Полковник Ионченко
Эпиграф: «Смешно не сдать военную историю»

Вынесенная в эпиграф строка является парафразом достаточно известного Лениского изречения «Смешно не знать военной истории», которое украшало кафедры военной истории во всех учебных заведениях, где слушатели и курсанты имели счастье вплотную познакомиться с этим занимательным предметом. Не миновало счастье сие и вашего автора. И хотя стерлись уже из памяти даты многочисленных сражений, и не перечислить все десять «сталинских ударов» 1944 года, невозможно забыть полковника Ионченко, преподававшего нам эту науку. Крупный, высокий, подтянутый, в отутюженной форме, седоватые чуть вьющиеся волосы зачесаны назад, крупные черты лица. Про него можно было смело сказать - военный до мозга костей. Хотя преподаватели военной истории работали на кафедре ОВП, в народе она известна как «дубовая», безусловно, полковник Ионченко был человеком умным. Скажете, не бывает. «Дуб» должен быть «дубом». Но вот такой парадокс! При всей своей очевидной «дубовости» из Ионченко то там, то здесь выпирала так нелюбимая в армии интеллигентность, настоящий офицерский лоск и щеголеватость, которой отличались, в нашем представлении, те, бывшие офицеры - франты в белоснежных мундирах, галантные с дамами и непримиримые к врагам, способные как отстоять свою честь на дуэли, так и надраться до положения риз на какой-нибудь дружеской пирушке.
Закончив войну командиром батареи в звании капитана, Ионченко в положенные сроки получил майора, а затем сразу полковника. Как ему это удалось, не знаю, как не знаю и множество других, судя по всему, не менее замечательных фактов его бурной жизни. Делился он ими скупо, но талант рассказчика превращал каждую такую историю в эпическое полотно, расцвеченное яркими красками. Потом эти истории передавались нами из уст в уста, обрастали, куда уж без этого, разными подробностями, но одно их свойство никогда не подвергалось сомнениям - истории эти были правдивыми при всей их кажущейся иногда невероятности.
Вот одна из них: После окончания Академии Советской Армии Ионченко (к тому времени уже полковник) был направлен в Турцию, в наше военное представительство. Но задержаться там надолго было ему не суждено. Вместе с двумя такими же «военными дипломатами» он прокололся на «грубой вербовке». Попросту говоря, спаивали они в ресторане какого-то важного турка, уговаривая его потрудиться на благо победы социализма во всем мире. Но турку работать за рубли не хотелось, а, может быть, был он по-своему идейным, короче турок этот сдал наших своей контрразведке, которая прямо в ресторане их и повязала. Не обошлось без небольшой драчки, а так как силы были неравные, то кончилось все печально для наших героев. Турецкая КПЗ, скандальные публикации в местной прессе, правительственная нота, объявление персонами нон-грата и в 24 часа домой в Союз. Но самая беда поджидала их как раз дома - вызов на ковер к Министру обороны. А Министром обороны тогда был, на минуточку, Жуков Георгий Константинович. Тот самый. Да и времена тогда были те самые. Поджилки тряслись даже у тех генералов и маршалов, что сопровождали бедняг. Все знали, что Жуков крут на расправу, и готовились к самому худшему. И вот три старших офицера, подпираемые генералами и маршалами выстроились на ковре в приемной, замерев по стойке смирно и уставившись на дверь, из-за которой должен был показаться Жуков. Долго ждать не пришлось, дверь распахнулась, в приемную стремительно вошел Жуков, за которым тенью следовал Начальник Главного управления кадров МО. Не дожидаясь доклада, Жуков прямиком направился к «героям вечера» и занялся окучкой.
- Ну, что обосрались? Вас где учили так работать? На гражданку захотелось? Вам что, в Академии мозги не вправили? Это можно быстро исправить, да и начальнику Академии заодно. Это же скандал на высшем уровне. Вы что не понимаете? - ну и т.д. и т.п. Пар из Жукова выходил долго и шумно. Вся свита с каменными лицами застыла истуканами, не спуская глаз с Министра обороны. О попытке оправдаться или как-нибудь смягчить его праведный гнев никто и думать не смел. Тем боле, успокаиваться Жуков не собирался. В очередной раз, грозно насупив брови, он надвинулся на трех бедолаг.
- И, вообще, вы что забыли, что вы советские офицеры? Мне тут докладывают, что при задержании вы оказали сопротивление. Это что получается, трое советских офицеров не смогли дать отпор пятерым туркам? Да, кто вы после этого?
И тут впервые за полчаса в приемной прозвучал еще чей-то голос, кроме рыка Жукова. Это был голос полковника Ионченко.
- Никак нет, товарищ Маршал Советского Союза, - обратился он к Жукову. - Вас неправильно информировали. Дрался я один. И троих положил до приезда полиции. А эти, - он кивнул в сторону своих коллег, - в драке не участвовали.
Генералы и маршалы, содрогнувшись, затравлено смотрели на Жукова, а Жуков смотрел на Ионченко и, видимо, пришел к выводу, что такой действительно троих положить может легко.
- А, вы, почему не помогли своему товарищу? - обратился он к коллегам Ионченко.
- Действовали по инструкции, нам по инструкции запрещалось оказывать сопротивление при задержании, - ответил за них Ионченко.
- А, Вы, значит, нарушили инструкцию?
- Нарушил, товарищ Маршал Советского Союза. Виноват.
- Так, - сказал Жуков, и вся свита напряглась, предвкушая скорую развязку. - Объявляю вам всем строгий выговор с занесением в личное дело. Если вопросов нет, все свободны.
Такого не ожидал никто. Те головы, что еще секунду назад были готовы полететь с плеч долой, радостно затряслись. Мол, какие могут быть вопросы. Через секунду всеобщее молчаливое ликование сменил такой же молчаливый ужас. Это снова раздался голос Ионченко.
- Есть вопрос, товарищ Маршал Советского Союза. Разрешите? - Жуков раздраженно нахмурился, но кивнул.
- Тут, рядом с Вами стоит Начальник Главного управления кадров. Вы спросите его, где он собирается меня использовать? С выговором от Министра обороны!
- Да, действительно, - обратился Жуков к Начальнику ГУКа, - а где планировалось их использовать?
- Ну,...с учетом обстоятельств, так сказать - заблеял тот, - вот тут...в Забайкальском округе... и еще вакансии на Севере...
- Оставить в Москве, - отрезал Жуков.
Вот таким образом и стал полковник Ионченко преподавателем военной истории в престижном учебном заведении. И через много лет, мы, его слушатели, были этому только рады.

Кляйне Макс

У каждого из американских авианосцев, за которым мы следили, было свое радийное имя - позывной: «Мидуэй» откликался на «Школьника», «Рэнджер» - на «Серого Орла», «Карл Винсон» парил на золотых крыльях, «Констеллейшн» бил в грудь и кричал, что он - «Боевой вождь» индейцев, а у «Нимитца» ни тогда, ни сейчас «уличного» имени так и не появилось, хотя его экипаж, оглядываясь на тень адмирала Честера, и пытался дать авианосцу «приличное» для ВМС США имя: сходив в северные широты, матросы стали называть флэттоп «Синеносым», бурно погуляв в Японии - «Пьяницей Гонзо», а «пошалив» в Персидском заливе в 1997 году, получил от офицеров экипажа ник «911» - скорая помощь. Вспомним 11 сентября и вздохнем...
А вот у «Энтерпрайза» народное имя было такое - лучше при женщинах не вспоминать. Значение-то его не без героики - «Кульминация»... всему, а вот звучание для русского уха подкачало.
Однажды, в один весенний сентябрьский день декабря, «Кульминация» засобиралась в море - сделать шоппинг в Саудовских супермаркетах с последующим битьем посуды у их соседей по пустыне.
Мы, естественно, напряглись, поднатужились - и «Энтерпрайз» вылез к нашему облегчению из Сан Диего. А когда это серое сооружение вылезает - на него сразу же слетаются «мухи»: «Томкеты», «Хорнеты», «Интрудеры», «Проулеры», «Викинги» и «Хокаи». Называется это действие - перебазированием авиакрыла с береговых аэродромов на борт авианосца. И длится оно два-три часа, в ходе которых наш экипаж вставал в позу акробатического снаряда для прыжков: кто-то снимал излучения РЛС, кто-то фотографировал заходящие на посадку самолеты, другие зарисовывали их раскраску, а я с бойцами считал их по радиосвязи, фиксируя номера и эскадрильи: услышал «101» или «210» - знаешь, что летит очередной «Томкет», просвистел «600й» или «700й» - идет на посадку самолет ДРЛО «Хокай» или противолодочный «Викинг». Работали они на множестве разных частот, поэтому и матросов, слушающих их, как всегда, не хватало. Пришлось просить о подкреплении из непрофильной боевой части - матросе с хорошим слухом и знанием английского языка. Вы поняли, да?
И его мне прислали - мальчика-переростка со слухом, испорченным работой в машинном отделении, но явным желанием служить подальше от дизеля. Знание же этим матросом языка мне предстояло проверить. Боец оказался ладный - тракторист из Сибири из тех, кто плуг носит под мышкой, а сапоги сушит на выхлопной трубе трактора. Глаза его кричали о желании пахать.
Занятый посадкой очередного штурмовика «Интрудер» на «Энтерпрайз», я лишь на мгновение отвлекся от увлекательного занятия, спросив матроса:
- Язык учил?
- Дык, в школе.
- Посчитай от 1 до 10 на английском! - приказал я, зная, что все, что мне от него надо - записывать номера выходящих на связь самолетов. Все остальное записывалось на магнитофон для последующей детальной обработки.
- Ван, ту, - начал сибиряк, но на «сри» осекся и зарделся лицом.
- Добро, бери карандаш, бланк и записывай все цифры, которые услышишь! - сказал я с сомнением и возвратился к «Хорнету», взлетевшему с авиабазы Ле Мур. «Посадив» же почти все авиакрыло, побежал на ходовой - посмотреть на заход последних самолетов, кружащих в ожидании над авианосцем, и не прогадал:
- Тащ, смотрите - сейчас «Хорнет» гробанется! - закричал мне в ухо сигнальщик. Я посмотрел вверх и не поверил своим глазам: самолет F/A-18, делая последний разворот перед заходом на посадку, неожиданно начал складывать вверх законцовки крыльев, остановив их в положении 70 градусов. Но он летел, как ни в чем не бывало!!! Завершив разворот над реперным фрегатом, истребитель расправил крылья и мягко приземлился на палубу.
- Еще один! - закричал матрос. Второй «Хорнет» повторил трюк и вскоре ткнулся носом на аэрофинишере. Ничего подобного я больше никогда не видел, но понял, что ассы показывали класс русскому кораблю - умело гася скорость таким захватывающим дух финтом и усиливая горизонтальную остойчивость самолета на развороте.
Посадив всех, я спустился на свой боевой пост - заняться бухгалтерией и подвести баланс под численностью американского авиакрыла. И в первую очередь я подошел к своему новичку...
Взяв в руки бланк, исписанный каллиграфическим почерком недостойным тракториста, я взглянул на него и упал в кресло, извиваясь в судорогах. Первая же запись на странном готическом языке гласила:
- 101, их бин Кляйне Макс!
Позже, допросив бойца с пристрастием, я выяснил, что учил он в своей сибирской деревушке неизвестный язык, преподаваемый стариком-немцем, неудачно завершившим «Драг нах Остен» и полюбившим водку больше Фатерлянда, и что таинственный Кляйне Макс - Climax (позывной «Энтерпрайза»), вызывающий на связь истребитель «Томкет» с бортовым 101.
А через два года мой тракторист демобилизовался специалистом 1-го класса в звании старшины 1 статьи. И оставил он после себя целое отделение классных специалистов, уважительно ловящих каждое слово своего командира. А если нет, то надевал он их как сапог на выхлопную трубу. Для просушки...
Вот такая «Кульминация»...

-Так, раздолбаи, видели, во втором боксе щит повесили?!, - спросил/оповестил прапорщик Дрын, влетая в ворота.
-Ну, видели, - ответил рыжий Антошка, почуяв недоброе.
-Сегодня к вечеру у нас будет такой-же, - радостно объявил Дрын.
-Дык, товарищ прапорщик, они постоянно инструмент проёпывают, - поделом им. Нам-то чё, - мы организованные.
-А ты не "дыкай", рыжий, краски в зубы и трудиться, - закончил мысль Дрын и скрылся в каптёрке.

Тут стоит пояснить, что инструмент мы держали в металлических выдвижных ящиках больших рабочих столов. Бывало, пропадал инструмент, как же без этого. Потом он появлялся снова, а его пропажу обнаруживали во втором боксе. Через некоторое время пропажу снова обнаруживали у нас, а во втором боксе всё было тип-топ. Круговорот недостающего инструмента в природе. Бывало, правда, инструмент исчезал совсем. И всплывал в совершенно странных местах. Или больше не всплывал вообще.
Во втором боксе использовали способ, широко известный сегодня, но тогда слывший чуть-ли не новаторским. Каждый комплект подвешивался или засовывался в специальные уши на выкрашенном белой краской деревянном щите. Затем поверх железяк быстро проходили красной краской из распылителя. И вот, как в конце дня недостаёт инструмент - по белому пятну с его контуром это сразу хорошо видно. А ещё пользовались мы иногда всякими странными приспособлениями. Например, куски трубы, сваренные под различными углами, а на конце - ключ на 19 (клюшкой его нарекли). С точки зрения инженерной науки все эти приспособления были хамством и нахальством, но в быту просто незаменимы. Потому что та самая инженерная наука часто создавала конструкции, к которым со стандартным инструментом или не подлезешь или не провернёшь.

Размалёванный по уши рыжий Антошка наморщил лоб и пойдя на поводу у второго бокса раскладывал на белой фанере комплект инструментов.
-Тащ прапорщик, клюшку класть?
-А как же, не инструмент, что-ли?
-Дык у второго бокса нету клюшки.
-А у нас будет! Сбоку повесь! Гвоздь забей и повесь!
Так на одном из наших щитов появился контур "клюшки".

Майору Кротову, зампотеху нашему, идея щитов очень понравилась. Щиты стали фигурировать в приказах об организации труда и дисциплины на рабочих местах. В парковые дни, когда инструмент должен был быть на месте, а солдатики занимались уборкой, Крот устраивал Большой Обход. Личный состав выстраивался вдоль ям и внимательно слушал субботнюю проповедь. Однажды было много крику, когда майоров глаз выцепил щит с недостающим инструментом. Эта была та самая клюшка. Тщетно Дрын отнекивался и пытался сказать, что это - нестандарт и не стоит на баллансе.

- Вот, обозначено!!! - тыкал Крот пальцем в щит, - значит должен быть.

Решение появилось быстро. Из дощечек был гвоздями сбит предмет, повторявший контуры недостающего инструмента. Его отшкурили и повесили на "место".

Закончилась суббота, прошло воскресенье, настал понедельник. Боец по фамилии Пресняк посетил с миротворческой миссией второй бокс на предмет найти что-нибудь "лишнее". И нашёл. Нашёл нашу клюшку. Драться мы не стали, потому что сами грешили. К тому же, вечером спали в одной казарме, да и водку пили вместе. Противоборствующие стороны разошлись посмеиваясь и отпуская лёгкие ругательства оппонентам. Но мы оказались злопамятными. На неделе был подготовлен новый щит. Очень похожий на оригинальные. В ночь с пятницы на субботу, несмотря на опечатанные ворота бокса щит был подменен. Потом было утро и был Большой Обход. Крот был не в настроении и наорал даже на старый телеграфный столб. У нас прошло почти гладко (всего-лишь пара-тройка нарядов на коллектив и дежурство по парку вне очереди для Дрына).
А во втором боксе крик стоял долго. Потому что белое пятно недостающего инструмента имело силуэт громадного фаллоса с волосатыми яйцами.
Может быть, мне показалось, а может быть и в самом деле, Крот уходя орал им: "И чтоб инструмент был найден".

БЫЛИ "ПАРКЕТНОГО" КРЕЙСЕРА-29 или «ежели вы вежливы»

Питерский трамвайчик бодренько погромыхивал по рельсам. До часа пик было ещё далеко, но все места в вагончике были заняты. На очередной остановке в салон зашла ещё одна молодая пассажирка. Было заметно, что подъём по крутым ступенькам дался ей с трудом. Причина этого легко угадывалась. Просторный джинсовый комбинезон не мог скрыть милой округлости её живота, да и вся она буквально светилась той внутренней энергией, которая отличает каждую женщину, готовящуюся подарить миру новую жизнь.
Окинув вагон взглядом, женщина, осторожно придерживаясь за поручень, подошла к сидящему на боковом сидении пареньку и негромко попросила:
- Извините, молодой человек, вы не могли бы мне уступить место.
Молодого человека тоже стоит описать особо. На сидении развалился один из характерных представителей донельзя довольных собой «мальчиков-мажоров». Пока трамвай катился по рельсам, он, вертя головой, глазел в окна, время от времени бездумно похохатывая. А теперь в упор уставился на подошедшую пассажирку.
- Извините, но мне стоять трудно... - уже тише пробормотала женщина, опустив глаза.
- Стоять трудно? Ну тогда садись ко мне на коленочки! - громко заявил парень и довольно заржал во весь голос.
Женщина отшатнулась как от пощечины.
В вагоне нестройный гул голосов начал высказывать различные суждения про воспитанность современной молодёжи.
- Девушка! - легко перекрыв шум, с одного из задних сидений поднялся, подперев плечами потолок, моложавый капитан 3 ранга, аккуратно сложил газету и буквально в три шага оказался рядом с обиженной.
- Дев... хм-м... сударыня, ну вы и нашли, к кому обращаться. Сразу что ли не видно, что это такое? Проходите, садитесь на моё место. - и прерывая попытку благодарности добавил, - Ничего, ничего, а я уж как-нибудь тут, НА КОЛЕНОЧКАХ.
С этими словами офицер всей своей доброй сотней килограммов тренированного тела вдавил наглеца в сиденье, развернул газету и как ни в чем не бывало погрузился в чтение. Трамвай взорвался ироничным смехом. Униженный хам покраснел, но, не рискнув ни словом возразить, на первой же остановке вежливо попросил его выпустить, выскочил из трамвая и скрылся. А вскоре вышел, спеша на службу, и кап-три.

тут вроде не видел, взято с anekdot.ru основной от 23 фев.


Как мы с рядовым Егоровым стали родоначальниками доброй армейской
традиции.

Писать письма в армии - не только законное право солдата, но и его
святая обязанность.

Когда срок моей службы перевалил за год и время покатилось с горы, попал
ко мне в отделение парень. Не больно я был рад такому пополнению, а куда
денешься?
Дело в том, что боец по возрасту приближался к тому рубежу, когда угроза
выполнения священного долга перед Родиной отходит в область небытия и
кошмарных снов. Было ему годов двадцать шесть.
В армию он не стремился, но и не косил особо. Как-то сами обстоятельства
так складывались. Учился - отсрочка, болел - отсрочка, женился, родил
ребенка - опять отсрочка. А второго - то ли не успели, то ли не
захотели. И у военкома не нашлось уважительной причины, что б придержать
парня до исполнения непризывного возраста. И пошел он осенним призывом в
доблестные ракетные войска стратегического назначения.
Парень был спокойный, неглупый, службу тащил исправно, держался
особняком из-за разницы в возрасте, деды его особо не гоняли по этой же
причине. Вообще в армии к женатым относятся с плохо скрываемым
сочувствием. Как к серьезно больным. А ситуация, когда ребенок скоро в
школу пойдет, а папа учится портянки мотать. ... Заплачет от жалости самый
отмороженный дембель.
Высшее образование, другой жизненный опыт и тщательно скрываемая грусть
в глазах мешали ему полноценно влиться в солдатскую жизнь. Но и проблем
особых с ним не было. До того момента, пока меня не вызвал замполит.
Выслушав мою краткую и вполне лояльную характеристику на рядового
Егорова «Дык чего, тырщь майор, нормально Егоров служит. Специалист
классный. Замечаний нету к нему» замполит сказал: «Из военкомата по
месту жительства рядового Егорова пришел запрос. Не пишет рядовой Егоров
домой. Жена с мамой волнуются. Поставили военкома на уши. Куда мол,
лихоимец, подевал любимого сына и мужа»
Получив чисто формальный пиздюль за работу с личным составом, я пошел
выполнять приказ. Приобрести в солдатском магазине пачку конвертов,
несколько тетрадей, и не реже раза в неделю контролировать отправку
рядовым Егоровым письма домой.

«Ну скажи мне, сержант. Ну чего тут писать, а? Красоты уральской природы
описывать? Или пиздеть, как ефрейтор Кравчук, что я служу в супер-пупер
войсках, езжу в наряд на «Волге» и скоро стану генералом? » Вины своей
рядовой Егоров не отрицал. Но писать письма упорно не хотел. «Ну не знаю
я, чего писать! Глупость это» Пора было употребить власть. Три лычки и
год разницы в призыве перевесят любую разницу в возрасте. Поэтому я
сказал. Тактично так сказал. Как и положено мудрому младшему командиру.
«Паша! » -сказал я. «Не еби мозги! Раз в неделю подходишь ко мне без
напоминаний с надписанным конвертом и докладываешь: «Товарищ сержант!
Рядовой Егоров к отправке письма на Родину готов! Разрешите отправить? »
и бегишь на почту. За каждое «ой, я забыл» наряд вне очереди вместо БД.
Чего ты там будешь писать - дело твое. Хоть ничего не пиши. Но что б
письмо раз в неделю - было. Понял? » Паша исполнительно покивал головой.
«Не поооонял!!! » «Так точно, трищ сржнт! » «Вот так вот! Нюх потеряли,
трищ боец? Пиздуйте писать письмо номер раз. Время пошло! »
С этого момента добросовестный Паша четко выполнял приказ. Раз в неделю
подходил, показывал запечатанный и надписанный конверт и отдавал его
почтальону. Я успокоился. И зря.

Следующим, кого заинтересовала переписка Егорова с родными, был
начальник ОСО майор Лысенко.
Не секрет, что исходящая почта в режимных частях хоть выборочно, но
проверяется. Может, и не выборочно. Не знаю.
Так же не является военной тайной, что особист в армии призван следить
за режимом секретности и ловить шпиенов и предателей. Но как-то странно
особисты их ловят. Деда Петя из ближайшей деревни знает секретов про
режимную часть гораздо больше самого особиста. И за пузырь с
удовольствием расскажет их любому, кто согласится слушать. Однако деда
Петя особиста не интересует. А интересуют его письма рядового Егорова.
Вызывают жуткие подозрения. Чем? А тем, что строго раз в неделю рядовой
Егоров отправляет домой чистый лист бумаги в клеточку. Оба-на!
Тщательная проверка установила, что никаких тайных символов или скрытого
текста чистые листы не содержат. И конверты - тоже. Так в чем же фишка?
- интересуется майор Лысенко. Где засада? И какой смысл, кроме злого
умысла, в этих письмах без содержания?
Я как мог объяснил происхождение странных писем. Особисту это объяснение
не больно понравилось, потому что в нем напрочь отсутствовали шпионы,
предатели и злостные нарушители режима секретности.
Однако, подумав, он обвинил рядового Егорова в пособничестве вражеской
пропаганде. В том смысле, что письмо солдата не должно быть пустым, как
бланк анонимки. Куда каждый желающий может вписать все, что угодно.
Любые гнусные домыслы, порочащие нашу славную армию. «А потом про этот
случай раструбят по БиБиСи» - процитировал он без всякого копирайта,
продемонстрировав свои широкие взгляды. Вообщем, завершил он беседу
пиздюлем в сопровождении стандартной фразы. «Этттто неприемлемо! »
Пиздюль на этот раз получил не только я. Командир группы капитан Езепчук
на вечерней поверке после традиционного вступления «Товарищи солдаты! Вы
опустились ниже канализации! » долго и с глубоким чувством рассказывал,
что он думает по поводу меня, рядового Егорова, его мамы, жены, бабушки,
особиста Лысенко, и того военкома, которому пришло в башку призвать
рядового Егорова на его капитанскую голову. Этот жуткий винегрет он
закончил фразой «Письмо солдата - это лицо армии! А у нас что
получается? Открывает мама письмо Егорова, а там - жопа! »
Капитан Езепчук не подозревал, насколько он прав.
Рядовой Егоров получил очередную взъебку. Теперь перед отправкой письма
я проверял конверт на просвет на наличие там рукописного текста. Все
вроде успокоилось.

Пока командир части не получил на свое имя письмо от мамы рядового
Егорова. Где та слезно просила объяснить, что происходит с ее сыном и
что творится в нашей доблестной армии. Почему два месяца вместо писем от
любимого сына она получала пустые листы, а потом вообще стал приходить
какой-то бред? И в качестве примера прилагала одно из полученных писем.
Именно по этому письму, красный как рак, командир части, в просторечии
«Барин», молотил со всей дури кулаком и орал: «Это что? Что это, я вас
спрашиваю? »
На тетрадном листе в клетку в уголке мелко-мелко было написано: «** мая
1985г. Здравствуй мама. У меня все хорошо» А дальше крупным
каллиграфическим почерком шло: «Тема: Работа В. И. Ленина «Детская
болезнь «левизны» в коммунизме» Диктатура пролетариата есть самая
свирепая, самая острая, самая беспощадная война нового класса...»
Было от чего обалдеть маме. Что делал этот гад? Он вырывал листы из
своей тетради конспектов по политзанятиям и посылал домой. Лишь бы не
писать.

Получили по полной программе все. Мне был обещан дембель в новогоднюю
ночь и звание ефрейтора вместо старшего сержанта.
Ситуация становилась угрожающей. Надо было принимать кардинальные меры.
Теперь каждое воскресенье, когда вся казарма таращилась на самую
популярную солдатскую передачу того времени под названием «Аэробика», из
ленинской комнаты можно было услышать примерно следующее.
- Так! Ну что, солдат Егоров, готов? Поехали! «Здравствуйте, дорогие мои
мама, жена Лена и сыночек Рома»
- Слышь, сержант! Может не надо вот этого... «дорогие» Они тогда точно не
поверят, что я сам писал.
- Ладно. Значит так. «Здравствуйте мама, Лена и Рома! » Написал? «Пишет
вам...»
- «...командир отделения сержант Иванов»
- Щас получишь! Умник! «Пишет вам ваш сын, муж и оте...» Ладно, ладно.
«Пишет вам Павел. У меня все хорошо» Написал? «Вчера я получил новое
обмундирование...»
- Ну это-то зачем писать?
- Давай-давай! Значит пишешь на полстраницы про обмундирование. Как
получал, как клеймил, как погоны пришивал. Потом про погоду наври чего
нибудь. Чего я тебя учить должен, а? У кого из нас высшее образование?
- У меня...
- Вот и давай. А я пока пойду аэробику посмотрю. А то мне скоро вместо
баб будет сниться твоя мама с капитаном Езепчуком. Через полчаса приду,
проверю. И что б не меньше трех страниц! Понял?

Теперь раз в неделю рядовой Егоров под мою диктовку писал письмо домой.
Инициатива сия не осталась незамеченной. Приказом командира части, во
избежание в дальнейшем подобных недоразумений, все молодые солдаты
полка, один час в неделю, под чутким руководством ответственного
сержанта из числа старослужащих, должны были писать письма на родину.

В день увольнения в запас я проходил мимо ленинской комнаты. Оттуда,
хорошо поставленным командирским голосом доносилось.
- Значит так! Товарищи молодые солдаты! В простонародьи - щеглы! Ручки,
бумага, конверты - у всех есть? Молодцы! Итак. Все мы знаем, как наших
писем ждут дома. Как волнуются и переживают за нас наши близкие.
Поэтому! Взяли ручку в правую руку и пишем. «Здравствуй дорогая мама! »
Ты, воин, почему не пишешь? Ах, ты детдомовский! Нету родственников? Ну
а до армии чем занимался? Вооот! Работал. Где? На заводе. Кто у тебя там
главный был? Мастер. Как звали? Виктор Степанович. Вот ты и пиши:
«Уважаемый Виктор Степанович! » А за адрес - не переживай. Адрес мы
выясним.
Я зашел.
- Смиррррнооо!!! Товарищ гвардии стрший сержант! Группа молодых бойцов
проводит занятия по написанию писем на родину! Ответственный - младший
сержант Егоров!
- Вольно!
Мы попрощались. Уходя, я слышал из-за двери.
- Вот, воины! На примере простившегося с нами товарища старшего сержанта
мы видим: дембель - не иллюзия! Он неизбежен! И любой чижик может легко
подсчитать, сколько ему осталось написать писем домой. Мне, конечно, -
поменьше.... Итак, на чем мы остановились? «Здравствуйте, дорогие мама и
папа! Пишет вам ваш сын - гвардии рядовой...»

ВСЕХ СЛУЖИВЫХ - С ПРАЗДНИКОМ!

Ракетчик