О регламентных работах, спирте и солдатской смекалке.
Из историй моего папы - бывшего офицера ПВО.

Первым местом службы отца был Петропавловск-Камчатский. Он попал туда в 1960-м, когда только начали формировать округ, и служил там целых восемь лет - на точке Англичанка, недалеко от самого Петропавловска. Там и произошла эта история.
Отец мой был офицером системы наведения. Как водится, периодически полагалось им проводить регламентные работы, для проведения которых выдавался чистый спирт. Правда вот норма была у всех разная, у отца, например, аппаратура была совсем не "спиртоемкая". А вот кому спирта полагалось - залейся, так это на промывку волноводов сантиметрового диапазона. Большинство посетителей сайта знают о волноводах намного лучше меня, но все же - небольшое пояснение для тех, кто не по этой части. Волноводы, о которых пойдет речь, представляли собой длинные металлические трубки прямоугольного сечения, у которых внутренняя поверхность должна быть практически идеальной, а поэтому: 1) изнутри покрытая толстым-толстым слоем - серебра; 2) тщательно отполированная; 3) сегменты волновода соединялись герметично, и затем оттуда откачивался воздух - чтобы с наружным воздухом не попадала мелкая пыль; 4) для того, чтобы совсем уже исключить попадание внешнего воздуха, в волновод подавался под слегка повышеным давлением гелий.
Что мне кажется странным, так это то, что столь тонкую механику вообще полагается собирать-разбирать в условиях полевого дивизиона. Ну да уставы не обсуждают, уставы выполняют. Положено волноводы разобрать и промыть в спирте - будем разбирать и промывать.
Руководил всей операцией лейтенант, в ведении которого находились эти самые волноводы - Толик Грам (именно так, с одним "м", что Грам неизменно подчеркивал при первом знакомстве). Для достижения максимально возможной стерильности было найдено изящное решение: рядом с вагончиком системы наведения была установлена палатка. Посреди палатки на табуретке стоял наполненный до краев спиртом эмалированный таз, одолженный Толиком по такому случаю у жены. Сам Грам и подчиненные ему сержант и два ефрейтора в течение нескольких часов разбирали волноводы на сегменты, относили в палатку, купали их в спирте и уносили обратно в вагончик - собирать.
Однако, как выяснилось, за всем этим броуновским движением наблюдал один, но очень заинтересованный зритель. Имени этого солдата отец за давностью лет не вспомнил. Помнит только, что он ухаживал за пограничными собаками и свиньями подсобного хозяйства. Вообще-то, в историях о флоте подобный персонаж обычно именуется матросом Пупкиным, но мне он больше напоминает солдата Чонкина. Итак, наш Чонкин занимался в части собаками и свиньями, каковая должность имеет немало преимуществ. И по крайней мере один, но весьма существенный недостаток: для ухода ни за собаками, ни за свиньями не положен спирт. Поэтому, прослышав о грядущей промывке волноводов, Чонкин смекнул, что судьба в этот день может послать шанс, который не повторяется дважды. Вот почему он с самого утра залег поблизости от палатки в высокой камчатской траве и стал ждать.
И судьба ему улыбнулась. Настал момент, когда все действующие лица скрылись в вагончике. Путь к спирту был свободен.
Молнией метнулся Чонкин в палатку, зачерпнул полную солдатскую кружку из заветного таза, и так же быстро рванул обратно... Но тут удача изменила солдату. Из вагончика вышел лейтенант. Мгновенно врубившись в смысл происходящего, он приказал Чонкину остановиться и бросился догонять похитителя. Тот, конечно, только побежал быстрее, но - все знают, как бегать с полной кружкой жидкости в руках. При каждом шаге на землю расплескиваются драгоценные миллилитры, а преследователь все равно уже настигает.
И тогда Чонкин принял единственно правильное решение. Он остановился, одним духом влил в себя все, что оставалось в кружке... И уже никуда не торопясь и не убегая, повернулся навстречу подбегавшему лейтенанту Граму, расплываясь в блаженной улыбке.

Порожний рейс.

1980 год, Северная Карелия, гарнизон Верхняя Хуаппа, 909 военно-строительный отряд.

- Воин!
- Ну?
- Хер гну! Ты сейчас в карьер?
- Не, бля, на дискотеку! Конечно, в карьер, мне ещё один рейс остался, последний.
- Разворачивайся, поедешь порожняком на прошлогодний зимник. Там закончилась отгрузка леса и надо забрать оператора. Да пошустрее, метель начинается, потом его вообще не вывезти будет.
- А хули он с последним лесовозом не уехал?
- Вот у него и спросишь. Дуй на зимник, забери оператора и прямо на Хапу, ужин вам оставят.
Вот с этого вечернего разговора в лесу между ротным и водилой Юрасем всё и началось. Впрочем, вечер это был или день - не поймёшь, полярная ночь в разгаре, темно почти круглые сутки, только в полдень небо чуть сереет.
Юрась осторожно развернул свой МАЗ на узкой заснеженной лежнёвке и пометелил в обратном направлении. МАЗ-самосвал - неплохая машина, мощная, надёжная. Но порожняком на заснеженной дороге совершенно неуправляемая. Основной вес приходится на переднюю ось, там и кабина с водителем, и дизель. А ненагруженные задние колёса беспомощно вращаются вхолостую на укатанном снегу. С гружённым самосвалом управляться немного полегче, а вот вождение с пустым кузовом по снегу и гололёду превращается в фигурное катание с непрерывными выводами из начинающихся заносов.
Так что рейс порожняком был сейчас совсем не в кайф. И какого хрена оператор с лесовозом не уехал? А пурга, похоже, начинается нешуточная, успеть бы вернуться раньше, чем дорогу переметёт. О том, что будет, если не успееешь, думать не хотелось.
До поворота на вахту пришлось ехать по той же дороге, что и гружённые самосвалы. Юрась довольно быстро нагнал один из них. Хоть бы это был не Халавка, подумал он. Увы, это был именно Халавка, умирающий водитель, как его называли в дурколонне (дорожно-строительной). Мало того, что Халавка вообще очень медленно ездил ("умирал за рулём"), так у него ещё был старый МАЗ-503 с пониженным рядом скоростей. Если Халавка ехал на третьей передаче, Юрасю, чтоб не наехать сзади, пришлось включать вторую. Когда "умирающий" включал вторую передачу, приходилось переходить на первую. А когда Халавка сам перешёл на первую, Юрась поставил рычаг скоростей в нейтраль:
- Пиздец, у меня такой передачи нету!
Наконец, МАЗ с "умирающим" свернул налево, к вахте. Юрась прибавил газу и рванул прямо, мимо кладбища брошенных тракторов-сороковок, к зимнику.
Через полчаса он добрался до зимника. У штабелей вытрелеванных стволов, хлыстов, стоял челюстной погрузчик ПЛ-1 с опущенными на снег захватами, рядом у костерка сидел ростовец Лёха по кличке Лось - оператор погрузчика и внимательно смотрел на дорогу.
Увидев МАЗ и узнав Юрася, Лось выплюнул чинарик и стал приплясывать:
- Ур-ра-а! Живём! - и сразу полез в кабину.
Юрась, почти не останавливаясь, развернул машину и погнал обратно, метель всё усиливалась.
- Ты чо не уехал с последним лесовозом? - спросил он оператора.
- Так гражданский с лесовоза сказал, что после него скоро ещё один приедет, он меня и заберёт.
- Наебал тебя гражданский. Ротный увидел, что он уехал один и меня за тобой послал.
- Вот сука! - изумился Лёха. - Ну, приедет этот пидор ко мне ещё на погрузку. И ребятам передам, что он такой козёл, отыграются на нём.
Вообще-то Лёха был прав, бросать в лесу людей было у нас не принято. Если о ком-то пройдёт слух, что бросил человека одного - он будет об этом долго и горько жалеть. А может и недолго, в лесу всякое случается, закон - тайга, медведь - прокурор. Военные блюли лесной кодекс свято, а вот среди вольнонаёмных, приехавших на Север за длинным рублём, иногда гниды попадались.
Тем временем пурга разыгралась во всю. Дороги почти не было видно, свет фар упирался в крутящиеся снежные вихри. Юрась включил дальний свет, но стало ещё хуже - перед глазами сплошная слепящая белизна, и он перешёл обратно на ближний.
- Как ты дорогу видишь в этом бардаке? Ни черта ж не видно, - крикнул, перекрывая рёв дизеля, Лось. Практически все МАЗы в лесу ездили без глушителей.
- Наощупь, - отрезал Юрась, отвлекаться ему было некогда. Колёса через рулевые тяги передавали толчки от неровностей дороги на руль, гидроусилитель немного смягчал их. Это создавало на руле так называемое "чувство дороги". Как только толчки с одной из сторон пропадали, Юрась немного поворачивал баранку в другую сторону, на середину дороги. Но вот баранка вдруг стала мягкой и податливой, словно передние колёса въехали во что-то вязкое. И почти сразу же МАЗ забуксовал и остановился.
Вылезли, осмотрелись. Так и есть - дорогу перемело.
- От зараза, не успели, а! Юрась, давай назад и снова вперёд, в раскачку. Может, выберемся?
- Может, да что толку? Ты пройди вперёд, посмотри, что делается.
Прошлись по дороге - впереди уже намело полуметровые сугробы, а пурга только усиливалась. Вернулись в тёплую кабину отогреться.
- Кранты, забурились, - резюмировал Юрась. - Будем чахнуть тут, как умирающие лебеди, пока за нами бульдозер не пришлют.
- А когда его пришлют? - спросил Лёха. Он служил только первый год, призвался в мае. Это была его первая зима на Севере.
- Может - завтра, может - послезавтра. В любом разе, только после того, как пурга утихнет. А соляры в баке только на ночь хватит.
- И это сидеть столько не жрамши? А как соляра в МАЗе кончится, то замерзать будем? Да пошли пешком, тут километров двадцать осталось, часов за пять-шесть дойдём.
- Сиди, придурок. До Хапы ты не дойдёшь, или заблудишься, или замёрзнешь, - сказал Юрась, выключив фары.
- А в МАЗе не замёрзнешь, что ль, какая разница?
- А такая, тебя в машине найдут, и будет хотя бы что в оцинкованной посылке домой послать. А так и похоронить будет нечего.
- Не, на фиг, сиди тут, замерзай, пусть тебя посылают домой в цинке, а я в казарму хочу.
- Ты чо, сынок, обурел в корягу, сынок? - в голосе Юрася вдруг проснулись нотки дедовщинки. - Сказано тебе, салага: сиди и не рыпайся.
Обычно Юрась не позволял себе такого, но тут он решил использовать это как последний козырь.
- Ах, вот ты как заговорил! - взвизгнул Лось. - Вот уж не ожидал от кого, всегда считал тебя нормальным мужиком. Как же, дедушка Юрасик голос подал. Чего изволите, дедушка Советской Армии? Вам портянки постирать, или сосчитать, сколько дней до приказа осталось?
- Я изволю, чтобы ты сидел, и никуда не ходил, пока за нами не приедут. Доставай свой "Памир" десятилетней выдержки с военных складов округа и кури, трави анекдоты, мечтай о гражданке.
- Да не могу я сидеть и ждать, пойми ты! - заорал Лось, - Надо что-то делать!
И открыл дверь, пурга моментально ворвалась в кабину и выстудила её.
- Стой, сказал! - Юрась схватил Лося за телогрейку. Не разворачиваясь, Лось влепил водиле локтем меж глаз. Охнув, Юрась откинулся, а Лёха выскочил из кабины и пошёл по заметённой дороге, пробитой бульдозером меж высоких сугробов.
Водила выскочил за ним.
- Стоять, рядовой Шахов! Вернись, я приказываю!
- Сперва отсоси не нагибаясь! - донеслось ему из темноты сквозь завывание пурги.
...
Ночь Юрась дремал в кабине, а может и день, кто его знает, эти полярные сумерки. Хорошо ещё, МАЗ стоял мордой к ветру и выхлоп назад уносило. А то можно было и угореть в кабине, прецеденты бывали.
Когда небо немного начало сереть, то есть к полудню, дизель начал чихать. Подняв кабину, слил воду с двигателя, чтобы не разморозить его. Пурга по-прежнему не утихала. Юрась сидел в кабине, боясь замёрзнуть и уснуть. Но сон не шёл, наоборот, дрожал от холода. Через какое-то, неопределённое время, ветер стих. С трудом разогнув окоченевшее тело, Юрась вылез из кабины, чтобы развести костёр в железном кузове самосвала. Соляра из бака до конца никогда не вырабатывается, на дне всегда остаётся литров пять, на растопку хватит. Водила наковырял под снегом обломанные сучья, на брошенных лесных делянках этого добра навалом, покидал в кузов, и поджёг их намоченной в соляре тряпкой. Так он просидел у огня ещё несколько часов. Сев по-турецки, Юрась думал, глядя на тлеющие угольки: "Чтобы ещё поджечь? Может, запаску? Или сразу весь МАЗ. А ещё луше - поджечь Хапу, а нас по домам отпустить. На худой конец - перевести служить поближе к дому, на Украину."
Перед глазами возникли беленые украинские хаты с вишнёвыми и шелковичными деревьями под окнами. Гуси, купающиеся в ставке. Коровы, которых пастух с утра выгонял на пастбище, Обед в тракторной бригаде, густой борщ, ломтик сала на белом хлебе, огурцы и помидоры, нарезанные на газетке, перцовка из сельмага.
На Юрася напало сладкое оцепенение, он не чувствовал холода, голода, перестали ныть болячки на руках. Именно в таком состоянии начинается замерзание. Но именно в этот момент к машине пробился бульдозер Т-100М с булбдозеристом Толей Муской за рычагами.
Развернув бульдозер на месте перед МАЗом, он заглянул в кабину и присвистнул:
- Оба-на! И этого тоже нет! С ума посходили, что ли?
Но потом заглянул в кузов:
- Ах вот ты где! Ты что, уже замерзать собрался? Ну, на это теперь не надейся.
- А-а... Это ты, молдаван, - пробормотал Юрась
- Сам ты пула! Сто раз тебе говорил: не молдаван я, гагауз. Давай, просыпайся, помоги зацепить твой МАЗ на жёсткий буксир, на Хапу поедем.
- А разве она не сгорела?
- Чего!? - обалдел Толя.
- Ничего, - встряхнулся Юрась, - это я так... Где Лось?
- Не дошёл. Увидишь, - помрачнел бульдозерист.
Возле моста через речку Ухтинку они остановились. Толя выскочил из бульдозера и махнул Юрасю - иди сюда.
- Чего?
- Вот, смотри, - кивнул в подсад Толик.
На снегу лежал солдатский сапог с торчащей из него обглоданной костью. Лёха валенок не признавал, ходил всегда в кирзачах.
- Крови нет, волки его уже замёрзшего глодали.
- Значит, не заблудился Лось, просто не дошёл, - добавил Юрась.
- Что делать-то с ногой будем, может, в кузов забросим и на Хапу отвезём, командирам покажем?
- Давай.

Через два месяца.
Юрась стоял с МАЗом в боксе, менял радиатор. Пол бокса был покатый. Просто выстроили стены на небольшом уклоне, нивелировать грунт никому не хотелось. Даже обоснование этому нашли - чтобы в случае пожара машины можно было легко из бокса выкатить.
Рядом с МАЗом чинилась шишига-водовозка. Когда Юрась пошёл из бокса на улицу, сзади вдруг раздался вопль Васи Кубина:
- Шухер!
Юрась оглянулся. ГАЗ-66, перекатив через подложенный камешек покатился к воротам, перед которыми он стоял. Уроды, даже на скорость не поставили, а ручник, понятно, не работает. Юрась тупо уставился в радиатор приближающейся шишиги.
- Тикай! Юрась, тикай!
Но Юрась смотрел на катящуюся к нему машину с тупым оцепенением и вовсе не хотел тикать.
С ходу шишига врезалась ему в грудь, перехала его, распахнула ворота и выкатилась на улицу.
***
Смерть человек не наступает сразу с остановкой сердца, сознание какое-то время ещё живёт в его мозгу. В нём, лишёном кровоснабжения, возникают самые причудливые картины.
Угасающим сознанием Юрась увидел всё со стороны: себя, лежащего у ворот бокса, прибежавших солдат. Потом он увидел, как солдаты его роты грузят в ЗИЛ-157 тяжёлый оцинкованный ящик, на котором было написано:
"Кравченко Юрий Богданович. Украинская ССР, Черниговская обл., Мало-Девицкий р-н, с. Обичево".
Потом он увидел длинный тоннель в конце которого светилось ослепительно красивое зелёное сияние. Он летел по этому тоннелю долго, пока не увидел обычный сад с яблонями. Под яблоней за столом сидел Лёха в телогрейке и х/б, приветливо улыбаясь Юрасю и неловко пряча под себя обглоданный обрубок ноги. Белые лепестки падали на неструганные доски столешницы.
- Лось, это я Юрась! Я пришёл просить у тебя прощения, за то, что не удержал тебя тогда. Прости меня, Лёха. Прости, братан.
Ничего не сказал ему Лёха, только смотрел добрыми понимающими глазами. И перед тем, как померкло сознание навсегда, Юрась с облегчением понял без слов - прощён.

В стародавние времена, когда еще был СССР, была в Краснознаменном Западном пограничном округе школа прапорщиков, готовила она контролеров для ОКПП. Так вот мой сослуживец Вовка Следзь после года службы решил посвятить себя ратному делу с минимальными потерями во времени и пользой для здоровья и накатал рапорт в эту школу. Месяца через четыре, приезжает на стажировку и рассказывает историю, которая потом ходила по округу как анекдот. Надо сказать, что школа была расположена на Западной Украине, в городке с романтичным названием Великие Мосты, там еще школа инструкторов была, учебный пункт, ну и обслуга естественно. Так вот, курсант как известно самое ушлое и несчастное создание одновременно, причем не важно где он курсантом является, в школе СС, в училище или школе прапорщиков, все они одним миром мазаны. Вот и в тот раз, несчастно-ушлую школу прапорщиков подняли вечерком по команде "В ружье" и заставили пробежать "шестерку". Смеркалось. Народ решил затупить, (а кому охота вечером "шестерку" бежать по полной), и уголок срезал, по огородам.
Утром на КПП появляется дед и бабулька, которые хотят видеть пана-командира. Дежурный докладывается, отец-командир, верный традициям тесного сотрудничества с местным населением приглашает гостей к себе и...
- Здравствуйте, чем могу помочь?
- Пан-командир, вот ночью весь огород потоптали, - говорит дед, - днем все цело было, а ночью потоптали.
- Дежурный!
- Товарищ полковник, дежурный Пупкин по вашему приказанию прибыл.
- Что такое, разобраться, доложить! Да, и чаю гостям.
Через десять минут, появляется дежурный и шепотом в полупоклоне докладывает о вечернем забеге школы прапорщиков.
- Черт! Опять эти прапрщики, рычит командир.
И тут в разговор ступает бабулька: "Ни, следы були человичьи!"

ЗЫ Я прошу прощение за безграмотное употребление украинского языка, но на слух это примерно так и звучало. Искренне Ваш, Старшина.

Мы все учились в школе, или Мамонту, кажется, повезло.


Как-то в конце прошлого века, в воскресенье, мы с Мишкой отправились на рынок покупать его жене мобильный телефон.
Я - бывший военный связист, и по этому поводу признаюсь, что в начале было несколько странно наблюдать в руках у людей совершенно самодостаточные говорящие коробочки с кнопками и экранами, которые умели сами устанавливать дуплексные радионаправления, проключать разговорный тракт, хранить кучи информации, игр, калькуляторов, записных книжек и прочих прибамбасов, и не имели при этом размеров кунга на шасси ЗИЛ-131 с четырьмя-пятью заспанными балбесами в качестве боевого расчета и стоящего над душой, как <ДомоклАв с топором>, зампотеха Сергеича.
Мишка, мой тогдашний коллега по одному из отделов местного телевидения, тоже был связистом, но гражданским, и сотовая связь смущала его в бОльшей степени резким несоответствием между реальной стоимостью оборудования/аренды и размерами тарифов на услуги, а также откровенной независимостью возможности трудоустройства выпускников радиотеха от уровня их знаний и умений.
Словом, предмет приобретения слегка озадачивал. Мишкина жена, с детства бредившая ландшафтной архитектурой и буквально разрываемая на части обилием заказов на разработку энвайронмента загородных коттеджей, яростно нуждалась в спичесном коробке (престиж) с коротким номером (удобство), уверенной работой вне городской черты (престижной удобство), аккумулятором с жизненной стойкостью второго Терминатора (удобный престиж) и набором красивых мелодий (для души). То есть, как вы понимаете, одновременно и ламерский, и распальцованный набор требований сводился преимущественно к выбору модели аппарата (серебристенький такой), чего Мишка, как профи, перенести не мог. Потом он с этой женой развелся, но это потом, а тогда он хотел и ей угодить, и себя проявить. А чтоб ответственность не так давила, взял с собой меня. Тоже связист. Есть у А.Кнышева книга, называется <Тоже книга>. Вот примерно из этих соображений.
Мишка сразу заявил, что это должен быть GSM. Потому что слушать вот абсолютно все городские помехи нынче уже непрестижно, да и позволять кому угодно слушать эти же помехи вместе с разговором тоже как бы уже не круто, все аналоговые стандарты отпадают. CDMA отпадал тоже, так как его еще не было. Оставался, понятно, GSM. А раз так. То собственно дорогущий <СтарТак> можно было привезти из Польши в три раза дешевле, и профессиональный выбор двух молодых самоуверенных инженеров свелся в выбору оператора.
Вот за оператором мы и отправились в воскресенье на базар - дилеры всех двух gsm-операторов занимали весьма стратегически выгодные места в недурственных палатах на разных концах одного из торговых комплексов.
После долгих раздумий у двух куч сена, два осла сделали выбор в пользу торговой марки <На Три Буквы>, потому что один из ослов крайне уважительно относился к словосочетанию <западногерманский инвестор>.
Офис дилера этой акулы капитализма помещался в большом элитном музыкальном магазине, и прямо напротив нас, через витрину с <сименсами> и несколько метров торгового зала, потягивала простуженным носиком кондиционированный воздух наблюдаемая до половины томная мечта поэта с вытатуированной на плече розовой акулой, явно скучающая в окружении дорогущих <фендеров>.
Пока я разглядывал эту музу, Мишка доставал сотового менеджера, несколько менее эффектную, но уверенно держащую смайл крашенную блондинку. Девушка, привыкшая к вопросам типа < а как заморозить счет?>, <насколько четко работает биллинг?>, <по сколько секунд тарифицируется международный звонок?>, непонимающе хлопала глазами в ответ на настырные просьбы рассказать о количестве базовых станций, применяется ли хоппинг, нормально ли работает хэндовер и какова частота общения базовых станций в В-интерфейсе...
Второй менеджер, обслуживающий классическую даму с собачкой и "мерсовским" брелоком, бросал на Мишку косые насмешливые взгляды, видимо, вспоминая пелевинское " в "роллексах" лучше всего разбирается тот, у кого "ракета" или "луч". Но Михаил не думал сдаваться - и следующим невзначайным вопросом "а как работает алгоритм RSA?" вогнал-таки менеджерку в истерику. Я, кричала блондинка, не обязана знать всю эту техническую ЕРУНДУ. Потому что по образованию она, видите ли, филолог. Вот.
Добившийся этого долгожданного раскаяния Мишка даже помягчел, засветился, и, предоставив даме восстанавливать душевное спокойствие и макияж, принялся сам заполнять клиентский договор, мол, я все-таки РАДИОИНЖЕНЕР, разберусь...
И вот здесь я отвлекся и услышал, что в секции с мечтой поэта и гитарами звучит блюз Гэри Мура - только гитарная партия, чистая, техничная, но разбавленная неизвестными мне импровизациями. На фоне этой музыки вид татуированной нимфы напротив
дохнул лиричным отголоском Вудстока.
Остро желая прикоснуться к легенде, я встал и увидел: музыка была живой - в дальнем углу секции, облапив белый "стратокастер", сопел и жмурился в откровенном экстазе маленький белоюбрысый мужичонка. Он бесподобно снимал Мура, не теряя такта убегая к сюитам Мальмстина, падая с них до драйв-припадков Хендрикса и вновь взлетая в небеса чистого звука а-ля Сатриани.
Я поволок за собой через пространство торгового зала дилеров стул, забыв и про Мишку с его gsm-ом, и про нимфу...
Когда я сел рядом с менестрелем, он вдруг оборвал партию, взглянул на меня и сказал:
-А знаете, кто я по профессии? Я- врач.
-У меня нет слов - произнес я.
А мне вот - не хватает драйва, - вздохнул врач и грациозно нырнул вместе с "кастером" в корректный и искусный кавер Роланда Грапова - вот уж совершенно неожиданно для всей окружающей реальности, мгновенно исчезнув из этой вселенной с татуированными девками, крашенными менеджерами и Мишкой с пластинкой SIM-карты в руке.
- Девушка, - спросил я у Розовой Акулы, - А Вы кто по профессии?
- Я-то? - переспросила дива низким контральто, - Ну, скажем так: я - не синоптик...
- Ясно, - произнес я и махнул рукой Мишке - не жди меня, друг...
Много воды утекло с тех пор, но вот смотрю - ломятся люди в ВУЗы. Преимущественно бездумно. А зря. Ибо вдруг окажется, что рисовать комиксы - не только интересно, но и прибыльно?
Хорошо быть умным, конечно. Только не ценой потерянного времени. И Эм Ха О.

Злобная сказка про межличностные отношения. Собственно кот здесь ни при чем... но всё же:

ОФИЦЕР И КОТ

Когда-то я был офицером. В то же самое время у меня был кот по имени, скажем, э-э-э, Четвертьэкт (шутка). Собственно, это был кот моей тогдашней жены, без которого она не чаяла жизни. Абсолютно независимо от всего остального.
И вот однажды я, как и все офицеры, решил переводиться. И надо же - получилось. Моя бывшая родня, как эскадрилья штурмовиков с авианосца, стремительно взмыла в воздух и, щебеча, улетела к своим, предоставив мне, как водится, самому отправлять контейнер, сдавать мебель, ну и всякое такое. А кота забыли. Отряд не заметил потери бойца.
Дело здесь в том, что для дам из одного города, не буду называть, остаться с мужем служить там, где получается, да еще и навсегда, как серпом по... ну да, серп в данном случае не поможет, но в таком духе. Просто в этом безымянном городе поимело несчастье поселиться военно-морское училище, выпускники которого смело женятся на окружающих дамах, полагая, что это любовь, и она на веки вечные... Впрочем, курсант (кадет) в России всегда был юношей наивным. Нет. У большинства женщин этого города в голове есть устройство, поразительно напоминающее самоликвидатор. В том смысле, что они обязаны вернуться домой. Вот это, видимо, и вызывало такую страсть к кошкам, которые тоже, как известно, всегда возвращаются домой. Еще я подумал про почтовых голубей. Такие вот женщины.
Но вообще-то, женщины здесь ни при чем. При чем здесь кот. Получив предписание явиться к новому месту службы через три дня, я обрадовал этим родственничков и тут же выслушал приказ привезти кота. Обязательно. Живого. О состоянии здоровья не говорилось.
Подумав, в взял в ларьке два пустых ящика из-под лимонов, бросил в один старый свитер, кота, накрыл другим и обвязал сверху бечевкой. В лучших традициях русской морской практики. За окном носились розовощекие дети, шел снег и пар из носоглоток, и стоял мороз. Минус тридцать один.
Электричку до Питера кот пережил нормально, хотя и периодически скребся в своей клетке. Поезд отправлялся вечером, и я решил зайти в гости к сослуживцам. Надо было ехать до Морского порта. Трамваев не было, и я пошел пешком. По пути встретил другого знакомого, поболтали, попили пива. Минут через сорок кот в ящике совсем перестал звучать. И когда я перевернул его тюрьму вверх ногами, задубевший зверь просто упал на спину, как чугунный утюг, судя по всему, даже не шевельнувшись.
Словом, добрался я до Гутуевского ковша, где стояла наша ПКЗ. Обеспечивал там зам, ненастоящий, старый минер с Дальнего Востока, приехавший в Питер под пенсию. Заядлый кошатник. Когда он узнал, что у меня в ящике, возмущению не было границ.
- Да ты ахринел!!! - орал он. - Котик же покушать должен!!! И пописать!!
А когда он понял, что открывать звереву темницу я не собирался еще где-то двое суток, он схватил упакованного кота и принялся чуть не зубами разрывать кошачьи путы. Обнаружив там моего ошалевшего обормота, зам схватил его на руки, как любимую куклу, и причитая, принялся открывать свободной трясущейся рукой пакет с каким-то кормом. Его каютная дымчато-голубая сиамка вила восьмерки под ногами хозяина. "Надо же, как разволновался", - подумал я и достал из чемодана "Распутина" к обеду.
- Так, - сказал зам, рассмотрев пузырь, - это ты хорошо придумал. Пойдем в кают-компанию. А кота оставим здесь, пусть отдохнет в женском обществе.
На мой немой вопрос зам, запирая каюту, ответил, что дает своей скотинке специальные таблетки.
Через полтора часа камчатских баек под фанфурик с доброй закуской я засобирался - приближалось время отъезда.
- Да ладно, - сказал зам, - что тебе собираться? А кота сейчас бойцы упакуют, в "люксе" поедет, - и принялся отдавать распоряжения, из которых я понял только, что мой затрапезный кот поедет на подстилке из настоящего японского флага, когда-то подаренного заму губернатором Хоккайдо. Я так живо представил эту картину - губернатор в торжественной атмосфере дарит заму национальный флаг, щелкают затворы фотоаппаратов, зам щурится от ярких вспышек, а между ног его в парадных ботинках, оставляя на отглаженных брюках дымчатую изморозь шерсти, вьется восьмерками голубая сиамская кошка...
Из очарования мысли меня вывел доклад матроса:
- Дык эта, тщ командир, нету кота...
- Как это нету, - сказал зам, - посмотри под койкой.
- Нету. Всю каюту осмотрели - нету. Ваша кошка есть, а этого, черного - нет нигде...
И началось. Я смотрю на часы - сорок минут до отправления. Кота нет. Шконка, шкафы, сейф, ящики стола - кота нет. Тридцать пять минут. Занавески, вентиляция, карманы шинели и плаща в шкафу. Кота нет. Свернутые морские карты. Прикроватный коврик. Кота нет. Двадцать семь минут.
- Не мог же он, сука, испариться, - говорит зам и в дикой догадке разевает пальцами пасть своей кошки. Та вырывается, двадцать пять минут. Кота, черт его побери, нет.
Я задумчиво смотрю на вертикальную трубу толщиной с руку, проходящую каюту насквозь по переборке слева от двери. Она заставлена вещевым шкафом, который, как положено, привинчен к палубе. И в самой палубе, там, где труба уходит вниз, естественно, дырка на два пальца шире самой трубы.
Двадцать две минуты. На всякий случай я ложусь на палубу и, сняв часы, засовываю два пальца левой руки в это отверстие.
И о чудо! Как раз между указательным и средним оказываются усы моего балбеса! То ли хозяйка его затрахала, то ли поохотиться на крыс решил. Котяра, вспоминая прежние обиды, вцепляется в пальцы когтями. Я ору, но отступать некуда, восемнадцать минут, и перебирая пальцами, захватываю последовательно котову щеку, челюсть ("А-а-о-о-а--у-убью-у-бблляааа!!!"), голову ("мя-а-о-о-у-у-у"), а дальше - все, упор. Голова выходит из-под пайолины, котяра, надо полагать, вспоминает свои роды, но упирается лапами в переборку, и - не идет дальше. Не лезет. Вся ПКЗ болеет за меня в коридоре, четырнадцать минут.
Кот идет на разрыв. Двенадцать минут. Я так никогда не матерился. И как в притче про обезьяну и кувшин, нет бы отпустить животное, пусть живет - тяну. Не бросать же на полпути. Или порву, или...
И на помощь, наконец-то, приходит зам. Отвернувшись, перекрестившись, и - кружку машинного масла в вылупившуюся усатую морду .
Меня тогда надо было видеть: дикая харя, разодранная рука с намотанным на нее осклизлым котом, и - зам, с выражением лица заботливой мамочки бегущий ко мне с японским флагом наперевес.
Десять минут. Офигевший таксист.
- Значит, так, сволочь, - проникновенно сказал я коту в тишине купе мягко катящегося поезда. - Хоть один звук, хоть пол-звука, хоть шорох - и я выброшу тебя в окно. Но сначала вылью в клетку полный самовар кипятка. Мне плевать. И ты это хорошо знаешь.
После этого я задвинул зверя в чемоданную нишу над входом и совершенно о нем забыл до прибытия. Всё они понимают.
Радости свиты не было предела. Распаковывали кота под фанфары. Промасленный японский флаг, принявший последний бой с этим пушистым оболтусом, был выстиран и использован на пляжах для привлечения внимания программированных городских теток.
А кот потом сбежал. После того, как его попытался сожрать один умирающий милиционер. Но это совсем другая история.