Особая группа

(продолжение)

"Фашист" от испуга вдавил педаль газа чуть ли не в самый пол, и мы со скоростью ветра пронеслись под болтающимся "висельником". Водители остальных машин, видя, что микроавтобус прибавил скорости, постарались не отставать, и только вильнули на дороге, чтобы не задеть болтающегося под веткой бойца. Я напряжённо всматривался в зеркало заднего вида. "Покойник" вёл себя неадекватно. Руками и ногами обхватил дерево, словно обезьянка, на дорогу выбежали подозрительные личности и размахивали руками. А колонна быстро удалялась, не снижая скорости.
- Бляяя, ну вы и идиоты, - пробормотал Каузов, - вперившись взглядом в дорогу, - меня чуть кондрашка не посетила. Это же надо такую херню придумать. Сейчас пару километров еще и как хочешь, но я остановлюсь, проверю своих.
- Ну, давай, а то, может, у твоих уже волосы на всех местах седые.
- Хорошо я быстренько, а то мало ли что ваши дятлы еще учудят.
Через несколько километров Рома поморгал фарами и начал притормаживать. Сразу затормозить он не решался, зная своих водителей.
- Ну их нахрен, а то со всей скорости влетит мне в жопу, у нас водители "оторви и выбрось, а потом еще и прикопай, чтобы не вылезло".
Из глубины салона заныл Лёня:
- Надо было из ПКма очередью в окошко дать.
- Лёня, ну его нафиг, мы теперь действуем агентурными методами, так что сидим и не отсвечиваем.
- А мы прорываться на командный пункт будем? - поинтересовались Артемьевы.
- Не, пацаны, давайте пользоваться ситуацией, пусть "спортсмены" идут в атаку, мы как-нибудь по-другому отработаем, нашкодим по-тихому и свалим.
- Хрррр, ммм, о дааа, крошка, вот так, - вклинился в разговор лейтенант.
- Проснись, бригадную кассу спёрли, - начали приводить в чувство начфинёнка братья связисты.
- Я не спал, я не спал,- очнулся лейтенант.
Прибежал Каузов.
- Фу, вроде всё нормально, поехали быстрее, а то ваши быстроногие олени догонят.
Через минуту колонна снова неслась по трассе.
В салоне было тепло, играла какая-то задушевная фашистская музыка в стиле тридцатых годов.
Ко мне начал подкрадываться сон, чтобы как-то придти в себя, я начал усиленно думать о дальнейшем порядке наших действий. Никаких конструктивных идей в голову не приходило. Из салона доносился богатырский храп уставших разведчиков, в который вклинивалось тоненькое повизгивание лейтенанта.
- Рома, это что у тебя за хрень играет? - чтобы как-то отвлечься, спросил я "Фашиста".
- Макс Раабе, стиль берлинское кабаре...
- Редкостная пое...нь, - отозвался я, и стукнувшись головой о "торпеду", провалился в экстаз сна.
Проснулся от возмущенных воплей личного состава, обвиняющего доктора в некорректном поведении и порче общественного воздуха.
Часы на приборной панели показывали двадцать минут первого.
- Сейчас в Курояровку заедем, - известил Каузов.

По деревне в различных направлениях двигались разведывательные признаки передвижного командного пункта. Особенно много их столпилось возле единственного на всю округу круглосуточного киоска. Военные в камуфляже стояли в довольно прилично длинной очереди и скупали всё подряд, в основном, горячительные напитки.
Каузов подъехал к двум военным тентованным "Уралам" и кучке военного люда, толпившегося возле техники.
- Мужчины, как на пункт проехать? - заорал он, высунувшись в окошко микроавтобуса.
- Водки больше нет, сейчас минут через пятнадцать еще подвезут, - донеслось из киоска.
- По дороге на выезд езжай, там, на конце деревни, комендантский пост и КПП стоит, только осторожнее, тут, говорят, диверсанты бродят, - ответили Каузову из толпы.
- Да на нас уже нападали, мы еле ноги унесли, - отшутился Рома и поморгал фарами своим остановившимся неподалёку машинам, двинулся дальше.
Никто внимания на колонну лётчиков не обратил, тут наверняка за день таких колонн проезжало по несколько штук.
На выезде из деревни сбоку от дороги стояла лагерная палатка и столб с табличкой "Комендантский пост. Ответственный прапорщик Жигайло". Чуть подальше на съезде с дороги виднелся шлагбаум и одиозная фигура в тулупе и с автоматом.
- Блин, сейчас докапываться начнут, кто такие, куда едем, - встревожился Рома, достал из под сиденья уставную шапку с кокардой и протянул её мне.
- На, надень вместо своей "пидорки" от греха подальше, кто знает, что в голову этим комендачам взбредёт, у меня там еще в салоне куртка меховуха синяя валяется...
- Её лейтенант чуть не испохабил, - подали голос с салона Артемьевы, - она такая теплая и мягкая, что он до неё во сне домогаться начал.
- Враки, - начал оправдываться начфинёнок, - вот она куртка, забирайте.
Я в мгновение ока переоделся, скинул бушлат и тактический пояс, влез в синюю лётную куртку и напялил шапку.
- Воротник подними и шапку на затылок сдвинь, - посоветовал сведущий в военной моде Ромашкин.
Каузов осмотрел меня и выдал:
- Вылитый технарь с аэродрома, тебе еще фляжку с "массандрой" за пазуху, и хрен отличишь! Ну что, пойдём к прапорщику Жигайло, будем давить своим лётным авторитетом.
В палатке было холодно и неуютно, на топчане валялось какое-то подобие человека, укутанное матрасами, за колченогим столом возле слабо мерцающей керосиновой лампы, уткнувшись носом в полевой телефон, посапывал тщедушный солдатик, даже не очнувшийся при появлении двух незнакомцев.
- А что тут творится? - сразу пошёл в "атаку" я, - где Жигайло, почему спим, боец?
Солдат, очнувшийся от моего крика, в ужасе подскочил и заметался по палатке. Тот, кто лежал под матрасами, от греха подальше скатился под топчан и затих, видно, решил действовать согласно тактике енотов: "а я умер, не трогайте бедное животное".
- Прекрати панику, боец,- попытался успокоить солдата Каузов, - где старший ваш, прапорщик Жигайло?
- Яяяяя, старший, - донеслось из-под топчана, - сержант контрактной службы Никитин, - а кто такой Жигайло, мы не знаем.
- А что тогда на табличке написано? - хором удивились мы.
- А мы с этой табличкой всегда выезжаем, даже не читаем, что там написано, - продолжал отбрёхиваться из-под топчана контрактник.
- Ладно, хрен с ним с прапорщиком, мы лётчики, на командный пункт приехали, звони давай кому-нибудь, чтобы нас пропустили, и вылезь оттуда, негоже сержанту со старшими офицерами из укрытия разговаривать.
Контрактник вылез из-под стола, опасливо оглядел нас, и бочком протиснулся к столу.
Отвесил оплеуху своему сослуживцу.
- Опять спишь, Касабланка, - стал выговаривать он солдатику, - давай звони, пошевеливайся.
Солдатик со странной кличкой Касабланка подкрутил фитиль лампы и начал накручивать ручку телефона.
- Товарищи офицеры, угостите сигареткой, - осмелел Никитин.
Получив сигарету, он уже окончательно расслабился и уже довольно смело вылупился на нас.
Боец на телефоне наконец куда-то дозвонился, и заикаясь, попытался обрисовать ситуацию. На том конце ничего не поняли и попросили к трубке старшего комендантского поста.
Никитин тоже ничего толкового рассказать не мог, и выслушав порцию нецензурной лексики, передал трубку Каузову. Рома в трёх словах обрисовал ситуацию, излил порцию праведного гнева и снова передал трубку контрактнику. Тот покивал головой и отключился.
- Комендант в курсе, что вы должны приехать, сейчас я вам пропуска выпишу на ваши машины, и езжайте дальше до второго КПП, прямо по дороге, там вас встретят.
Солдатик помощник Никитина достал из стола журнал учёта выдачи пропусков и начал писать.
- Сколько машин у вас? - спросил он и поднял на нас глаза. Вот тут и стало понятно его прозвище. Герой американской комедии "Горячие головы" по кличке Отстой задохнулся бы от зависти к такому косоглазию. Интересно, как его в армию такого призвали?
Рома продиктовал номера и количество машин, в том числе и свой микроавтобус, обозвав его машиной для перевозки специалистов охраны марки "Тойота-Хайс". Количество личного состава двадцать человек. То есть помимо своих лётчиков посчитал и нас. Боец, даже не переспросив, выписал нам пропуск. Данный ход событий лично меня очень устраивал. Из-за несогласованности действий штабов и полного пофигизма комендантской службы моя разведывательная группа вполне легально въезжала на территорию подвижного командного пункта армии. Теперь нам не надо было покидать тёплый микроавтобус, кружить по сопкам, выбирая место для наблюдения, и опасаться встречи со "спортсменами". Главное, чтобы из армейцев никто ничего не заподозрил.
Угостив еще парой сигарет комендачей, мы вышли на улицу. Мои разведчики в автобусе находились в состоянии крайней настороженности и готовности свалить куда-нибудь подальше или принять неравный бой. То, что проблема разрешилась так просто, не устраивало только воинственного Ромашкина, остальным было абсолютно пофиг.
Боец, стоявший в тулупе возле шлагбаума, гражданский микроавтобус пропустил без каких-либо проблем, даже не заглянув внутрь, а до военных машин начал проявлять нездоровый интерес. Пришлось Каузову снова вылезать и трясти только что выписанными пропусками. Солдатик гундел под нос и отрицательно качал головой. Пришлось мне тоже включаться в действо. У бойца, видно, что-то застопорилось в мозгах, и он нёс откровенную чушь про какие-то распоряжения коменданта и про то, что его из- за нас "отымеют и высушат". Самое примечательное было то, что боец на посту стоял с деревянным автоматом. На мой восхищённый вопрос он, вздыхая, ответил, что их ротный забрал всё боевое оружие и выдал им макеты со словами: " Вы, олени, заснёте и про...те ствол, или спецназёры отберут, или найдете где-нибудь патрон боевой и что-нибудь себе отстрелите, ибо дай дураку хер стеклянный ,он и хер разобьет, и руки порежет, а мне до конца контракта совсем ничего осталось".
Наконец проблема решилась весьма просто: пачка сигарет - и шлагбаум взметнулся вверх, пропуская остальные машины.
На втором КПП нас завернули куда-то в сторону на стоянку и предложили старшему пройти в сторону штабных машин и палаток, видневшихся неподалёку. Рома вытащил из-под сидения папку с документами, проинструктировал своих подчинённых, на нас посмотрел умоляющим взглядом, но не дождавшись сочувствия, ушёл представляться.
Итак, мы на территории искомого объекта и необходимо осмотреться и продумать план дальнейших действий. Где-то среди машин и палаток надо оставить учебную закладку, описать это место, передать точные координаты ПКП на Центр, получить подтверждение и можно считать, что задача выполнена.
- Доктор, у тебя там макеты шашек, давай доставай, будем бомбу мастерить.
- У меня, у меня, - засуетился Аллилуев и начал потрошить свой рюкзак.
- Какие симпатичные макеты, - восхитился Пачишин, - жёлтенькие, на бруски масла похожи.
- Хочешь кусочек? - предложил доктор.
Через десять минут доктор сложил аккуратно шашки в полиэтиленовый пакет и обмотал их красной стропой, имитирующей детонирующий шнур.
- Лажа, - как обычно хором высказали своё мнение Артемьевы, - какой нормальный военный будет ходить по командному пункту армии с пакетом, сразу видно: или диверсант или с деревни приехал, водки привёз.
Действительно, появление непонятного лётчика с пакетом среди штабных кунгов - зрелище весьма подозрительное. Надо придумать, что-то другое.
- А тут дипломат старый с инструментами лежит, - отозвался откуда-то из глубины салона начфинёнок.
Портфель был извлечён из-под сидений и подвергнут тщательному осмотру. Ну, немного потаскан и замызган, так это ничего страшного. Возле ручки шурупами прикручена пивная пробка с пластилином для опечатывания. Видно когда то этот дипломат-чемодан использовался для переноски и хранения служебных документов. Инструменты переложили в пакет, дипломат протёрли ветошью и вложили в него заряд.
- Вот это совсем другой коленкор! - одобрил личный состав.
Доктор немного призадумался, и пошептавшись с Ромашкиным, полез в свою медицинскую сумку.
- Командир, давай, док детонатор сбахает, потрясёшь когда надо чемодан, крышка отлетит и будет баааахх, презик как лопнет, и все увидят, что подорваны...
- Док, а через сколько презик надуется? - спросил я Аллилуева, заинтересовавшись рацпредложением.
- Сейчас я соображу. Минут на десять, презерватив будет раздуваться потихоньку, а потом откинет крышку дипломата, главное только замки расщелкнуть.
- Гарантируешь десять минут?
- Ага, только десять, больше никак.
Была - не была, надо всё-таки устроить рок-н-ролл в этой дыре, пусть все видят, на что способны разведчики специального назначения, да еще из особой офицерской группы.
Доктор соорудил свой "химический" детонатор и с особой осторожностью передал мне дипломат.
- Когда надо будет, потряси его, отщелкни замки и поставь так, чтобы крышка не упала.
- Доктор, вы меня пугаете, - ответил я и прижал портфель к животу.
Через несколько минут появился Каузов, беспечно размахивающий портфелем и напевающий под нос всякую фашистскую хрень.
- Ха, пацаны, прикиньте, мы до утра свой пункт управления авиацией должны развернуть, мне уже и место указали, все расспрашивали, как я от диверсантов улизнул, им кто-то сообщил, что на меня засаду готовили, так что особо не светитесь, диверсантьте тут потихоньку, а еще лучше - помогите мне этот грёбаный пункт развернуть.

В восемь утра благодаря нашей помощи подчинённые Каузова развернули свой пункт, поставили пару палаток, завели дизельный электроагрегат и запитали радиостанцию. На нас лётчики не обращали никакого внимания и не задавали лишних вопросов, кто мы такие и откуда взялись. То ли "Фашист" их проинструктировал, то ли от природы они были такие нелюбопытные. Артемьевы как специалисты связи оказали начальнику радиостанции конкретную помощь в настройке каналов, попадания в какие-то створы и остальных связистских "чудесах". Лейтенант начфинёнок, как самый молодой и не похожий на диверсанта был послан побродить возле пункта и нарисовать схему расположения для дальнейшего отчёта. Нацепив на себя солдатскую шапку, взятую на прокат у бойцов-лётчиков, вооружившись вместо пулемёта командирской сумкой с письменными принадлежностями, начфинёнок весело подпрыгивая, удалился.
Артемьевы закончив возиться с радиостанцией лётчиков, обнаглели до того, что развернули нашу КМ-ку (КВ радиостанция), выставили антенны неподалеку от машины и начали "качать" связь с Центром прямо с территории ПКП. Если бы специалисты РЭБ (радиоэлектронной борьбы) работали в полную силу на этих учениях и задействовали свою аппаратуру, то после первого же вхождения в связь нам бы настал каюк.
Однако никому до нас дела нет. Прибежал какой-то полковник, наорал на нас за нарушение формы одежды и приказал переставить машины в линейку и накрыть масксетями, дабы не нарушать общего режима маскировки. Так как Каузова не было, я изобразил из себя старшего и начал вяло переругиваться, пытаясь доказать, что наши машины должны стоять именно так, ибо у нас у лётчиков всё по-другому, не так как в пехоте. Пока мы ругались, Пачишин, изображавший из себя "старого прожжённого войной прапора", вылез из палатки с двумя кружками чая. Увидев полковника, попытался скрыться, но застрял, запутавшись в матерчатом пологе, выставив наружу филейную часть.
- Это что еще за зелёное небритое чудовище? - возмутился местный полковник, - рожа-то какая наеденная!
- Товарищ полковник, да это наш прапорщик эээ Шматко (брякнул я ни к месту вспомнившуюся фамилию из сериала "Солдаты") командир ВМО (взвод материального обеспечения), начальства боится, он нам как раз чай нёс, - проговорил я как можно громче, надеясь на понятливость Пачишина.
Полковник громко заржал:
- Ыыыыы Шматкоооо, как в сериале, и морда такая же продувная. Товарищ прапорщик, ну-ка подойдите сюда, хватит нам свою задницу показывать.
Пачишин вылез красный от злости, и держа в руках парящие кружки, засеменил к нам.
- Угощайтесь товарищ полковник, чай хороший, с травками наш доктор заваривает, рекомендую, особенно при пониженной потенции.
Местный полковник сразу же сгрёб кружку и принялся смаковать обжигающий напиток.
- Ох хорошо, вкусно однако, а ты чего же, прапорщик, не по форме одет, сапоги какие-то на тебе гражданские, не бреешься, а?
- Так у меня раздражение и ноги больные, - заюлил Пачишин.
- Где начинается авиация, там заканчивается порядок! - возвестил полковник, - я недавно в командировке в Чечне был, так там в отделе у спецназа плакат про лётчиков висит, а на нём написано: "Водки лётчикам не давать!"
Вот оно, оказывается, как - в авиации порядка нет, а он тут с диверсантами противника чаи на собственной территории распивает.
- Короче, командир, посылай сейчас двух человек к инженерам, вон там их кунги стоят с прицепами, пусть масксети получают и маскируют всю технику, я их предупрежу, что лётуны придут, а прапорщика я твоего на пару часиков конфискую, пусть нам на ПХД (пункт хозяйственного довольствия) поможет, у нас там что-то с кухней полевой случилось -поварята никак её раскочегарить не могут.
Однако, хват этот местный полковник, пришёл, наорал, и тут же народ мой начал припахивать.
- Шматко, проинструктируй людей и отправь к инженерам, только связистов не трогай.
- Точно-точно, связь - это нерв армии, - добавил местный командир.
Пачишин злобно улыбнулся и заорал во весь голос:
- Ромашкин, Пиотровский, Аллилуев ко мне, а ну пошевеливайте булками, контрабасы фуевы, не на курорте чай!
Обозначенные лица, прятавшиеся за палаткой и готовые по первому моему знаку захватить в плен полковника, с кислыми лицами вразвалочку поплелись к ярившемуся Пачишину. Тот проинструктировал их, приказал сдать оружие под охрану Артемьевым и выдвигаться к инженерам.
Полковник, наблюдавший за новоявленными "контрабасами", удивлённо хмыкнул:
- В возрасте уже у вас бойцы-то, а пулемёт-то вам зачем нужен?

(продолжение следует)

Правила передислокации войск



«В каждом воинском эшелоне приказом командира
воинской части назначаются начальник воинского эшелона,
заместитель начальника воинского эшелона по
воспитательной работе, помощник
по боевому обеспечению, помощник по снабжению,
начальник связи, врач (фельдшер)».
(Устав внутренней службы ВС РФ)


Как и все самое плановое на флоте, отъезд экипажа в Северодвинск на смену первого экипажа произошел совершенно неожиданно. Что-то со скрипом провернулось в штабных шестеренках, кто-то с большими погонами о чем- то вдруг вспомнил, строевые части дружно взялись за пишущие машинки, и в итоге, экипаж ракетного подводного крейсера «К-...», до этого числившегося в передовиках и практически героях, во первых неожиданно остался без командира, отстраненного и посаженного под домашний арест, а во вторых получил директиву срочно убыть в стольный град Северодвинск на смену первого экипажа «К-...», прозябающего уже полтора года без законного отпуска. Причем команда была дана ехать без командира, под руководством старпома. Экипаж был срочно дополнен самым разнообразным народом, собранным по сусекам дивизии, и что самое интересное, объявили что едем «...на определенное время, но на неизвестный срок....». Именно так, обрисовал нашу командировку заместитель командира дивизии, на построении экипажа, призванном объяснить, что это самая обычная командировка, а не штраф за поведение командира. После этого, даже самым «восторженным ленинцам» стало ясно, что это политическая ссылка, и что кончиться она может, даже не простой сменой командира, а самым обычным развалом экипажа. После этого естественно началось именно то, что можно назвать организованным бардаком. Группа «К» возглавляемая старпомом приступила к выполнению своих прямых обязанностей, связанных с организацией переезда экипажа. Кое-кто из офицеров и мичманов, ни под каким соусом не желающих отрываться от семей и родных домов, стали предпринимать судорожные попытки либо переназначиться, либо откомандироваться в другие экипажи. Остальные бестолково толкались по казарме, безостановочно дымя сигаретами в бесцельных разговорах.
Но как бы там ни было, военная организация все, же довольно слаженный механизм, и его хоть и немного проржавевшие, но вполне работоспособные детали в очередной раз повернулись, и через несколько дней оказалось, что стараниями строевой части на всех уже выписаны ВПД, и даже заказаны КАМАЗы для перевозки личного состава на вокзал города Мурманска. Наш помощник командира, каким-то образом исхитрился, и под эгидой убытия на офицерские классы в Северодвинск с нами не ехал, хотя и принял самое деятельное участие в подготовке экипажа к отъезду. Вместо него, после недолгих размышлений, временно назначили одного старого-старого каплея Сашу Стрельцова, инженера вычислительной группы, того самого экипажа, который мы и ехали менять.
Саша Стрельцов, в быту для всех просто Стрел, фигурой был довольно примечательной. Он принадлежал как раз к той категории «старых каплеев», которых сейчас на флоте, наверное, и не осталось. Как он к своим сорока четырем годам остался простым инженером БЧ-2 один бог знал, но почти всех командиров в дивизии Стрел называл только по имени, а командира дивизии вне строя называл просто «Санычем». Естественно он знал все служебные входы и выходы, умел проползти там, где и червяк не проползет, и договорится с самыми несговорчивыми. Единственным недостатком Стрела было только одно: пил он много и профессионально, и был по большому счету очень запойным товарищем. Вот и сейчас, он, умудрившись откомандировать самого себя из Северодвинска обратно в Гаджиево, отгулял отпуск, отправил семью в Севастополь уже навсегда, и пропьянствовав пару месяцев в одиночку заскучал. А, едва услышав, что мы едем менять его же экипаж, предложил свои услуги. Увольнялся он весной следующего года, по достижению 45 лет, и судя по всему решил оставшееся время провести весело и ненапряженно в нашем краснофлотском «Северном Париже». Оба наших старпома, не поинтересовавшись особенностями организма Стрела, очень обрадовались появлению опытного и прожженного в северодвинских делах товарища, и без раздумий назначив того ВРИО помощника командира отдали все бразды хозяйственного управления экипажем в его руки.
Надо отдать должное Стрелу, но к исполнению своих обязанностей он сначала подошел очень ответственно. Билеты на поезд до Архангельска были приобретены вовремя, все документы до последней бумажки подготовлены, и даже сухой паек личному составу, Стрел умудрился получить чуть ли не в двойном размере, при этом набив свой чемодан чуть ли не под завязку разнообразными консервами, что на тот момент тотального дефицита и всесоюзных продуктовых карточек, было очень актуально и полезно для здоровья.
Я до этого был не знаком со Стрелом, и вообще вернулся в экипаж в самый разгар подготовки к отъезду после своего вояжа в славный город Баку, сразу же попав в предотъездную суету. Не могу сказать, что я очень обрадовал жену сообщением, что уже через несколько дней снова уезжаю на неизвестный срок, но супруга уже немного привыкшая к очень высокой гибкости флотского распорядка жизни, приняла это извести стоически, и без лишних вопросов начала помогать собирать мне вещи. За день до отъезда, Стрел неожиданно подошел ко мне, и предложил мне завтра убыть с ним вместе в Мурманск с утра, чтобы оказать ему помощь в каких-то перевозочных делах в комендатуре вокзала. До сих пор гадаю, почему его выбор пал на меня, ведь знакомы мы были более чем «шапочно». Поезд у нас был где-то ближе к вечеру, и предложение меня не очень вдохновило. Но когда я узнал, что мы поедем не своим ходом, а на машине одного знакомого мичмана, нежелание трястись в кунге КАМАЗа перевесило все неудобства раннего отъезда, и я согласился.
Утром, попрощавшись с женой и сыном, я выволок свой «тревожный» чемодан из дома, и уже через минут десять восседал на заднем сиденье «шестерки» несущейся по направлению к Мурманску. Стрел с самого утра, был очень словоохотлив, много говорил, смеялся, и ничуть не походил на человека до чертиков надравшегося с вечера. На самом деле, я только потом узнал, что некоторая бледность, и высокие ораторские способности, проявляются у старого офицера, только после сильного-сильного загула.
- Давай сразу в камеру хранения. Вещи закинем и займемся делом! -деловито распорядился Стрел, едва мы выгрузились из машины. Я естественно согласился, и мы направились сдавать чемоданы. После этого, к моему удивлению, мы отправились не к коменданту вокзала, как предполагалось ранее, а к воинским кассам, где Стрел минут за десять получил увесистую пачку билетов.
- Ну, вот и все!- радостно сообщил Стрел, запрятывая бумаги в портфель.
- Теперь мы свободны до 16.00.- более конкретно уточнил он закончив.
- Саша...а как же комендант то...?
- А нафига он нужен?- радостно ответил вопросом на вопрос старый каплей.
- Ну, а зачем тогда так рано ехать надо было?
- Знаешь Борисыч, я тут знаю одно отличное местечко на дорожку посидеть...- ответил мне умудренный опытом офицер, и я смутно начал понимать, во что и с кем вляпался.
Местечко и правда оказалось уютным и главное недорогим по тогдашним временам. Судя по всему Стрел в таких местах толк знал, да и в этом бывал неоднократно, так как, парень за стойкой кивнул ему как старому знакомому. Заведение было самой простой сосисочной, но очень чистенькой, без малейших признаков пребывания деклассированных элементов и даже с салфетками на столах. В то время поголовных талонов на все, включая алкоголь, меню заведения из десяти блюд и наличие водки на разлив, делало честь этому кооперативному предприятию. Немаловажным достоинством этого трактирчика была близость железнодорожного вокзала, до которого было максимум десять минут неторопливого шага. Вообщем расположились мы в нем около одиннадцати утра, после чего я с ужасом подумал, что мой незакаленный по сравнению со Стрелом организм четыре часа пьянки не выдержит. Для начала щедрый Стрел завалил стол горячими сосисками и очень вкусными, еще шкворчащими чебуреками, и попросил бутылку «Столичной». Поел я с удовольствием, да чего греха таить, и пару рюмок под горячее опрокинул с большим удовольствием, но вот потом решил не торопить события, и немного попридержать свои аппетиты. И очень правильно сделал. Уже через полчаса мне пришлось познакомиться с еще одной особенностью поддатого Стрела. В пьяном виде он оказался несказанно, просто фантастически щедр. О том, что эти приступы внеземной доброты он потом абсолютно не помнит, я узнал несколько позднее. Когда мы прикончили все на столе, я, пока Стрел навещал гальюн, попросил счет, и получив его, понял, что кооперация- дело стоящее, но каждый день так обедать, мне, увы, уже не по карману. Но вернувшийся обратно Стрел был с этим категорически не согласен. С оскорбленным видом, он отверг все мои попытки оплатить свою половину счета, и заказав еще пару шашлыков, с заговорщицким видом вытянул из портфеля увесистую шильницу. Тут я и понял окончательно, что все только начинается. На спиртное я больше не налегал, стараясь пропускать как можно больше, но самого Стрела уже несло. Самое интересное, что внешне это было совершенно не заметно, и пьяным офицер-ветеран не выглядел совершенно, разве только много говорил, и очень живо жестикулировал, при этом оставаясь бледноватым и с самым серьезным выражением лица. После моей недолгой отлучки в места общего пользования, я обнаружил за нашим столом парочку джентльменов с немного помятыми физиономиями, которые с воодушевлением поедали наши шашлыки, чокаясь нашими же рюмками, под широчайшую и счастливую улыбку Стрела. Это был уже явный перебор, и я постарался прикрыть эту ярмарку неслыханной офицерской щедрости, но Саша был непреклонен, и судя по всему собирался, пригласить за наш стол уже всех сидевших в сосисочной. Но мое счастье, шильницу Стрела, которой тот манипулировал уже совсем не таясь, заприметил бармен, и подойдя к нему, что-то пошептал Стрелу на ухо. Видимо это была все же не первая их встреча, так как старый каплей, как-то очень послушно закивал головой, а потом широким жестом вытащив из кармана толстую пачку купюр, быстренько расплатился, после чего мы как-то уж совсем поспешно покинули этот приют странников. На улице Стрел в очередной раз с негодованием отверг все мои попытки отдать ему деньги, и неожиданно для меня, уже было собравшегося следовать на вокзал, предложил вкусить по тарелочке соляночки в «Арктике», так, на дорожку. Отпускать его одного в таком состоянии у меня совести не хватило, и пришлось скрепя сердцем идти теперь уже в ресторан гостиницы «Арктика». Там старого каплея понесло по крупному. К соляночке, он умудрился заказать, да как-то незаметно, так что я даже не успел опротестовать бутылку коньяка, которым сразу же начал угощать каких-то двух половозрелых девиц, «умиравших» за соседним столиком над парой сиротливых чашек кофе без сахара. Потом Стрела окончательно переклинило, и он начал приглашать этих самых девиц ехать с нами в Северодвинск, и выгрузив в доказательство своих слов на стол из портфеля кучу билетов, отобрал парочку купейных и торжественно вручил их этим «великосветским» дамам. Все мои возражения в расчет не принимались, причем уже в довольно суровой форме. Я был уже давно не рад, что согласился ехать со Стрелом, но деваться было некуда, а теперь на меня уже легла определенная ответственность за сохранность билетов всего экипажа, которые старый каплей, под воздействием алкоголя, кажется, уже считал своей личной собственностью. Но тут к моему неописуемому облегчению, в ресторане нарисовались командир БЧ-2 Арнольдыч, и командир БЧ-3 Савельич, которые судя по всему тоже прибыли в Мурманск своим ходом, и тоже решили перекусить перед погрузкой в поезд. Арнольдыч формально являвшийся начальником Стрела, был офицером до безобразия ответственным, и не побоюсь этого слова суперуставным офицером, к тому же знавший моего «напарника» уже не один год, и надо думать не только с хорошей стороны. Поэтому картина представшая глазам Арнольдыча, оказала на него действие вороха красных тряпок на психически неуравновешенного быка, и он сразу ринулся к нашему столу.
- Стрельцов, мать твою! Ты что здесь расслабляешься!? Ты где должен быть?! Ты что...уже в хлам, что-ли ёб..? Встать!
Потом Арнольдыч повернулся ко мне, но события последнего часа отрезвили меня настолько, что было видно невооруженным взглядом, что я трезв, как монашка, оттого голос грозного «бычка» стал менее строгим.
- Белов, бери этого хроника, и веди его на вокзал. Наши сейчас уже подъехать должны. Я с ним потом разберусь!
Стрел поджав обиженно поджав губы, выложил на стол кучу денег, и подчеркнуто небрежным жестом пододвинул ко мне.
- Расплачивайся Борисыч... и на чай не забудь оставить...
Пока я ждал сдачи, Стрел, маханул полный стакан коньяка и бросив портфель и деньги, неторопливой походкой независимого и уверенного в себе человека направился к выходу. Я судорожно распихал по карманам все деньги, какие, как я понял, были экипажной кассой, и рванул к девицам, к этому времени покинувшим нас, и тоже явно собиравшимся покинуть это злачное место. Мне стоило большого труда, и громкого голоса заставить их вернуть подаренные билеты, которые они, судя по всему, просто хотели сдать обратно в кассу, благо вокзал был практически в двух шагах. Потом я догнал Стрела, которого ноги понесли не на вокзал, а куда то вбок, в сторону покинутой сосисочной, и пользуясь грубым физическим превосходством, просто повернул его в нужном направлении. Тут я познакомился с очередной особенностью Стрела, заключавшейся в том, что на определенной стадии опьянения он после словесного балагурства и всеобъемлющей жизнерадостности, становился, фантастически угрюм и немногословен. В таком состоянии мы и прибыли на вокзал, примерно одновременно с въезжающими на привокзальную площадь машинами с основной частью экипажа. Оба старпома, молодцевато выскочившие из кабин, двинулись было к Стрелу, но я, предвосхитив их намерения, шагнул первым, прикрывая погрузившегося в нирвану старого каплея, и деловито раскрыв портфель, извлек билеты. Следующие минут двадцать, я был занят выдачей билетов командирам боевых частей, распределением купе среди офицеров, и вообще именно тем, чем должен был заниматься сам Стрел. Его на это время я совершенно потерял из вида, хотя и успел выдать своему другу Сашке Палехину билеты в одно купе на него и себя, Стрела и примкнувшего к нам турбиниста Колобкова. После раздачи проездных документов, мы с Палехиным быстренько сгоняли за моим чемоданом, где кладовщик сказал мне, что мой товарищ свой багаж уже забрал. А потом подали поезд и объявили посадку.
На мой взгляд, посадка в железнодорожный транспорт даже самой организованной и дисциплинированной воинской части, все равно напоминает хаос. Личный состав штурмом берет плацкартные вагоны, стремясь занять самые удобные места, затаскивая с собой в вагоны не только вещмешки, но и коробки с сухим пайком, ящики с документацией боевых частей, пишущие машинки, да множество других, иногда совершенно неожиданных вещей. Офицеры, в это же самое время грузятся в купейные вагоны, разумеется спокойнее, но тоже с определенным напряжением. Гвардейцев с блестящими эполетами и в белых лосинах, элегантно вскакивающих на подножку вагона и посылающих остающейся на перроне даме воздушный поцелуй можно увидеть разве только в историческом фильме. Ныне все гораздо прозаичнее и грубее. Офицер тот же самый человек, что и все окружающие, отличающийся от всех только наличием военной формы, и так же как и все озабоченный массой проблем финансового и бытового характера. А каково окружение, таково и поведение. Каждому хочется в купе не у туалета, обязательно нижнюю полку, достойного соседа, и чтобы багаж под сиденье уместился. Вот и пыхтят офицеры, резво втаскивая в вагоны чемоданы, одновременно пытаясь и место получше отхватить, и достойное лицо сохранить. Еще слава богу, в эту передислокацию нашего экипажа ехало совсем немного офицеров взявших с собой жен и детей, да и тех я смог скомпоновать в одном вагоне, наподобие некого офицерского семейного общежития на колесах.
Стрела доставили в нам в купе за минуту до отхода уважающие его возраст и былые заслуги, молодые лейтенанты из его родной БЧ-2 вместе с его чемоданом. Ветеран был в том состоянии, когда даже мычанье получалось у него с величайшим трудом. Мы осторожно извлекли каплея из шинели и мундира, и отправили его на верхнюю койку, где он растекся по подушке и моментально перестал издавать любые звуки. Я, немного замордованный прошедшим днем, тоже быстренько переоблачился в спортивный костюм, и не долго думая, тоже юркнул под одеяло, и погрузился в сладкий сон. Но, старпом, как-то автоматически перевел стрелки на меня, и теперь делегации военнослужащих от матросов до офицеров, начали являться ко мне с такой периодичностью, и с таким количеством вопросов организационного характера, что поспать больше получаса мне так и не удалось. А дальше начался сплошной цирк...
Самое плохое, что почти вся бригада проводников, оказалась вполне молодой, и нашему матросскому контингенту, видевшему женщин по большей части на киноэкране и при редких выходах в ДОФ, это пришлось очень по душе. В ту же сторону развернули носы и молодые мичманята, и чего скрывать, лейтенанты и старлеи не отягощенные семьями. А где есть женщины и много горячих флотских мужчин, жди катаклизмов. Сначала, пока я разбирался со всякими бытовыми проблемами раскиданного по вагонам личного состава, все было ничего. Да и сами командиры боевых частей первые часы довольно интенсивно бродили по вагонам раз, за разом пересчитывая по головам своих матросов, чем снимали значительную часть мороки связанной с их умиротворением, но затем подошло время ужина. Офицеры рассосались по своим купе вкусить пищи насущной, мичмана предались тем же утехам, другие мичмана, расселенные по плацкартным вагонам для присмотром за матросской братией, осмотрев столы личного состава, заставленные банками с тушенкой и гречневой кашей, тоже успокоились, и занавесив простынями свои уголки, тоже дружно полезли по саквояжам. Наступила временная идиллия. Все усиленно чавкали по своим углам, периодически прося проводниц принести чая, и не возвращая под самым благовидным предлогам стаканы. Потом из чемоданов и сумок начали извлекаться шильницы, и стаканы пошли в дело по самому прямому предназначению. И тут все же надо провести довольно обидное, но вполне справедливое деление личного состава по степени воздействия алкоголя на форму поведения. Да не обидятся на меня военнослужащие разных рангов, но самое удивительное, что поведение выпившего человека, напрямую зависит не только от его воспитания, которое, как правило, дает не только семья, но и улица, а также очень от степени образования. В пропорции пятьдесят на пятьдесят. И чем образование выше, тем вменяемей поддатый индивидуум, хотя и это правило и не без исключений, что блестяще подтверждал Стрел.
Затишье продолжалось недолго. Где-то около полутора часов. Потом как-то быстро и главное шумно проявился личный состав срочной службы. Не взирая ни на что, матросы, пятикратно перепроверенные на предмет зашхеренной «огненной воды», ей все равно разжились. И как только наступило относительное затишье, личный состав приступил к ее распитию. Сначала практически под одеялами, потом в вагонном гальюне, создав в него живую страждущую очередь, а потом неокрепшие юношеские организмы сдались алкоголю. На счастье, употребляла лишь небольшая часть моряков, в основном старослужащих годков, и безобразия не приняли массовый характер. Первой прибежала проводница соседнего с матросским плацкартом вагона, и начала довольно шумно искать самого старшего. Старпом, прикинувшийся валенком, указал на мое купе, и меня выдернули из постели, как оказалось, почти на весь вечер. Проводница, спокойно, и без истерики поведала о том, что один боец из наших, что было сразу понятно по тельнику, растянутым казенным треникам и кожаным тапочкам с дырочками, около получаса назад забрел в их вагон. Там он ненадолго присосался к какой-то компании, тоже празднующей начавшуюся дорогу, где, по всей видимости, моряк добавил, после чего в молодом организме начала кипеть дикая смесь гормонов с тестостероном. Тут на свое горе из служебного купе по каким-то делам вышла сменщица рассказчицы, дама по ее словам, молодая и фигуристая. Матрос, чей фанатичный взор упал на проводницу, был сражен наповал, и недолго думая сгреб ту в объятья и засунул обратно в купе, естественно вместе с собой. С того момента прошло уже около часа, и она никак не может попасть в свое служебное купе, дверь заперта изнутри, и оттуда доносятся подозрительные звуки. Что за звуки, мы все сразу догадались, но на сигнал надо было реагировать, и я с двумя старыми и надежными мичманами и проводницей отправился к ней в вагон. Дверь и правда была заперта изнутри, и на стук никто не отзывался. Но какой-то невнятный шум оттуда доносился. Непонятный, но никак не похожий на звуки насильственного совокупления. Минут пять мы бесцельно тарабанили в дверь, а потом один из мичманов сгонял в свой вагон, и притащил вынутую, откуда то из штурманской военной поклажи длинную металлическую линейку. Через пару минут работы, защелка была убрана, и мы осторожно открыли дверь. Картина, представшая нам, была такая уморительная, что злость, закипавшая во мне, как-то сразу испарилась, да и сама возмущенная проводница как-то коротко хрюкнула, и зажав рот ладонью начала хихикать. На узкой вагонной койке лежал наш боец. Видимо силы покинули его на середине процесса, так как был он в карасях, новеньких синих трусах флотского производства и тельнике. Спортивные штаны валялись на столе. Проводница была полностью в форме, даже в туфлях, лишь рубашка была расстегнута по пояс, и оттуда, выпирала, белея в полутьме, туго утянутая бюстгальтером внушительная грудь, с одиноко торчавшим обнаженным соском. Как раз в ложбинку между этими двумя монументальными частями женского тела, и был воткнут нос нашего решительного матроса. Оба они спали, тесно прижавшись, друг к другу, и грудь заполнившая нос моряка, мешала ему спать, и ворочая ноздрями в тесной ложбине, он издавал странные звуки, ни на что не походящие, а больше напоминавшие визгливые и прерывистые гудки какого-то сумасшедшего буксира. Проводница же, обхватив шею «насильника», с каждой его попыткой высвободить голову для дыхания, сильнее его прижимала, отчего эти звуки на мгновенья приглушались, и в этот момент моряк начинал стучать дергать ногой и постукивать по висящим на вешалке вещам. Дерганья матроса приводили к тому, что сосок начинал тереться о небритую щеку военмора, и видимо проводнице становилось щекотно, она ослабевала хватку, и все ненадолго прекращалось. Каждый такой цикл повторялся через секунд тридцать, и в совокупности со стуком колес создавал негромкую, но ужасно интересную комбинацию звуков. Вероятно моряк, затащив проводницу в купе, и завалив ее, успел только снять спортивные штаны, как его властно повлекло в глубокий хмельной сон. Отпускать такое богатство он не хотел, и уснул, тесно охватив пышные телеса дамы. Сама же проводница, видимо не желая поднимать шум, решила просто убаюкать наглеца, а уж потом высвободиться из его крепких объятий, да видимо так старалась, что уснула и сама. С большим трудом, нам удалось высвободить нашего матроса, причем при этом не проснулся ни он, ни она. Проводница, потеряв опору, пошарила вокруг, и нащупав подушка, засунула ее не под голову, а куда-то в пах, глубоко вздыхая при этом и приняв такую позу, что мне неожиданно показалось, что будь наш матрос трезвее, у него получилось бы все, если не больше. Военмора под руки аккуратно отвели обратно в вагон и сдали товарищам, которые быстренько засунули его на верхнюю полку, откуда он сразу же начал пускать пьяные слюни и похрапывать.
Как только мы разобрались с этим сексуальным героем и вернулись в свой вагон, подоспела следующая проводница с просьбой утихомирить уже молодых мичманов, которые в ее вагоне как-то громко делились планами предстоящего «сидения» в Северодвинске. Туда я отправился один, и порядок навел за пару минут, пообещав разошедшимся мичманятам, что позову их непосредственного начальника Арнольдыча. Этого они боялись до смерти, так что наведение порядка обошлось совсем без «крови». Потом был старый и заслуженный старший мичман Джеба, который основательно поддав, решил осчастливить весь вагон сольно-хоровым исполнением всех своих любимых народных абхазских песен. С этим пришлось повозиться, но получив твердое обещание от меня, выслушать его позднее, в «интимной» обстановке, Джеба по военному четко разделся и мгновенно уснул. Следующим снова был матрос, но теперь уже абсолютно трезвый, но сильно повздоривший с абсолютно пьяным мичманом, что самое интересное следующим по своим делам в Питер, и никакого отношения к нашему экипажу не имевшим, а напившемуся самостоятельно, в дань флотско - перевозочных традиций. Его пришлось успокаивать силами матросов, с удовольствием выполнивших эту полицейскую миссию. А потом я психанул, и разбудив старпома, потребовал выставить на почетный пост «миротворца» кого-нибудь другого, а сам не дожидаясь вменяемой реакции от его заспанного тела, отправился к себе в купе. Было уже около полуночи, в купе стоял крепкий запах Стрелова перегара, и сопенье спавших боевых товарищей. Я быстро уснул, даже не раздеваясь, так как уже через четыре часа наши вагоны должны были перецепить на станции Медвежья гора, для дальнейшего следования в Архангельск, и у меня была твердая уверенность, что на этом этапе пути обязательно что-то произойдет.
Когда я проснулся, все уже встали, и самым деловым, бодрым и деятельным был Стрел. Цену этой самой его работоспособности я уже знал, и не ошибся. Стрел проснулся раньше всех, извлек из загашника шильницу, и пока никто не проснулся, хлебнул из нее совсем не маленькую порцию топлива. После чего «пришел в себя» окончательно, и как только состав причалил к перрону Медвежье горы, развил бешенную деятельность. С бодуна ему показалось, что мы уже подъезжаем к Северодвинску, и он, облачившись в шинель, начал срочно будить всех, и выгонять на построение на перрон. Народ, кто тоже в таком состоянии, а кто и в нормальном, каких все-же была большая масса, спросони ничего не поняла. Но подкоркой головного мозга оставаясь военными людьми, весь экипаж как тараканы полез на перрон, причем со всем багажом и походным скарбом. Туда выперся даже «маленький» старпом, спавший не открывая глаз от самого Мурманска. А «большой» старпом которого тоже захватила всепоглощающая и очень напористая деятельность Стрела, даже покрикивал на тех, кто слишком медленно покидал вагоны.. В итоге, когда выяснилось, что это не конечный пункт, а лишь Медвежья гора, а на ночном перроне нет ничего, кроме одиноко горящего в темноте ларька с брусничными пирожками и монументальной бабушкой внутри, старпом проснулся окончательно, и глупо улыбаясь, дал команду загружаться обратно по вагонам. Все эти наши военные игрища, задержали поезд минут на десять, и единственное положительное было в том, что мы успели на всякий случай проверить людей по головам, и даже кое-кого наказать. После всей этой кутерьмы, когда все уже снова были в вагонах, старпом затащил в свое купе Стрела, и пытаясь придать помятому и заспанному лицу неуёмную строгость, отчитал его за промах. Стрел обиделся, следствием чего явилось очередное прикладывание к шильнице, после которого он намертво прилип к нашему проводнику, даме лет сорока, из числа тех женщин, про которых говорят, что они мужчин едят на завтрак. Мы все снова попадали спать, а Стрел застрял в служебном купе, поглощая чай и ведя светскую беседу с хозяйкой нашего вагона. К утру все зашевелились и, выяснилось, что в Медвежьей горе нами все же были забыты два молодых мичмана из БЧ-2, кинувшихся после построения искать ночной магазин, для пополнения запасов горячительного. Видимо лабаз оказался далеко, так как после тщательного осмотра всего состава их тел обнаружено не было. Тем временем Стрел, пока мы спали, откопал где-то бутылку коньяка, шампанского и груду шоколада, коими потчевал нашу проводницу, сам пребывая в состоянии аналогичном вчерашнему. При этом его мозги совершили очередной кульбит, и теперь он был уверен, что мы едем в Мурманск, а оттуда в отпуск. Его уже никто не разубеждал, даже старпом, а Стрел, ловя всех проходящих мимо служебного купе за рукава, уговаривал, как только мы высадимся в Мурманске, идти с ним в одно хорошее местечко, в котором дают чудесные чебуреки и свежее пиво. При этом он опять абсолютно не походил на вдрызг пьяного офицера, и даже сидел по полной форме одежды при фуражке, разве только без кортика. Но за исключением этого, вся оставшаяся часть дороги проходила тихо и мирно. Военнослужащие, еще вчера злостно нарушавшие все возможные воинские уставы и человеческие законы, мирно и негромко приходили в себя, стесняясь поднимать глаза на начальников. Начальники, определившие по итогам ночи козлов отпущения, спускали на них пар, хотя большинство даже и не пыталось ночью поучаствовать в наведении порядка. Писарь в плацкартном вагоне, распаковав огромную пишущую машинку «Ятрань» во всю выстукивал грозные приказы о наказаниях, а матросы виновато улыбаясь проводницам, помогали убираться тем в вагонах. В поезде воцарялся стройный флотский порядок....
Мы стояли на перроне секретного города Северодвинска, и сырой осенний ветер с Белого моря обдувал наши мужественные, небритые и немного припухшие лица. Мы достигли конечного пункта с минимальными потерями. Кроме двух молодых мичманов забытых в Медвежьей горе, все было вроде бы как в порядке. Старпом вещал о дисциплине и ответственности, пяток матросов мыслями были уже на гауптвахте, офицеры и мичмана сосредоточенно обдумывали проблемы расселения, и только один капитан-лейтенант Стрел, прищуриваясь от яркого осеннего солнца, блаженно улыбался бледным, морщинистым лицом, наверное, до сих пор считая, что мы приехали в Мурманск...

Дом в котором ты живешь...



«Все здания и помещения, а также территория полка должны
всегда содержаться в чистоте и порядке. Каждый начальник
отвечает за правильное использование зданий и помещений,
за сохранность мебели, инвентаря и оборудования.
Все помещения и фасады зданий должны быть окрашены
красками установленных колеров.»
(Устав внутренней службы ВС РФ)

Кто не помнит свое самое первое в жизни собственное жилье? Да нет таких. Разве можно забыть свою первую собственную квартиру, куда ты вступал со священным трепетом, в душе ликуя и дрожа от ощущения подлинного счастья, и рождающегося чувства полноценного мужчины-хозяина, а не скитальца по комнатам в общаге и по раскладушкам у друзей. Разве кто-нибудь замечал, хронически протекающие потолки на пятом этаже, и подпорченные вечным парением полы на первом этаже? Загубленная жизнью сантехника вызывала только ироническую улыбку, а хлипкая дверь пережившая смену уже десятка замков, только одно желание - поставить наконец свой собственный замок...
С самого первого дня своего пребывания на Севере в офицерском ранге, и лейтенантском звании, самой большой моей мечтой, да и не только моей наверное, была собственная квартира. В достопамятные советские, и ныне проклинаемые всей прогрессивной частью человечества времена тоталитаризма и душения свобод, в Военно-морском флоте СССР, а точнее в закрытых гарнизонах подводников, существовало то, что тогда называлось развитым социализмом. Тогда офицерам и мичманам давали квартиры. Конечно служебные, но безвозмездно, практически навсегда, и самое главное быстро. Если ты был человеком семейным, да еще и с ребенком на руках, то мог получить собственное жилье и в самый первый день своей службы, после представления командиру и экипажу. Конечно, существовало много нюансов, но факт оставался фактом, многие мои друзья, особенно те, которые с первого дня попадали в экипажи самой старой и заслуженной 19 дивизии, уходили после представления командиру и экипажу в поселок, сжимая в руках ключи от квартир.
Вообще, существовавшая система распределения жилплощади, лично для меня была слишком запутана и непонятна. В поселке, который тогда числился на балансе ВМФ, параллельно существовало несколько взаимозаменяющих друг друга служб. Домоуправление, которое вроде как отвечало за жилой фонд, ремонтировало его, и подписывало ордера на квартиры, так и ОМИС, морская инженерная служба, которая занималась тем- же самым, но не силами гражданских слесарей и рабочих, а силами матросов и мичманов. Причем тот же самый ОМИС постоянно помогал домоуправлению этими- же самыми матросами, в самых благовидных целях. Ну, для примера хотя бы в уборке городка. Дело в том, что, дворников в посёлке не было. Точнее они были, но лично я ни разу за всю службу не видел ни одного. Все штаты дворников были укомплектованы женами командиров и начальников, которые естественно мётлы и ломы в руки никогда не брали. Это было для всех секретом Полишинеля, и я доподлинно знаю, что дворником моего последнего двора числилась жена замкомандира береговой базы флотилии. И по этой причине, поселок всегда убирали моряки. Каждую субботу, в ПХД, все экипажи, отсылал на закрепленный за ними участок в поселок группу матросов под руководством офицеров и мичманов, которые и наводили там образцовый военно-морской порядок, убирая недельный мусор вместо околопогонистых «дворничих».
Сам живой фонд, точному подсчету и строгому контролю не поддавался. Были жилые фонды флотилии, дивизии, экипажей самого домоуправления и уж естественно ОМИСа. Никто из вышеперечисленных своих заначек не сдавал, и уж если в экипаже неожиданно освобождалась, хоть какая квартира, то в нее старались, либо вселить кого-то из своих, либо попросту затихарить, состряпав фиктивный протокол жилищно-бытовой комиссии о ее распределении. Вообщем веселая была организация процесса...
В самый первый день своей службы, оказалось, что мой экипаж в отпуске, и никто проблемой моего жилоустройства кроме меня самого не озадачен. К тому же экипаж мой был тогда в 13-й дивизии, числился за Оленьей губой, и никаких своих фондов в Гаджиево не имел. Старый каплей Василий Энгельсович, сидевший вместе с личным составом в казарме, ситуацию с квартирой объяснил коротко и ёмко «...ни х..я тебе не дадут. У самого старпома квартира в Оленьей на пятом этаже, размером с его каюту. Дергайся сам. Иди к начпо, что-ли для начала...». И я пошел сам...
Удивительно, но второй день своей службы, когда неожиданно решился вопрос моего личного проживания, правда, в чужой квартире, я умудрился попасть в кабинет к начальнику политотдела 13-й дивизии. Когда я пришел в политотдел, там практически никого не было за исключением мичманши скучающего вида и огненного цвета губ, и казалось, что коридор просто накрыт вальяжно - расслабляющим туманом безделья. Да и не погнал меня начпо с первой минуты вон, судя по всему, по все той же причине банальной скуки. Усадив меня перед собой, благообразный полковник, правда, с довольно хищными глазами, сначала выспросил у меня всю историю моей жизни, в уж потом, видимо уловив нужные нюансы, взял речь сам, да минут примерно на сорок. Начав как положено, с международного положения страны, он закончил тем, что, пролистав какой-то талмуд, раз пять с первой до последней страницы, и изобразив на лице вселенскую скорбь, резюмировал, что свободных квартир в дивизии нет, и еще долго не будет. Закончил начпо, как и положено опытному политологу на позитивной ноте, пообещав мне, что рано или поздно, все у меня будет, а сейчас стоит ждать экипаж, в котором мне уж точно помогут. Мои слова, о том, что жена у меня на шестом месяце, вызвали у него бурный восторг, но когда я обмолвился, о том, что она еще дома, а не здесь восторг поутих, и начпо снова завел песню, правда, теперь о трудностях своей молодости. Ушел я от него озадаченным, и уверенным только в двух вещах. Что квартиру мне никто просто так не даст, и что нельзя никому говорить, о том, что моя жена на Большой Земле. Следующие сутки я думал. Был один вариант, который был уже опробован моими сокурсниками, бывшими в Гаджиево на стажировке. Пару человек просто нашли брошенные квартиры в старых домах, поставили свои замки, и за время стажировки привели их в более или менее жилой вид. В такой из квартир, и лежали первые сутки мои вещи, а куча народа там ночевала. Но это все носило такой откровенно несерьезный характер, что от этого я сразу решил отказаться. И тогда, пользуясь моментом, что экипаж был еще в отпуске, я решил штурмовать домоуправление. Благо далеко идти было не надо. Подъезд Мишки Бронзиса, у которого я квартировал, находился аккурат напротив домоуправления. Первый мой заход к начальнице домоуправления Людмиле Ивановне закончился ничем, а проще говоря, полным фиаско. Мадам бальзаковского возраста, с лицом мудрой, видавшей виды совы, и пролетарским макияжем на лице, беспристрастно выслушав мой нагловатый лепет о семье, жене, своем угле и прочей лирической чепухе не меняя выражение лица, ответила коротко, предельно доступно, и явно уже не первому такому орлу, как я.
- Вы товарищ лейтенант не по адресу. Идите к себе в дивизию, там и решайте эти вопросы. До свидания.
Наверное, мое лицо после этих ее слов выдало такую гамму чувств и переживаний, что она неожиданно для меня, да судя по всему, и для себя самой кинула мне новое направление атаки.
- Там в 13-ой у вас Астахов...второго ранга в политотделе квартирным вопросом занимается... К нему иди. Пусть тебе дает смотровой ордер на старый фонд. Я ему недавно десяток квартир подкинула. Тогда и приходи.
После чего удивившись собственной доброте, начальница резвыми движениями обоих рук указала мне на дверь.
Уже на следующее утро, часов в десять я скребся в дверь капитана 2 ранга Астахова. Он оказался немолодым, предпенсионного возраста офицером, с усталыми слезящимися глазами. Выслушав мой рассказ, он, грустно улыбаясь, сказал, что к начпо я ходил зря, тот в квартирные вопросы не лезет, и ничего о них не знает, из чего я понял, что тот талмуд был обманной грамотой, а к Людмиле Ивановне, которую он назвал Людкой, я вдвойне зря пошел. Астахову, я уже нагло соврал, о том, что жена на седьмом месяце, сидит у друзей на чемоданах, и рожать категорически хочет здесь, а не на Большой земле. Астахов посмотрел на меня, как на марсианина, и покрутил пальцем у виска.
- Дура она у тебя...- но тем не менее, полез куда в стол, откуда вынул амбарную книгу и начал листать станицу за страницей, беззвучно шевеля губами. Потом достал листок бумаги и начал старательно выписывать адреса.
- На вот лейтенант...тут куча адресов...давай-ка печатай протокол заседания ЖБК части о смотре этих квартир и неси сюда. Я тут черкану пару строк для Людки. И потом к ней. Она проверит по своим бумажкам...ключи даст...ордера смотровые, что- ли...и смотри. Выберешь что-нибудь- скажешь ей, а она уже подскажет, что дальше делать. Иди.
К Людмиле Ивановне я добрался только через неделю. Она внимательно изучила визу Астахова, и начала сверку. Из девяти выписанных им квартир, свободными оказалось всего пять. Причем ни к одной из них ключей не оказалось.
- Ну, ты все равно иди... смотри...
Начальница неожиданно улыбнулась.
- Может повезет....
Смотреть квартиры я отправился вечером, и не один. К этому времени экипаж уже вернулся из отпуска, и со мной пошел мой новый товарищ, старший лейтенант Палехин Сашка, в качестве моральной поддержки, да и чего греха таить физической. Первая квартира оказалась в 32 доме, одном из старейших строений поселка. Дом этот, уже и в то время был заселен максимум на половину, и квартира которую мы искали, оказалась под самой крышей и была абсолютно разграбленной, даже без входной двери. Вторая квартира была на «Вертолетке», на первом этаже. Дверь присутствовала, но этим все положительное ограничивалось. Квартира была по пояс завалена всевозможным мусором, который судя по всему, сносили в нее со всего дома, и уже не один год. Разгрести все это своими силами возможным не представлялось, и мы отправились по следующему адресу. На удивление, это оказалась двухкомнатная квартира через стенку от моего нынешнего места проживания, то есть на одной площадке с квартирой Бронизиса. Вариант был очень неплохой, но на двери зримо присутствовал свеженький замок, с воткнутой в него запиской следующего содержания: «Не надо ломать замок! Я уже прописался». Предусмотрительность неизвестного военного впечатлила, и мы, сделав короткую остановку у меня на чашку чая, отправились по следующим адресам.
Только последняя квартира, в 72 доме на первом этаже, в том самом доме, из которого я потому уезжал навсегда, оказалась, судя по всему вполне достойной. Был уже вечер, и свет в ней не горел, а так же наблюдалось полное отсутствие штор и занавесок. Обзвонив соседей, мы выяснили, что в квартире никто не живет уже с полгода, и что она в неплохом состоянии, так как уволившийся в запас мичман, проживавший тут ранее, отличался хозяйственностью и аккуратностью. И хотя внутри жилья мы так и не побывали, мы с Шуркой, обменявшись рукопожатиями отправились ко мне домой обмывать найденное жилье.
С утра прокатившись на «скотовозах» в Оленью, я на дрожащих от нетерпения ногах рванул к механику и взял у него добро на возвращение в Гаджиево, чтобы застолбить квартиру окончательно. Добро было получено, и я, отстучав на пишущей машинке протокол заседания корабельного ЖБК в пяти экземплярах, подмахнул его у замполита, являвшегося на тот момент ее председателем, и поставив печать рванул в Гаджиево, предварительно заскочив к Астахову в штаб. Тот сидел в своем кабинете и лениво листал «На страже Захолустья».
- О...лейтенант...что такой счастливый?
Я со вчерашнего дня, пребывая в состоянии щенячьего восторга, от того, что вроде бы уже решил квартирный вопрос, не переводя дыхания выпалил:
- Тащ второго ранга, я тут...ну из списка одну квартиру выбрал вот...Дом 72 квартира 18...вот...
Астахов, поменял позу, и отложил газету в сторону.
- Дааа...молодец! И что, нормальная квартира?
Я не сдерживая восторга, закивал головой.
- Да...да...хорошая вроде, да и высокий первый этаж!
Астахов достал свои бумаги, и полистав, что-то пометил на страницах своей амбарно- квартирной энциклопедии.
- Ну...давай...готовь бумаги...протокол от части там...сам знаешь, и давай их на ЖБК дивизии подавай...рассмотрим...
Я протянул уже готовый протокол.
- Вот! Уже сделал...
Астахов взял мои бумажки. Посмотрел. Почесал за ухом.
- Ты ведь из экипажа Косицина? Ну да... Давай! Сам их на ближайшем заседании подам...Так что, готовься лейтенант к заселению! Иди, иди...
И я счастливый и довольный собой, жизнью и военно-морским флотом выскочив из штаба, прямиком помчался в хозяйственный магазин покупать замок. Поставить свой замок меня надоумил более опытный Палехин, уверив, что если протокол пройдет в дивизии, в чем я уже не сомневался, то квартира считай моя.
Вечером, мы с Сашкой взломали квартиру. Она оказалась девственно пустой, и судя по слою пыли уже не первую неделю. Квартирка оказалась и правда чистенькой, теплой, без следов парения. Вся фановая система была в абсолютном порядке, и даже нигде не протекала, а из кранов вода текла с отличным напором, ничем не напоминая квартиру Бронзиса, где я проживал в настоящий момент.
- Офигенная хата!- подвел итог Палехин.
Он прошелся по комнате, попрыгал по полу.
- Всё путём, и даже пол не гнилой. Мне такую никогда не получить.
Это была сущая правда. Шура был неженатым, а потому попытки получить комнатушку даже в старом фонде прекратил еще полгода назад. Хотя, истины ради, ему кажется было просто лень этим заниматься, а потому он вечно ворчал, жаловался на судьбу, в то же время довольно комфортно перекочевывая из квартиры одного друга к другому. Замок, мы ударно вставили в дверь, и тоже воткнули в замочную скважину записку с предостережениями, и даже с номером протокола.
А потом понеслись «боевые» будни. Я через день вставал «под ремень» в гарнизонной комендатуре поселка Оленья губа, попутно совершенствуясь в изучении матчасти корабля на табуретке в казарме. В квартиру мне удавалось вырваться нечасто, по большей части по выходным, и там я особо не усердствовал. Во первых, мой протокол все еще не был подписан, и по словам Астахова, пока не был рассмотрен по причине перевода экипажа из 13 в Краснознаменную 31 дивизию. И по его же уверениям, как только будет директива, все сразу и уладится. А во вторых у меня просто не было времени, да и сил. Поэтому моя деятельность в квартире ограничилась только тем, что я добросовестно ободрал старые обои, отдраил ванну и гальюн, ну и вымыл окна, завесив их разовыми простынями.
А через месяц нас взяли и срочненько, как всегда и бывает на флоте, перебросили в славный поморский город Северодвинск, сменить наш первый экипаж на время отпуска. Так я и уехал в Северный Париж, не дождавшись утверждения своего протокола. Жизнь и служба в заводском городе так разительно отличалась от всего всей предыдущей жизни, что сначала о проблеме жилища я просто подзабыл, а потом, когда немного пришел в себя, понял, что все равно ничем на процесс, происходящий в далеком Гаджиево повлиять не смогу. На этом я как-то успокоился, и уже с чистой совестью продолжал вкушать прелести поморской жизни. Тем временем пролетело почти пять месяцев, за которые у меня успел родиться сын и я слетал в Севастополь, меня наградили первой в жизни юбилейной медалью обмытой в Примусе, я побывал в Андерме и узнал, что такое мороз в 48 градусов, а ты в одной шинели. И вот когда до отъезда в родное Гаджиево оставалось всего пару недель, оттуда вернулся засланный ранее по каким-то служебным делам помощник командира, и между делом на докладе сказал, что лейтенанту Белову стоит пораньше убыть в базу, а то у него там какие-то проблемы с квартирой возникли. И что самое фантастическое, так то, что старпом Пал Петрович, а попросту ПалПет, а иногда даже и ПолПот, к тому времени заменивший командира отозванного в базу, самолично дал добро отправить меня в Гаджиево на неделю раньше, чтобы я потом его не доставал глупыми просьбами в пункте постоянного базирования.
Я летел в Мурманск на старенькой «Аннушке», вместе с нашим штурманом Тетюевым, которого тоже отпустили частным порядком доставить домой беременную супругу. Прилетели мы ближе к вечеру, и когда потом на такси добрались до дома, я, не откладывая дел в долгий ящик, переодевшись, и зажав в руке ключи от квартиры, рванул совершить осмотр квартиры. К моему ужасу, если не сказать шоку, окна в «моей» квартире горели, на них висели аккуратные цветастые шторы, а не мои простыни, а за окном даже висела какая-то снедь в уличном «холодильнике». Замок был естественно сменен, и я подавленный, но все, же полный решимости выяснить, кто, и каким образом вселился, в казалось уже мое жилье, нажал на звонок. Дверь открыл губатый и здоровенный мужчина в тельнике, из внешнего вида которого, я как то автоматически сделал вывод, что это мичман. Так и оказалось. Он спокойно и с достоинством объяснил мне, что долго просил квартиру, и вот наконец, в ноябре прошлого года, капитан 2 ранга Астахов, ему ее и выделил. В подтверждение своих слов, он продемонстрировал мне лист со своей пропиской, а у него из-за спины в этот момент выглядывала его же супруга с паспортом в руке. Тут то я и понял, что добродушный и казалось очень порядочный замполит Астахов, просто-напросто воспользовался мной, на самом деле абсолютно не желая отдавать хорошую квартиру какому-то лейтенанту, да еще и из экипажа покидающего дивизию.
Сказать что я был зол, значит не сказать ничего. Вечером, я угрюмо пил спирт с соседями, взявшими на себя благородную миссию утешителей и грызя ногти, обдумывал страшную месть Астахову, и всей замполитовской братии, а также пытался представить себе план дальнейших действий по обретению собственного жилья. Решение пришло как-то само собой, когда я уже засыпал на диване. Надо идти к Людмиле Ивановне, благо подъезд моего дома, был аккурат напротив входа в домоуправление.
Утром, выбритый и благоухающий «О*Женом» я стоял напротив двери начальницы и терпеливо ждал ее прихода. Когда могучая глава жилищной организации Гаджиево степенно прошествовала в свой кабинет, я оттер спиной группу ее подчиненных следовавших за ней, и закрыл за собой перед их лицами дверь кабинета.
- Вы кто такой? У меня сейчас не приемное время, приходите когда....
Я не стал ждать окончания дежурной речи Людмилы Ивановны, и сразу пошел в наступление.
- Людмила Ивановна, я лейтенант Белов. Помните, еще в октябре я осматривал квартиры, которые вы Астахову из 13 дивизии отдали? И ту, что я выбрал, и почти оформил, пока я был в Северодвинске, отдали какому-то мичману. И что мне теперь делать с женой и трехмесячным ребенком на руках?
Врал я безбожно, к этому времени твердо осознав одно из флотских правил, не подумаешь о себе сам, никто тебе добровольно не поможет, так что ложь моя была осознанной и вынужденной. Видимо моя злая напористость, в совокупности с неприкрытой обидой, смотрелись если не душещипательно, то уж точно трогательно, и сразу гнать меня в шею начальница не стала.
- Ааа... Что-то помню... Какой адрес-то был? Ты садись...не полыхай тут статуей Свободы....
Я сказал и сел. Начальница водрузилась в кресло, и цыкнув на заглянувших было в кабинет своих сотрудников, зарылась в бумаги. Через пару минут она подняла от них голову.
- Так Белов. Все ясно. Думаю, Астахов и не собирался тебя в эту квартиру оформлять. Он с твоей помощью проверил, в какие квартиры можно без капитального ремонта вселяться. Вот и вся песня. Зачем ему давать квартиру лейтенанту, если он через месяц из дивизии уйдет?
Я молча кивнул. Начальница, молча пошелестела бумажками, и усмехнувшись подняла на меня глаза.
- Ладно, обиженный...есть у меня к тебе предложение. Я тебе сейчас дам список квартир. Двухкомнатных. Кое в каких люди еще живут, но всем требуется ремонт. Серьезный ремонт. Выбирай. Но есть одно условие. Выберешь, но ремонт только за свой счет. Помогу только с водопроводом и канализацией, если не в порядке. На другое не средств, не материалов нет. Если согласен, как выберешь- сразу ко мне. Я тебе эту квартиру без всяких ваших ЖБК и политотделов за неделю оформлю. Идёт? К сожалению, ничем больше помочь не смогу.
По большому счету, я не рассчитывал даже на это, поэтому кивнул.
- Я согласен. У меня как раз неделя и есть.
Через двадцать минут я со списком в десяток квартир и вязанкой ключей шагал по поселку в сторону первого ближайшего адреса. К обеду я обошел больше половины квартир. Они были и правда, из категории «ой, мама не горюй!». В первой, на Вертолетке, обосновались сантехники - срочники, превратив ее из более или менее сносного жилья, в некое подобие подвала заполненного трубами и клапанами, с разбитым паркетом, разломанной ванной и раковиной вместо унитаза. Другая, в здании старой почты была вроде как ничего, только вот почему-то в стене между комнатами была выбита огромная круглая дыра, диаметром метра в полтора. Оказалось, тут много лет проживал кавторанг, недавно уволившийся в запас, а в стене у него был вмонтирован аквариум, который он добросовестно выломал, убывая на Большую землю. Потом была квартира с полным отсутствием пола, затем без дверей, ванны и унитаза. Одну в старом фонде я пропустил сразу, только увидев, что соседи, выломав дверь, сделали из нее мусорный ящик. Так я и бродил до вечера, ничего более или менее приличного не найди, и когда уже начал впадать в уныние, вышел на самый последний адрес который был в списке. Дом 62 квартира46. Это была квартира на высоком первом этаже в квадрате старого адмиральского дома. В ней жила семья немолодого капитана 3 ранга, которому уже выделили трёшку в новом доме, построенным рядом с бассейном. Они с женой рассказали мне, что квартира хорошая, теплая, да и расположена удобно, в чем я и сам успел убедиться. Беда была только одна. Полы. Год назад, зимой, когда вся семья была в отпуске, прорвало батарею, и кипяток почти двое суток лил в квартиру, затем просачиваясь в подвал. Естественно сварились ножки мебели, ковры, все заплесневело, но что самое отвратительное, сварился пол, который со временем просохнув, местами превратился в натуральную труху. Все последствия потом, семья естественно устранила, но вот с полами совладать не получилось. На глобальную замену времени и средств не было, а потому глава семейства застелил полы фанерой, покрасил ее, и они продолжали жить, с вечным скрипом и периодическим проваливанием ног по колено в пол. При всей своей прижимистости, домоуправление было вынуждено признать квартиру аварийной, и майору выделили новую в самом новом доме. Они уже прописались в новом доме, просто доделывали там легкий ремонт, и должны были освободить эту квартиру уже через неделю.
Хотя я тогда даже и не осознал степень «бедствия», которое я получу, согласившись на эту квартиру, но мне она почему-то сразу понравилась. То ли живым, не заброшенных духом, то ли местом, то ли еще чем-то, черт знает, но на следующее утро, я стоял у дверей Людмилы Ивановны с твердой решимостью, просто нарисованной на моем лице. Начальница сразу все поняла, и даже не спрашивая, что же я выбрал, в конце концов, завела меня в кабинет, усадила и выдала лист бумаги.
- Пиши! Я, Белов...имя, фамилия...прошу прописать меня и мою семью по адресу... Кстати...угадаю я или нет? Ты случаем не в 62 доме квартиру решил брать?
Я кивнул.
- Так и думала...Хотя с ней возни будет не меньше, чем с другими...так написал? Ниже пиши под диктовку. Претензий по состоянию квартиры не имею. Написал? Ставь подпись и давай мне... Знаю я все. Полы там ураган...зато все остальное в идеальном порядке. Так, что с полами разбирайся сам.
Прописала меня начальница в этой квартире быстрее, чем из нее выехали прежние хозяева. Уже через четыре дня я стал обладателем заветной бумажки с пропиской, причем, как я понял, никто из дивизии об этом так и не узнал, потому, что через два года наш замполит, посетовав, что я до сих пор безквартирный, предложил мне однокомнатную квартиру в новостройке. Но это было потом, а сейчас я был прописан в занятой еще квартире, но душу грело то, что она уже есть, и не мифическая, а самая, что, ни на есть настоящая, и даже двухкомнатная, чем не мог похвастаться, ни один лейтенант моего выпуска, да и чего говорить, многие офицеры постарше.
Мою квартиру освободили как раз за несколько дней, до нашего экстренного отъезда в Палдиски, так что ничего сделать в ней я не успел, разве только снова завесить окна, да перетащить от Бронзиса скопившийся там всякий хлам, прикупленный мной для квартиры заранее. Но, тем не менее, расстелил посреди комнаты несколько газет, и чисто символически, но отпраздновал знаменательную дату, когда я первый раз в жизни зашел в свой дом... Я не верил тому, что он у меня есть, даже когда был уже прописан, и только ждал отъезда прежних хозяев. Я не верил даже тогда, когда врезал замок после их отъезда, и только сейчас, перетащив купленную по случаю у механика хорошую и удобную тахту и свой первый черно-белый телевизор, купленный с рук, сидя на полу с шильницей в руке, я понял, что это мои стены...
Через три месяца, вернувшись из Прибалтики, в которой мы задержались ненормально долго, я с ходу и рьяно принялся готовить квартиру к приему семьи. В домоуправление я, памятуя обещание начальницы, не совался. Полы в этой жизни, я тоже самостоятельно никогда не перестилал. Но пришлось. Сначала я подсчитал и вымерял количество половых досок необходимых для замены маленькой комнаты, кухни и коридора, самых пострадавших при потопе. Потом накупил гвоздей и прочего инструментария, и озадачился вопросом добывания половых досок. Удивительно, но я его решил вполне быстро, традиционным для России способом. Я их купил на стройке дома, который постепенно вырастал ниже дороги, вдоль озера. Все оказалось просто до безобразия. Я под вечер приходил на стройку, сначала с кем-то из друзей, и за 5 рублей каждая, покупал у сторожа- стройбатовца эти самые половые доски. Производительность была слабая, но по две эти шестиметровые дуры, мы каждый вечер домой оттранспортировали. На третий вечер, желающих из числа моих друзей потаскать дерево уже не нашлось. Пришлось идти к тем же стройбатовцам, и заказывать эти доски практически платной фельдъегерской службой. 5 рублей доска плюс один рубль доставка. Бойцы победоносного стройбата оказались физически гораздо более подготовленными, и ударно, за одну ночь приволокли мне столько половых досок, сколько требовалось, добавив бонусом ящик гвоздей и пару банок краски для пола. В самый ближайший выходной, в субботу, после ПХД, в обед я приступил к работам...
Вскрытие пола оказалось самым легким из всего, что мне предстояло. Трухлявые доски из маленькой комнаты, кухни и прихожей, крошась и разваливаясь в моих зудевших от желания поработать руках, были выдернуть, и вынесены из дома буквально за пару часов. И после этого сразу же обнаружилось, что устройство пола, я не знаю абсолютно. И что самое хреновое, что почувствовал я это собственным вспотевшим телом. Под досками между лагами, укрытая для изоляции толью была напихана стекловата. И когда я в порыве трудолюбивого экстаза, сорвал верхний слой толи, то стекловата пыхнула на меня, и я через пять минут поверил, что можно умереть, зачесав себя до смерти. Чесались все места, которые были на этот момент открыты, и я с ужасом думал, что даже хотел раздеться до трусов, и что бы было, если бы я это все же сделал. Передышка в ванной мало что дала. Вода никак не успокаивала чешущиеся части тела, и я, напялив на себя всякие старые тряпки, превозмогая зарождающееся желание сбежать куда подальше, все же довел осмотр пола до бетонной основы. Увиденное меня немного обескуражило. Щели в подвал были такой величины, что туда спокойно пролазила рука. А наших северных крыс я уже видел сам неоднократно. Они стаями жили в вечно парящих подвалах наших домов, и даже не боялись в светлое летнее время спокойно перебегать на ланч к мусорным бакам. Лаги, на удивление сохранились хорошо, и никак не пострадали от потопа.
Весь следующий день, да и всю следующую неделю, я готовился к дальнейшим работам. Обогатил стройбат еще на рублей пятьдесят, получив взамен несколько мешков цемента, и три рулона толстой цинковой фольги, которая хотя и с трудом, но вполне нормально резалась простыми ножницами. В хозяйственном магазине я прикупил пакета три крысиной отравы в виде порошка, несколько пар резиновых перчаток и еще кучу всякой всячины. Следующие два дня прошли у меня в сплошном строительном угаре. Я отпросился с обязательного субботнего ПХД, и начал с того, что полностью вскрыл пол во всех помещениях до голого бетона. Замесил раствор цемента, который щедро сдобрил битым стеклом и крысиной отравой, и забетонировал все найденные мной щели и отверстия. Теперь, даже крысы, умеющие жевать бетон, вряд ли решились опробовать своими зубами стекло, вкупе с отравой. Следующим этапом, было покрытие бетона фольгой, от стенки до стенки. Потом, первой же зимой, эта фольга создала такой эффект сковородки, над вечно парящим подвалом, что мы даже в самые крутые морозы, спали дома с открытой форточкой. Последним делом, которое я через силу, доделал к двенадцати часам ночи, была установка лагов, толи, стекловаты, а сверху еще одного слоя толи. В квартиру Бронзиса я возвращался, пошатываясь от усталости и почесываясь от вездесущей стекловаты, которую потом еще полчаса дома отдирал от кожи жидкой резиной. У меня не хватило сил даже опрокинуть стопку, и я заснул на диване, не расстилая постель, и даже не раздеваясь. Утром, я начал класть пол. Это оказалось на удивление легко, и большую часть времени занимало только пиление огромных половых досок по размеру. Тем не менее, к восемнадцати часам вечера, я уже закончил прибивать даже плинтуса, и потом минут пятнадцать зачарованно рассматривал дело рук своих, не понимая, как же я это все осилил.
А в понедельник утром, меня откомандировали на выход в море с другим экипажем. Десять дней морей прошли быстро, и единственное, что меня расстраивало, что я не додумался еще и покрасить пол в тот же вечер. Он бы намертво высох за эти дни. Но когда мы вернулись в базу, и я отправился проверить свою квартиру, я едва смог открыть дверь. Мое упрямое нахальство и махровое дилетантство в области ремонта меня крупно подвело. Доски, подсохнув за десять дней, и будучи плотно подогнанными, друг к другу, выгнулись так, что казалось, что из под пола кто-то сильно ломился в квартиру, но к счастью не попал. Двое следующих выходных, я выдирал на совесть загнанные мною же гвозди, и перекладывал пол заново, чертыхась, матерясь и одновременно смеясь над самим собой. А потом уже была и покраска. А после были обои, которые я клеил на самодельный клей из муки, и в который забыл добавить средство от вездесущих тараканов, которые подводник, хочешь не хочешь приносит домой, отчего через месяц переклеивал их заново, так как тараканов расплодилось, раз в сто больше чем было, оттого, что подсохнувший мучной клейстер оказался им прекрасной пищей, и они, судя по всему, собирались ко мне в квартиру со всего дома, как в модный ресторан поужинать. И еще мне навсегда врезался в память бетон, из которого строили дома. Он был такой твердости, что даже наличие дрели с алмазным сверлом не гарантировало того, что ты за пару часов повесишь на окна самые обычные карнизы. Мне даже казалось, что если бы вдруг Кольский полуостров не дай бог тряхануло какое-нибудь приблудное землетрясение, то наши дома не развалились бы, а просто попадали набок цельными коробками.
Через несколько лет я переехал в другую квартиру. Более достойную, не парящую и не протекающую, на четвертом этаже, но, наверное, такова человеческая натура, что даже теперь я с какой-то любовью вспоминаю ту самую, свою первую двушку с кухонькой-пеналом, каждый гвоздь в которой был забит моими руками, и каждый уголок которой был вытерт моими коленками. И до сих пор мне кажется, что эта квартирка, в далеком заполярном Гаджиево, была наверное самой уютной и любимой в моей жизни...

Особая группа
(продолжение)

- Так от диверсантов спецназа отбиваться, товарищ полковник, мы ведь тоже не на курорт приехали.
- Ну и правильно, нехрен тут спецназовцам делать, - восхитился полковник, и мило беседуя с Пачишиным, удалился.
Тройка, посланная за сетями, вернулась минут через двадцать, таща на плечах большой зелёный рулон.
- Командир, они тут вообще рехнулись, - разорялся Ромашкин, говорю, дайте нам белую масксеть, а они говорят, берите зелёную, других нет, лето типа по условиям учений, птички летают, солнышко светит, я им левой фамилией в накладной расписался, и им по барабану. Аллилуев и Пиотровский начали урезонивать Лёню простейшими доводами, не пофиг ли доблестному майору спецназа на то, какого цвета маскировочную сеть выдали?
Лёня обиделся, и чтобы как-то компенсировать чувство обиды, взял один из малых составных кусков масксети, прилепил себе на рюкзак. Пиотровский тоже прихватил себе пару кусков, потом, немного подумав, взял и на долю Пачишина. Доктор остался безучастным.
Поймали парочку бойцов "лётчиков", озадачили их натягиванием сетей, и на том успокоились. Начфинёнок еще не вернулся, и я, обеспокоенный, пошёл на его поиски, прихватив с собой GPS-навигатор Ромашкина, для того чтобы снять точные координаты вех элементов пункта управления для последующего доклада на Центр. Время обязательного двухстороннего сеанса близится, надо отрабатывать, получать подтверждение, оставлять дипломат с закладкой и сваливать отсюда как можно быстрее. Ведь "спортсмены" наверняка тоже где-нибудь поблизости крутятся.
Наш начфинёнок стоял в окружении каких-то военных возле одной из штабных машин и что-то кому-то объяснял.
Мне сразу стало не по себе. Всё, вычислили нашего лейтенанта. Ухватились за кончик, сейчас потянут всю ниточку. Что делать ? Бежать к остальным, предупреждать, но Пачишина уволокли на ПХД, сеанса еще не было. Так все хорошо шло, и тут такой прокол.
Только спокойно, не надо метаться из стороны в сторону, я сделал вид, что меня происходящее никак не касается, подошёл поближе и спросил какого-то офицера, где находится оперативный отдел. Военный махнул рукой куда-то в сторону и пошёл по своим делам. Я бочком, смотря куда-то, в сторону приблизился к толпе.
Мои самые худшие опасения подтвердились, нашего лейтенанта, беззаботно шарахающегося по пункту управления, обвиняли в незаконной разведывательной и подрывной деятельности и пытались выяснить, кто он такой, откуда взялся, и что он тут вообще делает. Положение аховое, и надо как-то спасть ситуацию. Лейтенант долго при таком пристрастном допросе не продержится. А если захотят рассмотреть содержимое планшета? Даже не хочется думать. Тем временем, из толпы, окружавшей начфинёнка, раздавались злобные выкрики: - Вали его на землю!
- Пинай его по кокосам!
- На костёр порождение ада!
Положение спас какой-то военный, привлечённый шумом толпы:
- А что вы орёте, товарищи офицеры, я этого лейтенанта помню, он в прошлом году на сборах лейтенантов был, он финансист, я им лекции по организации бухгалтерского учёта читал!
- Аааааа, финансист! - разочаровано протянула толпа, - действительно, если финансист, какой с него диверсант, но на всякий случай надо было бы отпинать, от них, военных бухгалтеров, больших пакостей ожидать можно.
Военные мигом потеряли интерес к лейтенанту и разошлись по своим делам. Офицер, признавший в нашем лейтенанте финансиста, начал ему выговаривать за выплаты каких-то полевых денег, начфинёнок ловко парировал, ссылался на какие-то указания из округа и был на высоте, не то что пару минут назад .Хорошо, что его собеседник не вспомнил, что финансист из спецназовской бригады, так бы в его голове, может, и зашевелились мысли сомнения.
Наконец, нежданный спаситель ушёл, и я, потянув лейтенанта за рукав бушлата, отвёл его в сторонку от любопытных глаз.
- Что тут было, ты почему всю агентурную работу провалил? Это тебе не с пулемётом по сопкам скакать, тут мозгами шевелить надо.
- Да привязались ко мне, кто я такой, что я тут делаю, вопросы начали задавать.
- Хрен с ним, проехали, ты всё зарисовал?
- Ага, я даже север-юг отметил, и где столовая находится, - лейтенант, косясь по сторонам, расстегнул командирскую сумку, и развернув её, показал мне корявенький рисунок.
Нарисовано было весьма убого, но все элементы более-менее просматривались, ладно, будет время и возможность, перерисуем схему в цветах и красках.
Поставив лейтенанта на наблюдение, я начал с помощью топопривязчика определять точные координаты основных элементов командного пункта и наносить их на схему.
Так, кружа вокруг штабных машин и при малейшей опасности делая вид, что мы тут просто вышиваем крестиком, мы наткнулись на две больших палатки с табличками "ПХД", "Офицерская столовая".
Из столовой, с довольным видом ковыряясь в зубах и сыто отрыгивая, вывалилась троица Пиотровский, Ромашкин, Аллилуев.
- Эх, макароны хороши по-флотски были, - увидев нас, похвастался Ромашкин.
- Да и салат из капусты тоже ничего, - добавил Пиотровский.
- Эх, сейчас бы кааак, - начал Аллилуев.
- Доктор, даже не думай, - заорала в один голос вся возмущённая общественность.
Со стороны ПХД доносились чьи-то хозяйственные крики с очень знакомыми интонациями.
- Наш "Шматко" разоряется, - улыбнулся Пиотровский, - форсунки им на КПшке (КП - кухня полевая) прочистил, наряд загонял, местного прапора ниже плинтуса опустил, теперь здесь рулит, местный тыловик с ним уже чуть ли не взасос целуется, обещал отношение на перевод дать.
Отправив всех к месту базирования и дав пару указаний, я развернулся и отметил, что тут рядышком со мной должен был стоять лейтенант. Опять куда-то пропал, только полог палатки-столовой еще колыхался.
- Начфин, скотина, вернись, я всё прощу - закричал я и кинулся за лейтенантом.
Тот уже сидел за военным раскладным столиком с ложкой в руках и со счастливой улыбкой на лице. Рядышком как изваяние замер боец в белом халате и с подносом в руке.
Откуда-то из-за деревянной перегородки с раздаточным окошком раздался жуткий крик с весьма знакомыми интонациями:
- Кто там еще припёрся, приём пищи уже закончен!
- Товарищ прапорщик, - заблеял боец, - тут лётчики пришли.
Из окошка выглянула физиономия Пачишина.
- О-о-о, кто пришёл, это наши, ну-ка давай бегом, обслужи офицеров как положено...
Пришлось и мне усесться за стол рядом с лейтенантом. Насмерть перепуганный боец приволок две тарелки макарон по-флотски, большую тарелку с капустным салатом, белым хлебом, несколько шайб масла, сахарницу, соль, перец, горчицу.
- Приятного аппетита, - невнятно промычал он, и трясясь от непонятного нам страха, испарился.
Пачишин вылез из своего закутка и присел к нам за столик.
- Разболтались тут армейские, глаз да глаз за ними нужен, ни приготовления пищи организовать, ни форсунки продуть, бойчишки у них грязные и голодные. Это же надо -поварята и голодные. Тут прапор молодой с поварихой гражданской руководил, я его взашей выпер. Они к зампотылу пошли жаловаться, тот прибежал, посмотрел и обещал мне отношение дать, очень ему макароны понравились!
- Слышь, ты что, вообще с дуба рухнул? - зашипел я на него, - ты не забыл, что мы тут делаем? Переводиться будешь, когда в бригаду приедем, сейчас сваливай к дневке, у нас до сеанса связи пятнадцать минут, еще координаты передаем, я минирую и сваливаем.
Пачишин очумело потёр затылок.
- Блин, а я совсем забылся, меня за авторитета держат, тут, кстати, знаете, кого видел? Помните, нашего пленного Зюзика механика? Болтался со своим Рябушкиным, на доклад их притащили, хвалили за то, что они диверсантов обнаружили. Они оба довольные такие, меня увидели - рты пораскрывали, так я их на кухню затащил, от пуза накормил, ещё бойцу сигарет и тушняка отсыпал. Зюзик - тот вообще обрадовался как родным, его на ЗИЛок снова посадили.
- Они нас не сдадут? - спросил я, ускоренно пережёвывая вкуснейшие макароны.
- Да нет, не должны, Зюзик сказал, что они сейчас на наше спецназовское стрельбище едут, офицеров каких-то везут.
Неплохо было бы опять под видом лётчиков смыться отсюда и комфортом доехать на пункт сбора групп на нашем бригадном стрельбище, однако мечты, мечты... Пачишин сказал, что ЗИЛ уехал минут десять назад, а у нас еще обязательный сеанс, без которого, считай, задача не выполнена.
Позавтракав на славу, мы с лейтенантом вышли из столовой и стали дожидаться нашего технаря-майора, переквалифицировавшегося в прапорщика Шматко.
Пачишин вылез из палатки с двумя огромными свертками под мышками, и воровато озираясь, поспешил к месту базирования группы, не обращая внимания на нас.
Мы вприпрыжку поспешили за ним. По дороге к нам присоединился Каузов и рассказал, что через пять минут он попрётся на "Бабочку" (прицеп штабной) к офицерам оперативного отдела армии наносить на карту обстановку, а потом будет какой-то разбор, который будет проводить сам командующий армией.
Вот он мой шанс! А что если попытаться проникнуть в "Бабочку" вместе с "Фашистом" и оставить там дипломат с закладкой, а потом как-нибудь убраться оттуда и уходить всей группой? По моим расчётам "спортсмены" должны будут что-то предпринять, если они создадут как можно больше шума, то можно будет уйти незамеченными. Пока я на ходу думал, Каузов заметил семенящего впереди со свертками под мышками майора.
- Ахтунг, руссиш партизанен, хенде хох! - заорал он вслед Пачишину.
Тот от страха споткнулся, и упав на землю, выронил свёртки.
- Нихт партизанен, их бин больной, - вяло отбрехался он, и увидев наши довольные физиономии, зло сплюнул и поднялся.
- Вот вы, блин, идиоты, делать вам нехрен.
- Чего это ты там тащишь? - поинтересовался я.
Лейтенант начфинёнок подбежал и даже умудрился обнюхать свёртки.
- Фу, нельзя, - отогнал его Пачишин, - да это я так, маслица там килограммчика три взял, сахарку, печенья, тушёнки, сгущёнки, прапорщик я или нет?
Пачишин принялся рассовывать уворованное в рюкзак и под впечатлением от выполнения обязанностей начальника ПХД занялся кормёжкой братьев связистов.
Доктор вытащил "снаряженный" дипломат, еще раз осмотрел его и протянул мне.
- Приближается день "икс", время "ч" и полная "ж", - провозгласил Аллилуев, передавая мне дипломат, - и помни: перед употреблением встряхнуть.
Группа под прикрытием растянутых масксетей и машин начала неспешно экипироваться. Я переписал снятые координаты в блокнот радистам, подготовил свой рюкзак для быстрого одевания, и достав бинокль, осмотрел окрестности. Мы на открытой местности. Лес от нас метрах в пятистах, если начнём убегать, то нас будет лицезреть весь личный состав подвижного командного пункта. Тем более, с той стороны могут подбираться к пункту "спортсмены". Увидев нас, да еще на открытой местности, они постараются не упустить возможности нам насолить. Угнать какую-нибудь машину? Было бы конечно хорошо, но мы всё таки не в кино снимаемся, если с БМП лейтенанта Рябушкина в чистом поле этот фокус прошёл, то тут на виду у множества больших начальников можно и по шапке за такое "ковбойство" получить. Ход мыслей прервал "Фашист", выпрыгнувший из "радийки" и попытавшийся вырвать у меня из рук бинокль.
- Блин, что за хрень творится в наших войсках, если я лётчик, так что мне теперь на каждую вертушку (вертолёт) посадочную площадку готовить, ну дай, блин, бинокль, мне еще на "Бабочку" надо шуровать обстановку наносить.
- На хрен тебе посадочная площадка? - всё еще думая о своём, спросил его я.
- Да наши сейчас передали, чтобы я лично вертолёт с командующим армии принял, а вертушка одна, сейчас генералов привезёт, а потом группу какую-то из ваших должна подобрать и на ваш полигон закинуть, а они, ваши спецы, еще даже до места эвакуации не дошли, значит, экипажу еще круги наматывать, керосин жечь.
В мозгу у меня защёлкало, и мысли заметались, пытаясь выстроится в логическую цепочку.
- Слушай, а нахрена им керосин жечь? Вот они мы, не надо никого искать, они нас здесь прямо с площадки и подберут.
- Да без проблем, там экипаж Тищенко, ты его знаешь, он же с нами в командировке был, на войне помешанный, я сейчас на КП полётов своим звякну, что вы уже на площадке, и нам проще, и круги не мотать, задача была группу подобрать, а какая группа, мне так лично без разницы.
- Командир,- заорали связисты, - мы на связи, начали работать.
Рома полёз в "радийку" связываться со своими. С командного пункта прибежал посыльный -Каузова вызывали в оперативное отделение. Мысленно перекрестившись, я взял "заряженный" дипломат, проверил готовность группы к движению. Моё напряжение передалось личному составу и все начинали потихоньку нервничать. Ромашкин пытался снова отобрать пулемёт у начфинёнка. Пачишин с Пиотровским остервенело запихивали негабаритный кусок масла в рюкзак, доктор, видно для успокоения, перебирал свою медицинскую сумку.
- Ну всё, пошёл, - возвестил я, чувствуя себя так, как будто участвую в покушении на Гитлера.
- Ни пуха, ни Виннипуха, - помахали мне разведчики.
- Заткнитесь, - занервничали Артемьевы, работающие на связи с Центром.

(окончание следует)

Особая группа

(продолжение)

Лагерь обустраивали быстро и со знанием дела. Все мужики в СОБРе в возрасте и все в офицерских званиях, молодых и помогающих нет и не будет, поэтому надо делать всё самим. Хотя сейчас в группе есть два солдата срочника, приданные связисты из бригады специального назначения. Но связисты на особом положении. "Айкомы", имеющиеся у каждого бойца в группе, конечно, хороши, да радиус действия не тот. Бригадные разведчики укомплектованы средствами связи с Центром, поэтому, несмотря на то, что они молоды, их стараются припахивать поменьше. Развернули палатки-альпийки, натаскали сушняка, развели жаркий костёр. Офицеры начали расстёгивать рюкзаки и вытаскивать на "божий свет" различные вкусности. На такие условности как охранения и дозоры решили не обращать внимания - не Чечня всё-таки, а тут такой шанс вырваться из города на природу и отдохнуть "душой".
- Степаны-ыч,- прогудел матерый бородатый капитан, заместитель командира поисковой группы, - ну давай за удачный поход по пять капель! - и он протянул пластиковый стаканчик с прозрачной и холодной водкой.
Степаныч неодобрительно покачал головой, но заценив температуру воздуха и внутренние ощущения, опрокинул стаканчик и гулко выдохнул воздух. В руки ему тут же сунули бутерброд - кусочек черного хлеба с свиной тушенкой обильно посыпанный крошеным луком. Командир с удовольствием слопал бутерброд и стёр крошки с усов:
- Васёк, как там мальцы-связисты, связались со своими?
- Да порядок, связались все нормально, антенны пока сворачивать не будут до утреннего сеанса.
- Ну и ладно, тут еще сотовый ловит, надо своим в отдел позвонить, чтобы машину наготове держали, мало ли что.
Потихоньку группа подготовилась к ночлегу, развернули в палатках спальники, определили место радистам, накрыли, потрясающий изобилием импровизированный стол.
Постепенно все угомонились и расселись по кругу, по старой привычке держа оружие в руках или за спиной. На костре в большой кастрюле, которую таскал с собой отрядный доктор, он же по совместительству и повар, доваривалась картошка, приправленная тушенкой луком и специями. В ожидании основного блюда приняли по пятьдесят грамм, закусили паштетами да рыбными консервами. Бойцам срочникам налили по чуть-чуть, предупредив о политике конфиденциальности и неразглашении военной тайны. Не дай бог, узнает какое-либо начальство, что разведчиков из спецназа при выполнении учебно-боевой задачи напоили водкой СОБРовцы. Радисты дали клятву: "Что никому и никогда", не забыв для себя отметить, что надо будет после выхода своим корефанам в роте связи рассказать: "ну и набухались мы с СОБРами на задаче".
Доктор помешал картошку, понюхал, попробовал, чуть подсолил и сказал, что через пару минут будет готова.
Командир достал из пакета палку сырокопчёной колбасы и начал аккуратно очищать её от шкурки.
- Степаныч, слышь, Степаныч,- начал задавать вопросы заместитель, - всё таки с спецами, которые на соревнования готовятся, понятно, там ребятишки оторви и выбрось, мы с ними совместные стрельбы стреляли, вещи творят нешуточные, их-то мы хрен поймаем, сам сказал, что мы не сайгаки по сопкам скакать. Вторая группа нам на хрена сдалась, как я понял, там же одни офицеры.
- Да этих вообще, наверное, хрен поймаешь, - хохотнул Степаныч, там со всех служб старперов понабрали, замкомбриг ихний сказал, пусть в лесу пробздятся, вот они, наверно, и сидят где-нибудь как мы, и плевать им на эти учения.
- Ой, Степаныч, старые кони борозды не портят, - подыграл зам.
- Ага, они её удобряют, - ответил командир. - Док, что там с картошкой ?
- Готово! - бодро воскликнул повар-доктор, ставя кастрюлю посреди импровизированного стола из коврика, накрытого клеенкой.
- Отлично,- обрадовался Степаныч, - Васёк, начисляй по пятьдесят!

А на пятом тосте под горячую картошку случилось что-то непонятное. В освещенный костром круг зашёл какой-то странный человек. В военной форме, но без оружия и снаряжения. Приветливо всем улыбнулся.
- Привет, селяне, далеко ли до Пхеньяна?
СОБРОВЦы недоумённо переглянулись между собой.
- Ты чего, лыжник, на олимпиаду идешь? - спросил озадаченный Степаныч.
Радисты спецназовцы, узрев в "страннике" что-то знакомое, радостно улыбнулись и гаркнули:
- Здравия желаю, товарищ лейтенант!
- Нет денег на статье, - загадочно ответил незнакомец и вперился взглядом в палку колбасы на столе.
- Ух, ты, сырокопчёная, - радостно взвизгнул он, и в мгновение ока схватив колбасу, откусил внушительный кусок.
- Ну ладно, я пошёл, - промолвил он с набитым ртом, достав что-то из кармана, бросил в костёр и стартанул через всё расположение в направлении ближайшей сопки.
В костре что-то оглушительно грохнуло и разметало горящие ветки. Стол и блюдо с картошкой были безнадежно испорчены.
- Стой, сука,- заорали в один голос СОБРовцы.
- Группа к бою, - скомандовал Степаныч.
- Товарищ лейтенант, отдайте колбасу, - добавили паники связисты.
- Бля, да он уже в Пхеньяне, - орал заместитель командира Васёк.
- Сейчас мы этого отца Фёдора скрутим, - бушевал Степаныч.
Боевой опыт просто так не пропьёшь, группа мгновенно подхватила оружие, и наращивая скорость, гуськом рванула по тропинке за "лейтенантом-отцом Федором, лыжником из Пхеньяна, похитившим колбасу".
Скачущая фигурка еще довольно сносно просматривалась на склоне на фоне белеющего снега.
- Не уйдешь! - ревели СОБРовцы.
Внезапно бегущая фигура исчезла из поля зрения, как будто никто и не бежал вверх по тропинке.
Тут же Степанычу стало совсем не по себе. Крики СОБРовцев перекрыл грохот нескольких длинных пулемётных очередей. Бойцы поисковой группы инстинктивно сыпанули в стороны, кто-то не удержался и покатился вниз по склону.
Место для засады было выбрано идеально. Вся группа на склоне как в чистом поле, противник бьёт из ПКМа как по мишеням. Степаныч судорожно озирался. Подполз Васёк с округлившимися глазами:
- Командир, бля, нас обули пипец, нас вытащили на этот пулемёт, если бы били не холостыми, половине группы уже был каюк.
- Тьфу, бляяяя, - разродился Степаныч, мы же на учениях, твою мать, развели как кроликов. Вася, всем на связь, включить "айкомы", проверить всех, чтобы магазины с холостыми пристегнули, не дай бог, что...
Поисковая группа начала быстро рассредотачиваться и разворачиваться в боевой порядок. Всех душила яростная и азартная злость. Про ужин и про водку уже забыли. Тут уже работали другие принципы. Расслабились на учениях - сами себе и виноваты. Прав был Суворов: "тяжело в учении, легко в лечении". Неизвестный пулемётчик дал еще две короткие очереди. Степаныч скомандовал на осторожное передвижение по парам вперед.
Пошли. Один прикрывает, второй перебегает. Кровь в жилах снова стала горячей, чувства обострились. Теперь только победа.

Когда Пачишин, сидевший на "фишке", начал тонами давать установленный сигнал, братья Артемьевы силой оттащили Ромашкина от ПКМа.
- Лёня, валим, оставь "спортсменам" хоть кого-нибудь, - тащили они волоком увлекшегося стрельбой майора. Лёня сучил ногами и хрипел что-то типа: "Врагу не сдаётся наш гордый Варяг... гвардейцы, удержите правый фланг любой ценой... и «я их вижу они среди кокосовых пальм». Лейтенант, ползший рядом с братьями, предложил Лёне в обмен на пулемёт колбасу, так нагло похищенную им у поисковой группы СОБРа.
Меня даже начало колотить от волнения: успеют или не успеют? Ура! Успели, как только "огневая и заманивающая" подгруппа нырнули в овраг, среди деревьев показались призрачные фигуры. "Спортсмены" даже не бежали, они летели над снегом. На такое зрелище стоило посмотреть! Группа двигалась в походном порядке бегом. Ничего не бряцало и не звякало. Не было слышно ни хрипов, ни стонов. Бесшумно, словно призраки. Двенадцать человек двигались тихо, быстро, слаженно. Облачены в белые штаны от зимних маскхалатов, что при нынешней цветовой пейзажной гамме наиболее приемлемый вариант. Маскировочные штаны сливаются с фоном припорошенной снегом земли, камуфлированные куртки сливаются с темными стволами деревьев и нетренированному взгляду издали трудно что-либо различить. Без какой-либо команды "спортсмены" начали разворачиваться в боевой порядок, правый фланг выстроенной линии начал резко загибаться и уходить вперёд. Интересно, сколько же они отрабатывали все эти перестроения, что им не надо никаких лишних слов? Каждый разведчик знает своё место и свой маневр. Командир группы, скорее всего, уже по звукам стрельбы определил расстояние и заранее дал указание, когда и где перестраиваться. Вот что значит боевая подготовка денно и нощно, свободная от всяких нарядов и хозяйственных работ. Молодцы "спортсмены", что тут сказать! Эх, будь, наверно, на месте СОБРовцев мы, как бы нам не поздоровилось. Раскатали бы в лепешку. Отняли бы у Пачишина всю его лапшу, у доктора забрали бы таблетки, а лейтенанту просто по широте душевной накатили бы люлей за то, что у него постоянно в бригадной кассе нет денег.
Ладно, хватит любоваться на "противника". Пересчитал, вроде все на месте. Лейтенант, талантливо сыгравший роль "живца", ничуть не запыхавшись, уже навешивал себе на плечо отнятый у Ромашкина пулемёт и выслушивал дифирамбы в свой адрес. Остальные уже были готовы к движению. Меланхоличный доктор, вслушивающийся в звуки стрельбы, хищно улыбнулся и произнёс:
- Вот и встретились два одиночества, и помог им в этом хулиганствующий подросток!
- Я не сам, токмо по воле бу-бу-бу, - забубнил лейтенант, что-то пережёвывая.
- Опять что-то хапнул, - возмутились братья Артемьевы.
- Оставь и нам кусочек, - "прислонились" к подвигу технари.
Я махнул рукой, и мы трусцой в стиле "обленившихся штабных крыс" потихоньку побежали в сторону, противоположную той, откуда прибежали "спортсмены".

До окраины Вахапетовки всего полтора километра, если пересечь дорогу, огибающую сопку, и махнуть напрямую через заснеженное поле. Кто же придумал проводить встречу с агентом именно в таком открытом месте?
До встречи оставалось еще полтора часа, до обязательного сеанса связи еще час. Начали решать, кто же пойдёт на романтическое свидание со шпионом. Лейтенант финансист снова вызвался погеройствовать. Однако я его кандидатуру отверг, молод еще и горяч. Тут нужна фигура, которая не внушит подозрений как местным пейзанам, так и "ловцам диверсантов". Нужен "типажный" для этой местности разведчик. Самым подходящим оказался Пачишин. Зарос щетиной, взгляд как у матёрого сантехника-тракториста. Вместо стандартной спецназовской обувки на ногах китайские сапоги "дутыши" весёленькой голубой расцветки. Тем более, майор данную деревню знает. По слухам, витавшим в бригадной среде, "парковые" крутили в данной местности какие-то шашни с местными трактористами, то ли солярку на водку меняли, то ли запчасти какие-то поставляли. Тем более, старый "технарь" сам случайно обмолвился, что: "Воон в том домике с красной крышей живут армяне, которые круглосуточно продают местному населению водку, сигареты и карточки на сотовую связь". Узнав о возложенной на него миссии, Пачишин попытался изобразить географический кретинизм и полную потерю ориентировки в пространстве. Для доказательства он даже отошел справить малую нужду на рюкзак Пиотровского. Капитан обозлился и обвинил майора в том, что он по дороге выхлебал из фляжки весь запас "огненной воды" и схрупал как чипсы пачку "Доширака", поэтому пусть идёт к агенту, а заодно зайдёт к армянам прикупит чего в дорогу. И пусть только попробует перепутать последовательность действий.
Участь Пачишина была решена, и мы приступили к его "легендированию" Майору пришлось снять верх от бушлата и остаться в одной коричневой подстёжке. Снаряжение и рюкзак он снял, оставив при себе только пистолет под курткой да одну осветительную ракету для подачи условного сигнала на случай провала "явки". В руки ему всучили пластиковый пакет с Дональдом Даком и отошли полюбоваться на преобразившегося спецназовца. Перед нами стоял банальный сельский ханыга. Для антуража Ромашкин посоветовал поставить ему "фофан" под глазом и вдобавок к зелёнке вымазать физиономию золой и порвать вязаную чёрную шапочку. Пачишин от греха подальше засобирался в ускоренном темпе.
Деньги собирали со всей группы, у кого что было по карманам. Финансист мялся больше всех, начал ныть и упрашивать нас зайти через недельку и сетовать на то, что самый главный начфин его взгреет. Артемьевы сказали, что отберут у лейтенанта пулемёт, если он еще раз обратится к своим финансовым корням. Все мы здесь теперь одно и то же, разведчики особой группы, нет теперь среди нас ни инженеров технической части, ни старших офицеров, ни медиков, ни Бэтменов. Сумма набралась вполне приличная, и Пачишин начал составлять список.
- Мне "Сникерс", презервативы и жевательную резинку с покемонами, - озвучил свой заказ Аллилуев.
- Водки, "Доширак" и три пачки "Бонда", произнес банальность Пиотровский.
Лейтенант заказал пачку "бумажных сосисок", кетчуп и туалетной бумаги. Я попросил несколько пакетиков кофе, пару пачек сигарет и карточку оплаты на сотовый.
"Связник" был готов и начал проверяться мною на знание пароля и отзыва:
- Пастеризация и Интернационализм! - бодро выпалили Пачишин.
- Артемьевы, напишите ему на бумажке все эти иностранные слова, а то их хрен кто запомнит, - расстроился я.
Майор "связник" печально вздохнул, попытался расцеловаться с разведчиками, но был сурово послан, сопровождаемый умными советами:
- Поймают, застрелись, - орали Артемьевы, - стреляй прямо в жопу, чтобы мозги вынесло.
- Чисти зубы, после принятия пищи не ешь жёлтый снег, смотри под ноги, - добавил Пиотровский.
- Мне еще чупа-чупс со вкусом дыни, - опомнился лейтенант.
Пачишин оглянулся, показал всем фак, и переваливаясь с ноги на ногу, попытался аккуратно спуститься с сопки, поскользнулся и с криком: "А пошли вы все на..." скатился с горки.
"Уй-уй-уй", - заметалось эхо среди сопок.
- И тебе удачи, - проорал Ромашкин.
- Да, пастор Шлаг совсем не умеет ходить на лыжах, - произнес задумчивый доктор.

(продолжение следует)