НИЧЬЯ

(мы начинаем публикацию маленькой повести Игоря Фролова - КБ)

Им посвящается

Действующие лица: некий майор, некий борттехник, и она. Место действия: окрестности древнего Сабзавара. Любые совпадения главных героев с прототипами случайны.

1.
...Предупреждая раздражение, сразу сообщаю - это очень длинная история. И еще: заголовок, проставленный сверху, несмотря на его истинность, все же - маскировка. Настоящее название лежит на самом дне этого длинного текста. Потому что понятным оно станет только после прочтения, и уже не сможет внести смятение в умы целомудренных читателей.
«У вас есть что-нибудь объемное? - спросил один петербургский издатель. - Роман нужен, что мне делать с вашими рассказами?». Господи, да конечно есть! - уверенно солгал автор. Вечером он сел в поезд «Петербург - Уфа» и за ночь, лежа на боковой возле туалета, спускаясь временами, чтобы прикрыть ноги юной незнакомке, спящей на нижней полке купе (иначе вдохновение как-то мучительно твердеет), и выходя в тамбур перекурить - вот за эту полную перестуков, ветра, летящих влажных огней, этих тонких коленок и сбившейся простыни со штампом - за одну из прекраснейших ночей в жизни он написал весь роман. Закорючками на пяти листочках. Будь в его распоряжении полярная ночь, он вышел бы на ночной перрон с пачкой исписанных убористым почерком листов. Но широты не те, слишком низкие широты...
Прошел год, издатель устал ждать и забыл об авторе. Автор же все тянул, не решался, все точил и грыз перья до их полного исчезновения. Он решил взбодрить свою память и написал Бортжурнал - для разминки. Но Бортжурнал вырос кустом сухих историй, а весь живой сок, который жадина приберегал на роман, остался нерастраченным... Теперь автору терять нечего. Черт с ним, с издателем, бог с ним, с романом. Он открывает заветную бутылочку и выливает ее содержимое - самую главную историю - под кустик историй о борттехнике. И если в результате распустится цветок, то это и будет настоящее заглавие - три главных слова в самом конце.

Ноябрь уж на дворе, а снега все нет. Только туман. Какое совпадение - выдыхая струю дыма в туман, удивляется автор, - в то же самое время они и отправлялись. В Приамурье все еще не было снега, еще бегали по уже льдистым, хрустящим стоянкам борттехники в лоснящихся демисезонках, воруя друг у друга клювастые масленки и мятые ведра - шел перевод бортов на зимние масла. «Быстро, быстро! - дыша духами и туманами, кричал мелькающий тут и там инженер, - белые мухи на носу, а вы все телитесь, еб вашу мать!». А над всем этим крякали и курлыкали улетающие на юг последние птицы...
На этом месте обрыв пленки - и мы, как утки, внезапно снявшись с холодающей родины, с ее подмерзающих озер, с ее хромоногих стремянок, отправляемся в жаркие страны - как положено, качнув крыльями над родным аэродромом.
А это уже аэродром в Возжаевке. Целый день ожидания в битком набитом эскадрильском домике - а в тюрьме сейчас макароны дают! - и голова трещит от сизого табачного воздуха, но! - под вечер, белой штриховкой по синим сумеркам, шурша по крыше - снег! И перед глазами высыпавших на внезапно белую улицу, сквозь колышущуюся снежную тюль, в свете прожектора - выплывает громадный, как китовый плавник, киль «горбатого»...
Крики, суета - погрузка! Беготня на встречных курсах с сигаретами в зубах, с сумками и чемоданами в руках, команда «Всем оправится, лететь долго, туалет теперь только в Кемерово!». Кто куда, расстегиваясь, - ну, что, старшой, окропим снежок напоследок? Типун тебе, - напоследок! - крайний раз, он не последний! Расписались по белому - службу сдал!
И грузятся, грузятся, вереницей ползут муравьями со скарбом по лестнице-стремянке, исчезают в двери. Аппарель коллеги не открывают - не танки грузим, да и салон выстудим, - не баре, чай, по лесенке, по лесенке... Замешательство в очереди, мимо пронесся незнакомый пока подполковник с криком: «Ах, ты, ссука, ублевал мне всю шинель! Все, нах, на родине остается, отвоевал!». И ведут шаткого капитана прочь - как на расстрел - под руки с опущенной головой, без шапки, снег на плечах. «А если кто в полете ужрется - останется на границе, южные рубежи сторожить!».
«Ил» ровно идет во тьме, в морозной глубине неба как субмарина. Осиным роем гудят в голове двигатели - час, второй, третий... Посреди салона, во всю длину - горный хребет багажа. По обеим сторонам - два воинства, играют в карты, шеш-беш, шахматы, пьют с оглядкой на кабину, где окопалось начальство, курят в рукав, бродят вдоль, пристраиваются на такелажных сетях, кемарят по очереди. Так и летим - часов десять, с перерывом на кемеровские туалеты, - в Узбекистан

Декабрь. В Союзе - глубокая зима, поземки распускают седые косы по взлетным полосам, оплетают унты идущих, а здесь, на самом ее краю - поздняя солнечная осень. Сухую соленую землю солнце кроет ажурной тенью голых веток. В саду эмирского дворца важно гуляют неизменные фазаны, бассейн гарема полон тысячелетних теней, играющих царским яблоком, с бухарских медресе осыпается голубая эмаль - так трескается и осыпается древнее небо. Воздух прозрачен, на солнце тепло, в тени охватывает резкий холод, - в парном небесном омуте бьют ледяные родники.
Старые зинданы с молодыми экскурсоводками, памятник Ходже Насреддину на ослике, памятник генералиссимусу в сапогах, водкопитие под пельмени у изразцовой печной стенки забегаловки, торт «Сказка», девочки-узбечки (смуглые попки в шрамах - бай бил, бил!), - но деньги уже на нуле, впереди таможенная декларация - и возвращение в свою казарму, бывшую конюшню конницы Фрунзе.
В промежутках - непрерывные полеты и учеба. Горы, пустыня, «коробочка», пустыня, горы... Класс, указка, разрез двигателя ТВ3-117МТ - сердца эмтэшки - нет конструкции удивительней, чем авиационный двигатель, но как хочется спать...
Самая главная радость - конечно, летная столовая. Поджарые официантки разносят поджаристые куски пахучей баранины. Ссучья (а как еще подчеркнуть эту прелесть?) худоба женщин в сочетании с этим едким горячим запахом и холодным солнцем на столах и белых передниках возбуждают зверское ощущение жизни, какое бывает только осенью или перед смертью. Наш борттехник похож на задумчивого волка. Он ест мясо, обгрызает тонкие, словно вынутые у щедрых официанток, ребрышки и думает сразу о многом. Взгляд его рассеян, обретая осмысленность лишь при появлении в поле зрения белого фартука. Доктора Фрейд и Фромм записывают в анамнезе, что именно с этого момента у мальчика возникло притяжение к официанткам и проводницам - главным персонажам прекрасных мгновений, возникающих на пути от и до...

А вот и завязка истории - по вечерам в казарме идет шахматный турнир. К встрече в финале уверенно пришли двое - «западный» майор с «двадцатьчетверок» и «восточный» борттехник с «восьмерок». Майор темноволос, голубоглаз и смугл - еще не сошел загар от прошлой командировки. Играя белыми, он выбрал свой излюбленный и до сих пор безотказный королевский гамбит. В его исполнении жертва пешки на втором ходу неизбежно оборачивалась стремительной кровавой расправой над фигурами противника. Но сейчас второй ход черных - С-е7!? - заставляет майора задуматься. Он держит руку над доской, не решаясь ответить быстро.
- На понт берешь, лейтенант? - спрашивает задумчиво, глянув исподлобья.
- На него родимого, - честно отвечает борттехник. Он и сам не знает, корректна ли его находка, - несколько вариантов он, конечно же, просчитал, но в основном полагается на неожиданность. Посудите сами - черные уже со второго хода переходят в контратаку, которую не так просто нейтрализовать. (Мастера, гроссмейстеры и просто суровые любители - не поленитесь, опровергните наглеца!)
Партия длится уже несколько часов, никто не идет на ужин. Каждые полчаса соперники выходят на крыльцо перекурить. Половина казармы остается у доски, анализируя позицию, половина вытекает вместе с игроками на улицу под звездное небо. Игроки курят, - сдерживая возбуждение, дружелюбно обмениваются неиспользованными вариантами. Обоих пробирает внутренняя дрожь, смотрят друг на друга мельком, словно невзначай, - они удивлены встречей с достойным противником и похожи на влюбленных в самом начале пути.
Идет эндшпиль, полный тонких маневров. Лейтенант счастлив таким невероятным пониманием позиции - на каждый его ход (он парирует и угрожает одновременно) майор откликается таким же. Закрытая позиция почти не меняется, белые и черные замерли друг против друга как два самурая - передвижения фигур означают всего лишь дыхание позиции, биение двух сердец...
Партия заканчивается глубоко за полночь, когда казарма, не выдержав затянувшейся непонятности, разбредается по койкам и засыпает. Двое доигрывают уже в коридоре на табуретке под тусклой лампочкой. Лейтенантский король все же преграждает путь проходной пешке майора. Ничья.
Звезды бледнеют. Наступает крайнее утро в Союзе.

СЭМ

Это был, пожалуй, самый замечательный из всех, когда-либо живших у меня котов. Где его подобрали, я уж и не припомню. Но после того, как злобно шипящий и царапающийся зверь был принесен в дом, он тут же забрался под диван, откуда не вылезал больше суток, но, как ни странно, не было ни запаха, ни луж. То ли настолько голоден был, что нечем уже, то ли еще что - не знаю. В темном и пыльном углу под диваном, наклонившись, можно было увидеть лишь горящие зеленые глаза и услышать предостерегающее шипение. Может, ночами он и вылезал, но днем строго отсиживался там. Наконец, в один прекрасный день соблаговолил показаться на свет. Кот был очень красивого дымчато-серого окраса с пушистым, как у белки, хвостом, а вот характер у парня был очень непростой. Вероятно, когда-то у него были и хозяева и дом, но за время своего полудикого существования кот успел напрочь разувериться в людях, и относился к ним соответственно.... Тем более, что кастрировать его все-таки успели. Может, поэтому и убежал от мучителей своих, обидевшись. Назвал я его Сэмом. Почему? Уже не помню. Да и откликаться кот на имя начал сразу - наверное, самому понравилось.

Через пару-тройку месяцев Сэм уже не прятался под диваном, освоился в квартире и считал ее своим домом. То есть - именно своим. Приходящих гостей кот не любил, и в зависимости от настроения либо скрывался под диваном, либо с хозяйским видом расхаживал по комнатам, но никаких фамильярностей с собой не позволял. Цапнуть кого-нибудь за ногу - это было в порядке вещей. Поэтому, когда приходили гости, случалось частенько запирать его в комнате, чтобы не портил праздник. Со временем Сэм вырос до просто фантастических по кошачьим меркам размеров. Причем - не растолстел, а именно вымахал. Ибо жира там почти не наблюдалось, сплошные мышцы...
Дочка, тогда еще маленькая, перемещалась по квартире перебежками, потому что одним из любимых занятий кота было устраивать на нее засаду где-нибудь за углом. И хоть когти он не выпускал, видя, что перед ним ребенок, но, даже играя, мог оставить и следы и синяки, ибо удар лапой сам по себе был неслабый, а клыкам могла позавидовать иная собака.
Жену зверь терпел, потому что как ни крути, а кушать хочется. А накормить, кроме нее, некому. Но время от времени считал нужным и укусить. Для профилактики. Дескать - ты меня, конечно, кормишь, но знай свое место, и нечего себе позволять тут лишнее!...

Меня кот любил... Именно - любил, потому, что хоть и рычал недовольно, но ни разу не позволил себе ни когти выпустить, ни цапнуть - что бы я с ним ни делал. И хоть я пропадал в рейсах сутками и дома почти не бывал, Сэм в любое время встречал у входа. Он чувствовал меня в городе, еще задолго до того, как я, поставив машину, приезжал домой. Когда бы ни открывал дверь, кот, встречая, всегда сидел на тумбочке в прихожей.
Затем, позволив почесать себя за ухом и потершись мордой об руку, спрыгивал на пол и важно уходил в комнату.

На улицу Сэма выводили на цепочке, как собаку. Да он и был размером с небольшую собаку. Не знаю, какой породы был кот. Уже потом специалисты по каким-то известным лишь им признакам определили, что Сэм был помесью норвежской лесной кошки с мэйнкуном. От норвежца кот унаследовал окрас, а от мэйнкуна - размеры. Для справки - средний вес мэйнкуна - десять-двенадцать килограмм. Пятнадцатикилограммовые экземпляры для этой породы - совершенно обычное явление и далеко не редкость. Как-то я щелкнул «полароидом» сидящих голова к голове дочку и Сэма. Когда фотоаппарат выплюнул карточку, я с изумлением обнаружил, что головы их, ребенка четырех лет и кота, были практически одинакового размера.
На прогулке зверь злобно исподлобья смотрел на окружающих, при попытке кого-либо погладить его, прижимал уши к голове и предостерегающе утробно рычал. Не успевший вовремя среагировать расплачивался серьезно разодранной или укушенной рукой, ибо и когти и зубы кот пускал в ход мгновенно. Постепенно Сэм стал достопримечательностью. Городок небольшой, поэтому скоро на кота уже показывали пальцем, объясняя несведущим, что это еще страшнее, чем собака, и лучше близко не подходить, и тем паче - Боже упаси, пытаться погладить. Но знали пока еще не все...

Как-то в один из выходных дней я нацепил на зверя цепочку и вывел прогулять его на свежий воздух. Прямо у двери подъезда на Сэма попыталась тявкнуть какая-то шавка. В следующую секунду, истошно визжа, с поджатым хвостом и окровавленной мордой, она уже неслась прочь от дома. Кот, с поднятой дыбом шерстью на загривке, кровожадно осматривал двор в поисках какой-нибудь очередной жертвы. Ну не любил он собак! Не любил - и все тут! Причем - размер их кота вообще не пугал. От когтей Сэма страдали как мелкие шавки, так и большие собаки, имевшие неосторожность попытаться его облаять. Собака - она больше и усердней гавкает, когда рядом хозяин. Чтобы лишний раз прогнуться.... Ну, натура у них такая. У большинства.... Есть исключения, конечно, но это настолько редко встречается, что не стоит и упоминать....
И вообще, по моему убеждению - собака видит в человеке высшее существо, и все ее действия исходят обычно из этого.
Кот видит в человеке такого же кота, только по странной прихоти природы - большого, без шерсти и хвоста и ходящего на задних лапах. Так и относится к нему. Но это так, к слову...

И вот, придя на заброшенную спортплощадку, я отстегнул с ошейника цепочку, дав коту возможность спокойно погулять. Сэм неторопливо сделал свои дела и разлегся на теплом асфальте. На скамейке невдалеке сидела, попивая пиво, компания местной молодежи. Кот, посмотрев в их сторону, расслабленно вытянулся, полузакрыв глаза. Лепота!..

И ничто не нарушало этой идиллии, пока на площадку не решили зайти аж целых три собачки и столько же собаковладельцев. Точнее - владелиц.... Одна - девушка позднего школьного возраста, была с доберманом, другая - тетка с ротвейлером, и третья - женщина с овчаркой. Увидев кота, глупые животные, всячески демонстрируя преданность хозяевам, истерично захлебываясь лаем, начали рваться с поводков. Не все, правда.... Вот недаром говорят, что овчарки - умнее остальных пород. Или выдрессирована собачка была хорошо. Во всяком случае, овчарка у хозяйки молчала и дисциплинированно трусила рядом. А может, потому, что они еще только подходили, когда ротвейлер и доберман уже рвались с поводков, желая р-р-растерзать кота, нагло лежащего на виду, и ничуть не собирающегося удирать со всех лап при их виде.
- Это ваша кошка?! Уберите, я сейчас собаку отпущу! - громко и безапелляционно заявила тетка с ротвейлером. Девица ничего сказать не могла, она еле удерживала рвущегося добермана.

Подростки, знавшие, ЧТО это за кот, обидно захохотали, готовясь к захватывающему зрелищу:
- Тетка, барбоса своего прячь подальше!.. а то щас ему кирдык придет!.. - Ха-ха- ха!..
Доберман все-таки сумел выдернуть поводок и несся к коту, весь исходя рвением и вековечной злобой ко всему кошачьему роду. Напрасно этот собак вообще-то решил отправить свои естественные надобности именно в это время и именно на этой спортплощадке. Напрасно он вообще тут оказался. Пес это понял уже в следующее мгновение, когда Сэм совершенно непостижимым образом взмыл вертикально вверх из лежачего положения, и рухнул сверху на бестолкового добермана. Двух взмахов когтистых лап хватило, чтобы доберман с не меньшей скоростью, жалобно скуля и обливаясь кровью из разодранной морды, покинул место бесплатной корриды. В это время он напоминал тех самых идиотов-испанцев, которые сначала раздразнят быка, а затем трусливо убегают от него, оглядываясь и совершая неимоверные прыжки по узким улочкам старинных испанских городов. Девушка в слезах понеслась вдогонку за своим рваным питомцем. Подростки восторженно вопили и свистели, как на футбольном матче, или даже на той, самой настоящей корриде.
Сэм, приземлившись, развернулся и, взъерошив шерсть на загривке, уставился на мигом присмиревшую тетку с обалдевшим от всего этого действа ротвейлером.
- Уберите кота!.. - уже другим тоном заголосила дама - Уберите! Да что же это такое?!..
Ротвейлер прятался за спину хозяйки, уже не пытаясь что-то там гавкнуть, и вообще желая как можно скорее ретироваться с арены. Тетка, раскинув руки, прыгала перед ним, загораживая от страшного зверя, который, злобно урча, пружинистым броском кинулся на ротвейлера, но, встретив на пути широкий тореадорский рукав теткиной куртки, вцепился в него. Затем Сэм, видимо решив, что достаточно напугал и собаку и хозяйку, а может, не желая более изображать разъяренного быка, выпустил рукав и в два прыжка оказался на стоящем рядом, старом тополе, с иронией и сарказмом наблюдая сверху за творящимся внизу переполохом.
Тетка, грозя, что сейчас придет муж с ружьем и прикончит проклятую тварь, из-за которой нормальным людям и собаку выгулять негде, направилась прочь. Юнцы аплодировали и восхищенно ругались...

Самой умной оказалась женщина с не менее умной немецкой овчаркой. Они в этом действии участия не принимали и ретировались со спортплощадки сразу после экзекуции дурака-добермана. А может, знали уже, что это за кот тут гуляет. Скорее всего, так и было.

Кот еще немного посидел на дереве, спустился, и вопрошающе глянув на меня, коротко мурлыкнул... Мне показалось, что в благодушном урчании промелькнуло что-то из великолепного Безе: «...тореадор смелее в бой... тореадор, тореадор...»

- Все. Пошли домой, Сэм! - я пристегнул цепочку, и кот, немного подумав, двинулся по направлению к дому....
Назавтра о «корриде» знало полгорода. Сэм приобрел поистине бешеную популярность...

Следующий примечательный случай произошел уже спустя почти год после этого. Дальнобой я к тому времени прекратил и занялся торговлей различными звериными прибамбасами и кормами, по вечерам превращая арендованное у местного ПТУ помещение, в зоомагазин. Рассчитывал закончить ремонт к ноябрю, а пока ежедневно приходилось заниматься негоцией на рынке, разгружая с утра старенькую «четверку» и вечером загружая обратно.

Дело было в субботу. Обычно в конце недели на рынок приезжал автобус, а то и два, «челноков», преимущественно из Белоруссии и Украины. Не явился исключением и этот день. Я, будучи не в духе, разгружал машину. Кот, привязанный на цепочку к столбику торгового ряда, восседал на прилавке, исподлобья бросая подозрительные взгляды на окружающих. Соседи по прилавку и немногочисленные ранние покупатели хорошо знали, что собой представляет этот монстр в кошачьем обличии. Сэмом любовались издалека. При всех своих боевых характеристиках красив он был чрезвычайно.... Это и произвело впечатление на проходившую мимо необъятных размеров тетеньку из челночного автобуса:
- Ой, яка кыся гарная! - она, приторно улыбаясь, направилась к нам.- Ой, яка кыся, сейчас, тетя тебе ковбаски даст!..
Просвещенная местная публика начала подтягиваться к нам, в ожидании бесплатного представления.
- Женщина, не надо его трогать! - водрузив очередную коробку на прилавок, устало обратился я к ней.
- Ну, шо вам жалко?! Та я тильки поглажу и все, ось яка гарна кыся у вас!..
- Женщина! - я повернулся к ней - Не трогайте кота, пожалуйста!
Вокруг машины стояло уже человек пятнадцать торговцев и покупателей - все с вожделением ждали развязки.
- Ну, молодой человек! Та я ж тильки погладить хочу!.. Ну, шо вы такий ... - с этими словами она протянула ладонь к Сэму.
Шерсть на загривке кота встала дыбом, мелькнувшая когтистая лапа оставила на пухлой, украшенной кольцами руке, четыре глубокие царапины, из которых обильно закапала кровь.
- Ой!.. Мамочки!!... Да шо же это за зверь-то такой?!! - визгливо заголосила тетка - Шо ж це робытся-то??!
Публика, довольная представлением, посмеиваясь, разбрелась. Кот, рыча, сидел на прилавке и злобно глядел на продолжавшую причитать тетку.
- Женщина! Я вам два раза говорил - не надо его трогать! Говорил?!
- Та шо ж вы не казали, шо вин такый дыкий?! Господи!.. - причитала тетка, пытаясь зажать носовым платком окровавленную руку. Капли падали на асфальт, образуя причудливые бурые кляксы...
- Гражданка! - обратился подошедший милиционер Костя, живущий в соседнем со мной подъезде, и наблюдавший всю сцену от начала и до конца, - Вас же просили не трогать кота! Вы видели, что кот на цепи?! Собака на цепи - вы же не будете к ней подходить?! Сами виноваты.... И вообще - это уникальная порода. Финский охранный кот! - фантазировал Костя, - Очень редкий и страшно дорогой. В квартиру без хозяина никого не пускает. Бросается на голову и в глаза сразу вцепляется.... Домушник пытался год назад залезть - без глаза остался, и лицо все ободрано, двадцать швов наложили. Другой деятель машину угнать хотел, так тот чуть вообще на кладбище не попал - кот в машине был, ему шею когтями порвал - в реанимации валялся. Чуть кровью не истек...
Тетка, открыв рот, слушала Костины фантазии, переводя испуганный взгляд с кота на меня и обратно. Внушительный вид Кости и темно-стальная милицейская куртка с одинокой звездочкой на погонах не позволили ей ни капли усомниться в правоте его слов. Женщина незаметно исчезла, зато вскоре почти весь украинский автобус, вероятно впечатленный «сожранной до локтя» рукой соотечественницы, собрался около моего прилавка поглазеть на это чудо северной природы.
- Расходитесь, граждане, не цирк тут - нечего смотреть! - угрюмо проворчал я, хотя в душе давился от хохота.
Выгрузив последнюю коробку и размотав цепочку, я посадил Сэма на крышу машины, приговаривая:
- Давай, покарауль пока. Сейчас рыбки свежей тебе принесу.
При этом я нахально не закрыл на замки свою старушку «четверку».

Пройдя сквозь опасливо расступившихся "челноков", которые с раскрытыми ртами и глазами слушали Костины басни, ибо он опять от нечего делать завел лекцию о страшном охранном коте, я прошел к противоположному ряду. Туда, где рыбаки торговали здоровенными судаками, и вскоре вернулся с метровым экземпляром килограмм на восемь.
- И шо???... усе ций кит зьисты сможэ?.. - с ужасом поинтересовалась какая-то молоденькая торговка.
- Ну, на обед рыбкой попостится сейчас, а на ужин надо что-то мясное ему подыскать, скоромное...
- Во! Точно! - вмешался Костя. - Там у нас возле райотдела опять какая-то шавка поселилась. Гавкает, зараза, всю ночь - хрен уснешь. Может, вечером, после работы придешь с Сэмом? И зверюга покушает, и дежурному спокойно работать можно будет!.. А?..

Костя позвонил мне следующим вечером:
- Привет! Пойдем пивка попьем?
- Пивка? Сейчас спущусь! Заодно кота выгуляю.
Костя с вяленым лещом и пивом поджидал у подъезда. Зайдя в скверик за домом, мы уселись за доминошный столик и предались неторопливой беседе, попивая пиво и со смехом вспоминая «челноков». Сэм валялся рядом на лавочке и довольно щурился на солнце, только что в две секунды схрумкав рыбную голову,
- Да! Ты же еще продолжения не знаешь! - Костя отхлебнул пива, - Прихожу с дежурства утром, в прихожей куртку сына с вешалки уронил, а оттуда деньги посыпались! Ладно.... Дождался, пока проснется, начал выяснять.... Пытался он мне в партизана играть, но раскололся быстро. Оказывается, после того, как ты кота увез, у торгашей весь день только и разговоров было, что о нем. А этот малолетний мафиози охотно с ними информацией делился - он ведь слышал, что я им на уши вешал, ну и расцветил еще подробностями. И как бы, между прочим, сказал, что у нашей кошки потомство от Сэма.... Прикинь, какой ход?!.. Если еще учесть, что у нас кошки нет, а у Сэма - яиц!.. Короче, как и рассчитано было, вскоре стали уговаривать пару котят продать - он и принес. В каком подвале нашел - не знаю, но по цвету похожие, и злые, как Сэм. Дикие наверняка.... Ну, не стал я пацана ругать - сам хорош!..- улыбнулся Костя, - Взял у него на пиво. А остальное парень сейчас в кафе-мороженом проедает с приятелями....

Он вытащил из кармана вяленую рыбешку и осторожно подвинул к Сэму:
- Держи! Кушай... Финский охранный кот...

Эта баечка - со слов флотского врача,замечательного поэта Владимира Гуда (даже не знаю, где он сейчас - в Севастополе или в нежно любимом им Питере). Володя - изумительный рассказчик, но из множества баек "к слову" запомнилась вот эта.

Инспекция на флоте. Флагманский корабль проверяют в последнюю очередь. Молоденькому врачу, как водится, насказали кошмаров: дескать, инспектирующий адмирал - служака старой закалки,- из тех, кто способен крахмальным платочком поверить чистоту палубы. Доктор, соответственно, дрожит, как осиновый лист.
Проверка, однако, прошла "без существенных замечаний", и вот - завершающий все подобного рода мероприятия торжественный обед в кают-компании крейсера. Длинный стол, белоснежная скатерть, хрустальные рюмки, безупречно расставленные приборы. В тарелках дымится настоящий флотский борщ, в рюмках чуть колышется кристальная влага...
Инспектирующее лицо встает, дабы произнести тост. Тишина - как говорится, "слышно, как муха пролетит".
И упомянутая муха... да. В звенящей тишине полет невесть откуда взявшейся зеленой мясной мухи был слышен, как гудение бомбовоза. Муха на бреющем прошла над нарядным столом... с размаху ударилась о лысину инспектирующего лица... и рикошетом - ему же в борщ.
Тишина стала страшной. И в этой почти вакуумной тиши - тонкий, полный ужаса голос доктора: "Поскользнулась!.."
К чести адмирала,- он засмеялся первым.

Тоже быль-4 или «самозаклад»

Перешвартовку на NN-ый причал на другом берегу губы Окоёмной офицеры корабля восприняли далеко не однозначно. С одной стороны, даже самых рьяных поборников здорового образа жизни, окажись таковые каким-то чудом среди членов экипажа, не могла обрадовать перспектива десятикилометровой пешей прогулки в любую погоду на службу и обратно в обход залива через опутанные колючей проволокой и охраняемые ретивыми отмороженными автоматчиками сопки. Ведь регулярные рейсы дежурных катеров эскадры по заливу остались в далёком советском прошлом, а от обязанности прибытия к подъёму флага офицеров и мичманов никто освобождать не собирался. Но с другой стороны относительная удаленность места стоянки от штабов всех уровней гарантировала экипажу практически полное отсутствие так отравляющих повседневную службу неожиданных визитов капризных начальников любых рангов. Единственной ниточкой, связывающей корабль с эскадрой, оставался канал неуверенной радиосвязи, по которому в установленное время вышестоящему штабу подтверждался факт наличия в составе соединения ещё одной боевой единицы. А сохраненная нетронутой, благодаря часовым на многочисленных вышках, природа прибрежных скал предоставляла даже заполярным летом массу возможностей для замечательного отдыха. В зависимости от своих наклонностей офицеры и мичмана с восторгом занялись в свободное время рыбалкой, сбором грибов и даже отловом необычайно расплодившегося экзотического дальневосточного краба, когда-то запущенного в залив. Но в чем совпадали интересы всех - так это в организации грандиозных пикников на свежем воздухе.
Очередную субботу офицеры и мичмана корабля ожидали с обычным нетерпением. Наиболее удачливые краболовы отправились за добычей, другие занялись приготовлением места для предвкушаемого пиршества. Старшим на борту в этот день остался помощник командира, который в силу живости характера и общей безалаберности не смог не принять деятельнейшего участия в организации празднества. Ловля крабов удалась. Чай или компот, конечно, не могли должным образом оттенить вкусового букета крабьего мяса, а заранее заготовленное пиво загадочным образом испарилось в первую же четверть час. И исключительно для спасения гастрономических впечатлений на столе появился универсальный корабельный напиток, в правильном приготовлении которого каждый флотский офицер ещё лейтенантом достигает уровня профессора Менделеева.
Помощник как раз достиг той стадии опьянения, когда в военнослужащем проявляется неуёмное желание служебной деятельности, как на полянке, где расположились офицеры, появился дежурный по кораблю.
- Лёш, - неодобрительно осмотрев сборище, дёрнул он помощника за рукав - через пять минут доклад на дивизию о поверке. У нас всё путём. Я доложу.
- Нет, нет! - с достойным лучшего применения рвением вскочил на ноги помощник, - Я в порядке. Сам доложу!
Через десяток минут он уже опять был на полянке.
- Доложился. Делов-то. Наливай!
Но не прошло и получаса, как с сопки, подпрыгивая на стыках бетонных плит, должных изображать дорожное покрытие, с дикой скоростью скатился и со скрипом затормозил на причале зеленый УАЗик, из которого выскочил разъяренный зам командира дивизии:
- Старшего на борту ко мне!!!
- Вложили!.. Какой гад нас застучал?.. - беспомощно заметался помощник, безуспешно пытаясь научиться временно не дышать, - И, главное, как?.. Это из сходной смены кто-то. Знал, что мы под крабы посидеть собирались...
Станцевав все положенные при снятии скальпа ритуальные танцы на шкуре помощника, зам комдива уехал. А в понедельник был вычислен «стукач». Это смог сделать связист, с пристрастием допрашивая своего дежурного радиста:
- Тащ, ну честное слово, - мялся матрос, - ну никто на дивизию на связь не выходил... Да никто даже не заходил на КПС.
- Совсем никто?
- Ну... помощник только сам заходил, докладывал.
- И чего он докладывал?
- Да как всегда, мол, на 419-м поверка проведена. Лиц, незаконно отсутствующих, нет...
- А дальше что?
- Дальше? - матрос задумался, - А, потом замкомдива на связь вышел, спросил, всё ли, мол, хорошо.
- И?
- А помощник и говорит: «У нас всё просто отлично. Поляна накрыта. И крабы есть, и пиво, и «шило» (спирт на корабельном жаргоне - прим. Авт.). Приезжайте!»

НИЧЬЯ
8.
Придет февраль, когда ты решишься на путешествие. Поедешь, конечно, на поезде, чтобы, постепенно приближаясь, репетировать, как высадишься одиноким десантом в незнакомом городке, где зимой влажно и слякотно, как будешь бродить долго, рассматривая место ее обитания, кружить по ДОСам возле их дома - и ждать, ждать когда она выйдет - а кто тебе сказал, что она выйдет? - но вдруг... И тогда сердце заколотится как в первый раз, и ты пойдешь медленно наперерез, и скажешь, подходя, - ... И как она вздрогнет и остановится, как повернет голову, и что скажет она, - вот вопрос всего второго тысячелетия, всех гор и пропастей, рек и пустынь, которые ты избороздил...

Но прежде ты выйдешь в Ленинграде и совершишь вояж по «Березкам» - тебе нужен подарок, а чеки Внешпосылторга жгут твою ляжку и уже идут слухи, что сеть «Березок» закрывается, народ бегает, скупая все, спекулянты у дверей просят продать один к трем и злобно кричат в спину, - давай-давай, жмись, все, что нажито непосильным трудом, все пропадет! И где-то на самом краю города, на берегу залива в хмурый февральский полдень ты найдешь еще не до конца разграбленную «Березку», и на втором этаже в парфюмерном отделе, когда продавщица предложит тебе желтую Шанель и фиолетовый Пойзон - вот лучший подарок для девушки, молодой человек, - тебя вдруг знакомо жестко возьмут за локоть...

Если ситуация в жизни выстраивается так, словно это не жизнь, а рассказ, где все подогнано автором, то стоит ли удивляться художественной логике этой жизни? Но, тем не менее...
- Товарищ майор? - обернувшись, удивился бывший борттехник, и тут же поправился, взглянув на погоны: - Извините, товарищ подполковник, поздравляю...- А взгляд уже прыгнул через погон, забегал вокруг, ища...
- Да не дергайся, нет ее здесь, - усмехнулся подполковник, довольный произведенным впечатлением. - Пойдем в буфет, посидим, накатим. И кто мне теперь докажет, что судьбы нет? Я чувствовал, когда входил, чувствовал непонятно что, ознобом по хребту...
В буфете было пусто. Сели за столик.
- Молодец, - сказал подполковник, наливая. - Я знал, что ты появишься. Скажи, что не к нам пробирался, - не поверю. Да и какой бы ты мужик был, если бы все забыл, оставил в прошлом. А может, ты отложенную партию ехал доигрывать? Я ведь ее сотни раз анализировал и понял - если черные играют без ошибок, они выигрывают. Преимущество, конечно, мизерное, но ты же у нас никогда не ошибался, не так ли? А это значит, я сдаюсь, и выплачиваю тебе твою штуку чеков. Обменяешь сейчас у входа, вот тебе и три тысячи - «Запорожец» купишь, в сад ездить. А своих добавишь - так и целые «Жигули». Опять же в сад. Что еще нужно, чтобы спокойно встретить старость? - засмеялся подполковник.
Борттехник замотал головой, оттолкнул пачку, перетянутую резинкой:
- Без игры не принимаю. Если не хочешь доигрывать, предлагаю ничью.
- Не может у нас быть ничьей, разве ты еще не понял? Либо я, либо ты, и это притом, что я тебя нежно люблю, старший лейтенант. Настолько нежно, что сам тогда полетел тебя спасать, - очень уж у нее глаза безумные были. Но она не раскололась и по сей день. Да я и не пытал особенно, - люблю, понимаешь, по-честному играть. Только в тот день точно понял - а до этого просто чуял! - что ты мой партнер не только по шахматам. Нет, можешь даже не возражать, зря не врать, я не требую. Играли честно, каждый по своим правилам, просто заранее не договорились. И везде у нас ничья. Я ведь летел тогда и думал грешным делом - бог сейчас выберет. А кого - черт его знает, как-то под ложечкой щемило. А когда он не выбрал, - ох, и молилась она за нас, наверное! - то я взял командование на себя. Ну не удержался, извини: тебя - в профилакторий, а ее увез. Все равно так должно было быть, - чтобы без лишних мучений, без иллюзий... Бог теперь помог - столкнул нас здесь, остановил тебя на подступах. Здесь и останься, прошу тебя. Зачем ворошить? У нас все хорошо. Перевожусь на Камчатку, буду замкомполка. В академию через годик. А она уже на шестом месяце... Ну-ну-ну, вот только не надо необоснованных предположений - даже не думай. (Я и не думаю, - промямлил борттехник, волнуясь и краснея.) И не оправдывайся, мне от тебя покаяний не нужно. Ты только одно скажи - у вас до меня началось, или после?
- До, - быстро сказал борттехник еще тогда заготовленную ложь. И добавил: - А с тобой и закончилось.
Подполковник покачал головой, глядя насмешливо прямо в глаза:
- Вот и хорошо. С одной стороны - ты был первым. А с другой - я победил.

Они еще долго говорили, - опустели две бутылки, стемнело за окном - и они смотрели друг на друга так же, как тогда, в первую свою партию, они вспоминали, вспоминали, - но уже мимо главной темы.
- Я напишу тебе с Камчатки, - напоследок сказал подполковник. - Приедешь, на рыбалку слетаем, ну и доиграем отложенную. А ей, ты уж извини, не скажу, что тебя видел, - пусть все идет, как идет. Повидаетесь, когда в гости приедешь. Учти, ошибку совершаю, сам не знаю, зачем. Кому от этого будет лучше? Но мне хочется, понимаешь, хочется, чтобы вы повидались. Вы оба у меня здесь существуете, - он постучал пальцем по голове. - Вместе. Мы там вместе, понимаешь? Я сам не понимаю... Короче, придет время, повидаетесь. Только не сейчас, ладно?
- Тогда подари ей это, - сказал борттехник, - как от себя.
- Пу-а-зон? - разглядывая и нюхая, сказал подполковник. - Яд, говоришь? Ладно, принято, пусть пахнет ядом.
Они вышли на улицу. Был поздний сырой февральский вечер. Когда пожимали руки и обнимались, глаза их слезились от ветра с залива.

(окончание следует)