У памятника К-ву
(часть 4-я)
_____________________________

В четыре вышли с бивака,
вначале квёлые слегка.

Грязь непролазная внизу,
а вместо неба наверху -
глаз выколи, такая тьма,
дождём и сыростью полна.

Канавы, ямы, да арыки,
конечно, были горемыки,
кто тут же оказался в яме,
′Без боя с мокрыми портками′,-
за штык тянули, хохоча,
но ротный ′щучил′ хохмача.

Но вот, колонна как струя,
‘стальной щетиной′ потекла,
согласно шлёпали в грязи
в ночи туманной сапоги,
да скрип от пушки иногда,
когда заедет не туда.

В пять сорок пять почти, утра
до Таш-Кепринского бугра
дошли и роты развернулись,
три роты поверху тянулись,
одна - по берегу реки.

‘А много всё же их, гляди’,-
то неприятеля ряды,
когда поднялись на бугры,
солдаты, хоть ещё тумане,
уж различали в вражьем стане.

И только разместили пушки,
где виден был тот берег Кушки,
раздались выстрелы афганцев,
взбодрились тут же туркестанцы.
А эти выстрелы вспугнули
лишь ворона на саксауле.

Он видит, вправо от моста
редут, и в метрах семистах
в тумане светлые штыки-
то закаспийские стрелки.

Налево от моста,бугор,
к реке крутой там косогор.
А на бугре, как неба кара,
то конники Наиб-Салара,
их много, тыщи две иль три,
а, метров триста, впереди,
гарцует дерзкий Алиханов,
он, разгадав афганцев планы,
казАкам спЕшиться велел
и твёрдо навести прицел.
На фланге, на коне, Казанцев
и силуэты туркестанцев.

Как капли тучи грозовой,
что от одной растут волной,
так выстрелы- один, два, пять,
и, вроде, залп, и, вот, опять.

Конь Алиханова хрипит,
и всадник из седла летит,
секунды, кажется, долгИ,
вскочил, кричит два раза: “Жги!”
Стреляют тут же казаки,
а закаспийские стрелки
в цепь развернулись на редут,
а из редута пушки бьют.

Тут конница сошла, как туча,
к мосту, что ближе, прямо с кручи,
и понеслись, как ураган,
три сотни и на левый фланг,
в равнину между казаками
и закаспийскими стрелками.
Туркменов сотня здесь была,
в начале дрогнула она.
Как ветер Алиханов мчит,
и на туркменском он кричит,
как бог с горящими глазами:
"Убейте, иль умрите сами!"
Джигиты развернулись - в сечу!
И залпы, как удары плети,
то подоспели туркестанцы,
и гибнут храбрые афганцы.

Другие вязнут в лесопашне -
толчёную копытом квашне.
Огонь казачий, залпы рот,
коней храпящих разворот,
и всадники летят с бугра,
друг друга в панике давя.

Но в ложементах и окопах
сидит кабульская пехота,
а закаспийские стрелки
перед редутом залегли.

Залп нашей полубатареи -
и в воздухе разрыв шрапнели,
и туркестанцы, и стрелки
в атаку бросились, в штыки.

В окопы хлынули потоком,
в напоре бурном и жестоком,
идут, стреляя, по бугру,
потом спускаются к мосту.

Казанцев вниз, по косогору
сбегает к первой роте споро.
Та шла низину вычищая,
к мосту противника сжимая.

Вдруг брызг камней от пуль у ног
Казанцев лишь заметить смог,
но звука выстрелов, огня
он не отметил сгоряча.

Афганцы, мщением горя,
бегут к нему, своё крича,
от недалёкого арыка,
ружьё у каждого, как пика.

Но им дорогу преграждая,
и командира тем спасая,
из первой роты, трое наших -
Нефедов, Павлов и Мурашев,
в короткой схватке штыковой,
отчаянной, кровавой, злой,
их уложили.

Среди афганцев тоже были
конечно, стойкие бойцы,
но вскоре выбиты борцы.

КазАки снова на конях,
и через речку на рысях,
пехота просто по мосту
выходят к вражью биваку.
Он пуст. Как майская гроза
всё тише общая стрельба.
Всё смолкло к десяти утра.

Другая, что ж, пришла пора.
В ней как звезды далёкой весть
в цепи времён забытых есть
и мне известное звено -
то, что приметил я давно:

Куб каменный, с крестом отбитым
и с надписью почти размытой.