Бортжурнал N 57-22-10
Часть вторая
АФГАНИСТАН

Адаптация борттехника

Первые три дня полетов и быстрых спусков у борттехника Ф. болела голова. Не так, как у лейтенанта Т. - ножей в мозг ему не втыкали, - болела тупо, как от долгого насморка. Они все еще жили в большой палатке с двухъярусными кроватями и печкой на солярной тяге. Наверное, - думал борттехник, - голова болит и от печного угара. Но тревожила его не голова. Он впервые в своей половозрелой жизни ощутил какую-то непривычную пустоту и тишину в самом себе. Мысли о женщинах, которые были не какими-то отдельными, случайно приходящими при взгляде на собственно женщин, но окутывали и грели его холодную натурфилософскую душу постоянно и непрерывно, - эти мысли вдруг перестали действовать. Впрочем, образ теплой шубы неверен. Лучше так: в нем словно погас реактор, дьявольское пламя которого горело день и ночь уже много лет, являясь источником его жизни.
- Да что это такое! - возмущенно бормотал борттехник, прислушиваясь к своему спокойствию, неколебимому самыми изощренными фантазиями.
Однажды вечером, когда в палатке готовились ко сну, кто-то пустил гулять по кроватям брелок - пластмассовый шарик с окошечком и ручкой, вращая которую, наблюдатель мог видеть в окошечке стробоскопическую смену порнокадров. Борттехник Ф. прокрутил это кино несколько раз и окончательно убедился, что его организм мертв. А вдруг, - думал он, лежа на втором ярусе, - здесь в кисель и чай добавляют не только хлорку от гепатита, но и бром? Чтобы ни о чем таком воины не думали и были спокойны в смертельном бою.
Но тут старший лейтенант Шевченко, просмотрев брелоковое порно, крикнул:
- Нахрена вот это по рядам пустили, на ночь глядя, а? У меня и так сперма к горлу подступает!..
Он просто мало летает, - думал, грустно засыпая, борттехник. - А я устаю, у меня голова болит...
И еще одна неприятность постигла борттехника в самом начале его войны. У него кончились сигареты. Он взял с собой немного, несмотря на предупреждение Шапошника, потому что был уверен - через неделю им дадут денежное довольствие. Но прошла неделя, минула еще одна - новогодняя, вся в полетах и без спиртного, совсем не праздничная, - а первую чековую зарплату финчасть обещала выдать только в конце месяца. Сначала менее запасливые стреляли у борттехника Ф., потом стрелял он у более запасливых. Когда давать перестали, он опустился на самое дно. Единственный курящий в комнате, однажды он сказал удивленным товарищам:
- Время бросать бычки и время собирать их...
И, расстелив на тумбочке листок, начал потрошить окурки, набранные им в курилке, когда там никого не было.
- О раб страстей, - осуждающе сказал лейтенант М. - ты пал окончательно!
Борттехник Ф. не ответил. Он скрутил козью ножку и устремился на улицу - вдохнуть восхитительный дым ассорти.
В начале января борт N 10 и борт N 92 поставили в план на Фарах. Тут нужно отметить, что в 302-ю овэ попали сразу шесть выпускников Уфимского авиационного института - борттехники Л., М. и Ф. из Магдагачи, и борттехники К., М”. и Т”. из Спасск-Дальнего (штрихи говорят об отличии спасских Т. и М. от их магдагачинских инициальных тезок). Борттехниками-сменщиками 92-го борта были лейтенанты К. и М”., и спасский майор Умрихин предпочитал этот борт, тогда как магдагачинский майор Божко предпочитал «десятку», на которой хозяйничали борттехники Ф. и М. В этот раз два майора летели парой, прихватив с собой сталкера. Капитан Розенквит, борттехник с внешностью одесского докера, остался от предшествующего состава дослуживать до своей замены. Он знал здесь все, поэтому два майора - замкомэска и комзвена - взяли его с собой в Фарах для знакомства с обстановкой. О какой обстановке говорили майоры с капитаном, лейтенант Ф. понял только потом. А сейчас они летели на юг.
Шинданд лежит в самом изножье Гиндукуша, который вздымает свои хребты и пики на востоке. В южном направлении простирается каменистое плато, - через полчаса полета его начинает затягивать песками, дальше приливы песка переходят в барханное море, на другом берегу которого лежит приграничный Зарандж. Вот на границе камня и песка - в зеленой долине реки Фарахруд, среди скальных обломков, возле древней глиняной крепости, похожей на почти слизанную высохшим морем поделку великанского дитяти, - лежит глинобитный Фарах.
На захолустном аэродроме вертолеты встретила красная «тойота» с кузовом. В этот кузов капитан Розенквит покидал с тяжелым грохотом какие-то коробки, сел на них, два майора сели в кабину, и «тойота» унеслась по пыльной дороге в сторону города. Борттехники остались при вертолетах.
- Сейчас Аркаша им свои связи передаст, - сказал борттехник М”.
- С советниками? - спросил борттехник Ф.
- С какими советниками? С дуканщиками, - засмеялся борттехник М”. - Вон полный кузов товара. Сейчас сдадут, командиры будут знать, к кому потом возить.
- «Розенквит» в переводе с немецкого означает «тайный расчет», - сказал борттехник Ф.
- Ты немецкий учил?
- Нет, английский...
Растянувшись на скамейках в салоне, они вспоминали институт, искали общих знакомых. В поисках незаметно прошел час.
К борту N 10 приблизились два афганских солата из аэродромной охраны. Просунув головы в дверь, осмотрели салон, заглядывая под лавки.
- Джем, конфет, печени? - спросили они.
- Нет ничего, пока не заработали, - развел руками лейтенант М”.
- Это! - показал один солдат на зимнюю шапку борттехника Ф., лежащую на дополнительном баке.
- А ключи от квартиры? - сказал борттехник Ф.
Вдруг за спиной солдата афганской армии возник чернокудрый капитан армии советской. Два борттехника не слышали, как подъехала «тойота» - она высадила пассажиров у КДП, чтобы два майора познакомились с главным по аэродрому полковником Саттаром.
- Что, честь боишься продать? - сказал капитан Розенквит лейтенанту Ф. - Так честь, она в кокарде, а кокарды-то уже нет. У мужчины, не говоря уже о боевом офицере, должны быть деньги...
Первые дни, пока их не обмундировали, борттехник Ф. ходил в своей серо-голубой офицерской шапке, сняв золотистую кокарду - здесь на форме не должно быть демаскирующих, блестящих на солнце деталей.
- Нахзми шумо, дуст? - спросил капитан солдата.
- Хуб! - сказал солдат, улыбаясь русскому великану. Капитан поднялся в салон, взял шапку борттехника Ф., показал ее солдату:
- Ду хазор?
- Не-е, - замотал головой солдат. - Хазор...
- А как же зима в горах? - сказал капитан. - Ладно, як хазор панч сад! - и он сунул шапку в руки солдату. Тот сразу надел ее на голову, достал из-за пазухи нетолстую пачку, отслоил несколько купюр и отдал капитану.
Капитан открыл мешочек из перкаля, в котором, судя по выпирающим граням, были упакованы пачки афганей, сунул туда деньги солдата, достал из кармана 50 чеков и протянул борттехнику Ф.
- Что это? - пораженный скоростью продажи его шапки, спросил борттехник Ф.
- Это первый урок свободного рынка, - сказал капитан. - Шапка, стоящая в военторге 11 рублей, продана за полторы тысячи афошек дружественному воину, для которого теплая вещь зимой нужнее, чем джинсы «Монтана», которые ты сможешь купить в местном дукане за те же полторы тысячи. Чтобы ты понял свой навар, я отдал тебе чеками, по курсу один к тридцати. В Союзе эти полста чеков тебе обменяют возле «Березки» на 150 рублей, то есть прибыль твоя составит почти 1300 процентов...
- Бред какой-то... - сказал борттехник М”. - Получается, привези я сюда сто таких шапок, в Союзе можно купить «Волгу»?
- «Волгу» можно купить, правильно провернув ящик водки, - засмеялся капитан. - Но это вопрос ввоза-вывоза, потом поймете. Кстати, за эти 50 чеков здесь можно купить бутылку водки, а в ташкентском аэропорту столько нужно сунуть в паспорте в кассу, чтобы тебе дали билет до дома, которого просто так, за рубли, не дадут. Такие вот парадоксы...
Борттехник Ф. был поражен этой простой математикой рынка. Правда, он был смущен тем, что как-то беспринципно позволил отдать в чужие руки родную, можно сказать, шапку, облитую киселем во время обеда в солдаткой столовой, опаленную печкой эскадрильского домика, прокеросиненную, сколько раз служившую ему подушкой, - он вдруг ощутил, что продал буквально домашнее животное, брата своего меньшего, и ему стало стыдно. Впрочем, не отбирать же теперь у солдата... И, чтобы отвлечься, он начал думать, как, прилетев домой, пойдет в «чекушку», где продавщица Люда по прозвищу Глобус продаст ему блок сигарет «Ява», банку крабов, бутылку вишневой «Доны», пачку печенья, пачку конфет. А потом он пойдет в книжный магазин и купит там белый двухтомник Ахматовой и черный двухтомник Лорки. А потом, закрывшись после обеда на борту, лежа на скамейке, будет читать про Луну над Кордовой, курить, стряхивая пепел в открытый блистер, и запивая «Доной», - что еще нужно в этих суровых условиях для счастья?
Так он и сделал по прилете домой. По пути от продовольственного в книжный выкурил две сигареты подряд. Когда просил показать Лорку - да, Федерико Гарсию, вон черный на верхней полке, - голова его кружилась от первой с прошлого вечера дозы никотина. Стройная продавщица в голубом трикотажном платье, по слухам дружившая с кем-то из командования «свистков», поднялась по стремянке, чтобы достать два томика сверху, и он увидел, как на платье, обтянувшем ее яблочно крепкие ягодицы, проступил рельеф узких трусиков. Под ложечкой его хлопком вспыхнула горелка, и нежный огонь потек вниз, наполняя чресла.
С книгами подмышкой борттехник вышел на улицу, прислушался к себе - одна рука в кармане штанов, - и понял, что жизнь вернулась и она по-прежнему прекрасна.

Как бросали ФотАБ

ФотАБ - это авиационная бомба, предназначенная для обеспечения аэрофотосъёмки местности ночью. На заданной высоте осуществляется её подрыв, результатом которого является световая вспышка яркостью в миллиарды кандел. В тот же момент на самолёте-разведчике автоматически срабатывает затвор АФА (аэрофотоаппарата).
Не надо путать ФотАБ с САБ!
САБ - светящая авиабомба, работает как люстра, спускаясь на парашюте и подсвечивая землю в течение 5-7 минут. ФотАБ «светит» лишь долю секунды (примерно две десятые). Но очень ярко! Очень!

Дело было на полуострове Камчатка в 70-е гг. прошлого столетия.
Пропал самолёт Ан-2. Вылетел он из посёлка Палана - административного центра Корякского автономного округа, а в пункт назначения - аэродром Халактырка¸ что близ Петропавловска-Камчатского, не прибыл.
Как позже выяснилось, пилоты решили сократить путь и полетели не по МВЛ-2 (местная воздушная линия второй категории), а напрямую. Тем паче, что полёт выполнялся «ниже нижнего эшелона», на высоте 300 метров над рельефом, и войска ПВО контролировать его не могли. Через пару часов Ан-2 попал в низкую облачность, лётчики полностью потеряли ориентировку и, выработав всё топливо, совершили вынужденную посадку на берегу какой-то речушки, протекавшей меж крутых горных склонов. В процессе посадки самолёт был разрушен. Экипаж и пассажиры остались целы - ушибы и царапины не в счёт.
Была разбита и УКВ командная радиостанция. А, вот, повреждения КВ радиостанции оказались незначительными, и её удалось починить. «Робинзоны» связались с МДП (местный диспетчерский пункт) Петропавловска и доложили о своём горестном положении. Не могли они лишь внятно объяснить, где конкретно находятся...
На поиски терпящих бедствие были подняты самолёты и вертолёты тогда ещё единого Аэрофлота. Три дня они прочёсывали район предполагаемого нахождения Ан-2, но безрезультатно. Самым противным было то, что связь с экипажем самолёта была, но коротковолновая. Если бы работала УКВ станция, то запеленговать её с помощью АРК-У2 (УКВ радиокомпас) которым оборудованы поисковые самолёты и вертолёты, не составило бы труда. А, вот, коротковолновый диапазон пеленгации не подлежал.
Обратились за помощью к местным КГБэшникам. Но и представители «кровавой гэбни» оказались бессильными - то ли их пеленгаторы не «брали» в диапазоне частот на котором вели связь терпящие бедствие, то ли сигнал был слаб, то ли стены ущелья, где лежал разбитый самолёт, экранировали и искажали радиоволны... А может подобных пеленгаторов и вообще у них не было. Но факт остаётся фактом - всесильный КГБ на этот раз оказался беспомощным.
А у «робинзонов» уже закончились харчи. Речушка, на берегу которой они бедовали, оказалась на удивление безрыбной, что, в общем-то, нехарактерно для Камчатки в августе месяце. Специальным приказом Министра Связи СССР, людям было разрешено вскрыть посылки, находящиеся на борту разбитого самолёта (Ан-2 помимо пассажиров вёз ещё и почту). Там оказались несколько трёхлитровых банок с варёным крабовым мясом, залитым топлёным сливочным маслом.
Синоптики же прогнозировали приближение циклона и грядущее ухудшение погоды, которое не позволило бы вести дальнейший визуальный поиск. И тогда с аэродрома Елизово глубокой ночью был поднят в воздух самолёт Ту-16Р из состава авиации ТОФ. На борту разведчика находились несколько ФотАБ-100-80. Самолёт прибыл в центр района поиска Ан-2 и с высоты 10 000 метров сбросил первую бомбу. И, экипаж Ан-2 предупреждённый по КВ связи, увидел вспышку!
- «Наблюдаем где-то на самом горизонте, в северо-восточном направлении»,- доложил командир Ан-2 на МДП.
Ту-16Р пролетел на юго-запад километров сто - сто двадцать, после чего была сброшена вторая бомба. Больше расходовать запас ФотАбов экипажу не пришлось: с земли сообщили, что наблюдают вспышку прямо у себя над головой. И пожаловались на яркость - вспышка ослепила наблюдателей на несколько минут.
Тогда штурман корабля зафиксировал место самолёта, для пущей надёжности, сразу по двум РСБНам (радиотехническая система ближней навигации) - Елизовскому и Усть-Большерецкому. И передал координаты руководителю полётов. Вдобавок сработал АФА и заснял освещенный бомбой район аварийной посадки.
На следующее утро экипаж и пассажиры Ан-2 были вывезены (вместе с разграбленной почтой) на вертолётах в Петропавловск-Каичатский.
Вот и всё.

P.S. Поведал мне, в своё время, эту историю о нетрадиционном методе поиска потерпевшего бедствие самолёта, штурман Ту-16Р, который и летал на сброс ФотАБов.
Ныне, к сожалению, уже покойный...

Тишина

Такая тишина возможна только после тяжелой длительной работы. Жизнь пульсировала по тонкой линии «мостик-ГКП» и постепенно затухала редкими командами в отсеки.
Лодка становилась в док. В предвкушении месяца более-менее спокойной жизни вдали от штабов и беспокойных начальников, экипаж расслаблен.

Тишина сама по себе вещь относительная, только на людей постоянно находящихся на корабле, шум нормально работающих механизмов действовал как глубокая , практически космическая тишина.
На ПУ ГЭУ полумрак. Стук кубика «каши» не нарушает общей обстановки. В кресле поник головой «управленец». В такой же, позиции «комдив-2» за свои пультом. Наиболее предусмотрительный, и опытный , комдив-1 , отец пятерых детей, закрывает своим телом тайны дивизиона. Тело, лежало на ящике с документацией, оставив маленький кусочек поверхности, где стояла «каша». Увлеченные процессом «киповцы» резались уже не первый час и счет партий плавно уходил за третий десяток. Затуманенный тишиной разум комдива-1, как старшего на посту, и в состоянии нирваны не мог мирится с их бездельем и перевернувшись, он как бы невзначай сдвинул доску. Успев ее подхватить , и поняв, что их окончательно никто не любит на посту, игроки затаили обиду. Уйдя в свою выгородку, что-то долго шушукались, изредка фыркая.
Прошло полчаса, дверь тихо отворилась, не нарушив общей гармонии, на пульт прокрались оба киповца. Один держал тюбик с клем , другой какие-то картонки и бумажки, злорадная усмешка блуждала на их лицах.

- «Комдиву раз» прибыть на ГКП - голос механика грубо разорвал тишину.
Решительно вскочив и на автомате, выработанном долгими годами службы, на ходу пытаясь открыть глаза, он двинулся на голос. Мозг еще не включился, зрение тоже, одни инстинкты.

Устоявшуюся тишину, плотную, как ватное одеяло, начал рвать и мять шум идущий из центрального поста. Шум для корабля явно не штатный и поэтому подсознательно, занесенный в опасные разбудил всех находящихся на пульте ГЭУ. Издали его можно принять за рев дикого зверя и только когда дверь с шумом, еле удержавшись на петлях, распахнулась, наступила пауза.

- Где эти ланцепупы, интелегенты в белых перчатках, ботвинники ушибленные. Лучше сами убейтесь. - бушевал многодетный отец и начальник.
Словесный поток гармонично дополнял танец, напоминающий ритуальные скачки папуаса, перед жертвоприношением.
Собственно и вид соответствовал образу.
ПДУ было «любовно» оклеено бумагой в виде ручной гранаты, из-за пояса торчал картонный кинжал, на тапочках были приклеены шпоры, и весь образ дополнял патронташ революционного матроса.
В выгородке киповцев зашуршало, дверь пульта захлопнулась и соповождаемые хохотом и топотом «мстители» рванули в кормовые отсеки. За ними рванул и комдив предвкушая массу неуставных действий в кормовом отсеке откуда выхода уже небыло.
Грохот шагов и словесная буря затихла вдали. Тишина вновь стала брать свое и глаза постпенно закрылись.
Доковая операция продолжалась третий час.