Миф об Ассенизаторе и Илососе.

Выехав из Углича, мы в первой или второй деревне наткнулись на аншлаг, на котором было крупно написано: "Ассенизатор и Илосос". Именно так - с большой буквы.
- Звучит, как имена героев древнегреческого мифа, - меланхолично заметил я.
- Угу, это те парни, что должны были чистить конюшни царя Авгия, но царь зажлобился и решил подтянуть Геракла, когда ситуация вышла из под контроля, - тем же тоном отозвался Павел.
Как несчастный "Ховер" не разорвало изнутри, я не знаю. Дальше нас с Павлом несло. В конце-концов мы сочинили целый эпос. Не могу его здесь не привести. Итак, миф об Ассенизаторе и Илососе. Неизданное из Гераклиады.

Ассенизатор с раздражением вздохнул и помянул под нос царя Авгия и Зевсову матерь.
- Не уступает, задница царская? - заглянул в глаза отцу Илосос.
- Совсем охренел, старый хрен, - кивнул Ассенизатор, - вообще разговаривать не хочет. Мол, мы можем идти в Кроносову задницу и занимать там сидячие места. Говорит, подписал на нашу кровную работу какого-то великого героя - сына Зевса и абсолютно на халяву. Мол, родственник Эврисфей подогнал. Сегодня приступает.
- Врёт! - убеждённо заявил Илосос. - Звездит, как пифия! А если и не врёт, то один хрен, даже если и правда героя нашёл. Он герой этот кто? Правильно - любитель! А тут специалист нужен, как мы с тобой, мой благородный родитель. Ведь видел ты, как под небом многие сильномогучие к навозу быков меднорогих и коней златокопытных во силе своей подступали...
- Тьфу! - Ассенизатор плюнул. - Не надо было тебя в гимнасий отдавать! ПТУ бы хватило. Опять гекзаметрами заговорил!
- Да ладно тебе, бать! - приступ пафоса у Илососа прошёл. - Сам же говорил, что польза была, особенно от логики. Вот и сейчас логика. Мы с тобой профессионалы, - Илосос продемонстрировал медноблещущий трубный ключ номер 4 с надписью "Гефест Inc." и странным клеймом в виде полноватого узкоглазого субъекта в странной тунике на пуговицах и стоячим воротником, держащего в руках табличку красного цвета с удивительным узором, - а эти - любители. Сам же видел, многие пытались после того, как эта жаба Авгий нам контракт не продлил, жлобяра, что б ему папашиной рожи вовек не видать! А дерьмо-то, меж тем, уже через забор попёрло, - Илосос картинно указал на каловые Эвересты, возвышающиеся не только выше забора циклопической кладки, но и выше крыш. Так что одним героем больше, одним меньше - результат один. Это им не мечом махать и не на колесницах рассекать - тут профессионал нужен. А что сын Зевса - эка невидаль, Громовержец чуть не половину Эллады того...
- Угу, - кивнул Ассенизатор. - Знать, и правда в этом гимнасии тебе в башку что-то залезло, хоть "отлично" у тебя только по панкратиону, а остальное трояки. - Ассенизатор втянул ноздрями воздух и поморщился. - Пошли-ка отсюда, сынок, в таверну что ли, а то от конюшен, кажись задувает. Не задохнуться бы.
- Пошли, бать!
Что ж, пока наши герои следуют в таверну, стоит познакомиться с ними получше. Итак, зовут их Ассенизаторос и Илососос или, на грубом диалекте Элиды, Ассенизатор и Илосос. Они потомственные сантехники-золотари - люди уважаемые и ценимые, ибо Элида славится своим скотоводством, а где кони с коровами, там и... понятно, в общем, что. И самым крупным, жирным, сладким, вкусным и замечательным контрактом у них были Авгиевы конюшни. Но это только название "конюшни", а в реальности целый скотоводческий комплекс: триста быков с белыми как снег ногами, двести быков - красные, как сидонский пурпур, двенадцать быков, посвященных богу Гелиосу - белые, как лебеди, и один бык, отличающийся необыкновенной красотой, сияющий, подобно звезде. Ну, а коров и лошадей вообще никто не считал, хотя, последних, вроде, было несколько поменьше, чем КРС. Словом, с такими объёмами компания "Ассенизатор и сын его Илосос Ltd." жила, как у Зевса за пазухой. И тут, при пролонгации этот Гелиосов байстрюк Авгий режет сумму сразу в пять раз - не хочешь, не подписывайся - на твоё место в очередь в хитонах стоят, щас тендер объявим... Объявили. Нашлись желающие. Даже на меньшую сумму, чем выставлял царь. Но не справились и царь внёс их в реестр недобросовестных поставщиков, путём продажи в рабство. На Крит. Прямой поставкой Минотавру. Хоть настоящего Минотавра Персей давно зарезал, но критяне славились, как те ещё затейники, так что результат для проданных оказался схожим. Внеся в реестр первых, Авгий объявил новый тендер. На пятый раз желающие кончились. Ассенизатор с Илососом ухмыльнулись и спросили: "Ну и что?", но царь Авгий закусил удила. И к моменту описанного выше разговора отца с сыном, навозная война царя и потомственных золоторей шла уже почти год - никто не хотел уступать. И это ударило по компании "Ассенизатор и сын его Илосос Ltd.". Не то, чтобы дела у фирмы пошли плохо - работы хватало, но в расходах пришлось несколько ужаться, а новые колесницы от лучших производителей Эллады из разряда "реальная возможность" перешли в категорию "мечта, уносящаяся в вонючую даль", так что отец с сыном находились в опасной близости от бунта, потрясения основ и разгибания скреп. Такие дела.
Ладно, пока я рассказывал предысторию, герои добрались до, стратегически расположенной на высоком берегу реки Алфей, таверны "Козёл и бурдюк". Ассенизатор сел на лавку за столом, стоящим на террасе - он не любил эти царские вытребеньки - есть на ложах и потому, по, врождённому демократизму, предпочитал столы и лавки, и, кроме того, с террасы открывался прекрасный вид на расположенные между реками Алфей и Пеней "конюшни". За ними сквозь навозные горные хребты и пики - будто какой-то спятивший особо титан громоздил тут из дерьма Пелионы на Оссы, просматривался и дворец Авгия. Ветер, к счастью, дул в сторону от таверны.
- Падай, глина! - Ассенизатор указал сыну на место напротив себя.
- Халдей, - щёлкнул в воздухе пальцами Илосос, водружая афедрон на лавку.
- Чего изволите, кирие? - из воздуха материализовался кудрявый вьюнош в грязной тунике и пламенеющим левым ухом и опасливо покосился на выглядывающий из мешка медноблещущий трубный ключ номер 4 - отца и сына в таверне знали.
- Лессбосского нам амфору. Разбавленного, - солидно изрёк Ассенизатор. - И пожевать. Сыру там, только не козьего, баранины и зеленушки натряси. Ну и лепёшек тащи. Пшеничных. Ячменных притащишь - убью. Максимально болезненным способом.
- Бать, - осторожно заметил Илосос, - с разбавленного, того, обо...
- А с неразбавленного свалимся - нам тут долго сидеть, - поучающим тоном произнёс Ассенизатор, после чего обернулся к официанту. - И ведро.
- Значит, вы, кирие, заказали амфору разбавленного лессбосского, сыр, баранину, зелень, лепёшки, - халдей взял паузу. - И ведро. Всё верно? Напитки сразу подавать?
- Ещё фиг тащи, - добавил Ассенизатор. - И сушёных, и свежих. Вино сразу. Всё, унёсся Бореем!
Парень с драным ухом оказался разворотливым - не прошло и нескольких мгновений, как он появился, сгибаясь под тяжестью амфоры, а за ним второй такой же, только с красным правым ухом тащил блюдо с сыром, лепёшками, фигами и зеленью. И ведро.
- Простите, о высокодостойнейшие, барашка подождать придётся, - шмыгнул носом левоуходраный. - Жарится.
- Понятно, - кивнул Асенизатор. - Не пешком из Семивратных Фив идёт - и то хлеб. Так, педарионы, вино вон ему отдай, блюдо сюда ставь, а ведро под стол.
- Извольте-с! - халдеи мигом исполнили указанное.
- А вы ничего - разворотливые, - хмыкнул Ассенизатор. 0 Как звать?
- Меня Памфилос, а его - Эварист.
- Понятно, 0 опять хмыкнул Ассенизатор. - Ну, работайте. Глядишь, и по оболу получите.
- Орлы, а чего там возле царских конюшен затевается? - подал голос Илосос.
- Так, кир Илососос, великий герой Геракл - сын Зевса идёт чистить конюшни царя Авгия, - хором выдали халдеи.
- А чего такой толпой?
- Так ка же иначе, о достойнейший? С ним царский распорядитель конюшен с подручными - двадцать семь голов, главный царский писец с подручными - шестнадцать голов, казначей с подручными - тридцать пять голов, царские кифаред и поэт с оркестром и всякой сволочью - до пятидесяти голов. Прочая сволочь 0 не считали. И царский глашатай.
- И на фига столько?
- Для порядка и уважения, кир, - Памфилос вздохнул. - Да и интересно 0 не каждый день сын Зевса дерьмо-то выгребает. Мы вот тоже хотели, да...
- Хозяин поймал и уши накрутил, - со смехом подытожил Ассенизатор. - А чего там такого интересного?
- Так, кир Ассенизаторос, этот сын Зевса подрядился за один день всё вычистить.
- Илосос, сын мой, ты слышал это? - от изумления Ассенизатор сбился на высокий штиль. - Даже нам - мужам, в сём деле многоискусным, не меньше двух недель на то потребно!
- Бать, да я и сам охренел, - развёл руками Илосос.
- Ну, посмотрим какой это Аквилиад, - усмехнулся справившийся с собой Ассенизатор и протянул сыну чашу. - Наливай, сынку!
- А чего этот как его... сын Зевса...
- Геракл, кир - подсказал молчавший дотоле Эварист.
- Во, Геракл! - кивнул Илосос. - Сколько он за работу взял не знаешь?
- Десятую часть всего скота.
- Ну ни хрена себе, загрызи меня эриманфского кабан! - Илосос от изумления даже пролил вино. - И Авгий согласился?
- У нас в Элиде за такое, было дело, двоих убили, - неодобрительно покосился на сына и на лужу вина на столе Ассенизатор, но Илосос от изумления не услышал.
- Таки, этот сын Зевса развёл его, как македонянина на Микенском Привозе! - хором заголосили братья-халдеи. - Он же конюшни чистить вовсе за бесплатно должен, шемазлос! Не, не шемазлос - повернул так, что за за день вычистит, а царь не поверил, тогда этот Геракл с царём на каждую десятую скотину забился. Вот народ и собрался. Да и спор царский - порядок, таки, быть должен! А Геракл, всё одно, таки, шемазлос! Ой-вей, где ж такое, таки, видано?!
- Ну, посмотрим какой это Аквилиад, - повторил Ассенизатор и опрокинул чашу в глотку.
А посмотреть было на что. Толпа добралась до конюшен. Наверняка, здесь не обошлось без воли Аполлона и Гермеса, но с террасы таверны всё было видно так, будто действо разворачивалось не в десятке стадий, а совсем рядом. Впереди шёл здоровенный мужик в львиной шкуре и с суковатой дубиной на плече, за ним размашисто шагал парень тоже немелких габаритов - он тащил громадный лук и колчан со стрелами, а также тюки с одеялами, два здоровых бурдюка, туго набитый заплечный мешок, из которого выглядывала ручка гигантской сковородки и связка шампуров. Потом следовало стадо кифаредов, кифарящих кто в лес, кто по дрова, за ними флейтисты, свистевшие точно так же, и мужик, со всей дури колотивший в большой бронзовый щит. Сзади топал царский глашатай с носом, зажатым медноблещущей прищепкой, а за ним, организованной толпой, все остальные.
Наконец мужик в львиной шкуре дошел до каменной ограды конюшен и с остервенением почесал спину об угол. Глашатай поднёс ко рту огромное яркоблещущее орало и гнусаво возгласил:
- Процессия, стой!
- Да стою уже, сожри тебя Кербер! - отозвался Геракл, продолжая чесаться. - Блох развели во дворце, животные!
- И не говори, дядя! - парень сбросил наземь поклажу и тоже принялся чесаться.
Слышно было так же хорошо, как и видно - точно не обошлось без Аполлона с Гермесом!
Глашатай поднял руку. Кифареды, флейтисты и мужик со щитом смолкли, а глашатай снова заорал в орало:
- Слушайте, люди Элиды! Великий герой Геракл подрядился за день выгрести дерьмо из царских конюшен! - глашатай набрал в рот воздуха и проревел. - Дать герою лопату!
Кифареды, флейтисты и мужик со щитом попытались изобразить на своих инструментах то ли туш, то ли "Марш Радецкого", то ли "Глори, глори, алилуя" - всё равно никто из окружающих в музыке ничего не смыслил. Под эту какофонию два гоплита торжественно вынесли огромную цельнобронзовую блестящую лопату и с размаху воткнули её возле ног Геракла. Тот без усилия выдернул её и несколько раз подбросил в воздух.
- Легковата, 0 сказал он глядя на распорядителя конюшен.
- Ну, это, герой, твои проблемы, - мерзко ухмыльнулся тот, извлёк из хитона огромную клепсидру и изрёк. - Приступай, сын Зевса, время пошло!
- Ладно, - кивнул Геракл и обратился к парню. - Иолай, становись - оттаскивать будешь.
- Ээээ, нет, - опять мерзко ухмыльнулся распорядитель конюшен. - Сказано было сам-один.
- Хрен с тобой, - неожиданно легко согласился Геракл. - Один, так один. Иолай, отбой! В три скрипа!
Иолай не заставил себя долго ждать: одно одеяло расстелил, из другого соорудил навес от солнца, вместо подушки пристроил свой мешок, плюхнулся и тут же захрапел.
- Силён, салабон! - восхитился герой, зашёл за ограду, кхекнул и выбросил наружу добрый куб навоза.
- Здоров кабанина, бать, - заметил на террасе Илосос. - Только ни хрена у него в одну лопату не выйдет - тут полгода будешь выгребать. Даже с нашей фановой системой и то две недели, как ты сказал, только её без нас не запустить.
- Будем посмотреть, - отозвался отец. - Наливай, сынку.
Довольно долго так и продолжалось: Ассенизатор с Илососом выпивали и закусывали, кстати, подоспел жареный барашек, дерьмо с похвальной регулярностью летело из-за ограды, Иолай храпел, зеваки жарились на солнце. Толпа, к слову, изрядно поредела - жарко и скучно. Только раз публика оживилась, когда Геракл проломил ограду с противоположных сторон конюшен. Но ничего принципиально нового не произошло - просто навоз стал лететь из этих проломов.
- Силён, бродяга, - обгладывая баранье рёбрышко заметил Ассенизатор. - Часа два уже кидает и не запарился.
- Бать, но не может же он быть совсем тупым, - Илосос смачно откусил от бараньей ноги и запил мясо вином. - Не может не видеть, что не успеет - мы уже четверть ведра налили, а он ещё одной горы не разобрал, а их там сотни!
- Всяко бывает, сынку, - Ассенизатор отхлебнул из чаши. - Смотрим пока, нам спешить некуда.
Наконец, последние зеваки расползлись. Из ворот конюшен появился Геракл и ласково пнул Иолая.
- Подъём, желудок! - рявкнул он. - Хватай нивелир и пошёл!
Иолай вскочил, сунулся в мешок, повозился там, извлёк складную треногу, развернул и водрузил сверху здоровую трубу.
- Сечёшь, салабон! - одобрил Геракл, процарапывая на черенке лопаты риски мечом.
- А то ж! - ухмыльнулся Иолай.
- Не рано задедовал, душара? - хмыкнул, больше для порядка, Геракл.
- Виноват, тащ! 0 вытянулся Иолай.
- То-то, желудок, - кивнул Геракл и протянул племяннику лопату. - Вот тебе рейка. Метнулся эриманфским кабанчиком!
Отец и сын переглянулись.
- Интересноооо... - протянул Ассенизатор. - Чуешь, чем пахнет, сынку?
- Профиль пробивает, 0 Илосос поскрёб в затылке. - А зачем, бать?
- Эхе-хе, - Ассенизатор поскрёб в бороде. - Проблемы у нас, сынку. Конкурент. И серьёзный.
- Да профиль-то ему зачем? - Илосос отставил чашу.
- Смотри, студент, и учись, а то так и будешь всю жизнь ключи подавать, бестолочь, -? Ассенизатор ткнул пальцем на пойму, где метался, как в задницу укушенный, Иолай.
Профиль Геракл с Иолаем сняли на удивление быстро.
- Всё, отдыхай, желудок! - сын Зевса хлопнул племянника по плечу. - Один, значит один. Лопату отдай.
- Неужели сможет? - присвистнул Ассенизатор.
- Что сможет, бать? - осторожно спросил Илосос.
- Смотри и учись, чучело! - рявкнул отец. - Послал Зевс сыночка!
И тут Геракл показал, как он на самом деле может копать - канал от конюшен в сторону дворца Авгия рос на глазах - не прошло и половины часа, как герой его прорыл, а потом и с другой стороны - прямо до берега Алфея. Ассенизатор от изумления даже забыл, что собирался воспользоваться ведром. А Геракл перешёл на другую сторону конюшен и начал строить плотину, кидая громадные камни, как детские мячики. Иолай, забравшись вместе со всем скарбом на горушку корректировал:
- Левее, дядь! А вот тот камень на шаг дальше!
- Охренел, желудок? 0 прохрипел Геракл. - А ну корректуру, как положено!
- Виноват! - рявкнул Иолай. - Левее ноль-ноль-четыре, дальше два!
- То-то, салабон!
Геракл только хмыкал и кидал камушки размером со среднего размера быка чётко по месту. Ну, разве, изредка промахивался.
- Это он что, плотину ставить собрался? - охнул Илосос и немедленно выпил. - Там же стадия четыре!
- Он справится, чтоб его Минотавр попользовал! - зло сплюнул Ассенизатор.
По сказанному и вышло - сначала запруженный Пеней устремился в ложе Алфея, а потом на горушку Иолая, громко пыхтя и матерясь гекзаметрами, влез Геракл и втащил туда булыгу размером чуть не с четверть самой горушки.
- Да Кроносову бабушку! - нецензурно изумился Ассенизатор. - Смотри, сынку, сейчас будет номер!
- Неужели докинет, бать? - Илосос глянул на отца выпученными глазами.
- Этот докинет! - отрезал отец.
Так и вышло - Геракл с хрипом поднял каменюку и метнул её в русло Алфея. Камень с рёвом прорезал воздух и чётко заткнул проход в плотине.
- Вот и всё! - выдал Геракл, плюхаясь на задницу. - Вина подай, желудок!
Иолай молча сунул дяде бурдюк, к которому Геракл и присосался.
- Вот это глоток, - пролепетал Илосос.
Вода в запруде, меж тем быстро пребывала и, наконец пошла в канал, проведённый Гераклом к конюшням.
Некоторое и довольно долгое время ничего не происходило - Авгиевы конюшни поглощали воду двух рек без какого либо видимого результата.
- Дядь, а сработает? - донёсся до отца с сыном взволнованный голос Иолая.
- Куда оно денется, салабон? - добродушно пробасил Геракл. - Отдыхаем.
Наконец, из-за ограды конюшен послышались шум, плеск и чавканье, а каловые Эвересты зашатались и начали оседать. Ещё через некоторое время они рухнули и навозное цунами устремилось по каналу в сторону царского дворца.
- Ай, молодца! - Ассенизатор вскочил и завопил от избытка чувств. - Сынку, этих надо к нам в бригаду во что бы то ни стало!
- Бать, у нас же семейный бизнес! - уронил на пол челюсть Илосос.
- В титанову задницу! - заорал ещё громче Ассенизатор. 0 Окрутим обоих! Ты представляешь, как мы вместе развернёмся?! Да у них талантище!
Навозное цунами, меж тем, накрыло царский дворец, вызвав там немалое оживление. На крыше самого высокого из зданий появился царь со свитой, изрыгающий ругательства в адрес Геракла. Тот со своей горушки показал царю Авгию неприличный жест.
- Во даёт, бродяга! - зашёлся от хохота Ассенизатор.
Долго ли, коротко ли, но навозный поток схлынул: и через конюшни, и через дворец текла чистая вода. Геракл достал лук, наложил стрелу, прицелился и выстрелил в тот огромный камень, что затыкал плотину. Тот неожиданно легко отскочил в сторону, а за ним начала рассыпаться и вся плотина. Вода ещё побурлила, побесновалась немного и вернулась в привычные русла. Ещё через некоторое время из ворот дворца выехали на мокрых и пованивающих колесницах мокрый и пованивающий царь Авгий и его мокрая и пованивающая свита. Геракл положил свою дубину на плечо, подбоченился и что-то сказал. А вот что - Ассенизатору и Илососу это осталось неизвестным - боги отключили свой ретранслятор. И дальновидение тоже. Правда, что разговор происходит на повышенных тонах с применением "непереводимых местных идиоматических выражений" было вполне понятно.
- Авгий платить не хочет, бать, - озвучил очевидное Илосос.
- Ну и хорошо, - усмехнулся Ассенизатор.
- Чего ж хорошего-то, бать?
- Или Геракл убьёт Авгия, - Ассенизатор приложился к чаше, - и тогда у нас два выхода: у нас республика, скотину объявят народной собственностью и контракт достанется нам - это протащим, или у нас будет новый царь Филей, и он поумнее отца и посговорчивее, и контракт опять наш. Ну, а если не убьёт его Геракл, то придёт сын Зевса сюда - в ближайшую таверну - горе заливать, тут-то мы его и обработаем!
- Всё-то ты, батя, продумал! - развёл руками Илосос.
- Учись, студент, а то так и будешь всю жизнь ключи подавать! - назидательно изрёк своё всегдашнее поучение Ассенизатор. - Это тебе не философия - тут думать надо!
Выпал третий вариант - царь Авгий не заплатил великому герою ни обола, а Геракл почему-то Авгия не убил. Как и предсказал многомудрый Ассенизатор, сын Зевса ввалился в таверну, потрескивая зародышами папиных молний по всей поверхности организма, с желанием кого-нибудь убить, а потом крепко выпить на богоподобном лице. Или наоборот. Сзади плёлся мрачный Иолай, почти скрытый поклажей.
- Хайре, сын Зевса! - Ассенизатор храбро шагнул к Гераклу, приветливо крутанул кистью руки и протянул руку для пожатия. - Я Ассенизатор - потомственный сантехник, причём, лучший в Элиде, а это мой сын Илосос - первый, после меня. Прими наше восхищение! Мы бы так не справились, хоть мелиорации тоже не чужды! Позволь угостить тебя и твоего спутника, как профессионалы профессионалов?!
Геракл снял с плеча знаменитую дубину, опёрся на неё приподнял одну бровь и посмотрел на Ассенизатора с вялым интересом. Иолай выпростал голову из-под поклажи и взглянул уже с заметным интересом.
- Халдей! - рявкнул Ассенизатор, беря быка за рога. - Лемносского нам! Лучшего! Пифос! И закуски побольше! Лучшей! И чаши сыну Зевса могучему Гераклу и его благородному спутнику!
- И чтобы неразбавленного! - рявкнул вслед за отцом Илосос.
Морщины на лице Геракла разгладились, он сжал протянутую руку ассенизатора так, что чуть не раздробил ему кости и рыкнул басом:
- Хайре, крепкорукий Ассенизатор! Я принимаю твоё приглашение!
- Ты оказываешь нам честь, великий герой, - продолжил демонстрировать куртуазность Ассенизатор.
- Слушай, хватит, а? - попросил вдруг Геракл. - Как во дворце Авгия, честное слово! Ну его в Аидову задницу! Говори по-человечески, и давай нажрёмся что ли - это ж вместо вас меня на этот головняк подтянули? Вас с сыном, понимаю, Авгий тоже кинул?
- Ну, тогда садитесь к столу, - сделал приглашающий жест Ассенизатор. - И ты прав - нас этот ублюдок Авгий тоже кинул. И это повод нажраться!
Лица халдеев вытянулись - что означает термин "нажраться" в исполнении Ассенизатора в таверне "Козёл и бурдюк" хорошо знали. Правда, знали и то, что ремонт будет беспрекословно оплачен.
- Молодой! - Геракл обернулся к Иолаю. - Шмотки вали в угол и падай за стол, желудок!
Тут три халдея, покряхтывая от натуги, втащили пифос, воткнули его в специальную дырку в полу возле стола, сорвали крышку и выдали Ассенизатору черпак.
- Во! Это по-нашему! - одобрил Геракл. - Наливай!
В пифосе убыло где-то на треть и у всех, даже у великого героя и потомка Зевса языки развязались и начали ощутимо заплетаться.
- Слушай, Геракл, а чего ты этого засранца Агвия не того? - спросил Ассенизатор, обнимая сына Зевса за плечи. - Тебе же не впервой царей резать, говорят. Да ты и сам царского рода - тебе можно.
Геракл приподнял бровь, посмотрел сначала на Ассенизатора, потом на Иолая с Илососом, обсуждающих тактико-технические характеристики местных девок, потом взял с блюда обглоданную кость и метнул куда-то в темноту. В темноте что-то вскрикнуло, а потом покатилось по склону.
- Соглядатай царский, - пояснил Геракл. - Сопел больно громко, обморок. Надоел!
- Понятно, - многозначительно кивнул Ассенизатор.
- А теперь, без лишних ушей, я тебе отвечу, - Геракл как-то не героически усмехнулся. - Не мог я его пришибить. Даже за то, что он от слова отпёрся. Я здесь, видишь ли, на принудработах.
- Это как так? Кто ж тебя на них послать может?
- А вот так, - Геракл криво улыбнулся. - Накосячил я. Сильно, хоть и не своей волей - Гера, сука, нахимичила, да сделанного не воротишь. А кто заставить может - папаня. Амфитрион-то мне отец, а Зевс - папаня. Амфитрион с Хироном на пару вырастили и воспитали, а папенька в чужом обличье сунул-вынул и бежать... Зато наказывать не забывает. А Гера мстит... Только заставили не они - я сам. За всё платить надо. Вот и хожу я у него то ли в рабах, то ли не знаю в ком... Пифия сказала, что как двенадцать подвигов у него на службе совершу, так всё - по УДО выйду. Со снятием судимости.
- И как?
- Этот - шестой, - Геракл усмехнулся ещё мрачнее. - Потому и не мог я раздавить Авгия. И утёрся, когда он выигрыш мой зажилил, мол, я с помощью хитрой уловки, а не честным трудом справился. Наряд он должен был подписать - без наряда незачёт.
- Подписал?
- Подписал, - хмыкнул Геракл. - Но выигрыш пришлось ему простить.
- Слушай, - Ассенизатор набрался храбрости, - а давай мы с тобой компанию организуем? С нашими-то общими талантами - по всей Элладе работать будем! Никто конкурировать не сможет! Понимаю, ты герой и всё такое, но драхмы есть драхмы.
- Не, братан, - Геракл подпёр рукой щёку, - Это не для меня. Но тебе дорогу перебегать не буду. Даже поспособствую, - сын Зевса грохнул об стену пустую амфору.
На террасу высунулась бледноватая рожа хозяина.
- Таки, не надо посуду бить, уважаемые, - залебезил он.
- Включи в счёт и исчезни, поцос! - рявкнул расстроенный Ассенизатор.
- Ой-вей, уважаемый Ассенизаторос, разве так, таки, можно? - запричитал хозяин.
- Унёсся Бореем! - негромко произнёс сын Зевса.
Хозяина сдуло, а Геракл собрал черепки и принялся мечом что-то на них лихорадочно царапать.
- На, держи, - он протянул Ассенизатору груду черепков. - Это мой домашний. Нынешний. Вот это кентавра Хирона - он всегда знает, как меня найти. Это царю Фив Креонту - меня там ещё не забыли, это царю Эсону и сыну его Ясону в Иолк, это царю Евриту в Эхалию, ну а эти - сам прочтёшь. Короче, кого знал - всем написал. Там тебя приветят. Тебе это понадобится, чую, не будет тебе больше в Элиде жизни - Авгий сволочь злопамятная, и этой пьянки тебе не простит. Да, отомстить захочешь ему - тоже обращайся. Я с ним ещё поговорю, но позже. И не благодари - не люблю. Наливай!
Утром страдающие от Аидова похмелья герои и не герои, оценили учинённый разгром, опохмелились и расплатились, причём Геракл настоял, чтобы расходы были разделены по справедливости: за угощение платить Ассенизатору, а за ремонт и опохмел - Гераклу. На том и расстались и пошли каждый своей дорогой.
Геракл оказался прав - некоторое время спустя мстительная сволочь Авгий объявил о создании Элидской национальной золотарно-мелиоративной компании и национализации частных компаний, занимающихся такого рода деятельностью. Ассенизатор с Илососом, чуя неладное накануне покинули Элиду, захватив с собой всё, что могли унести и увезти. Рекомендательные письма Геракла возымели своё действие ещё раньше - компания вышла на общеэлладский уровень. Подробности истории забылись. Наступила тишина.
А много лет спустя войско, ведомое Гераклом, вторглось в Элиду. В решающем сражении от колесницы царя и сына Зевса, возничем на которой был Эолай, лишь на лошадиную голову отставала другая. Колесничий и возничий на ней составляли, как казалось, единое целое. Многие доблестные колесничие Элиды пытались остановить их, но соратники сына Зевса повергли всех, кто встал у них на пути - "многие души могучие славных героев низринул в мрачный Аид и самих распростёр их в корысть плотоядным птицам окрестным и псам". Однако, те воины Элиды, кому посчастливилось выжить в тот день, с удивлением рассказывали, что герой, лишь на йоту уступавший самому Гераклу, сражался не копьём и луком, а странным орудием, в которым некоторые признавали трубный ключ номер 4...
Вот такой забористый бред может родить угнетённое жарой и отдыхом сознание двух мужиков в возрасте около пятидесяти. А может это было влияние сказочной атмосферы города Мышкин, в который мы ехали? Ведь мышкинцы сами придумали легенду, поставили её себе на службу и одели плотью, а мысль, как ни крути, материальна. Что ж, по крайней мере в Мышкин мы приехали подготовленными.

Озеро

Одному новому татарскому приспичило возле дома иметь лесное озеро. Причем непременно, чтоб вид оно имело совершенно естественный (дом-то в заповеднике, как никак). Поскольку денег у него было, как у дурака фантиков, его каприз исполнили в лучшем виде, включая подпитку озера из специальной скважины со сложными приборами автоматического управления. И вот он после сауны в поместье решает охладиться в озере. Но поскольку в условиях был обозначен естественный вид озера, то его берега никак не были отличны от окружающего соснового бора, т.е. состояли из земли и глины с травой и корнями. Мокрый после купания хозяин поскользнулся и конкретно так приложился о те корни, выбираясь из озера. Новый заказ: сделать мостки и чтоб было красиво. Делала уже другая фирма, не та, что делала озеро (по извечной привычке владелец усадьбы кинул на деньги первых, и те отказались от дальнейшего сотрудничества). Мостки сделали из какого-то непростого дерева, типа тика, чтоб ноги барские не скользили по мокрому. а к мосткам вела выполненная по высшему классу дорожка. Но после устроения этих мостков насос из скважины стал подозрительно много качать воды, а прилегающие к озеру заросли заболачиваться. Ну пробили они слой гидроизоляции, когда вбивали сваи в дно озера. Оно же выглядело естественным, а в подробности появления их никто не вводил. Поскольку вторых хозяин, естественно, тоже кинул на деньги, исправлять приехала третья компания. Пришлось полностью осушить немаленькое озеро, вскрыли подстилку донную и гидроизоляцию поправили. Вот только сломавшийся от перенапряжения насос починить не смогли - не их компетенция. Ну, раз не смогли, то шиш вам, а не полная оплата (ну, это уже традиция)! Вызвана была четвертая фирма, которая починила насос и почистила скважину. И когда наполняли заново озеро водой, хозяину стукнула в плешивую голову мысль запустить в озеро рыбу. Каковую, конечно же, запускала уже пятая по счету фирма. Но тут уже осень, ранняя зима и по весне озеро благоухало помойкой, ибо вся запущенная туда рыба благополучно сдохла. Ибо озеро было не приспособлено для зарыбления и промерзало почти полностью. Следующая фирма была вызвана для углубления озера и устройства зимовки рыбов. И они снова порушили гидроизоляцию озера. Но тут владельца перевели на работу в Москву и он утратил интерес к озеру. Его соседи периодически шлют ему приветы с просьбами убрать превратившийся в болото водоем, от которого запах, комары и прочие прелести достают до них, но он теперь стал птицей высокого полета и ему на этих региональных нищебродов покласть.

Тополиный пух (продолжение, часть 2)

Шесть месяцев в бетонном мешке - это дольше, чем вечность. Время здесь утратило свой привычный ход, сжавшись до монотонного цикла от сна к бодрствованию, от одного пайка, до другого. Воздух, прогоняемый древним советским еще ручным компрессором через не менее древние фильтры, был каким-то пустым, бумажным. Сначала он пах пылью и ржавчиной, а потом они перестали различать другие запахи, кроме запаха безысходности. Первый месяц они разговаривали, вспоминая свои семьи и прошлую жизнь. Закончились батарейки в фонарике старшего лейтенанта, и они жужжали динамкой своего последнего фонаря всё реже, лишь выходя в уборную или во время еды. Потом почти перестали разговаривать, экономя не столько слова, сколько душевные силы. Каждое слово казалось лишним, нарушающим хрупкое равновесие, установленное в их подземной могиле. Старший лейтенант похудел, его молодое лицо заострилось, под глазами залегли темные тени. Капитан, казалось, усох, словно вся его сущность сжалась в тугой комок воли. Через два месяца он почти силой взял на хранение у старшего лейтенанта его пистолет. Они были в наряде, когда всё случилось, поэтому у каждого был штатный пистолет Лебедева с двумя обоймами.

Больше всего донимал постоянный металлический привкус во рту. Он не проходил ни после еды, ни после воды. Это был несмываемый вкус радиации, вкус их медленной смерти. Иногда по ночам старший лейтенант просыпался от собственного кашля - сухого, раздирающего горло. Капитан делал вид, что не слышит, но он не спал. Он лежал на своей койке с открытыми глазами, глядя в бетонный потолок и считая дни. У него в блокноте, рядом с последними координатами, было сто восемьдесят три палочки. Это было необязательно, потому что его наручные электронные Casio G-Shock шли и показывали дату, но для капитана это стало необходимым ритуалом. напоминающим ему о том. что время выхода наружу приближается.
- Сухпай почти закончился, - тихо сказал старший лейтенант в один из дней.
Капитан медленно поднялся. Он подошел к столу и провел пальцем по пыльной поверхности. Сто восемьдесят четвертый день.
- Знаю, - его голос был хриплым от долгого молчания. - Пора.
Они молча собрались. Сборы были недолгими: проверить и зарядить оружие, взять фонарик, рассовать по карманам остатки галет. Капитан бережно убрал в планшет свою карту и блокнот. Путь к выходу был испытанием. Лестница и подъем по длинному спуску, сейчас превратившемуся в подъём, казавшиеся полгода назад простыми, теперь отнимали все силы. Каждый шаг отдавался слабостью во всем теле. Наверху они вдвоем навалились на колесо засова. Оно поддалось еще труднее, чем в тот декабрьский день. Скрип ржавого металла о металл резанул по ушам, привыкшим к тишине.
Их совместными усилиями тяжелая крышка люка приподнялась на несколько сантиметров. В щель ударил сноп света, ослепив. И вместе с ним ворвался воздух. Условно свежий. Этот воздух пах пылью, немного гарью и чем-то еще, незнакомым и тревожным. Химический, горьковатый запах мертвого мира. С трудом откинув крышку до конца, они выбрались наружу, щурясь от непривычно яркого, мутно-желтого солнца. Июньская степь встретила их молчанием. Не пели птицы, не стрекотали кузнечики. Трава, обычно в это время сочная и зеленая, была жухлой, желто-серой, словно выжженной. Небо затягивала белесая дымка.
Их "буханка" стояла на том же месте, где они ее бросили. Теперь она выглядела как памятник ушедшей эпохе. Машина стояла, вросшая в землю, покрытая слоем серой пыли. Краска свисала с неё лохмотьями, резина на колесах потрескалась и осела.
- Попробуем? - с ноткой надежды спросил старший лейтенант.
- Не стоит, - отрезал капитан. - Наверняка она фонит так, что рядом стоять опасно. Это просто гроб на колесах.
Старший лейтенант отошел от машины и встал в десятке шагов, недоверчиво разглядывая её. Он посмотрел на бескрайнюю, мертвую равнину вокруг. Осознание их положения обрушилось на него с новой силой. Они были одни. Пешком. Посреди отравленной пустыни.
Внезапно его снова скрутил приступ кашля. Он согнулся пополам, заходясь в долгих, мучительных спазмах. Когда он выпрямился, то вытер губы тыльной стороной ладони. На ней остался яркий, алый мазок.
Он замер, глядя на свою кровь.
Капитан подошел и положил ему руку на плечо. Тяжело, но твердо.
- Вот так, лейтенант. Терпи. Недолго нам ещё терпеть.
- Что? что это? - прошептал молодой офицер, хотя и сам уже все понимал. Металлический привкус во рту стал невыносимым.
- Мы с тобой получили первую дозу еще тогда. Сразу где-то 10 БЭР, а потом и ветер с осадками догнал нас. Потом полгода дышали через старые фильтры, если они вообще фильтровали. Сколько хапнули - можно только гадать. Все это время наши тела боролись, но предел есть у всего. Мы подошли к нему очень близко. У нас есть несколько недель, я думаю. Может быть, две. Может, месяц. Не больше.
Капитан говорил это задумчиво, как будто сам себе зачитывал сводку погоды. Но в его глазах, глубоко запавших, отражалась вся тяжесть этого приговора. Он не утешал. Он констатировал факт. Они были смертниками, и их отсрочка закончилась.
Старший лейтенант медленно опустился на землю. Он смотрел на свои руки, на горизонт, на капитана. Паника, которая должна была бы взорвать его изнутри, не пришла. Вместо нее была лишь огромная, всепоглощающая пустота. Все кончено. Так просто и так страшно.
- Значит, это все? - тихо спросил он. - Просто сидеть и ждать?
- Нет, ? капитан покачал головой. Он присел на корточки рядом, развернул на выжженной земле свою истертую карту. Она была вся в пометках, линиях, цифрах. Его мир. Единственный, который еще имел смысл. Его палец лег на точку, обведенную красным карандашом. - Мы не будем ждать.
Он поднял взгляд на старшего лейтенанта. Взгляд был тяжелым, как свинец.
- Мы вернемся в полк.
- Зачем? - удивился старший лейтенант. - Там же смерть.
- Мы и так мертвецы, - усмехнулся капитан без тени веселья. - И мы с тобой офицеры. Мы давали присягу. Помнишь седьмую позицию, её капонир? Самый дальний, самый защищенный, ещё и в низине, укрытый. Я когда-то сам выбирал для него место. Три километра к югу от остальных. Туда планировали загнать на последнее дежурство 'Тополь', мы как раз для него делали привязку. Я надеюсь, что капонир выдержал. Мог выдержать. Ну, есть шанс, что он уцелел. Мы с тобой ничего не теряем в любом случае. Нам, наверное, остались считанные дни, и нужно прожить их достойно. Родина не узнает, но мы-то с тобой знаем.
Он говорил быстро, убежденно, и в его голосе снова появилась та стальная уверенность, которая вела их все это время. Это был не бред умирающего. Это был план. Последний план капитана.
- И что мы будем с ним делать? Связи нет. Приказа не будет.
- Мы сами себе приказ, - капитан постучал пальцем по карте. - Спутники не работают, но у меня есть это. Я знаю координаты точки пуска. Мы вернёмся туда, заберем установку, и я выведу нас в известное место. А ты, лейтенант, ты - ракетчик. Ты знаешь, как подготовить его к старту. Как ввести эти координаты вручную. Сможешь выполнить пуск? Представляешь, лейтенант - это самый последний 'Тополь'. Остальные давно заменили.
Вопрос повис в мертвой тишине. Старший лейтенант смотрел на карту, на лицо капитана, на свои окровавленные пальцы. Вернуться в радиоактивный ад. Пройти пешком семьдесят километров. Найти ракету, которой, возможно, и нет вовсе. Или была, но превратилась в хлам. Проехать еще сотню километров на многотонной машине, которую нужно сначала завести. И все это - за то время, что им отмерила лучевая болезнь. Это было безумие. Абсолютное, чистое безумие.
Но это было дело.
Это было лучше, чем лежать здесь и кашлять кровью, глядя в мутное небо.
Нечего терять.
Он медленно поднялся на ноги, отряхивая пыль с брюк. Он посмотрел капитану прямо в глаза. Прошлая жизнь стёрлась в ничто. Он был уверен, что Ростова нет уже полгода, как и его родителей и друзей детства. Как нет и Казани, откуда был родом капитан. Они всегда старательно обходил эту тему, даже в мыслях. Остался долг перед теми, кто раньше был, а теперь их не стало. Перед собой. Долги нужно возвращать..
- Смогу, товарищ капитан, - твердо сказал он. Голос не дрогнул. - Я все сделаю. Если ракета есть, она улетит.
Капитан кивнул. Он не сказал 'я так и думал' или 'я не сомневался'. Это было бы лишним. Всё и так понятно. Он аккуратно свернул карту и убрал ее в планшет. Их гонка со смертью началась.
Остатки еды и воды, их было немного. Они забрали их, повернулись спиной к своему бывшему убежищу, к ржавеющему остову машины. И пошли на восток. Два человека, идущие по мертвой земле.

(конец второй части)

Тополиный пух

Конец декабря в башкирской степи - это царство белого и серого. Белая, плотно сбитая ветрами земля уходит до самого горизонта, сливаясь там с низким, серым, словно застиранное солдатское белье, небом. По этой бесконечной белизне, оставляя за собой две темные колеи, полз уазик-"буханка" с чёрными военными номерами. Мотор натужно выл, борясь с морозом и рыхлыми переметами, которые ветер наметал поперек едва угадываемой дороги. Внутри машины, несмотря на отчаянные попытки печки, было немногим теплее, чем снаружи. Холод пробирался сквозь щели в уплотнении и, казалось, продувал тонкий металл кузова, заставляя ежиться водителя и пассажира.
За рулем сидел старший лейтенант. Молодой, лет двадцати пяти, с лицом, еще не до конца обветренным местными суховеями. Он сосредоточенно смотрел на дорогу, крепко сжимая баранку руками в тёплых перчатках. Его мысли были далеко - дома, в Ростове, где уже, наверное, готовятся нарядить ёлку и мать планирует, с какой начинкой ей печь пироги. До Нового года оставалась всего неделя, и два месяца до отпуска.
- Товарищ капитан, может, хватит на сегодня? - не отрывая взгляда от дороги, спросил он. - Метель поднимается. Вернемся, а?
Сидящий рядом капитан оторвался от карты, раскинутой на коленях. На вид ему было за тридцать, лицо изрезано мелкими морщинами у глаз, взгляд усталый и колючий. Он был топографом, человеком, для которого карта была важнее реальности. Его реальность состояла из координат, азимутов и высот. Он постучал пальцем по планшету.
- Еще одна точка, старлей. Последняя на сегодня. И не "может, хватит", а выполняем приказ. - Голос капитана был сухим, как степной ковыль летом. - Пока солнце еще проглядывает, доделаем свою работу.
- Да какая тут работа? - пробормотал старший лейтенант себе под нос.
Капитан услышал.
- Та самая, которая помогает нам спать более-менее спокойно. Ты же знаешь, мы тут не просто так катаемся и бензин жжем. Каждая эта точка, каждая отметка, которую я ставлю, - это гарантия, что если придется, то "изделие" уйдет точно в цель, а не в чистое поле где-нибудь под Брюсселем. Спутники - это первое, что погаснет. А карта? карта вечна.
Он снова уткнулся в свои бумаги. Известный полковой педант, чья работа важна и нужна. Особенно сейчас, когда по ту сторону земного шара кто-то тоже делал пометки на карты и сверял координаты, готовясь нажать свою кнопку. Эта мысль неприятно холодила спину, посильнее любого декабрьского ветра. Старший лейтенант молча кивнул, понимая правоту капитана, но от этого не становилось легче. Чувство тревоги, витавшее в воздухе последние месяцы, становилось почти осязаемым.
- Я не про то, товарищ капитан. Просто погода. Застрянем тут к чертовой матери, и никто нас до весны не найдет. Степь шуток не любит.
- А война, по-твоему, любит? - отрезал капитан, не поднимая головы. - Жми давай. По моим расчетам, еще километра три. Вон за тем холмом должно быть.
Уазик, подпрыгнув на очередной невидимой под снегом кочке, пополз дальше. Вой ветра за окном усилился, мелкая снежная крупа начала стегать по щекам чаще. Старые дворники пока еще легко сбрасывали её с холодного стекла, твёрдые кусочки снега не успевали примёрзнуть к нему. Машину мотало на ухабах.
Наконец капитан поднял руку.
- Двадцать метров и стоп. Приехали.
Старший лейтенант плавно затормозил. Машина остановилась посреди абсолютно ровного, белого ничего. Эта точка была в двадцати пяти километрах от расположения их ракетного полка. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась только снежная пустыня, однообразно белая. Казалось, выбери любое место - и оно ничем не будет отличаться от этого. Но капитан думал иначе. Он тщательно сложил карту, убрал ее в планшет и решительно распахнул дверь.
В салон ворвался порыв ледяного ветра, принеся с собой горсть колючего снега. Капитан, нахлобучив ушанку и плотнее закутавшись в тулуп, выбрался наружу. Старший лейтенант остался в машине, не глуша двигатель. Он смотрел, как невысокая, коренастая фигура капитана, борясь с ветром, отошла от машины метров на двадцать. Капитан достал из брезентового чехла буссоль, начал устанавливать её, выверяя положение по компасу и уровню. Каждое его движение было выверенным, точным, лишенным суеты.
"Вот педант, - с невольным уважением подумал старлей. - Ему бы аптекой заведовать. Все по полочкам".
Сквозь вой ветра донеслось приглушенное ругательство. Видимо, пальцы на морозе совсем закоченели и не слушались. Но капитан упорно продолжал свое дело. Он что-то записывал карандашом в свой блокнот, сверялся с прибором, снова смотрел по сторонам, будто видел в этой белой пустоте невидимые ориентиры, понятные только ему одному. Для старшего лейтенанта это была магия. Чистая, незамутненная магия цифр и линий, которая в итоге превращалась в рассчитанную заранее точку старта многотонной ракеты с ядерной боеголовкой. Он, конечно, изучал эту магию в училище, но повторить сейчас расчеты капитана ни за что не смог бы.
Старший лейтенант закурил. Огонек зажигалки на мгновение осветил его лицо, и в зеркале заднего вида он увидел свои собственные глаза - уставшие, немного испуганные. Что они тут делают? Зачем все это? Готовиться к концу света посреди замерзшей степи. Великая честь. Он горько усмехнулся и выпустил в прокуренный салон струйку дыма. Ответа не было. Были только приказ и вот этот упрямый капитан, вбивающий в мерзлую землю свои колышки.
Прошло еще минут десять. Ветер, казалось, достиг своей максимальной силы. Машину ощутимо покачивало. Лейтенант уже начал всерьез беспокоиться. Он опустил стекло и крикнул, пытаясь перекричать свист промороженного воздуха:
- Капитан! Может, перерыв на чай и руки погреть?
Фигура капитана на мгновение замерла. Он выпрямился, закончив последние приготовления, и повернулся к машине. Он что-то крикнул в ответ, ветер смахнул его слова куда-то в сторону, и старлей ничего не разобрал из его ответа. Капитан сделал знак рукой, мол, "все, закончил, иду", и начал складывать свой инструмент. Лейтенант с облегчением откинулся на сиденье. Наконец-то. Сейчас вернутся в тепло расположения, выпьют горячего чая, и этот бесконечный день закончится.
Именно в этот момент это и произошло.
Сначала старший лейтенант не понял, что случилось. Мир просто стал ярче.
Слепящая, нестерпимая вспышка залила все вокруг. Она пришла со стороны горизонта, оттуда, где за много километров остался их полк, их дом. Белая степь на одно мгновение стала еще белее, ослепительнее солнца. Крепнущая позёмка исчезла, растворилась в этом беззвучном белом пламени. Лицо как будто прогладили очень тёплым, но еще не горячим утюгом. В кабине уазика каждая пылинка, каждая царапина на приборной панели проявилась с невероятной четкостью.
Старший лейтенант зажмурился, инстинктивно вжимая голову в плечи. Его сердце пропустило несколько ударов, а потом заколотилось с бешеной скоростью. Тишина, наступившая после вспышки, была оглушающей. Даже ветер, казалось, замер в ужасе.
Он медленно открыл глаза. Яркий зеленый отпечаток на сетчатке ещё не погас. Перед ним, там, где только что была серая пелена, разгорался новый, чудовищный рассвет. Прямо над горизонтом, медленно и неотвратимо, рос огненный шар. Он менял цвета - от белого к желтому, потом к оранжевому и, наконец, к багрово-красному. А над ним, пронзая низкие облака, в стратосферу устремилась ножка чудовищного гриба, распуская свою радиоактивную шляпку. Это было страшно. И противоестественно красиво.
- Товарищ капитан? - прошептал старший лейтенант пересохшими губами.
Он посмотрел в сторону. Капитан стоял на том же месте. Он не двигался. Он просто смотрел на горизонт, на дело рук человеческих. Тулуп соскользнул с одного плеча, шапка съехала набок. В его неподвижной фигуре было столько же неумолимого спокойствия, сколько его было в растущем над степью ядерном грибе. Весь его мир, состоящий из карт, азимутов и точных координат, только что был стерт с лица земли. И оба офицера понимали, что это означает.
Предыдущая жизнь закончилась.

***

Ударная волна дошла до них спустя целую вечность, которая уместилась, наверное, в пару минут. Сначала легкий толчок под ноги, будто далеко-далеко вздрогнула земная кора. Потом пришел звук. Не оглушительный рев, как можно было бы ожидать, а низкий, утробный гул, рокот, который, казалось, исходил не снаружи, а рождался где-то в грудной клетке, заставляя вибрировать внутренности. Ветер, до этого швырявшийся колючим снегом, внезапно стих. Словно стихия испугалась того, что сотворил человек, и затаила дыхание. В наступившей звенящей тишине было слышно, как гулко стучит кровь в ушах.
Старший лейтенант медленно опустился на колени, словно его ноги разом потеряли силу. Он не отрывал взгляда от чудовищного цветка, распустившегося на горизонте. Шляпка гриба уже начала расплываться, теряя свои четкие очертания и превращаясь в огромное, грязное облако, которое ветер, очнувшись от оцепенения, медленно понес в их сторону.
- Они сделали это, - прохрипел старший лейтенант. Слово 'они' было безликим. Враги. Американцы. Британцы. Французы. Кто-то ещё. Это уже не имело значения.
Капитан не ответил. Он медленно, как во сне, складывал свою буссоль. Пальцы, окоченевшие от мороза, не слушались, но он упорно, методично укладывал инструменты в брезентовый чехол. Эта привычная, доведенная до автоматизма рутина была единственным, что удерживало его сознание от распада. Карта. Координаты. Все это теперь казалось бессмысленным.
- Товарищ капитан, что нам делать? - голос старшего лейтенанта дрогнул, в нем слышались детские, испуганные нотки. - Наш полк там же все.
Капитан наконец закончил с прибором и резко выпрямился. Его лицо в сумеречном свете казалось, окаменело. Он посмотрел не на старшего лейтенанта, а куда-то сквозь него, на расползающееся по небу облако.
- Делать? Выполнять мой приказ. За мной!
Он быстрым шагом направился к машине. Старший лейтенант, спотыкаясь, поспешил за ним. Единственная мысль в его голове выжигала сетчатку даже сквозь закрытые веки.
Куда мы поедем? Назад нельзя? - пролепетал он, забираясь в уазик.
- Конечно. Нельзя в эпицентр. Верная смерть, - отрезал капитан. Он плюхнулся на сиденье и лихорадочно развернул свою карту на коленях, подсвечивая ее тусклым салонным плафоном. Его пальцы, уже не дрожащие, а полные решимости, забегали по линиям и отметкам. - Ядерный взрыв. Похоже, наземный. Конечно, наземный, нет смысла бить по нашим ШПУ воздушным подрывом. Значит, самое страшное - не волна, а то, что придет после. Осадки. Радиоактивная пыль. Нам нужно укрытие. Немедленно! Ветер в нашу сторону.
- Какое укрытие? Здесь же степь!
- Молчать, лейтенант! - рявкнул капитан, и молодой офицер вздрогнул. Капитан ткнул пальцем в точку на карте. - Вот. Узнаёшь значок? Пятнадцать километров отсюда. ЗКП. Заглубленный командный пункт. Старый, еще советский. Иногда летом используется на учениях. Мы должны успеть укрыться до того, как эта дрянь начнет сыпаться с неба. Если завязнем в степи - конец.
Старший лейтенант смотрел на уверенные движения капитана, и паника понемногу отступала, сменяясь призрачной надеждой. Пока этот человек с его картами был рядом, казалось, еще не все потеряно.
- Но уазик? он же не танк. От радиации не спасет.
- Правильно мыслишь, - неожиданно спокойно сказал капитан. - Лишь бы довёз до места. А там бросим. Скоро и воздух, и снег вокруг станут 'грязными'. Рули давай. Ну, пошёл!
Старший лейтенант выжал сцепление, воткнул дрожащей рукой передачу и вдавил педаль газа. Уазик взревел. Дороги не было, капитан просто указывал направление рукой, сверяясь с компасом. Машину бросало из стороны в сторону, двигатель завывал, протаскивая колёса по глубокому снегу, но машина ползла по целине, убегая от невидимой смерти.
Они остановились у невысокого, почти полностью занесенного снегом холма. Ничто не выдавало здесь присутствия человеческих строений. Только внимательный глаз топографа мог заметить едва торчащий из-под снега оголовок вентиляционной трубы.
- Приехали. Глуши, дальше ножками.
- Мы её здесь бросим? - с какой-то тоской спросил старший лейтенант. Эта 'буханка' была его последним островком привычного мира.
- Она свое отслужила, - равнодушно ответил капитан, уже выбираясь наружу. - Теперь это просто кусок железа. Пошли уже, некогда.
Они вышли из машины. Двигатель затих, и мир погрузился в ватную, давящую пустоту. С неба начали падать редкие, крупные пушинки. Но не все они были снегом. Одна упала на рукав, и старший лейтенант дотронулся до неё перчаткой - она была крупной, серой, маслянистой на ощупь. Пепел.
- Быстрее! - крикнул капитан, уже карабкаясь по склону холма. Он отыскал глазами трубу, отмерил от нее несколько шагов и начал яростно разгребать снег руками, потом ногами. Старший лейтенант присоединился к нему. Под слоем снега обнаружился козырек, а под ним, в склоне холма, тяжелая овальная стальная дверь с когда-то покрытым краской колесом запора. Офицеры яростно отгребали снег, очищая площадку перед входом.
Вдвоем они навалились на заржавевшее колесо. Оно поддавалось с мучительным скрипом, раздирающим тишину. Каждый оборот отдавался болью в замерзших руках. Наконец, с глухим щелчком, запор отошел. Они потянули в четыре руки, с трудом приоткрыли тяжеленное железо двери, скрипящее петлями. Из черного провала пахнуло затхлостью. Запах подземелья. Запах спасения.
- Лезь, - скомандовал капитан. - Фонарик не забыл?
Старший лейтенант, не раздумывая, скользнул в коридор. Затем остановился, шаря в сумке. Щелчок выключателя, и луч выхватил из мрака проём подземного коридора. Капитан спустился следом, захлопнув за собой дверь. Звук ударившегося о бетон металла был громким, уплотнители давно рассыпались трухой. Мир снаружи перестал существовать. Они как будто похоронили себя заживо.
Ещё длинный коридор с несколькими поворотами. Спуск в глубину по достаточно пологому тоннелю. Офицеры оказались в небольшом тамбуре перед еще одной гермодверью, такой же массивной, как и первая. К счастью, эта тоже не была заперта изнутри. Совместными усилиями они открыли и ее. Луч фонаря скользнул по стенам помещения. Ещё тамбур. Венткамера. Несколько помещений. Двухъярусные койки с древними тощими матрасами. Кабинеты с демонтированной аппаратурой и сломанными стульями. Полки, много пустых полок, скорее даже, стеллажей. Старое железо, рыжеющее из под давно облезшей краски. Шкафы, давно пустые. Сломанная душевая. Уборная. И в одном из помещений заначка, которую не вывезли то из лени, то ли по старости, то ли из желания позднее украсть, но так и не украденная. Аккуратно укрытые брезентом коробки с армейскими сухпайками. Невероятное везение. И цистерна. Вода. Затхлая вода, но это лучше, чем ничего. Их спасение.
Старший лейтенант обессиленно опустился на край нижней койки. Адреналин отступил, обнажая чудовищную усталость и глухую, ноющую боль во всем теле. Во рту стоял отчетливый металлический привкус.
- Мы успели? - тихо спросил он.
Капитан прошел по комнате, провел рукой по пыльному столу. Он нашел на стене выключатель и щелкнул им. Никакой реакции. Ну да, глупо было надеяться, что тут есть энергия. Но всё же, нельзя было не выполнить такое привычное действие. Капитан начал что-то нашаривать в своей сумке, пока, наконец не достал из неё китайский фонарик с ручной динамо-машинкой. Вжикнул несколько раз, светодиод был слабенький, но какой-то свет давал.
- Успели, - кивнул капитан. Он сел напротив старшего лейтенанта. Его лицо под тусклым светом отраженного от потолка луча фонарика выглядело осунувшимся и постаревшим на десять лет. - Но дозу какую-то мы уже получили. Далеко не смертельную сразу, но достаточную. Теперь мы в ловушке. Снаружи скоро будет ад. Уровень радиации такой, что и нескольких часов хватит.
- И что теперь? Сколько нам тут сидеть?
Капитан помолчал, глядя на свои руки. Он был спокоен. Это было спокойствие человека, который просчитал все варианты и выбрал единственный возможный, пусть и не самый приятный.
- Есть же такое дело - период полураспада. Самые опасные изотопы, те, что сейчас на поверхности, распадутся до приемлемых уровней примерно через полгода. Запасов еды и воды здесь хватит. Так что наш приказ на ближайшие шесть месяцев - сидеть тихо и ждать. Ждать лета.

- Ждать лета? - как эхо повторил старший лейтенант. Он посмотрел на голые бетонные стены, на тусклый свет, на капитана. Вся его жизнь, его планы, дом его родителей с новогодней елкой в Ростове - все это осталось там, снаружи. Теперь у него была только эта бетонная коробка. И ожидание.
- А потом?! Что потом?!
Капитан поднял на него тяжелый взгляд. В его глазах не было ни страха, ни надежды. Невероятное терпение, вот что там увидел старший лейтенант.
- Пошли, посчитаем наши запасы. И будем спать, жрать и срать. По кругу. А потом, лейтенант, мы выберемся наружу. И сделаем то, что сможем.
(конец первой части)

***

Гостеприимные двери Общества инвалидов распахнуты не только в фигуральном смысле: на улице жара, и по залу с высоченными потолками гуляет благословенный сквозняк, перемешиваясь с запахами кофе и булочек, которые источает крошечная кофейня в тамбуре. По залу расставлены здоровенные деревянные рамы-козлы с натянутыми основами будущих масксетей, и около десятка женщин разных возрастов споро заполняют их серо-зелёными лентами. Гул стоит, как на пасеке: радио бубнит хиты прошлого века, тётки моют кости детям, собакам, котам, обсуждают рецепты и рассаду, а так же мировую политику и жизнь звёзд. Обычный трёп, генерируемый километрами, и изредка прерываемый повышенными тонами от "инвалидных" столов - там тоже кипит своя жизнь: со страстями, мероприятиями и бесконечными согласованиями. "Сетевики" уже четвертый год обитают под крылом Общества, любезно терпящего на своих площадях несметное количество коробок, банок, мешков, ящиков, рулонов и бобин с пленкой.
В углу чадит плитка, на которой плавятся огарки свечей, собранных дружественными храмами, и синий дымок периодически добавляет сюрреализма в картину мира. Обычный день, один из многих - все уже давно знакомы, и уже практически одна большая семья. Разговор скачет с одного на другое, и собеседники легко успевают участвовать в нескольких диалогах одновременно.

- ... и его как снегом придавило на майские, так он до сих пор в себя не пришёл. Я уж ему и рейку рядышком воткнула, и привязала, чтобы по ней полз, а он висит, как дохлый.
- Ну ты прямо хочешь, чтобы всё и сразу - оклемается ещё. А то давай, я тебе новый принесу. Только осенью, сейчас-то уже смысла нет пересаживать.
- А в родительском чате классная написала, что зал маленький, поэтому от всех классов можно родителей только тридцать человек, и все тут же сошли с ума и принялись писать жалобы директору.
- И что он сделает, интересно? Новый зал пристроит? Есть же нормы всякие, и если ему сказали: "Не больше тридцати", то потом, если что случится, с него первого голову снимут. Вон, как с тем клубом, как его... Вишнёвая лошадь, что ли... Ну, где пожар был, и больше потоптали, чем задохнулись
- От ушного клеща я капли покупала - отличная вещь! Не помню, как называется, надо дома глянуть. Только всех сразу надо лечить, даже у кого нет - потому что пока одного лечить будешь, остальные на себя нацепляют.
- ... а сметаны не привезли, потому что у них сепаратор сломался, и она очень извинялась, что вот так, и она деньги пришлёт обратно, конечно.
- Да дело же не в деньгах! Я всем дома напела, что вот-вот и сыр будет, и масло, и в магазине его не покупала, а тут такой облом. Я-то макароны, например, и с топлёным съем, а мой не будет - к нему вообще с топлёным не подходить лучше, он его на дух не выносит. И теперь вот еще неделю жди...
- А гриб наш кормил кто-нибудь? Что-то у него вид нездоровый какой-то. Его так-то уже помыть пора, мне кажется...

В этот жужжащий улей тихо заходит женщина. Язык не повернётся назвать её бабушкой, хотя понятно, что ей крепко за восемьдесят. Прямая спина, аккуратные, хоть и невзрачные брюки, скромная тёмная блузка по размеру, и совершенно нереальный, какой-то прозрачный взгляд когда-то голубых глаз. Тихое "Здравствуйте" почти теряется в общем шуме. Из-за рам выглядывает Паша - наш бессменный опекун и командир утренней смены, мастер по литью окопных свечей.
- Доброе утро! Рад вас видеть снова.
Женщина открывает сумочку, достает купюру и протягивает Павлу. Он аккуратно принимает её из узловатых пальцев с лёгким поклоном.
- Спасибо вам большое.
- Вам спасибо. Огромное дело делаете.
- Ну так мы-то без людей много не наделаем, тут любая помощь пригодится.
- Какая уж теперь помощь - одна немощь. Вот и приходится деньгами откупаться, да и тех не больно-то много, стыд один.
- Не говорите так, это неправильно. "Откупаться" - что это за слово вообще? Каждый делает, что может, и на что годен. Это же от сердца, а как от сердца может стыдно быть?
- Ну, будь по-вашему.

Она обводит прозрачным чистым взглядом притихший коллектив, который прислушивается к беседе.
- Спасибо вам, девушки. Дай вам бог здоровья всем.
Разноголосое "Спасибо" провожает её прямую спину. Она придет снова в следующем месяце, как приходила уже до того, и снова принесёт Паше купюру, выкроенную из пенсии - вряд ли профессорской. И Паша снова примет её из пальцев, покрытых печатями возраста. Каждый делает, что может, и на что годен.
Несколько минут царит тишина, только шелестят по ячейкам продёргиваемые ленты, да бухтит про розовые розы кумир девяностых.
- Паша, а свари кофейку пожалуйста?
- Да запросто! Кто пьёт - поднимаем руки!