Записки дежурного по оформлению.
ОКПП 'Одесса'. Второй отдел.

Записка N1.
Этот пароход был из Новой Зеландии. Груз - масло сливочное. Понятно, что весь отдел жрал масло в неограниченных количествах, сложность заключалась только в том, что ящики с маслом хранились в трюме при температуре минус 18С, если не ниже. Докеры таскали их из трюмов на поддонах предварительно заштабелевав. Штабеля этих ящиков с маслом накапливались на причале, а потом водружались погрузчиком на платформу, которая следовала на портовый холодильник. Вот в этом самом промежутке, между бортом и платформой, и осуществлялись набеги. Ножовкой на штык-ноже от ящика отпиливался угол масляно-ледяной глыбы, ныкался, а потом, на самом ОКПП, уже оттаявшее маслице, размазывалось по хлебу, бросалось в каши и т.п. Ночная картошка жарилась только на нем. Масло, свежее душистое масло высшего сорта. Праздник этот продолжался около двух недель. Но вот пароход разгружен, пришла пора его 'толкать' от родного причала. Ну, правильно, что ему 'врагу' тут делать. Помощником был я, а старшим Гена Солодков. Зашли на борт всей комиссией: мы, таможня, инфлотовец и лоцман. Что лоцман так рано приперся, я не знаю, но решили, что до конца комиссии пусть с нами сидит, не фиг по пароходу шляться. Ну, мы паспортный контроль с Геной проводим, штампы ставим, а у таможни с инфлотом шум какой-то. Закончили с экипажем, сидим, а у кэпа с нашими коллегами по комиссии просто чуть ли не дракой попахивает. Спрашиваем: 'Что случилось?' Отвечают: 'По коносаменту и по факту 356 ящиков масла не хватает' Я аж вспотел. Ну, нифига себе! Потом ор, шум и крик нашего таможенника: 'Да не могли погранцы за две недели столько сожрать!' И инфлотовец это переводит. Мы с Геной аж подпрыгнули на диване, ну я-то понятно от чего, а Гена от возмущения. Гена поворачивается к инфлотовцу и спрашивает: 'Это он, гад такой, наших пацанов обвиняет?' Тот ему: 'Угу!' Гена встает, принимает официальную позу и заявляет от лица официальных пограничных властей протест капитану, тот офигивает, потому что это серьезный ЧеПок, а инфлотовец уже протокольчик положенный пишет. Протокол подписывается, вручается кэпу и комиссия гордо сваливает с парохода. Граница закрыта. Только два человека, присутствовавшие при всей этой процедуре, были в ступоре. Я, ошарашенный цифрой недостачи и невозможностью сопоставить ее со сроком разгрузки судна. Мы же сами охраняли тот груз, приемка осуществлялась на причале и сколько с борта разгрузили, столько и было всего, а 'углы' мы пилили с принятых портом ящиков. Ни фига себе, 356 ящиков пропало! Вторым был 'вражеский' кэп, который не мог поверить своим глазам при сравнении акта и коносамента и офигевший окончательно при протесте. Ему не позавидуешь, с грузоотправителем будет разборка по коносаменту, а с судовладельцем по протесту.
В отделе я поведал ребятам о недостаче и наше мнение с мнением таможни сошлись полностью: 'Не могли мы столько сожрать, ну ящика три от силы!'
Спустя две недели я в разговоре с тем же инфлотовцем спросил его о судьбе недостачи. 'А! Масло! Да, фигня все, его просто недогрузили, а он прощелкал, грузоотправитель подтвердил. Спи! Сегодня полночи по рейду шастать будем, отход на приходе.' - сказал он.

Записка N2

Оформляли приходом танкер 'Ункас'. Ладненький, аккуратный немец. Любо-дорого посмотреть, весь экипаж немцы-фргэшники. Все на месте, дисциплина железная. Кэп - настоящий морской волк, пожилой, но крепкий мужик, подчеркнуто вежлив, да к тому же неплохо говорящий по-русски. В процессе комиссии, вежливо нашептывает, что-то таможеннику, тот улыбается и говорит: 'Ну, это вон к ним, к погранцам!' Кэп подходит к нам, протягивает свой паспорт, проверяем, все в норме: 'Биттэ!'
Он говорит: 'Господа офицеры! Извините, я после войны был в России в плену и еще тогда очень заинтересовался вашим языком. Вы не поможете выяснить значение нескольких слов?' Мы: 'Да, пожалуйста!' Он достает шикарный альбом, объясняя, что во время войны был подводником, но в Кёнигсберге в госпитале его пленили, и он сидел в лагере, потом открывает альбом, а там одни матюги и их вариации. Мы в ступор, а инфлотовец с таможней ржут: 'Ладно, мужики! Не жмитесь, помогите лингвисту!' Подставили, говнюки! Но, делать нечего, уж больно кэп приятный, пару фраз я ему добавил и в расшифровке значений помог.

Записка N3

К нам на нефтегавань впервые пришел китаец. Здоровый танкер, не менее здоровый экипаж. Поднялись на борт, оформляем приходом. Проверили паспорта, закончили работы. Таможня, инфлот, санитарный врач, карантинка и ветеринарка еще возятся. Ну вот вроде и они заканчивают. Берем в оборот инфлотовца, ну и чисто протокольно задаем вопрос: 'Товарищ капитан, вы готовы сделать заявление об отсутствии на борту запрещенных к ввозу в СССР предметов?' Таможенник, который до этого сидел с личными декларациями, навострил уши. Капитан: 'Что является запрещенным к ввозу? Я впервые в советском порту'. Мой старшОй: 'Оружие, наркотики, антисоветская литература, контрабанда'. 'Оружие и наркотики есть!' - спокойно отвечает кэп. Мы с таможней ох:ли.
- Что-о?
- Девять автоматов Калашникова, семь пистолетов ТТ, сигнальные пистолеты - два, патроны к ним.
- А наркотики? - интересуемся мы, придерживая руками отвалившиеся челюсти.
- Вот список. И подает два листа.
- Предъявите, пожалуйста, комиссии.
- Идемте.
Нас провожают в помещение, которое представляет собой серьезную 'оружейку' с сигнализацией и прочими делами, потом отводят к врачу, который открывает свой сейф и показывает препараты, которые являются наркосодержащими. Нам приходится все это сверять, считать и опечатывать двумя печатями, таможни и своей.
Объяснение всему этому мы получили немного позже. Оказывается, у них все экипажи вооружают, на случай пиратства. Во как!

На одном из рыболовецких траулеров работал боцман Петя, отличавшийся редкостным чувством юмора и непреодолимым желанием периодически над кем - нибудь подшутить. А поскольку плавания были долгими, по несколько месяцев, то старпом, дабы сильно не скучать тайно приносил на борт мелкокалиберную винтовку и в свою смену, обычно ночью, когда никто не видел, упражнялся в стрельбе по всяким консервным банкам - бутылкам и прочей дребедени. Затем, всё убрав и припрятав винтовку спокойно сдавал пост и шел спать. Надо заметить, что от такого длительного пребывания вдали от суши и людей, постоянной работы и практичеси полного отсутствия развлечений люди несколько тупеют, не совсем адекватно всё понимают, и вообще кукарека у них съезжает. К слову надо добавить, что лов рыбы производился недалеко от территориальных вод ненаших государств. Так вот. Нес вахту в тот вечер наш боцман Петя, а старпом зная, что тот свой человек, вышел популять со своим стволом. Ну популял, охотку сбил, настроение поднял и заходит в рубку к боцману, который всю эту картину наблюдал и просит, значит, закурить у него (у боцмана то есть). Тот говорит "Щас принесу, только ты побудь здесь, за компасом посмотри, то, сё". Тот естественно, ёптать, какие проблем и становится за штурвал, а винтарь у него на плече висит. Боцман (вот г"внюк) бежит со всех ног в каюту и начинает будить весь экипаж, страшным шёпотом при этом приговаривая, что старпом окочательно спятил, захватил с оружием судно и направляется к берегам чужой земли, ища политического убежища (времена ещё те были) и пора его идти всем скопом вязать. Народ спросонья ошалел, однако подкравшись к рубке все ясно увидели старпома, стоящего за штурвалом с винтовкой наперевес и застывшим взглядом на каменном лице… ЧТО ТУТ НАЧАЛОСЬ!!! Со всех сторон, как мураши на него нападали матросы, каждый бил как мог и чем мог, так как каждый боялся, что старпом выстрелит именно в него. На весь корабль страшный крик, мат, ругань. Пинки и зуботычины щедро раздавались ничего не понимающим старпомом направо и налево (надо сказать мужик он был здоровенный). Однако массой задавили его, скрутили, связали и в трюм. Напрасно боцман пытался остановить народ, пытаясь убедить, что это была просто шутка - никто его не слушал! Капитан пока разобрался что к чему, пока поверил, старпом двое суток в трюме отлежал голодный. Когда вышел, небритый, злой как собака, сначала хотел обидеться. Но потом передумал - всё таки все повеселились, свои же люди, рассейские. А синяки они ничего, заживут!

РОСКОШЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕНИЯ

По утрам шеф бывал не в духе. Ближе к обеду он, обыкновенно, добивался внутренней гармонии и уже не смотрел на подчиненных, как Вий, а в конце рабочего дня у него даже удавалось подписать какие-нибудь служебные бумаги. Но по понедельникам скверное настроение полковника Захарова принимало особо извращенные, клинические формы. Поскольку шеф из принципиальных соображений никогда не повышал голос и не употреблял привычных для русского человека выражений, то говорить ему приходилось как бы сквозь зубы, в буквальном смысле 'фильтруя базар'. По оперативным данным, такие удивительные скачки настроения шефу обеспечивала его боевая подруга. За выходные она умудрялась доводить нашего, в общем-то, незлобливого начальника до состояния тихого бешенства, и он являлся на службу, полный смертоносного административного яда. Поскольку у хорошего хозяина ничего не должно пропадать попусту, полковник Захаров по понедельникам проводил постановку задачи на неделю. От утренней сексуальной оргии, так же как от неизбежной зимней эпидемии гриппа, спасения не было.
В то утро обсуждали итоги прошедшей сессии и задачи на очередной семестр. Как всегда, итоги были неутешительными, собственно, никто этому и не удивлялся. Уникальность взглядов шефа на учебный процесс заключалась в том, что преобладание в ведомостях 'пятерок' означало низкую требовательность преподавателей, 'четверок' - их равнодушие к результатам экзаменов, а обилие 'троек' и 'двоек' - низкое качество проведения занятий. Какими должны быть результаты сессии, не знал никто. Совещание нужно было просто пересидеть, желательно, не высовываясь из амбразуры. Шеф нудно долдонил про 'вопиющее снижение среднего балла на 8 процентов', в кабинете, пропахшем застарелым табачным дымом и пылью, томились преподаватели, исподтишка поглядывая на часы, а за окном, на воле, с наслаждением дрались вороны.
Внезапно загрохотал телефон. Шеф недовольно снял трубку и тут же отодвинул ее от уха - мы отчетливо услышали всхлипы и рыдания.
- Что-что? Когда? Да, позавчера был на занятиях, нет, не звонил, не появлялся… Хорошо, понял, примем меры.
Начальник аккуратно положил трубку, искурил в две затяжки сигарету, и, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес:
- Так, товарищи офицеры, пропал Гаврилыч, только что звонила его жена. Он уже двое суток не ночевал дома.
Теперь самое время рассказать, кто такой Гаврилыч.
Гаврилыч работал в нашей конторе полковником. Он давно разменял второй полтинник и который год уже готовился с тихим, счастливым вздохом уставшего человека отойти на дембель. От совершения этого мужественного поступка Гаврилыча удерживала полковничья зарплата и многолетняя привычка к пьянке 'под разговор'. Культуре употребления он уделял огромное внимание, считая мрачное, торопливое употребление первобытной дикостью.
- Единственная известная мне роскошь, - вещал эрудированный Гаврилыч, - это роскошь человеческого общения!
Пить с ним было сплошной мукой, потому что неистребимую болтливость Гаврилыч сочетал с чудовищно скверной дикцией. Когда-то он, решив сэкономить деньжат, отдал себя в руки военных стоматологов. Видимо, Гаврилыч тогда еще не был полковником, потому что военно-медицинские халтурщики, не боясь справедливого возмездия, поставили ему протез с зубами размера на два больше штатных. В силу этого ротовая полость Гаврилыча приобрела сходство с ковшом грейферного экскаватора. Периодически Гаврилыч терял над контроль над своим жевательным аппаратом, и неожиданно посередине фразы со стальным лязгом захлопывал рот.
Гаврилыч читал угрюмую дисциплину под названием 'Инженерно-авиационное обеспечение боевой подготовки частей и подразделений ВВС'. Особыми методическими изысками аудиторию он не баловал: перед началом лекции вывешивал в аудитории гигантский плакат и в течение двух часов аккуратно зачитывал его содержание. За всю лекцию Гаврилыч умудрялся ни разу не изменить интонацию, иногда казалось, что он даже не дышит. Кассеты с записью лекций Гаврилыча о мерах безопасности при работе на авиационной технике или, скажем, о классификации профилактических работ, смело можно было продавать в магазинах эзотерических товаров, выдавая за бурятское горловое пение. Спаренной лекции Гаврилыча не мог выдержать никто.
Для того, чтобы понять, как выглядел Гаврилыч, проведем мысленный эксперимент. Представим себе композитора Шаинского. Теперь нальем ему два стакана и наденем папаху. Сумели представить? Вот и замечательно, это и есть Гаврилыч. Кстати, перед окончанием рабочего дня он, в отличие от большинства офицеров, не переодевался в 'гражданку', считая, что дешевле носить спецодежду.
Стали вспоминать, кто видел Гаврилыча в пятницу последним. Выяснилось, что после окончания трудовой недели он собирался посетить любимое пивное заведение на Таганке.
- Нужно немедленно туда поехать! - оживился непьющий шеф, - может, его кто-нибудь из официанток там видел!
- Не выйдет - обломал шефа секретарь партбюро, - там одни автоматы. А из официанток там только уборщица, и та внятно только одну фразу произносит: 'Мужчина, дозвольте пену схлебнуть!'
- Да? А вы откуда знаете? - с брезгливым удивлением обернулся к нему шеф.
- Ну... - замялся партайгеноссе - рассказывали...
Самое интересное, что сказал он чистую правду: две недели назад мы всем педагогическим коллективом посещали это заведение, но парторг был уже настолько погружен в себя, что о своих подвигах узнал от нас назавтра.
- Лучше давайте попробуем в больницы позвонить, в морги...- попытался он перевести стрелку.
- Жена его уже все обзвонила - хмуро ответил шеф, - а вот куратору из КГБ позвонить придется, все-таки полковник пропал, двое суток - не шутки, попрошу потише!
После разговора с ГБ-шником настроение начальника кафедры достигло уровня абсолютного нуля. Казалось, от его замороженной физиономии, как от бака с жидким кислородом, отваливаются льдинки.
Поступим так, - начал шеф, как вдруг опять зазвонил телефон.
- Слушаю, полковник Захаров.... Это вы?!! Вы где? Как не знаете? Да? Так... Квартира пустая... Ясно.… Да, да... Постойте, а номер, номер на аппарате есть? С которого вы звоните! Да? Ну, так наденьте очки! Жду!
Мы затаили дыхание.
- Хорошо, записал. Ничего не предпринимайте, ждите!
Шеф положил трубку, обвел нас диким взглядом и доложил:
- Это Гаврилыч. Говорит, проснулся в какой-то чужой квартире, как попал туда, не помнит, входная дверь заперта, хозяев нет, и формы его тоже нет! Придется опять в Комитет звонить… - вздохнул он.
Через полчаса на КБ-шной 'мыльнице' в компании троих сотрудников 'конторы' мы ехали по адресу, вычисленному по телефонному номеру. Сотрудники были профессионально хмурыми, в одинаковых костюмах и чрезвычайно туго завязанных галстуках. Галстуки, впрочем, были разные.
Искомая квартира оказалась в новостройках, где-то в Текстильщиках. Поднялись наверх, один из ГБ-шников позвонил. За дверью завозились.
- Николай Гаврилович, это вы? - позвал шеф.
- Я, я-а-а-а! - завыло за дверью, - выпустите меня!
- Это он, - авторетно подтвердил шеф, - а как же мы дверь откроем?
- Это как раз не проблема, товарищ полковник,- вежливо ответил один из чекистов и встряхнул 'дипломатом' - откроем и закроем, дело нехитрое, но надо кого-то из ментов из отделения свидетелем взять, чтобы потом претензий не было.
Двое чекистов остались на лестнице, а мы с третьим поехали в отделение милиции.
Выслушав КГБ-шника дежурный по отделению сказал:
- Без проблем, надо, так надо. Сейчас участкового вызовем, он с вами поедет, какой адрес?
Тот назвал адрес.
- Опаньки! Стаканчик красненького с вас, товарищи офицеры! - почему-то обрадовался дежурный и крикнул вглубь помещения:
- Малыченко! Приведи из обезьянника этого лже-Нерона!
Лязгнула дверь камеры, и здоровеннй сержант вывел к нам тяжело похмельного мужичонку в расстегнутой полковничьей форме.
- Вот, вчера в пивнухе патруль забрал, - объяснил дежурный, наш постоянный клиент, только проспался. Из-за формы в 'трезвяк' не отправили, сначала разобраться решили.
- Ну-ка, объясни, где ты форму взял, а?
- Ну, дык, эта...- засуетился мужичок, прикрывая ладонью выхлоп - в пятницу познакомились с одним, пивка попили, потом водочки, это уже у меня значить, он откинулся быстро, а я хотел корешкам ради смеха в форме показаться... а вы меня... того... забрали, значить, а он там остался...
- Что ж ты его одного в пустой квартире-то запер?
- Как одного?! Там еще бутылка на кухне была...

Наш истребительный авиационный полк во второй половине 80-х годов прошлого столетия был передан из ВВС округа в подчинение войск ПВО.
Наиболее шустрая, но малочисленная, часть офицерских кадров перебежала в другие авиаполки ВВС, принципиально не желая служить под 'сапогами'.
Мне лейтенанту - двухгодичнику было глубоко по барабану какому богу молиться, ибо служить оставалось меньше трех месяцев. В ОБАТО, где я обретался в качестве зам поТЕХа Автотехнической роты, пришла с четверть офицеров вырвавшихся из лесов, Т.Е. всеми правдами и неправдами сбежавших с глубоко секретных зенитно-ракетных точек. Согласно нового штатного расписания мою роту разделили на (цитирую нового комбата) две неровные половины. Теперь должно быть всего по два: два командира роты, два зама, два старшины и в половину меньше народу и техники. Не служба, а дембельское счастье.
Только радоваться не чему: из четырех штатных офицеров в наличии был я один, а старшин вообще не одного. Такое положение вещей никак меня не устроило, и я пошел к комбату, как к барину, за справедливостью. Описывать нашу беседу нет никакого смысла, ибо со стороны это напоминало диалог глухонемого со слепым. Тащ подполковник так и не понял, почему я отказался от заманчивой должности ротного. ' Смотри, блин, жалеть будешь, да поздно будет!'- крикнул комбат мне в след.
Командира в, 'мою', роту электрогазовой техники нашли через неделю после беседы с комбатом. Как я жалел, о том, что не послушал старших товарищей! Командиром роты мне прислали старлея Султанходжаева, с патологически не произносимым именем, скрывшимся за инициалами У.У., впрочем, он легко отзывался на имя Коля. УУ-Коля окончил Самаркандское Командное Автомобильное училище, просидел почти четыре года ' на точке', командиром автовзвода из двух ходовых машин, а теперь дорвался до роты из 90 солдат и более чем 80 машин, каждая из которых тащила на себе какую - ни будь спец установку. От всего этого изобилия не понятной техники Колины глаза, изначально узкие от природы, округлились:. Да так и остались.
Первую неделю УУ-Коля старательно учил названия: АПА, ТЗ, ЭГУ, Воздушка, Кондер и т.д. Всю вторую, к огромной радости солдат, пытался совместить теорию с практикой. Он с жутко сосредоточенным видом ходил по парку и по вырванной из сержантского учебника картинке, определял название машины реальной. Большей частью, не удачно.
Все эти две недели я бессменно тащил все полеты, в обе смены, а на третью сломался.
Я оттянул первую смену и передал технику УУ-Коле прямо на ЦЗТ аэродрома. Ну, кто мог подумать, что он вообще в первые в жизни видит аэродром и самолеты!. Изначально ротного обуял ужас, но потом он быстро взял себя в руки и к середине полетов, ну для ознакомления с местностью что ли, залез за руль АПА и поехал кататься.
Ехал УУ-Коля по ровнехонькой бетонной рулежке и радовался успехам дорожных строителей: могут же когда хотят и у нас делать шоссе не хуже германских автобанов! Напряженность первых часов прошла, и УУ-Коля расслабился. Дело происходило глубокой ночью и он оказался неприятно поражен наглостью встречного автомобиля, который не просто ехал по сплошной осевой, а ехал с дальним светом и при этом всем фара горела у него одна! УУ-Коля помигал своими фарами, мол, свет-то переключи. Но нахал не собирался ни сворачивать, ни переключать свет. Обе машины остановились и УУ-Коля вылез из кабины, горя праведным желанием, побеседовать с нахалом.
Шок пронизал Уу-Колю, когда он увидел перед собой ::..самолет! Страх был настолько велик, что он рванул в сторону ближайшего леса, со скоростью хорошего спринтера. Машина осталась на рулежке, полеты пришлось прервать почти на полчаса, а два борта сажать по запасному варианту. Но я пока этого не знал.
Ровно через десять минут после этого меня тепленького извлекли из постели и комбат лично повез меня к командиру полка. На общую беду на застрявшем на полосе самолете совершил посадку САМ Командир. Командира мы нашли на вышке Руководителя полетов. Он бегал по диагонали крохотной комнаты и орал: ' И этот ..удак мне поморгал! Дорогу ему уступи! Кто, я спрашиваю, кто это был!' Я выстроил солдат, и комбат лично провел допрос. Результат расследования поверг всех в шок и Комполка запретил пускать УУ-Колю на аэродром, пожизненно.
Наш герой перенес командирский гнев с истинно восточным смирением и сосредоточил всю свою энергию на повышении уровня готовности автотехники, а также изучение матчасти. И преуспел, на наше горе.
Спустя неделю УУ-Коля, исполненный самых благих намерений, решил помочь солдатику, сел за руль ТЗ-22 и съездил на склад ГСМ, где и залил в топливо Т-6 еще кубов 10 РТ. Какая разница? Керосин- то везде одинаковый. Хорошо, что машину, прибывшую на дозаправку дежурного звена перехватил техник -СДэк. Опять крики, вопли и ::.УУ-Коле запрещают покидать территорию части, и появляться где -либо кроме авто парка и казармы. В обиход плотно вошла мудрость о том, что у Советских ВВС есть только два врага: НАТО и ОБАТО.
Но приключения сами находили нашего героя.
Прошла еще неделя, июль, суббота. Личный состав в парке возится с техникой, мы с ротным на КТП беззлобно ругаемся, пытаясь выкроить людей в наряды. Вдруг раздается наглый и резкий автомобильный гудок. Ага! Понятно. Прибыл очередной полковник из штаба корпуса чего - нибудь подремонтировать своему жигулю. Обычная халява.
Сейчас нас осчастливил своим визитом Зам нач штаба. Ему требовалось переобуть машинку. Полковник вальяжно вознес свое тело в крохотную дежурку КТП. И молча, оценивающе оглядел нас с ног до головы. Ну, я то был, прикинут по- простому: синяя летняя техничка, без знаков различия, фуражка и черные сандалии на босу ногу. А вот УУ-Коля предстал во всей красе: застегнутый на все пуговицы китель, брюки- бутылки и сапоги, надраенные как котовы яйца. Полковник то же был в сапогах, какая- то странная прямо патологическая любовь к сапогам наблюдалась у сухопутчиков. Встретились родственные души, два сапога::::::Ротный лично, с истинно восточным почтением, принял новенькую трешку полковника и уехал на ней за боксы. Вернулся минут через десять и доложил о том, что все будет готово максимум через полтора часа.
Отведенное на работы время пролетело быстро и снова нас осчастливил своим визитом ЗНШ корпуса. УУ-Коля почтительно повел начальство принимать работу, а я потихоньку пошел за ними, влекомый странным предчувствием беды.
Жигуленок стоял на козлах, а рядом аккуратно лежали все пять свеженьких колес, причем старая резина была уже вымыта и уложена в багажник. Тут же стояла воздушка (ВЗ-350-131) и боец в мгновение ока накачал все колесики. После чего прошелся с манометром и довел давление до нормы. Все дел на две с половиной минуты. Полковник удивленно крякнул, а услужливый дурак УУ-Коля начал торопливо пересказывать ему краткое содержание, только что прочитанного, учебника для сержантских учебок. А далее со словами: ' Это очень легко! Попробуйте сами, товарисч полковник!'- вывернул ниппель из одного колеса и сунул в руку, слегка охъевшего ЗНШ, штуцер от воздушки. ЗНШ поднес штуцер к золотнику колеса, а УУ-Коля со всей дури крутанул вентиль.
Почувствовав близкую свободу, в несчастный жигулевский баллон рванула минимум половина из 350 атмосфер, спрятанных в воздушке. В считанные доли секунды баллон раздулся до размеров Беларусевского заднего, а затем:::.. Я интуитивно отпрянул за ближайшую машину, как тут по ногам ударила мощная волна воздуха, с легким гулом, вращаясь, полетел колесный диск, поднялась страшная пыль. Вдруг сразу стало тихо, когда пыль осела нашему взору предстали сидящие на асфальте, донельзя грязные, ЗНШ и УУ-Коля, причем у последнего из ушей текла кровь, верный признак контузии. Взрывная волна сбросила жигуленка с козлов и положила здесь же на бок.
Крохотные куски покрышки находили потом метров за 50 от места трагедии, а вот усвистевший диск так и не нашли.
УУ-Коля пролежал с месяц в госпитале, я дембельнулся и больше о нем ничего не слышал. Но вот на ремонт штабные полковники в наш парк ездить перестали.

Начало 90-х, Харьковский Ракетно-Ядерный Колледж (ХРЯК aka Крыловка).
Идут практические занятия по электронным приборам. Занятия ведет п/п-к Жидко, человек сильно любящий свою науку и еще более любящий поизмываться над тупыми курсантами. К слову, задолбав всех на занятиях в течении семестра, на экзаменах он ставил оценки сразу же, не задавая никаких вопросов вообще - а чего спрашивать, ведь к тому времени он каждого знал как облупленного! Однако, если ты, самоуверенный нахал, хочешь получить более высокую оценку, нежели отпущено судьбой - изволь! Можешь тянуть билет, отвечать на вопрос, но ведь можешь и не ответить... Супер-игра, блин...

У доски стоит Морфий (так его называли даже незнакомые люди, очень уж внешность запоминающаяся), курсант второго курса радиотехнического факультета. Морфий был в то время поэт, писал неплохие стихи, и даже поэмы, немного напоминавшие творчество Лаэртского. Но вот с электронными приборами, да и с физикой как-то не склалось.

- Ну-с, дорогой друг, а раскажите-ка нам, как работает ламповый диод!

Как эта хреновина работает и зачем она вообще нужна Морфий понятия не имел, однако в мозгу его отложилась картинка из учебника, на котором он так недавно мирно спал. А на картинке был изображен как раз ламповый диод. Морфий уверенно рисует овал (стеклянная колба, значит), дугу сверху (катод) и палку снизу (анод).

- Вот, - говорит, - диод!
- А что-то я электрона в нем не вижу, ведь прибор-то вроде, электронный...
- А-а..., - вспоминает Морфий, на секунду задумывается и рисует жирную точку посередине и стрелочку от точки вниз, мол, вот электрон летит.
- Ну, рассказывайте!
- Вот катод (поразительно, помнит ведь как эти загогулины называются!), вот анод, вот электрон летит к аноду...
- А почему это электрон вдруг летит к аноду? - интересуется Жидко.
- Так ведь сила не него действует! - радостно вспоминает Морфий и тычет пальцем в нарисованную стрелку, радуясь, что нарисовал ее еще до вопроса.
- Сила - это хорошо, - говорит Жидко, - А что за сила?

Морфий смотрит на стрелку все пристальней и пристальней, пытаясь угадать как ее зовут, но все воспоминания уже закончились... Подумав еще немного, справа от стрелочки он пишет: mg

Группа, заинтересованно следящая за шоу, начинает сначала тихо, но все громче и громче ржать.

- А что вы смеетесь, товарищи курсанты? - с невозмутимой миной говорит Жидко. - Ведь курсант Антонов (имя Морфия в миру) прав! Электрон обладает массой? Обладает! Стало быть, на него, как и на вас, действует сила тяжести! Антонов, еще какие-нибудь силы на него действуют?

Морфий понимает, что конечно есть еще какие-то потусторонние силы, но какие???
- Никак нет, товарищ п/п-к, больше никаких!
Смех все громче.
- То есть Вы хотите сказать, - ехидно продолжает Жидко, - что электроны под действием силы тяжести осыпаются с катода на анод?
- Выходит так... - обреченно вздыхает Морфий.
Группа уже лежит.
- Отлично, товаррищ курсант! Только вот ведь незадача, электронные приборы используются и на самолетах, а они (самолеты) иногда совершают такие эволюции, что анод может оказаться выше катода. Что же делать? - вопрошает Жидко и просто любуется Морфием, который наморщил весь ум, пытаясь хоть как-то решить эту научно-техническую проблему.
Группа тоже затихла, всем интересно, что же Морфий ляпнет.

И вдруг с последних рядов раздается реплика:
- Так ведь, товарищ п/п-к, а гироскоп на что?

Жидко удовлетворенно хрюкнул, пытаясь не заржать в полный голос вместе со всеми и стал собирать в портфель свои бумажки со словами:
- Все, товарищи курсанты, мне вас учить уже нечему! Вы уже готовые инженеры, способные безо всяких знаний решить любую проблему!

P.S. Привет бывшему 3 факу ХРЯКА! И огромное спасибо преподавателям умудрившимся хоть что-то вдолбить в наши бестолковые головы!