Бортжурнал N 57-22-10
Часть первая СОЮЗ
16 новых историй

Уроки на льду

После обеда они повезли генерала на пограничную заставу. Застава была на самом берегу Амура. Сели на амурский лед. Генерала увез уже ждавший их уазик. Летчики вышли погулять по сине-зеленому, шершаво прочесанному ветром и снежной крупой льду.
Командир проводил урок:
- Учитесь, авиалейтенанты, пока я жив. Старайтесь без нужды не садиться на лед в сугробах. Под снегом лед может быть тоньше. - И на молочный лучше не садиться. Вот такой цвет и прозрачность говорит о его крепости. 20 сантиметров такого льда держат тонну на точку приложения, хотя лучше долго не стоять... Тут, кстати, не очень толстый, вон китаезы рыбу ловят, - он показал рукой в сторону китайского берега.
Борттехник Ф., прищурившись, всмотрелся, увидел несколько неподвижных фигурок на льду. До них было не так далеко. «Вот он - Китай, рукой подать...» - подумал борттехник.
- Хотите фокус? - вдруг сказал Божко и, набрав в грудь воздух, крикнул: - Ни хао ма, желтые братья? - и помахал китайцам рукой.
Китайцы задвигались, встали, тоже замахали руками, что-то закричали, потом один из них повернулся спиной к советскому берегу, снял штаны и нагнулся.
- Что ты им сказал, Степаныч? - спросил лейтенант Шевченко. - Что-то неприличное?
- Да нет, просто спросил, как у них дела, - засмеялся командир. - Неприветливые они, эти братья навек. А сами по вечерам Пугачеву крутят...
Домой возвращались уже затемно. Шли под ясным звездным небом, внизу на черной земле россыпями угольков тлели поселки, в кабине тлела красная подсветка приборных досок.
- Люблю я нашу жизнь вертолетную, - сказал командир. -Покажет она тебе грудь, ты разомлеешь, думаешь, и дальше все такое же... И тут тебе показывают жопу старого китайца...

КАРАУЛ

Караул у нас состоял из трёх караульных и начальника караула - сержанта.
Охраняли здание аппаратной, КУНГи с электронной техникой, позицию РЛС П-30 и деревянную Трибуну.
Не знаю, что в этом карауле было важнее. По всем показателям - Трибуна. Трибуна эта была не простая. Она была построена для того, чтобы с нее Генеральный Секретарь ЦК КПСС товарищ Брежнев и прочие государственные товарищи могли посмотреть на то, что им покажут на Полигоне. Показ этот уже состоялся год назад, но трибуну по-прежнему охраняли.
Трибуна была могучим сооружением, сколоченным из бруса 150х150 (не меньше) и доски-шестидесятки. В абсолютно безлесой степи дерево было стратегическим материалом, а потому Трибуну следовало бдительно охранять.
Но охраняли мы её издали - не подходя вплотную. Мало того, приближаться к трибуне нам запрещалось. Помню, что одним из сильнейших стимулов для запрета являлось то, что часовые (пардон) гадили на землю в вечной тени Трибуны и выцарапывали штыками тривиальные слова о неизбежности дембеля.
Вот вам смешно, а следы на земле от этой Трибуны до сих пор видны, хотя минуло тому уж тридцать пять лет...
Все военнослужащие знают ответ на вопрос: Кому не спится в ночь глухую?
Конечно, в ночь глухую не спится караулу.
Как-то в конце августа или начале сентября 1974 года выпало мне счастье идти в караул. Дело происходит в степи. Вокруг на десятки километров только военные объекты. В общем, закрытая во всех смыслах зона.
Караул по всей форме. Десять патронов в патроннике СКС, ещё двадцать лежат в подсумке в снаряжённом состоянии.
Безлунная ночь. Дует лёгкий ветер. Охраняем Трибуну, позицию П-30 и десятка два КУНГов с радиотехникой, которые стоят рядом с насыпным холмом, на котором расположена собственно станция.
С одной стороны поста находятся сооружения нашей части - казарма, столовая, котельная, водонапрная башня, штаб, автопарк, а с другой стороны - степь. Два прожектора светят на асфальтовую дорожку, по которой традиционно ходят часовые. Вся охраняемая техника находится в полной темноте. КУНГи закрыты и опечатаны. Со стороны степи ограждение не предусмотрено. Ночью положено держать СКС с примкнутым штыком в руках, карабин на предохранителе. Но, минут двадцать, потаскав пять килограммов в руках, вешаю СКС на плечо (это прямое нарушение Устава, но так поступали все, кого я знал).
Перемещаюсь в лучах прожектора, изредка отклоняясь в полутьму к четырём контрольным точкам, где на деревянных столбиках установлены простейшие переключатели для подачи сигнала дежурному по части о том, что ты не спишь, а бодрствуешь.
Внезапно из темноты со стороны степи доносится крик: "Часовой!" и через несколько секунд: "Караульный!"
И тишина...
Волосы под пилоткой от неожиданности - ёжиком; шустрые мысли под ёжиком: "А ведь это не проверка со стороны дежурного по части! Они если проверяют, то идут по дорожке со стороны части вместе с начкаром!
И стучит, стучит сердце, в висках отдаваясь ударами пульса!
А что в Уставе?! Окрик: Стой! Кто идёт!? А если оно не отзывается и продолжает движение, то надо кричать: Стой! Стрелять буду! А если оно всё равно идёт, то надо выстрелить в воздух. А если и это не помогло, то уж тогда - вали нарушителя наповал из СКС!"
Но в моём случае никто никуда не идёт, просто позвали тебя из темноты со стороны степи. А тебе в лицо светят прожекторы и стоишь ты с моментально стянутым с плеча карабином как голый, и Устав тебе ничем не помог.
Стрелять в воздух? У тебя потом спросят: А ты видел нарушителя? А я не видел. Стрелять на голос? Так ведь там КУНГи с электроникой! Хорошая цель для пули 7,62 мм со стальным сердечником! Испортить военное имущество - верная дорога в дисбат.
А если тебя сейчас, из темноты...? Что делать?
Выскочил я с дорожки из лучей прожекторов в полутень и кричу в темноту не по Уставу: "Млять! Выходи на свет!"
Да только никто не вышел... И тихо так вдруг стало...
В беседке-курилке был полевой телефон. Да только в темноте и курилка и телефон!
Но, делать нечего, пришлось туда идти. Цепляясь штыком за стойки беседки, не выпуская СКС из рук, постоянно оглядываясь за ставшую такой широкой и беззащитной спину, накрутил рукоятку магнето. Через две минуты (спит бодрствующая смена без задних ног!) сонный голос откликнулся.
Позвал начкара, говорю - приходи быстро на пост с фонарём, проверь печати на КУНГах, бродит кто-то по степи).
Ну да! Быстро, и ещё быстрее... Притащился начкар со сменщиком, как положено по смене, минут через сорок.
Рассказал сержанту, проверили печати, всё хорошо, всё на месте.
Сменщик мой, дрожа от страха, мне в лицо смотрит пытливо. Шучу, может быть?
Кто там был в темноте? А, хрен его знает, товарищ майор...
С той стороны, откуда кричали, была у нас бахча. Может, кто из соседей с других площадок приехал арбузиков накрасть, да заблудился. В степи это дело не хитрое...
У этой истории есть продолжение: Так вот, пришёл я в караульное помещение, поставил карабин в пирамиду. Начкар, младший сержант, спать завалился, ещё один боец, которому менять часового, тоже спит, а я - "бодрствующая" смена и места мне на топчанах нет. По обычаю "бодрствующих" смен задремал я, сидя на скамье, положив руки на стол, а голову на руки. Дремлю в пол-глаза, так как мне будить начкара и смену на пост. За узким окном под потолком караулки уже посерела ночь - скоро утро.
Ну, разбудил я их, они оделись, карабины взяли и вышли. Я опять голову на руки положил - жду, когда вернётся начкар с бойцом, чтоб по праву на топчане развалиться. Вдруг слышу - на улице выстрел! Я вскочил, сна нет ни в одном глазу! Думаю, что там? Неужто на посту стреляли? Так два часа прошло с лишним, как меня на посту кто-то звал?!
Закурил "памирину", на свой СКС поглядываю. Слышу, по коридору сапоги стучат... Входит начкар злой как собака и мой сменщик. Я у сержанта спрашиваю: Паш, что такое? Кто стрелял? - Да... этот... при заряжании не дослал патрон в патронник. Контрольный спуск сделал и выстрелил...! Теперь ... начнётся!
Я у сменщика спрашиваю: - А у тебя все нормально?
- Да ты меня запугал, я все два часа от каждого шороха вздрагивал!
О том, что со мной было, дежурному по части решили не говорить.
А про выстрел - не промолчишь.
И точно, началось! Сержанта и бойца, что патрон не дослал, неделю мурыжили, я так понял: командир, начштаба и особист.
Но ничего и никому не припаяли. Почему ещё так их крутили? В те времена даже на стрельбище каждую гильзу под счёт выданного боевого патрона необходимо было сдать. И попробуй ты эту гильзу не найди в траве или песке...
А я... Что я? Много я думал, пока служил, об этом происшествии. И ни до чего не додумался. Всё получилось так, как получилось.
А что МОГЛО из этого получиться, мы, скорее всего, не узнаем никогда.

Однажды, в студеную зимнюю пору... ой, что я п*здю - поезд на Воркутю уже три часа как в путю! Это было летом!... летом... это было знойным летом... на асфальте разогретом, возле входа в унылое прохладное нутро родимой казармы изнуренный учебным процессом Толик предложил снять отрицательные последствия неумеренного употребления военных знаний радикальным бесплатным патентованным средством ваннами. Воздушными и водными.
- Даабррёё, камандир!
Вопрос - куда? В Ниццу до ужина мы однозначно не поспевали, Майами - криминально и пошло, Рижское взморье - утомишься шлепать до нормальной воды по мелководью, да и прохладно, Анапа до немогу засрана отечественным дикарем-патриотом, Златы пясцы - провинция. Сошлись на пляже турбазы им. Мокроусова. Патриотично. Простенько и со вкусом. Сборы были недолги. Залетный пляжный бомонд было решено не травмировать изделиями от кутюр. Казенные тапочки из брезентухи, неуставнейшие рассинтетические отечественные карасики интенсивной расцветки буги-вуги, плавки под трусняки неведомых глубокочерноземных спортобществ, выцветшая добела, когда-то радикально синяя хэбэшная футболка, и в путь навстречу приключениям. Чук и Гек.
Забор - парадный вход в опасный, великий и прекрасный самоходный мир, перманентно и героически нес следы изощренного надругательства руководства училища над стремление курсантов к прекрасному. Очередная его секция была густо измазана коричневой субстанцией. Обычно это были солидол или дерьмо. Намазать же большее количество секций забора начальство почему-то даже и не пыталось - наверное, постоянно у них чего-либо не хватало - либо сил, либо субстанции, либо воображения, что рядом - куча чистых секций. Напугали ежа голой жопой - забор вона какой длинный. За неторопливой беседой, шхерными лабиринтами известково-белой одноэтажной Бартеньевки, купороснозелеными виноградниками прибыли на пляжик. Народу немного, в основном, отдыхающие на турбазе. В море, напротив пляжа, серый утюжок противолодочного крейсера отрабатывал взаимодействие с шустрыми мандовошистыми вертолетами. Оба корабля этого типа носили названия городов, известных своей многовековой непримиримой обоюдной враждой ВО ВСЕМ - от балета до образов мышления и жизни их жителей. Чувства одного города тихо, но с удовольствием тоже на протяжении веков разделяло подавляющее большинство жителей молчаливой, кухонноактивной страны.
Расположились, искупнулись. Расслабились. Хааарааашооо... Гут.
- Андрееейкааа.. Шуухер... Линяем.
И впрямь: на горизонте определился офицер из системы, известный своим строевым ражем. Судя по всему, ЛИЧНЫЕ!!! поиски организационного борделя (с целью примерного изничтожения такового) привели его довольно правильно. Двигался он, точнее, летел, исключительно красиво: трепетали и трещали на ветру роскошные бостоновые военно-морские порты размашистыми семимильными шагами, энергично-элегантные загребающие движения рук, рельефно облепившая торс накрахмаленная кремовая рубашка, черный галстук, заломленный набегающим ветром прямоугольно под заколкой, белоснежная фура с шитолатунным крабом благородной патины - ну лидер эсминцев в деле. Низкий хищный клиперский форштевень над пухлым белопенным валом, темно-синее неспокойное море, интенсивно-голубое небо в иссиня белых кучевых облаках-непоседах- Айвазовский!!! Боголюбов!!! Бурун под небо за кормой - БРОСОК-УДАР-ПОБЕДА!!! Хрен в таз - такой вариант нас устраивал мало. "Догадливый", вычислив цель, лавировал между загорающими, а они, надо сказать, адекватно и нецензурно реагировали на песчаную бурю, вздымаемую "Нетерпеливым" при ускоренном передвижении, что отвлекало его внимание от нас и снижало скорость. Мы же, не торопясь, одели тапочки, и, сохраняя почтительную дистанцию, стали подниматься на сопку в сторону Качи. Ускорялся "Атакующий" - прибавляли шагу и мы, сбрасывал обороты "Осторожный" - и мы притормаживались. Загорающие приметили синхронность телодвижений блестящего флотского офицера и двух короткостриженых пацанов со шмотками в руках и с интересом пялились на происходящее. Женщины просто так, со скуки, мужики с понятием - сами служили. Назревала вечная ничья. Врубившись, что "нас не догонишь", "Искушенный" изменил тактику. Приняв позу "вглядывающегося офицера", "Бдящий" принялся нас классифицировать и запоминать. О, эта поза "вглядывающегося офицера"! "Бегущий египтянин" по сравнению с ней - статичный ветхозаветный деревенский простофиля. Корпус динамично подан вперед, ноги полусогнуты и напряжены - левая впереди - готовы к броску, левая рука полусогнута и прижата к туловищу, правая - козырьком у надбровных дуг - ЭТТА ЧТО ТАМ ЕЩЕ ЗА ТАКОЕ??? Реагировали мы соответственно, создавая оптические помехи - ерошили волосы, прикрывая лицо, вертелись в разные стороны. Одеваться не спешили - у "Рьяного" вполне могло хватить дури попробовать вычислить нас по барахлу в системе. Народ начинал посмеиваться - и невооруженным глазом было видно - "Незадачливый" пролетал водостойкой бакелитовой фанерой над Парижем. Толику эта встреча на Эльбе надоела первому. Повернувшись задницей к "Настырному", он произвел "медицинский комплекс на шесть счетов" системного хирурга, гундосого Васьвась Зеленкина - "повернулся- снял-нагнулся-раздвинул-показал-молодец". Пляжик загрохотал. Девушки хихикали, но не отворачивались. "Вознагражденный" энергично развернулся в сторону моря и резко заинтересовался тарахтевшими над ПКР вертолетами. Досконально изучил их секунд за тридцать, невозмутимо пребывая в эпицентре непрекращающегося вежливого веселья. Затем "Неудовлетворенный" резко произвел маневр "все вдруг", сделавшим бы честь Хохзеефлотте при Хорнс Рифе, и так же красиво попер восвояси в сторону пирса, готовя нам цусимский кроссинг Т в другом, более удобном для него месте. Правда, "Бестолковый", готовя набеговую операцию, поленился предварительно изучить ТВД, чем мы и воспользовались - виноградники между турбазой и Северной только казались непроходимыми. Узенький проход через виноградник начинался в леске над турбазой и выводил нас на улочку Бартеньевки, значительно сокращая путь, так что у нас были все шансы успеть в систему первыми.
Мы же, приведя себя при помощи трусов в нормальное состояние, глубоко, по-цирковому, широко раскинув руки, поклонились вслед песчаным бурунам "Несолонохлебавшего" и благодарным зрителям, впавшим от этого в еще больший экстаз. Сорвав прощальные аплодисменты, переходящие в бурные овации (выражаясь языком газеты "Правда"- рупором всего прогрессивного человечества), трусцой, мимо одноэтажной беленой забегаловки, прибежища разбойников и грабителей трудового народа, беззастенчиво, в открытую и на абсолютно законных основаниях опустошавших карманы доверчивых посетителей наценками элитарных московских кабаков - сто граммов банальной водки-попрыгушки они ухитрялись впаривать расслабленным отдыхающим за баснословную цену- рубль пять!!!, мимо танцплощадки, не торопясь, побежали в систему.
...Танцплощадка турбазы Мокроусова... Впервые мы попали в этот рай по воле коменданта Северной капитана Миноранского. Овощ был еще тот, из когорты так любовно описанных Покровским. Нас, курсантский патруль, направили к нему в комендантский патруль, и, в открытом всем ветрам кузове шестьдесят шестого газона мы мотались по Северной стороне, выявляя и искореняя самоходчиков и нарушителей, прикидывая заодно лично для себя ход мыслительного процесса коменданта Северной, познавая места, где можно безнаказанно и с огромным удовольствием озадачиться приключениями на свою задницу, и каким образом можно оставить патрульную службу с большим... ну, скажем так, носом в обеих мозолистых военно-морских ладошках. Дело было зимой, танцы были под патефон.
...Каждая танцплощадка имеет свое неповторимое лицо и коренных обитателей, так сказать, биоценоз. ДОФ - это ДОФ (причем севастопольский ДОФ не спутаешь ни с гремихинским, ни с техасским, ни с палдисским, ни с питерским, ни с таллинским, ни с североморским, ни с киевским, и тд), ДПН - это ДПН, Яма - это Яма, КНК - это КНК, Ивушка - это Ивушка (...последний желтый лист, кружась, упал в траву...), БМК - это БМК, училищные танцульки также неповторимы, и танцульки Конюшни N1 непохожи на аналогичные мероприятия Конюшни N2. Конюшнями севастопольские девчушки звали нашу систему и систему наших конкурентов в Севастополе во всем - "чмуимпснах", как мы их ласково величали, и проще - "чмупс", "чмушники"- курсантов Черноморского высшего военно-морского училища имени Пал Степаныча Нахимова из Стрелецкой бухты, попросту - Стрелки. Номера Конюшен у каждой девушки были свои - кто какую считал первой или второй. Свое, довольно приятное лицо было и у танцев на турбазе. Определялось оно отдыхающими, процентов на 95 женского пола. Местные бартеньевские мачо танцы на турбазе не жаловали - потому что на них попросту не котировались - не тот класс. Класс девушек, отдыхавших на турбазе, был выше среднего, но проще, чем в ДОФе. Объяснялось это просто: мимолетность ни к чему не обязывающих встреч - заезд длился десять дней. Ходили мы только на летнюю танцплощадку - отловить на ней нас одним патрулем было невозможно. Танцы были под проигрыватель. Там впервые я познакомился с чарующей, неземной, колдовской музыкой Тухманова - в основном, на турбазе крутили ее. Слова были под стать музыке. "Эта веселая планета", "Как прекрасен этот мир"... Тепло в душе от имени простого твоего... Ты мне танец обещала в этот листопад... Жил-был я, стоит ли об этом... Музыка вновь слышна, встал пианист, и танец назвал... Сан Саныч, в классе тихом вы шагаете... Капитан, как смуглы ваши руки... Эти глаза напротив.. На Варшаву падает дождь.. Скорый поезд... Льет ли теплый дождь.. Ободзинский.. Сказка. К услугам был и тот же пляжик. Ночью все было иначе... На этом пляжике я на всю жизнь наелся адреналина, в полукилометре от берега повстречавшись с большой, размером с пятидесятилитровый алюминиевый камбузный лагун, медузой. В кромешной темноте - только подмигивающие желтые огоньки Учкуевки на горизонте и звездное небо с Медведицами над головой - мне в бок внезапно ткнулось что-то холодное упругое, округло-огромное, неприятное... И через сорок лет ощущения - как вчера.
Не мы одни раскопали эту пещеру Лейхтвейса. Танцы на турбазе посещал здоровенный мичман лет тридцати пяти из системы - лаборант то ли вспомогашей, то ли живучести, не помню. Нам было весело, и мы развлекались тем, что вычисляли, кого он хочет пригласить, и приглашали его девушку раньше него. Называлось это романтично: "обосрать малину". Он сердился, намекал, что "дитЯм" пора бай-бай, детское время давно кончилось, дiдусь Тарас давно спел шлягер про "рученкi, нiженькi, лагiднi очi", "на добранiч, дiти" и в койку, а то придет мама-патруль и непослухаям будет атата, да и в системе хождение по гражданке и самоход, насколько ему известно, папа Михал Анроникович не приветствует. Встречаясь потом с нами в училище, он сокрушенно и глубокомысленно покачивал головой, всем своим видом показывая, насколько глубоко он опечален нашим поведением. Мы ему уважительно, весело и заговорщицки подмигивали - не унывайте, тащь мичман, будет и на вашей улице праздник - перевернется еще поблизости грузовик с пряниками. Мужик, однако, был с понятиями, и дальше драматических молчаливых деклараций дело не шло. Нам нечасто улыбалась удача - народ был далеко не средний, что, однако, само по себе было очень интересно - лучше с умной потерять, чем с дурой найти. Но и просто возвращение в систему было невыразимо приятным. Прохлада севастопольской ночи, теплая, не остывшая еще земля, бархатно-черное, со взблескивающими разноцветными бриллиантами звезд и звездочек небо... Легкий запах полыни, звон цикад, и неизбывно сладкое, острое и сильное ощущение небывалой свободы. Казалось, не бежишь - летишь над землей... Главное - успеть в систему до ноля.
...Визуальный чреззаборный осмотр приказарменной территории успокоил - пожара в бардаке во время наводнения явно не наблюдалось. Осчастливив собой полосу препятствий на виду некоторых ребят, не торопясь, преувеличенно громко обсуждая свои спортивные "успехи" на полосе, зашли в роту. Изобразив "страшные" глаза на дверку комроты, мимикой вопросили тоскующего у тумбочки с уставами дневального:
- Тута?
Дневальный, сделав кислое лицо, так же молча ответил:
- ...!!
Дверь была украшена табличкой "Командир роты". И не только. Снизу таблички, мылом, было тоненько написано прозвище комроты. Оно было скорее ласковым.
- Звезд с неба я не хватал. Учебу брал жопой - с первого дня до последнего курса учил уму-разуму Владимир Павлович своих питомцев, намекая на примат усидчивости над гением. Усердие все превозмогает - вроде бы соглашался с ним Козьма Прутков. Но тут же ехидно добавлял: в том числе, и рассудок. Сентенция командира, поражая одновременно как простотой, так и выстраданной упомянутым местом мудростью, дала жизнь прозвищу. Пикантность ситуации заключалась в том, что прямым взглядом дополнение не виделось, надпись читалась лишь сбоку, что особенно веселило подвыпивших ребят, припадавших к развешенным на стене бушлатам.
На возбужденные голоса дверка отворилась, что нам и требовалось, из-за нее выглянул лично Владимир Палыч - что за шум, а драки нет? Успокоился, что тоже нам и требовалось - трезвые.
- Аааа... СПОРТСМЭНЫ!... на построение не опаздывать!
- Как можно, тащь командир?!
- Знаю я вас, разгильдяев...
...На верхнем плацу царила легкая суета. Выстроенные на ужин роты проверялись командирами, чаровались очередными ЦУ и ЕБЦУ, и поочередно, справа, двигались на камбуз. Одновременно перед строем, вроде бы просто так, порядка для а не сыска ради, неторопливо проходил "Мстящий", буровя ряды синеробной курсантской поросли глубоко посаженными маленькими серенькими глазками. Заметно было - шнурки и петрыпервые интересовали его мало. Напряг начинался со шкентеля первого взвода, заканчиваясь на середине третьего. После чего малозаметный кивок командиру роты разрешал движение. Подошло и наше утро стрелецкой казни. Володя развернул роту и напрягся, ожидая неведомой бяки от "Бедового", для виду поучая строй нехитрым, остопупевшим премудростям уставной жизни. Внешняя шеренга - моя. Первое отделение. Толик - в последней. Третье. Честные лица добропорядочяных курсантов не вызвали никаких ассоциаций "Внимательного", неторопливо удалившегося в минус бесконечность ротного шкентеля. Бяка прошла мимо. Кивок. Командир роты Владимир Павлович Ткаченко облегченно вздохнул, оборвал на полубздехе задушевные излияния, мазнул неопределенным взглядом по нашим ангельским образАм - дураком его, при всем нашем желании, назвать было трудновато, покряхтел, выражая сложную гамму чувств и ощущений - от понимания, что, похоже, его разгильдяи каким-то образом основательно набедокурили, радости, что все обошлось без кровопролития, развернул роту налево и левым плечом вперед повел на прием заслуженной отличным поведением пищи.
Нам опять повезло. Свой кроссинг "Меленькообкакавшийся" ухитрился банально просрать и здесь.
Не ходи по косогору - сапоги стопчешь.
svvmiu.ru