Выпало мне служить срочку в одной ракетной дивизии, затерянной в глуши необъятных лесов, нашей еще более необъятной родины. Тайга - на многие сотни км. вокруг. Служил в ОГРСС (отдельной группе регламента средств боевого управления и связи)- т.е., грубо говоря, связистом.
Т.к. наша часть отвечала за связь всей дивизии - приходилось нести БД (для тех кто не знает - боевое дежурство). Обычно состояла группа дежурной смены из: ахфицера, прапора и сержанта.
Извините за долгую предисторию.
Так вот. Сидим дежурим. Лейтеха куда-то умотал. Сидим с прапором - играем в Денди, запивая острые ощущения самогоночкой... А! Забыл сказать! Прапор этот - раньше служил на флоте, а каким то образом очутился в этой тайге.
Вдруг звонок по вертушке...
Прапор берет трубку и бодрым голосом докладывает:
"Бухта ракетных катеров, мичман Криницын..."
Дальше без комментариев: звонил начальник связи дивизии - п-к О-ов...
P.S. Прапор-мичман осознав ЧТО он доложил - умотал секунд за 15. Мат пришлось выслушивать мне, и убеждать полковника, что, может не туда соеденили?

Дыся

На абитуре я сильно удивился, обнаружив дневальным в роте ВСов (военнослужащих, поступающих в училище, держали отдельно от нас - пацанов после школы) длинного усатого парнягу в "трениках" и майке, стоящего на тумбочке с повязкой "рцы". Звали его (и сейчас зовут - друзья) Дыся, а вот и его история...

Когда мы поступали, его друзья готовились к выпуску - шили форму, доводили до должной кондиции загар на дамбе и на соленом озере, допивали свою норму пива в ларьке напротив КПП. Дыся же вернулся на пять лет назад... Говорят: "Нельзя в одну и ту же воду войти дважды". Фигня! Можно. Если сильно хотеть и знать свое предназначение.
Папа у Дыси - отставной каперанг, вылитый офицер флота Е.И.В. - подтянутый, благородная седина, тонкая щеточка аккуратно подстриженных усов. Дыся тоже хотел быть таким, и кто скажет, что это плохо - идти по стопам своего отца? Вот он и пошел... Поступил в Галошу, отучился там полгода и понял - ну не лежит у него душа быть ракетчиком! То ли дело - штурманА! "Штурмана, хоть и отродье хамское, до баб и вина охочее, но за знание науки навигацкой, зело мудреной - в кают-компанию допускаться могут!" - молва приписывает это выражение самому Петру, так ли, не так ли - рогом упираться не буду, это пускай историки и биографы разбираются. Итак, Дыся подает рапОрт о переводе в Каспийское высшее военно-морское Краснознаменное училище имени С.М. Кирова (вот оно как правильно пишется, отнюдь не "каспийская дурка"). Как вы думаете, переводят его? Переводят... в ТОВВМУ им. Макарова! И что там ему делать? Нафига оно ему надо? В итоге, недоучившись первый курс, Дыся отчисляется и переходит в разряд матрозеров, и отправляют его "дослуживать" все честные три года срочной на Камчатку. Надо сказать, что в юношестве он сааавсем немножко - пока не прикрыли - (то есть лет несколько) занимался карате киокусинкай, поэтому годков в части, встречавших молодое поколение, ждал неприятный сюрприз. После первой "товарищеской встречи" после отбоя в бытовке его статус сильно изменился, да и как иначе? Короче, после этого он стал внештатным тренером всех годков и фуячил их при спарринге по их же желанию. Так и протекли три года срочной, пришел дембель. Дыся приехал в родной город, потыкался туда-сюда и понял, что предназначение по-прежнему крепко держит его за иицы и тянет куда-то в сторону - на юг... Вот таким образом и оказался на абитуре в роте ВСов в солнечном Баку. Получив на экзаменах свои законные проходные 12 баллов, он влился в наш тогда большой коллектив и оттаскал беску еще три года (ИТОГО СЕМЬ ЛЕТ В БЕСКОЗЫРКЕ!), поменяв ее на четвертом на "мицу", в итоге став "молодым лейтенантом" в 27 лет... Сейчас он кап-два, все еще служит, правда, уже в родном городе на заводе военпредом, квартиры своей не имеет, по вечерам и выходным подрабатывает автомехаником в гараже...
Предназначение?

Из серии «Альма-матерь…»

I. Казарма есть казарма

1. Общие положения

Автор ни институтов, ни университетов не кончал, а обучался в своё время не в самом стандартном высшем учебном заведении - в Военной, бывшей Инженерной, Академии имени Феликса Эдмундовича Дзержинского. Столь грозное имя Академия приобрела из-за того, что «дислоцировалась» в «районе памяти Дзержинского», а не по «его принадлежности и профессиональной ориентации». Сама Академия относилась (и сейчас относится даже после переименования в «имени Петра Великого») к РВСН - тогда ещё Виду ВС.

В те далёкие годы курсанты жили (из дальнейшего изложения, надеюсь, будет понятно, почему не использован термин «размещались») в «казарме», располагавшейся на набережной Москвы-реки имени Мориса Тореза (ранее и в настоящее время - Софийской набережной) прямо напротив Кремля - между Большим Каменным и Большим Москворецким мостами, причем значительно ближе к последнему. Собственно это был остров, образованный Москвой рекой и Водоотводным каналом.
Такая «близость к Кремлю» первое время всем страшно «мешала» - периодический и круглосуточный «бой» курантов на Спасской башне просто не давал заснуть! Однако потом привыкли и просто не обращали никакого внимания. Было и удобство - круглосуточно из каждого окна было видно «Московское время».

При входе на первом этаже была установлена стандартная почтовая секция с алфавитными ячейками. Там же были представлены отдельные образцы «адресов», которыми сопровождались почтовые послания. Запомнился, правда, только один вариант - «Набережная Майкла Торца». И ведь дошло!

Хорошую память оставил буфет на первом этаже и его «фирменное блюдо» - яичница на сковородке. Можно было заказать от одного до четырёх яиц (больше не помещалось) и пару сосисок. Всегда была сметана в «маленковском» стакане - очень хорошая, а автор в этом соображает.
Кстати, на первом этаже, кроме буфета, размещалась ещё и Приёмная Министра обороны СССР, но его никто ни разу там не видел.
Был и лифт, но никто из курсантов им никогда не пользовался.
Так как всё здание «казармы» охранялось лишь дежурным по общежитию и парой его помощников, как правило, из офицеров-слушателей, то никаких проблем с «самоходами» ни у кого не возникало.

2. Дополнительные сведения

Здание "казармы" в целом было четырёхэтажным, дореволюционной постройки и типа «парадного дворца». В связи с этим в нём было множество громадных и высоченных залов с богатой лепниной, колоннами и, главное, с мраморными полами. В этих залах и жили курсанты всех факультетов, кроме первого - «механико-математического». Именно эти мраморные полы были просто бичом наряда. На мраморе после яловых сапог оставались чёрные полосы, которые стирались только порошком и только кедами! Весь день «в мыле» усиленный наряд «стирал» эти полосы, после чего приходило полтораста курсантов и за секунду весь труд «вылетал в трубу».

Первому же факультету не «повезло». Одна из предыдущих «революций в военном деле» привела к тому, что над всем зданием были надстроены пара этажей более «народной» конструкции - высотой до трёх метров и с паркетными мастичными полами! Наведение порядка более походило на урок танцев - одеваешь на одну ногу специальную щётку, 20-25 минут плавных «танцевальных» движений и всё просто блестит…
Собственно «казарма» представляла из себя длиннющий коридор (метров 100-120), куда выходили двери подсобных помещений («шинельные», бытовые комнаты, комната для занятий, маленький спортзал, комната для просмотра телевизора и т.п.) и жилых блоков. Собственно жилые блоки были разные, но в среднем из трёх комнат - на 5 и 3 человека.

В торцах здания было два туалета - один (восточный) с видом на Кремль, а другой (западный) - на гостиницу «Россия». Естественно, что эти туалеты так и именовались - «Российский» и «Кремлёвский».

В этой «казарме» автор в первый, но не последний раз, на личном опыте убедился, что «устав не дураками писан». В частности, именно там автор понял ранее скрытый от него смысл бирок над каждой розеткой с обозначением напряжения. Ибо в каждой из двух бытовых комнат было своё напряжение - 127 и 220 вольт! Несколько недостаточно внимательных курсантов сожгли свои электробритвы в первый же день (в смысле - утро).

Так вот на этом «пристроенном» пятом этаже и жил автор вместе с ещё сотней «товарищей по обучению».

3. Бытовые условия и образ жизни

3.1. В жилых комнатах были кровати, тумбочки и довольно вместительный встроенный шкаф, куда «складировались» учебники. Окна всех жилых комнат выходили на Кремль. Под окнами пятого этажа проходил довольно узкий, но длиной во всё здание, карниз-балкон. Дверей, правда, на этот балкончик не было.
Был и мусоропровод, но ведь не каждый же побежит за 75 метров выбрасывать очередной пустой пакет из-под молока, когда есть форточка? Правильно, далеко не каждый. Все понимали, что пустая тара, лежащая под «своим окном» будет «приписана» именно к этой комнате, поэтому все бросали пакеты «в сторону» - под окна соседей. Так как все были одинаково хитрыми, то пакеты по балкону располагались практически равномерно. Регулярно устраивались массовые «субботники» (ПХД) с «зачистками» этого балкончика.

3.2. Так как автор попал в Академию в «суровые времена», то пиво и вино в буфете на первом этаже «казармы» уже не продавали и приходилось их приносить «с воли».
Пустую посуду в те годы не сдавали, ибо её хранить было попросту негде. Бросать в мусоропровод то же опасались, так как грохот мог разбудить и, следовательно, привлечь дежурного по общежитию (так как в доме проживали и слушатели-офицеры, то наряд назывался именно так) - а кому хотелось лишних проверок и нервотрёпок? Кидать на балкончик - даже к соседям - так же никто не рисковал. Поэтому единственным выходом было всю пустую посуду бросать в форточку (открытое окно) в Москву-реку, естественно, в сторону Кремля…
Так как бросать было достаточно неудобно, то до Кремля никогда пустые бутылки не долетали, но иногда падали на нашу набережную, ближе к парапету. «Опасное» время начиналось примерно в 23-10 и заканчивалось около 2-00. В связи с этим регулярно «в народе» поднимался вопрос об установке напротив «казармы» специального знака «Вечером эта сторона набережной наиболее опасна для жизни!» Знака, правда, никто не установил, но и случаев членовредительства не было.

Заселили нас в «казарму» к 1 сентября, а уже к ноябрьским праздникам прямо напротив поставили на якорь пару барж с песком, причем в виде нескольких «терриконов» на каждой барже. Сразу поползли слухи о том, что это мы перегородили фарватер Москвы-реки своими пустыми бутылками и что его сейчас начнут расчищать. Земснарядов, правда, не было, но за праздники все боковые поверхности песчаных терриконов, обращённые к «казарме», оказались усыпаны громадным количеством пустых бутылок трёх наиболее употребляемых типоразмеров.
Степень соблюдения «сухого закона» в «казарме» приобрела «практическое измерение» и стала просто «наглядной». Так же в «явном виде» можно было оценить и пристрастия курсантов к конкретным напиткам. Отметим сразу, что водочных бутылок было меньше всего!

4. Элементы распорядка дня

4.1. Не смотря на специфику расположения «казармы» Командование Академии прилагало много усилий для поддержания «уставного распорядка дня».
В частности, были организованы «утренние зарядки».

Рядом с «казармой» было всего два скверика - за Кремлёвской стеной и на задворках Английского посольства (ранее это был Репинский скверик, ныне - Болотная площадь). Почему-то, не смотря на строжайший режим секретности в Академии, все «утренние зарядки» проходили под бдительным оком МИ-6…
Выглядело это примерно так.
После подъема все (а всего на четырёх факультетах и двух курсах жило более тысячи человек) спускались вниз, строились в «колонну по четыре» и бежали по Фалеевскому переулку к этому скверику. Пробежав 1-2 круга по периметру сквера (примерно 1-1.5 км) наш курс становился «у фонтана» - напротив кинотеатра «Ударник» и «Дома на набережной» - и выполнял несколько комплексов «дрыгоножества и рукомашества». Потом снова 1-2 круга и в «казарму» - для подготовки к последующему переходу в комплекс зданий собственно Академии.
Так как физическая подготовка была у все разная, то некоторые не успевали проснуться, а другие испытывали адские муки.
Автор не относился ни к тем, ни к другим, однако и он регулярно испытывал значительные моральные страдания на этом скверике.
Дело в том, что на этом же острове, у его западной оконечности (на пересечении Болотной и Берсеньевской набережных) располагались корпуса всемирно известной кондитерской фабрики «Красный Октябрь». Когда ранним сентябрьско-июньским утром дул северо-восточный ветер, то с этой фабрики шел просто одуряющий аромат. Что-то ванильно-карамельно-вафельное… И это на голодный желудок! Да ещё после пары километров пробежки! Ей богу, ноги просто сами останавливались… Розу московских ветров автор уже и не упомнит, но это было довольно часто и всегда тяжело и морально и эстетически.

С этим местом (где «махали» руками и ногами) связана и ещё одна история.
Именно здесь Михаил Шемякин поставил свою композицию «Дети - жертвы пороков взрослых» (иначе - просто «Пороки»)! Рожи на некоторых персонажах этой композиции частично напоминают знающим людям страдания отдельных наших курсантов, а одна - вылитый Старшина. Видел ли нас тогда Михаил Шемякин - автор не знает, поэтому никаких обвинений против него выдвигать не будет. Пока.
Никаких подробностей об «вечерних прогулках» автор вспомнить не смог. Вполне возможно, что их просто не было…

4.2. Отдельной песней был «переход к месту занятий».
Длинная колонна (боле ста человек в колонну по четыре) с громадными портфелями (на 1 курсе было много общеобразовательных предметов, а все учебники хранились в «казарме» - в встроенных шкафах) довольно строевым шагом «перемещалась» по Балчугу, Раушской набережной или Садовнической улице к Большому Устьинскому мосту, далее по Устьинскому проезду к окончанию Воспитательного проезда, где и была проходная ВА им. Ф.Э.Дзержинского.
К этому времени по маршруту уже работали несколько продовольственных магазинов, но наш Старшина никогда и никому не разрешал «выходить из строя» и «отовариваться». При этом нас (и его) никто и никогда из офицеров не проверял. В связи с этим на курсе существовал «налог на наряд».
Дело в том, что наряд ходил на «пропитание» в Академию самостоятельно и ему выписывались «увольнительные записки» (и это при том, что за всё время ни разу их никто не проверил, даже на входе в Академию). Наряд Старшине не подчинялся и ходил по нашему маршруту, примерно в наше время. В связи с этим желающие сдавали по 25 копеек и получали прямо в столовой, причем с разносом по столам, типовый «джентельменский набор» - пакет молока и сайку. 2-3 человека наряда вполне «отоваривали» всех желающих на курсе. Таким образом, пару раз в неделю каждый мог получить «дополнительное питание», хотя и за свой счёт.

С этим маршрутом связано еще пара воспоминаний.
При переходе с Устьинского проезда поворот «налево» осуществлялся вдоль стен Института Питания Академии наук СССР (или Академии медицинских наук, Президиум которой располагался парой сотней метров далее - на улице Солянка?), в полуподвале которого был виварий и содержалось много собак. По команде Старшины «Курс! Левое плечо вперёд!» они все хором начинали злобно лаять. Долгое время из строя доносились замечания, типа: — «Старшина! Тебя твои братья приветствуют! Надо бы ответить!».
Старшина «активно» реагировал на эти замечания только первые пару месяцев. Потом привык. Комментарии в строю так же постепенно прекратились. И только собаки всегда яростно приветствовали и Старшину, и нас.

Так как основной комплекс зданий Академии и корпус Института питания были построены ещё Демидовым по одному проекту и ранее принадлежали «Приюту для подкинутых младенцев», то не все и не сразу разобрались, что это хоть и «академические», но не «военные», а чисто «научные» собаки.
В связи с этим в первое время многими задавался вопрос: — «А не этими ли собаками нас кормят»?
Впоследствии осталась полная уверенность в том, что: — «Сначала отрабатывают на нас, а потом на собаках допроверяют!»


Как подобная «казарма» соотносилась с «типовыми» требованиями уставов автор уже не знает, но многим там более или менее нравилось.

Всякий, кто пытается уклонится от выполнения боевого долга, не является подлинным сумасшедшим.
Джозеф Xеллер.