Опук. Эпизод первый

По утрам было холодно. Март месяц даже на крымском побережье Черного моря далеко не летняя пора. За ночь морпехи пригревались кое-как в брезентовых бараках, упугуканые в теплые ватные штаны и куртки морской пехоты, тесно, по-братски прижавшись друг к другу, надвинув до глаз шапки-ушанки и завернувшись пологом брезента. Но утром появлялись проблемы.

***
Третья рота выстроила свою брезентовую «казарму» высокой, с поперечными распорками, управившись с сооружением халабуды чуть раньше, и первой роте, к большому ее неудовольствию, пришлось перемещать свой уже готовый каркас на три метра от уреза воды вровень с палаткой третьей роты. Все в армии должно быть выровнено под линейку!
Начало смеркаться, когда дневальный, выставленный у штабной палатки, сигнализируя о прибытии командира батальона, надсадно заорал осипшим голосом:
- Новый суточный наряд, выходи строиться!
Он все орал и орал, а новый наряд все не выходил строиться.
И в крике дневального, пробивающемся сквозь перестук молотков, в резких командах сержантов - палаточных архитекторов, в шорохе трущегося о песок брезента, гомоне десятков голосов, дружном «и-эх!», даже в шуме морского прибоя, - во всем чувствовалась знакомая размеренность службы, обыденный, уверенный порядок, раз и навсегда заведенный и не изменяющийся даже в экстремальных условиях. Опук!

***
Еще в карантине слышат молодые бойцы это диковинное слово. Еще в карантине годки захватывающе рассказывают им о боевом быте полевых учений. На Опуке проходит полжизни морского пехотинца. На Опуке учишься бегать, стрелять, окапываться. Ездить верхом на танке. Спрыгивать с бортика «Ската» - корабля на воздушной подушке, выбегать с аппарели большого десантного корабля. Жить в поле. Мыть посуду морской водой. Еще много чего учишься делать на Опуке. Поначалу он кажется страшным своей неизвестностью, но в то же время романтичным. На Опуке становишься воином, мужчиной.
А во второй раз Опук уже родной. Бойцы знают, где достать соломки в палатку (кажется, труженики сельского хозяйства специально выращивают и пакуют эту солому для наших маневров). Знают, где разжиться дровами для походного костра в полосе прибоя, как быстро разбить громадную палатку для всей роты, где найти колодец с водой у мореманов на точке, как пить эту воду, чтобы не подхватить дизентерию, как не наступить на ядовитую гадюку. И еще много чего знаешь и помнишь. Но не это главное. Конечно, воинов учат на Опуке воевать. И научиться воевать хорошо можно только в поле. Рассказ - показ - тренировка. И проверка, как ты научился.
А в третий раз учения на Опуке проходят примерно так. Рота удаляется в поле на занятие по тактике, один раз разворачивается, причем идеально и быстро, после чего командир дает команду «Внимание, воздух!», и весь личный состав валится на землю отдыхать.
***
Архитекторы третьей роты явно просчитались. Еще не зная, каково ночевать в палатке с высоким потолком вместо большой площади, бойцы не торопились после вечерней поверки на свое лежбище, пошли покурить на берег моря, поболтать, поглазеть на морскую черноту, прорезанную мерцающей на волнах лунной дорожкой. И только попытавшись забраться в палатку, курцы поняли свою опрометчивость. Те, кто залег раньше, оставили в палатке места ровно столько, чтобы пришедшие позже могли только головы спрятать под брезент.
Началось уплотнение. Казалось, все человечество грызется и матюгается в липкой темноте, пропахшей тухлой соломой и брезентом. Примерно через час грызня, наконец, прекратилась. Только у выхода, обозначенного светлой трепыхающейся на ветру полоской света у полога палатки, еще долго слышалось «Аркаш, ну подвинься хоть чуть!»

- Батальон, подъем, выходи строиться на зарядку! - самое страшное и неизбежное, что можно услышать, прозвучало в этот раз как кощунство. Как может человек из теплого пригретого логова, со слипающимися глазами, вылезать на холодный ветер в предрассветные сумерки, ловить сонной физиономией ледяные брызги с моря и гнусные капли срывающегося с неба дождя, делать какие-то матросские пружинки или мельницы, да еще и бегать по мокрому песку!
Резолюция третьей роты на джентльменское предложение дневального была вынесена со всей определенностью и без вариантов откуда-то из дальнего угла палатки:
- За...л!
Толпа одобрительно заерзала, укутываясь в брезент и пряча холодные носы под воротники курток МП.
Дежурный по батальону, старый волк морской пехоты, старший лейтенант Каранов, пройдясь для порядка по ротным палаткам («подъем - подъем!»), предусмотрительно ретировался на камбуз проверить готовность к завтраку.

- Роликин, поднимай роту! - старший лейтенант Даминко явно упивался своей новой должностью начальника штаба батальона. Ни старший возраст Роликина, ни его старшее звание не имели никакого значения для ретивого старлея.
- Ха, сам подними, попробуй! - Рол явно не остался в долгу, даже из офицерской палатки не вышел.
Мимо брезентового одоробла третьей роты прошуршали по песку шаги Дама.
- Стучать пошел, - зловеще констатировал из-под шапки Сорока.
- Роликин, где третья рота? - когда замполит батальона Варонгов говорит таким вкрадчивым голосом, нужно ждать самого гадкого.
Шуршит брезент, слышно, как Рол бубнит что-то зампалу на повышенных тонах, тот шипит, как Змей Горыныч, ему в ответ. Через минуту темнота в палатке посерела от треугольника откинутого полога. Резкими обозленными движениями ротный разрывает-разбуцывает завал у входа из ОЗК (общевойсковых защитных комплектов) и вещмешков, нервно пытается развязать, потом разрывает тесемочки, придерживающие брезентовый полог. Луч карманного фонарика, скользнув по верху палатки, уперся в серые спины, начал шарить в поисках хоть одного человеческого лица. Везде - черные ж-пы без единого движения.
- Третья рота, подъем! - полукрикнул Рол, борясь с желанием истошно заорать, выхватить пистолет и перестрелять этих скотов, подставляющих его, плюющих на приказы своего ротного.
Те, кто был у входа, в сантиметрах от командира, зашевелились, подбирая ноги, по которым тот с наслаждением топтался, запереворачивались на живот, делая вид, что собирают «постель».
- А первая рота не встает, - с надеждой пробубнил Соловей, стоя на коленях спиной к ротному и укладывая свой ОЗК в вещмешок. Лучик фонарика метнулся к матросу-негодяю, даже сквозь шум моря послышался скрежет зубов. Фонарь погас, и тут же Соловей резко уткнулся головой в стенку палатки под ударом офицерского сапога по матросской корме, экипированной ватными штанами. Рол опять включил фонарь и куда менее решительно повторил:
- Третья рота, подъем!
Потоптавшись с минуту возле палатки, капитан зашуршал по направлению к грибку службы, где нашел крайнего:
- Дневальный, третьей роте подъем!

Соловей опять зарылся в брезент, давясь от смеха. А те, кто только что имитировали подъем, оказалось, просто устраивались поудобнее. Тепло палатки, ставшей за ночь родной, не отпускало.
То ли вернувшийся с камбуза Каранов посоветовал, то ли ротный сам додумался, но решение было найдено. Еще до восхода солнца третья рота резво освободила свой брезентовый дом по команде «Выходи строиться на завтрак!» Только до камбуза морские пехотинцы бежали кругами километра три. По песку. С ледяными каплями на лбу. И уже без смеха.