэропорту. Слаще его не было ничего ни до, ни после в его жизни. Она провожала его в училище после зимнего отпуска. Ему казалось тогда, что это не он, а она улетает от него. Потом были письма. Каждый день он относил на почту запечатанный конверт. Она писала не так часто. Через полгода он летел к ней на крыльях своей любви. Чужая свадьба была для него серьезным ударом. Он умолял ее не делать этого, стоял на коленях, клялся в своей любви. Он обещал ей стать полковником и всю жизнь носить ее на руках. Но... Да, свое обещание он выполнил, полковником стал. Только где ты, голубоглазая Аленушка теперь? «Черт! Надо было пообещать стать генералом, глядишь и выбился бы», подумал, усмехнувшись, полковник.
Хотя нет, не полковник! Он вновь почувствовал себя молодым и дерзким курсантом. Да, это снова был змей-искуситель, надушенный купленным на толкучке за четвертной «Белафре», гроза девчонок педа и меда. В чешской форменной рубашке на резинках у талии и запрещаемых курсантам погонах на нее. В ушитых брюках и переделанной по курсантской моде фуражке. Его грудной тембр под гитару и читаемый наизусть Есенин и Лермонтов опять сводил женский пол двух институтов с ума. Ни одна пролила слезы, по ночам в свою подушку, не добившись его внимания. А как он нравился мамам этих девушек! Уверенный взгляд, полный силы и благородства, хорошие манеры, необычные для юноши его возраста, гибкий ум, и полное нежелание использовать все это для достижения побед над девичьими легионами. Он всю жизнь любил только одну. Как поздно он это понял! Забыв про боль в ноге еще курсант перевернулся к пулемету, и заученными движениями приладив приклад к плечу, дослал патрон в патронник, снова был готов к бою. За себя, за ту Аленку, за тех мужиков, что лежали за ним...
- Аллах акбар! - давя на психику орала со всех сторон наступающая басурманская нечисть.
Подпустив поближе, чтобы наверняка, курсант Гринев в погонах полковника ударил из пулемета по обкуренной анашой цепи душман. Войдя в раж, он запел старую еще юнкерскую песню «Взвейтесь соколы орлами полно горе горевать...». Его голос перекрывал треск пулемета и взрывы гранат сержанта Алябьева. Вторя ему, тот во все горло орал «Врагу не сдается наш гордый «Варяг» пощады ни кто не желает».
Басмота не ожидая встретить такого яростного сопротивления, и потеряв с полтора десятка особо ретивых аскеров, залегла за камни. В этот момент полковник понял, что в стволе пулемета остался последний патрон. Он взял в руки автомат, засунул последний патрон из кармана в рот и разогнул усики кольца последней гранаты, вложенной в потайной карман разгрузки.
- Командир! Красная ракета с тыла! Наши отошли! Отошли родимые! - кричал сержант.
Выхватив тангенту из кармана, полковник передавал открытым текстом в эфир:
- Саблин, я Гринев! «Рокот» на меня, повторяю огонь на меня! На меня! Как понял!
- Понял тебя! Уходи, командир! Уходи! Христом Богом умоляю, уходи!
Но полковник Гринев уже отбился и, выхватив зеленую ракету, выстрелил ею в направлении сержанта.
- Давай, сына! Бегиии!!! - Орал он, пытаясь перекричать рев и взрывы реактивных снарядов, сметающих все живое на своем пути...