-Ну, старший лейтенант, докладывай!
Комбат сидел, подперев голову рукой, и с еле заметной ехидной улыбочкой рассматривал вошедшего. Скорее, не самого вошедшего, а повреждения на его физиономии. И было на что смотреть. Левый глаз зорко поглядывал со дна роскошного фиолетового кратера. Правый кратером похвалиться не мог, однако при некотором увеличении абсолютно без натяжек заменил бы красный сигнал семафора. Верхнюю губу очень хотелось схватить пальцами и проверить, будет ли она попискивать, как детская резиновая игрушка-пищалка. Однако майор этого не сделал, с трудом поборов желание. Переключился на рассечённую, со следами свежего профессионального хирургического вмешательства скулу.
Старший лейтенант стыдливо молчал, делая бесплодные попытки опустить глаза. Майор встал со своего кресла и стал наматывать круги вокруг пострадавшего, словно около музейного экспоната.

-Тащ майор, разрешите доложить!
-Докладывай, докладывай, я тебя не на конкурс красоты вызвал.
-В общем, сначала всё шло по плану. В 22-00 десантирование. У объекта - строго по плану, в 22-40. Потом матрос Козлов попал в сети и при попытке освободиться утерял нож. В общем, учитывая, что поставленная задача была учебная, а не боевая, я дал команду прекратить операцию и заняться спасением военнослужащего.
- Миша, всю эту муйню я уже знаю, - перебил доклад майор. - И про два комплекта кислородных аппаратов знаю. И про гидрокостюм (майор ткнул пальцем в лист бумаги на столе),...... одна штука, тоже знаю. Это всё - сфера интересов баталеров. Мне другое знать надо. Вас сколько было?
- Семеро.
- Семь штыков, значит... А браконьеров?
- Трое... наверное.
- Тебе ничего не кажется странным, старший лейтенант, командир роты морпехов?
Старший лейтенант снова сделал безуспешную попытку потупить взгляд, но физические повреждения этого не позволили.
- Дык....
- Что дык? Позор!!! Трое браконьеров отключают отделение морской пехоты, конфискуют снаряжение и безнаказанно исчезают. Ты сам-то понимаешь, чем это пахнет? Послали тебя минировать старую затопленную баржу. Без охраны. В мирное время. В безлюдной местности. А ты? Обменял баллоны на фингалы? Хреновый бизнес!! Семеро против троих? Какие ж вы морпехи? Не лягушки вы. Жабы вы. С соломинкой в дристалище ... Посмешище всей бригады!!! - излучал справедливый гнев майор, набирая обороты.
- Дык... - вновь попытался вставиться молодой офицер, но лавина возмущения селевым потоком брани заглушила его.
- В общем, я подумаю, что с тобой делать. А ты, товарищ старший лейтенант иди к баталёрам, вопросы решай.
- Но...
- Не ебёт!

Старший лейтенант Мартынов вышел от комбата в преотвратном настроении. Сказать, что до этого настроение было лучезарным, значит соврать, но теперь офицер ощущал в полной мере унижение и позор. Физиками давно показано, что скорость звука в воде гораздо выше скорости звука в воздухе, а это значит, что к вечеру вся бригада будет по секрету уведомлена о результатах учений специалистов-пловцов. Мартынову уже сейчас казалось, что спину буравят смешливые взгляды срочников и коллег-офицеров. Погружённый в свои мысли, не слышал сигнала приближающегося авто и в последний момент еле успел отскочить в сторону. Матернулся, и в удаляющемся УАЗе признал комбриговскую машину. Подходя к складам, завидел тот же УАЗик припаркованным у входа и, решив не дразнить беса, поменял маршрут.

Через несколько часов после описанных событий в кабинете комбата затрещал телефон.
- Тащ командир, - комбриг на проводе, - радостно доложил матрос-телефонист.
В тщетной попытке сложиться в одну гладкую и весомую, ответную на претензии начальства речь, в голове комбата истерично заметались составляющие родного русского языка. Так и не разложив выступление-отмазку по полочкам, поднял трубку.

- Майор Такой-то слушает, - попытался спокойно произнести офицер.
- Привет, майор Такой-то. Ты по ночному происшествию меры принял?
- Начинаю принимать, тащ комбриг.
- Планируешь взыскания, тащ комбат?
- Ну, так вы ж меня по головке не погладите. Вот и я приму меры.
- Отставить меры пока! Попрошу вас, тащ майор, заглянуть ко мне на чашку чая для разбора ситуации.
- Есть, - всколыхнулся всей душой комбат и почувствовал, что хочет видеть Мартынова у себя в кабинете снова. Но на этот раз он, майор, обязательно возьмётся за распухшую губу старшего лейтенанта Мартынова и обязательно проверит, не пищит ли она.
- Не будет пищать губа - запищит сам Мартынов - решил комбат.

Старшему лейтенанту Мартынову было невдомёк, почему наказанием для него стали всего лишь три ящика пива с малозначащим "ну-ну-ну" без занесения. Ему, конечно же, не полагалось знать и того, откуда взялось утерянное снаряжение.

Комбат был несказанно рад откупиться от комбрига всего двумя ящиками того же пива.

Чувства комбрига были двоякими. С одной стороны, он проиграл спор на предмет боеготовности подрастающего поколения диверсантов. Его профессиональная гордость громко стонала, наблюдая как отбывающая восвояси делегация высоких гостей из Таманской бригады (комбриг и два его зама) на неверных ногах пытается залезть в автобус, неловко запихивая ящик выспоренного пива. С другой стороны, жизненный тонус безудержно стремился вверх, пробивая низкую облачность и стратосферу, при одном только взгляде на чёрные очки таманского комбрига. За роскошный фингал, притаившийся под этими очками комбриг был готов простить многое.

N-ское высшее военное командное училище связи....
Утро, у нашего батальона строевой тренаж... 300 человек рубят строевым по плацу, расчерченному на квадраты, в каждом квадрате - взвод... Надрывается громкоговоритель, воспроизводя записанный на магнитофон барабанный бой...
За всем этим безобразием наблюдает дежурный по училищу - майор Юрий Петрович Галенко - любимец всех курсантов, суворовец - семилетчик, со всеми вытекающими отсюда последствиями, обладающий многими положительными качествами, в том числе, классный рассказчик и приколист... Ну и вот, стоит он и наблюдает за этим безобразием, и на лице у него написано такое отвращение к всему этому, и если бы это не было вменено в его служебные обязанности....
По краешку плаца, к учебному корпусу, у входа в который стоит Ю.П., бодренько шагает молоденькая преподаватель иностранного языка, недавно принятая на работу и в первый раз заступившая на свою кафедру дежурным преподавателем. Не нужно говорить, куда равнялся батальон...
Ю.П., в силу своего суворовского склада характера, конечно же не мог пропустить ее просто так мимо себя и завлек каким-то разговором. Стоят они, разговаривают о чем-то и это молоденькое чудо вдруг спрашивает его:
- А что это они такое делают?
- Кто? А... эти? Вот вы в них у себя на гуманитарных кафедрах вкладываете интеллект, а нам потом его из них приходится выбивать...
Я раньше никогда не видел таких изумленных глаз.....

Свобода Выбора - Две истории.

История первая (kuch).

Пап! А война - это что?
- Это когда враги убивают друг друга, сынок.
- Пап! А ты воевал?
- Нет, сынок!
- А твой папа?
- Нет, сынок. Но вот папа моего папы, мой дед - воевал.
- У него было много врагов, и он всех убил! Да, пап?
- Нет. У него не было врагов. Враги были у его Родины.
- А Родина - это кто, пап? Это твоя бабушка, да?
- Нет, сынок, это наша мачеха.
- Пап, а ты спрашивал деда, это страшно - война?
- Нет. Я видел его шрамы. - Отец помолчал. - Я спрашивал бабушку - она сказала, что для деда война продолжалась всю жизнь. Что часто по ночам он вскакивал и, обливаясь пОтом, хрипел: "Ребята! Слева духи!"
- А духи - это привидения? Да, папа?
- Нет, сынок. Это те, с кем твой дедушка воевал.
- А! Это враги нашей Родины - да, папа?
Отец промолчал, глядя на надпись, выбитую в граните: "------------ ----- ------------ 1966-2016"

Руки державших меня разжались и кто-то сдернул повязку с моих глаз. Свет больно резанул по глазам. Чей-то голос сказал:
- Вот тебе Свобода. Иди.
Я смахнул слезы, выдавленные ярким солнцем. Глаза понемногу привыкли к свету. Я огляделся.
Я стоял на перекрестке, образованном восемью разбегающимися в разные стороны дорогами. Дороги, ровные до неправдоподобности, убегали за горизонт. Ни кустарника, ни птиц, ни цикад. Мир хранил гробовое молчание. Даже ветер не беспокоил выцветшие на солнце былинки.
Солнце стояло прямо над моей головой, и поэтому моя тень спряталась под ногами так, что ее не было видно. Ладно, решил я, сейчас оно сместится - с востока на запад. Значит - там будет север, а там - юг. "А мы пойдем на север! А мы пойдем на север!" Подождем. Я присел в пыльную траву на обочине.
"Не пылит дорога, не дрожат листы. Подожди немного - отдохнешь и ты", - всплыло в сознании.
Прошло часа два. Точнее я не мог определить - эти сволочи, закинувшие меня сюда, сняли с меня часы, отобрали мобильник. Я лежал, раскинув руки, на траве. "А я ляжу-приляжу... растрымленные руки недаспелай травы!" - крутилась в уме какая-то херь. Солнце не сдвинулось ни на йоту. Я уже начал подозревать, что оно вообще никогда не сдвинется - ни вправо, ни влево.
Всю жизнь я не имел выбора - я шел туда, куда было НАДО.
Надо родителям.
Надо Родине.
Надо жене.
Надо благополучию моих детей.
Ладно. Сейчас-то мне вроде пофиг, куда идти! Я встал в центре перекрестка, закрыл глаза и, оттолкнувшись правой ногой, прокрутился на носке левой.
"На золотом крыльце сидели - король, королева...."
Открыл глаза и пошел по дороге, которая была перед моими глазами.
- Иди на все восемь сторон, - хмыкнул я. - Ви донт нид ноу едюкейшн, ви донт нид ноу зошт контрол!*
Дорога вела и вела меня куда-то вперед. Солнце с завидной постоянностью грело мне голову.
Видимо, из-за перегрева мне казалось, что пыль дороги принимает очертания лиц давно ушедших людей. Тех, кого убил я. Друзей, убитых теми, кого не убил я.
- Слава не-знаю-кому, что хоть перекрестков нет! - сказал я сам себе. - А то встал бы перед ненужным выбором: куда идти!
И тут же увидел на дороге, далеко впереди себя, какую-то серую точку.
- Либо это глюк, либо пейзаж становится более разнообразным! - решил я и прибавил шагу.
На обочине дороги сидел седобородый старец и посыпал себе голову дорожной пылью. На тощем теле болтались трико и футболка с надписью "Jesus Christ Superstar".**
- Э! Дед! Ты что делаешь! - присел я возле него на корточки.
- Изыди, отрок! Я искупаю грехи человечьи!
- Во мля! Ты еще скажи, что ты - Ян Гиллан!***
- Нет, человече! Я - Иисус Христос!
- Суперстар? - зачем-то уточнил я, оглядываясь в поисках мускулистых ребят со смирительной рубашкой в руках.
- Стар, отрок! Очень я стар! Почти две тыщи лет я искупаю грехи человечьи!
- Ааааа! - я поднялся, отряхивая брюки. - Эк тебя торкнуло, дед! Ну, искупай, искупай!
Тот уже не обращал на меня никакого внимания. Для закрепления диагноза я помахал ладонью у деда перед лицом. Он не прореагировал никак, даже глаза не переместились за моей рукой.
- Понятно! Это неизлечимо! - вынеся эпикриз, я сплюнул в пыль и пошел дальше.
- Бойся проклятия, безбожник! - выкрикнул псих мне в спину. Я не обернулся - ха! Если б ты, дед, знал - сколько раз меня проклинали! А мне все как-то пофиг, я из тех, "...кто ни во что не верит, даже в черта - назло всем!"****
Во, блин! - думал я. - Грехи он искупает человечьи! Где ж ты был, старый козел, когда я метался в полусне, снова как наяву давя гашетку пулемета и видя бородатые лица, падающие под моим огнем? Падающие для того, чтобы потом каждую ночь приходить ко мне? Искупитель херов!
Я шел по дороге - и ничего не менялось. Она все так же прямой стрелой убегала за горизонт. Который тоже не приближался и не удалялся - все висел где-то там, вроде недалеко и все же недоступно. Солнце так же пекло мне голову прямо надо мной. Должно же быть хоть какое-то постоянство в этом мире!
Выбора не было - если только свернуть с дороги в траву, но что-то постоянно толкало меня в грудь - мягко, но настойчиво, как только я собирался это сделать.
Я сам выбрал эту дорогу, положившись на случай. А ведь...
Всю жизнь я не имел выбора. У меня был только Долг. Ноша, которую я сам взвалил на себя.
Я был непривычно свободен.
Я - свободен!
Значит, я - мёртв.

Солнце грело безжизненный памятник с надписью, выбитой в граните: "Горбачевский Игорь Владимирович. 1966-2016"
_________________________________________________
* - Pink Floyd “Another Brik in the Wall, part two” - «We don't need no education.
We don't need no thought control.»
** - Jesus Christ Superstar, рок опера, A.L.Webber, T.Right
** - Ian Gillan, солист группы Deep Purple, исполнявший ведущую партию в Jesus Christ Superstar
**** - В.С.Высоцкий "Песенка о переселении душ"
_________________________________________________

История вторая (Татарин).

...Немногочисленные посетители запыленного, окраинного кафе с удивлением и интересом смотрели на контрастную пару сидящую за столиком. Яркая, эффектная, миниатюрная брюнетка и крепкий, крупный, в камуфляже офицер с усталым, обожженным солнцем лицом.
Плечи женщины содрогались в плаче, мужчина, положив тяжелую кисть ей на плечо негромко, что-то говорил....

Девушка оторвала руки от заплаканного лицо и посмотрела военному в глаза:
- Как это случилось?- Его ребята, с которыми он шел, сказали, что это был обвал. Камнями перебило веревки и попало в него. Скальная стенка высокая, под ней изрезанный ледник. Долго искали, они, спасатели. Да так и не нашли...
- Но у него же есть семья? Ей помочь надо?
- Не беспокойся, - усмехнулся военный. - У него есть друзья, они не оставят.

Ты ... бесчувственный... - исказив красивое лицо гримасой омерзения, выдохнула она. - Человек погиб! А у тебя - ни сочувствия, ни сожаления!
Офицер поднялся. Сквозь черноту загара на лице проступили красные пятна.

- Я теряю друзей год за годом, - голос его звучал глухо. - И не тебе говорить мне про это. Для меня смерть давно стала данностью - частью жизни.

С силой выдернув берет из-за погона, яростно нахлобучил его на голову. Четко, по-военному, повернулся и пошел к зеленым воротам с красной звездой, где в жарком городском мареве, сидел на перилах разморенный дневальный.


Только врут они все! - это говорю вам я Татарин.- И не погиб я тогда. Да обомлел, при переходе первым по скальному кулуару, когда раздался характерный треск скалывающейся породы. Вжался глубже в трещину, стараясь распластаться, стать единым целым с твердым гранитом. Ударило по каске, рюкзаку, сорвало окровавленные пальцы с зацепок. Замелькала, закружилась пропасть, приближаясь серовато-голубым льдом, изборожденным глубокими трещинами. Я еще ощутил сильный удар, неперешедшим в боль, но породившим свет.

А когда я очнулся - было лето. Еще не отошедший от полета, я покачался, моргая глазами, возвращая себя в реальность. Она вернулась ощущением теплой ладошки в руке.
- Папа! - возмущенный тоненький голосок заставил меня посмотреть в знакомые серые глаза под коротким светлым ежиком. - Ты что? Ты мне ручке сделал больно!

Я встопорщил сыну коротенький ежик на голове...

- Мы гулять идем? - с той же ноткой возмущения спросил снова.
- Идем, сынок, идем! - улыбнулся ему, и мы пошли туда, в вечное лето, в тепло, мимо девушек с мороженным на лавочках, мимо каштанов, шумящих мощной зеленью над головой.

Приехав в Ростов, вы обязательно встретите меня. Я буду не один - рядом всегда маленький, смешной, светлоголовый мальчишка, с оттопыренными ушами. Мы идем медленно вдоль высоких каштанов, мимо вечно спещащей, яркой публики. Мы с сыном ведём неторопливый, серьезный мужской разговор. Мне то и дело приходиться наклоняться, чтобы услышать голос мальчишки.

Если увидите нас, окликните меня:
- Привет, Татарин!

Я обязательно вам отвечу...

стишок моего друга Виктора Сеченова, под настроение, так сказать...

***

Всем хороша была подруга!
Один имелся в ней изъян,
Она хотела быть мне другом
И ревновать меня к друзьям...

***