... Не, ну мы, сапёры, контуженные, конечно, но авиация твоя вообще маньяки какие-то. Понятное дело что других «не берут в космонавты», всякое видел, но один случай меня просто в этот самый диссонанс когтистый, или как там его, ввёл.

Я тогда командиром группы разведки и разминирования работал, и гоняли нас со страшной силой. Чуть где какой случай сложный, ну или вроде сложный - команда ехать. А поскольку случаев таких примерно до хрена, а Чечня всё-таки не самый маленький регион, нам даже вертолеты тогда придали, чтобы резво-резво, по первому сигналу...

Что уж, первый день порадовались что пылить не приходится, как бояр каких-то до места довозят, но дальше командование вспомнило старый анекдот и решило «а что, у них же велосипед»; в итоге мотались от зари до зари, и то потому лишь что «велосипеды» наши хоть и железные, но и в обслуживании ведь нуждаются; так бы вообще на круглосуточно, это у нас запросто.

И вот мы уже с неделю в такой карусели, не то что озверели - тут уже и озверин прошёл... Ну устали, конечно... малость...

Вот только на койку свалился - дневальный тормошит, к телефону. А прилетели мы в час ночи, то-сё, до подушки в два добрался, на часах три, вылет в шесть; ну, думаю, хана вам, штабные вы мои, так что по пути уже слова разные складываю в копилку красноречия.

- Не, тащ, это вертолетчики ваши...

Епта, а вот тут уже сон как рукой сняло. Может забыли фугас какой в «восьмерке»? Так вроде сегодня подрывом всё делали, без изысков... Или они сами намотали чего?.. К телефону галопом уже.

- У аппарата...

- Слушай, вопрос - взрывчатое вещество большой мощности, восемь букв, вторая «е»?

«На автомате»:

- Гексоген.

- О, спасиб, подходит!!! Давай, до связи...

Я даже не понял сначала, а эти упыри просто кроссворд разгадывали...

Автор истории BratPoRazumu, размещается с согласия автора

Эх, солдатики...

Мне повезло с началом своей военной карьеры. Да, в общем-то, и с карьерой в целом тоже повезло...
Подмосковная «придворная» часть, головная в системе. Но главное не это. Мне повезло с людьми, рядом с которыми и под чьим командованием получилось служить, и с теми, кем мне как командиру взвода пришлось командовать. Конечно, не обо всех я вспоминаю с теплотой и уважением, но общее впечатление осталось исключительно хорошее.
Я не могу здесь вспомнить всех. По разным причинам. Возможно, когда-то созрею до рассказов о начальниках и сослуживцах, а пока расскажу о людях, которым очень недолгое время пришлось служить под моим началом. Особенностью части вообще и моего взвода радиоперехвата в частности были очень непростые солдатики. Не все, конечно, но хватало людей, которые вызывали и уважение, и удивление, и прочие нестандартные чувства.

Первое знакомство

Я зеленый лейтенант, пришел в канцелярию, сел за свой стол, открыл тетрадь, приготовил ручку и наказал «замку»: «Зови первого».
Кое-кого я уже знал. Всего лишь полгода назад в ходе последней стажировки я исполнял в этом взводе обязанности взводного. Настоящий командир взвода тогда был в отпуске и готовился к убытию заграницу, а сейчас уже убыл, т.е. мы с ним так и не встретились. Изменилось немногое - пару новых сержантов, ефрейторов добавилось, личный состав (чтоб ему было хорошо) частично уволился, а частично добавился - ровно на четверть.
Тетрадка была заполнена предыдущим командиром взвода и в некоторых местах исправлена моими же пометками - за время стажировки я кое с кем уже поговорил, но, в общем, тогда глубоко не вникал, не предполагал еще, что вернусь.
У меня оставалось одиннадцать неизвестных мне бойцов.
- Рядовой ...ский по вашему приказанию...
- Садись. Имя - отчество... Образование (да?!!!)... Отец. Должность (ёпрст!!!)
- Скажите, Сергей Михайлович, а с какой целью вам вообще в Советскую Армию захотелось идти с такой фамилией, таким папой и таким, пардон меня, образованием - после второго курса МГИМО?
- Знаете, товарищ лейтенант, мой папа - умный человек.
- Боюсь показаться не совсем интеллигентным, но судя по должности вашего папы, об этом можно догадаться, даже будучи полным дауном.
- Он мне сказал: «После армии никто и никогда не сможет тебе сказать, что ты папин говнюк». Идти а армию перед институтом неудобно - школу забудешь и поступать придется не по-честному, а в нашей семье это не принято. Идти по окончанию - выбьют из тебя всю дипломатию.... Это не в ваш адрес будет сказано, товарищ лейтенант. Я ж вижу, что вы не такой, и папа мой готов это всячески поддержать...
Этот рядовой оказался лишь небольшой кочкой на минном поле. Из бесед с бойцами я понял главное: хорошо, что я всего лишь лейтенант, и мне, по большому счету, на все эти блатные заморочки плевать. Началась моя веселая лейтенантская карьера.
В принципе, почти все блатные бойцы моего взвода, примерно, половина разной степени «крутости», были нормальными пацанами, трезво осознающими свое место в жизни, неглупыми ребятами. Большинство из них никогда не кичилось своими родителями, которые, очевидно, и сами этому способствовали. Но не все.

Солдат «А»

Вызванный к замполиту части в самые первые дни своей службы, в чрезмерно мягкой доверительной беседе, в обход острых углов, легчайшими намеками и в русле основной линии партии я был зверски нацелен на внимательное отношение к солдату «А», которого до этого вообще никак не выделял. А между тем, как оказалось, скромный солдатик систематически по своему желанию ходил в кабинет командира части звонить папе, причем командир в это время кабинет скромно покидал. В субботу утром чаще всего его не оказывалось в роте, хотя из нас никто никогда не включал его в списки увольняемых. Никто из начальства от батальона и ниже (то есть мы) перед ним не лебезил, но ему этого и не требовалось - все его проблемы решались на уровне командования части. Он был в моем взводе, и я с ним, конечно, изредка общался, но исключительно на бытовом уровне. Особых проблем он создавал, отличался заметной кичливостью, но его старались не трогать в полном согласии с известной пословицей. Специалист был так себе, да и сам по себе такой же - мелкий, серый, малозаметный. Дружбу, по-моему, ни с кем не водил. А через полгода уволился. И слава богу.
Если вам интересно, то был он очень поздним ребенком в семье, где папа занимал высокую должность в МИД СССР. Мама заведовала московскими экскурсиями и чем-то там еще в этой области, старшая сестра была майором милиции - начальником чего-то в ОВИРЕ, а братец занимал пока не высокую, но весьма ответственную должность в КГБ. И плюс дедушка - заслуженный чекист СССР, генерал в отставке, ветеран СМЕРШ...
В качестве особого поощрения у нас было приято увольнение с вечера пятницы до утра понедельника, или в вариациях, но не раньше и не позже, шли те, кто имел право себе это позволить, причем, как правило, мимо непосредственного ротного командования.
Пацана увозили и привозили в часть на черной Волге с охраной.
Как-то я его спросил по поводу возможности экскурсии по интересным местам, с намеком на маму, конечно. Через неделю его мама встречала 40 человек на КПП с автобусом и стопкой книг «Путеводитель по Москве». Нас привезли к оружейной палате, всунули в километровую очередь между японцами и испанцами (причем те счастливо соглашались), всучили каждому бойцу путеводитель и показали все.
Потом мама еще делала мне билеты в Большой (с трудом) и Малый (без труда), но общее впечатление о сыне не исправила.

Пётр Фёдорович

Пётр Фёдорович родился в самое-самое Советское время, но в Соединенных Штатах, естественно, Америки. И не то, чтобы он изучал иностранный английский язык специально, просто он в нем родился и жил, поскольку его папа был на то время важным лицом в диппредставительствах СССР в США, точнее знаю, но не скажу. Не суть важно, но первые семь лет Пети прошли почти беспрерывно в рабочей обстановке дипломатической среды высшего уровня. Так что импортный язык и воспитание советского дипломата он впитал вместе с молоком мамы.
Петя был настоящим интеллигентом. Матом не говорил, голос не повышал, в тумбочке у него всегда стояла банка кофе «для всех» и томик чего-нибудь на языке оригинала. Ротный, старшина и иногда комбат называли его Петром Федоровичем. Сержанты Петю практически никогда не видели - он был переводчиком в отделе на отшибе, служил, можно сказать, на вольных хлебах, в роте появлялся изредка и чаще после отбоя, и был умен не по годам. Создавалось впечатление, что он может заткнуть за пояс кого угодно, но ни в коем случае не будет этого делать. Ибо не интеллигентно.
В силу командования взводом я с Петей иногда сталкивался чаще других. Он был просто фантастическим переводчиком, любившим язык из дикого к нему интереса. Петя коллекционировал американский военный сленг и каждому новому слову радовался, как ребенок свежей игрушке. Работа его была такова, что, будучи простым рядовым, он ежедневно убывал на суточную смену и неизвестно когда возвращался. Хотя у него и был как-бы сменщик, и тоже не сильно простой парень, но уровень совсем не тот. Поэтому никто и не рассматривал его как полноценную замену Пете, да и работали они обычно в паре, работы хватало.
Петя жил своей жизнью. Никто в части не мог похвастаться таким. Над Петей не было начальников. Совсем не было. Он якобы считался моим подчиненным, но путь от отдела, где он работал и частично жил, до роты, где числился - два километра, а служебная необходимость решала любые проблемы. При желании Петя мог все. Он уходил после завтрака, приходил часто после отбоя, иногда и вовсе не приходил, ночуя в отделе. Мог по звонку уйти в отдел среди ночи.
А, между тем, Петя был обыкновенным рядовым (позднее ефрейтором) и имел обыкновенную русскую фамилию.
Папа Пети в это время руководил редакцией самого главного журнала социалистической действительности, причем редакция эта находилась за пределами нашей великой родины СССР...
Заслуги Пети были столь велики, что редчайшие просьбы о двухсуточном увольнении, примерно, раз в полгода - в редкие приезды папы в Москву, слушались глупо:
- Петя, твой папа может позвонить командиру части, и он сам тебя к нему привезет на столько, на сколько ты захочешь.
- Мой папа это понимает, но не считает возможным так поступать...
Блин, все без исключения прочие Папы могли так поступать, а Петин нет. Впрочем, вопрос всегда решался без вопросов. Из увольнения Петя всей командирской линии привозил небольшие подарки - Мальборо, растворимый кофе, прикольные безделушки. Всегда. Со скромными словами: «Папа очень просил вас принять...»
Увольняли Петю чуть ли не со слезами. Очень скоро после увольнения он покончил с собой, выбросившись из знаменитой высотки. Несчастная любовь. Тьфу.

Чай... Кофе... Какао...

В мой первый новый год ротный собрал нас взводных и провел распределение заданий. Блатных взводов было два из четырех, включая мой. Только у меня 42 человека, а в другом 18. И у меня, как бы это сказать, бойцы были значительно многограннее что ли. Поэтому другому взводу достались редкие для Совка торты (типа «Птичье молоко», «Прага» и пр.) на всю часть в плохо представляемом умом количестве - что-то около сотни, там мама чем-то таким вкусным заведовала типа управления ресторанами Москвы. Мне же остался почти весь остальной список - по сути, весь съедобный совковый дефицит в количествах «на командование части, батальона, нам немного и солдатикам на новогодний стол».
Достал тетрадочку, почитал пап с мамами, выбрал торгового представителя одной продуктово-закупочной конторы по импорту, позвал солдатика. Нормальный солдатик - негромкий, ничем особо не выделяющийся, спортсмен хреновый, специалист не плохой, но не гений, особых проблем не создающий, в увольнения на двое суток мимо списка не убывающий. Видимо, крутости папы не хватает.
- Хочешь домой на пару суток перед самым новым годом? Нужно кофе растворимого приличного банок 50. Естественно, не задаром.
- Не вопрос.
- А чаю приличного можешь?
- Не вопрос.
- А что еще из продуктов можешь?
- Да все могу. Список напишите. Не первый же раз...
Условно говоря, он мог все из списка, но я все же разделил его на троих. Остальные двое вроде и не были связаны с продуктами, но тоже все могли.
Так я впервые попробовал настоящий цейлонский чай в полукилограммовой железной банке. Деньги за него с меня брать отказались.
Шо б я так жил, как мои солдатики встречали Новый год. Редкое французское шампанское там, похоже, тоже было. Но я встречал НГ дома, НГ на службе - святая обязанность замполита. Мне выпало 1 января, это много хуже.

Сержанты

Уже на финише командной карьеры был у меня сержант Пп, это фамилия такая. Не могу ни соврать, ни приукрасить: здоровенный русский на лицо парень, мастер спорта по боксу, окончивший 4 курса уже не помню какого питерского (тогда ленинградского) института, носил очень популярную молдавскую фамилию Попа. И ужасно ее стеснялся. При этом на боевом посту в отделе сидел на телефоне, отвечал на постоянные звонки, представлялся «Оператор поста ..., сержант Пп». В сержанты идти хотел, но боялся. По итогу он был у меня сначала комодом, потом замком, и со всех сторон отличным сержантом, если бы не вот этот комплекс неполноценности своей фамилии. Сколько я ни говорил с ним по этому поводу, помогало слабо. А ведь никто и никогда не мог посмеяться над ним - шкаф 6 на 10 и прямой с левой, если что. Хотя ни разу не припомню, чтобы до этого доходило.
Увольнялся старшим сержантом и очень благодарил за то, что все же армия существенно помогла ему поднять собственную самооценку и кое-что понять в этой жизни.
Кстати, в части тогда в одно время было два Попы. Второй был натуральным молдаванином.

Раз уж разговор пошел о сержантах, не могу не вспомнить еще трех человек, тоже замкомвзводов. Все трое, правда, не из моего взвода, но очень колоритные, запомнились. Вообще, комбат единственной нашей роте разрешал на выходные назначать ответственными не офицеров, а сержантов-замков, лишь бы только не замполита.

Козюренко - хохол в самом хорошем смысле. Невысокий, коренастый - почти квадратный, с неизменно угрюмым выражение лица исподлобья. Любимое выражение: «Товарищ солдат, я вас сейчас ухуярю!» Пардон, из истории слов не выкинуть. При этом достаточно было лишь этой риторической угрозы. Иногда, правда, она подтверждалась «легким» нажатием квадратного пальца на вторую пуговицу сверху на гимнастерке жертвы, этого было более чем достаточно. Отличался тем, что никогда не стоял в стороне, всегда участвовал в том, что поручено взводу. Если сказано копать, он копает как экскаватор, и ни один самый последний говнюк не может не копать, потому что см. начало абзаца.

Совсем не помню фамилию, то ли аварец, то ли черкес, в общем, северный Кавказ. Метр девяносто росту, черные как смоль густые брови и усы (ему можно), взгляд, как это ни банально, орлиный. Орел-мужчина и есть, сразу хочется спеть «Хасбулат удалой...» Окончил конезаводческий институт, 24 года, мне 25. Но скромный и тихий, что мусульманская девица. Никак не вяжется характер с внешностью.
Редкий случай: не хочет идти в сержанты, просто ужас в глазах! Как уже опытный (год служу) «ломаю» его с только пришедшим лейтенантом - командиром 1-го взвода, его солдатик.
- Смотри: тебе 24, им по 18, у тебя высшее образование, ты жизнь повидал! Ты отличный солдат, и будешь отличным сержантом!
- Нэ буду! Я хороший солдат, а сэржант буду плохой, я их поубиваю!
- Тебе даже голос повышать не придется, одного вида хватит. Ты лошадьми руководил, а это ж даже сложнее, чем людьми!
- Нэт. Кони лучше людэй. Они умные, они слушаются.
Долго ломали, с огромным трудом уговорили сначала просто попробовать, с условием, что через неделю, если не пойдет - нет проблем, поставим другого.
Ну, все, как я и предполагал - поднял он свои смоляные очи на солдатика, солдатик уже обомлел. Карма. Увольняли со званием по максимуму. Не помню, чтобы хоть раз голос на подчиненного повысил, но взвод стал отличным. Тоже лично благодарил за то, что заставил сержантом стать. Для них это важно, очень важно.

Еще один тоже северный кавказец по национальности, но москвич и служил чуть раньше предыдущего персонажа. Тоже большой красивый взрослый мужчина после нескольких курсов известного института. Только его уговаривать в сержанты не надо было. От армии он взял по максимуму, уволился старшим сержантом и членом партии. Один из трех, кого комбат разрешал оставлять по выходным ответственным по роте вместо офицеров.

Артист

Я гордился тем, что выпустился из училища со вторым классом по специальности, а не с третьим, как большинство выпускников. А на первой же проверке в части выполнил норматив и получил первый, срок позволял. Ну, никак нельзя было мне отставать от моих же сержантов - «первоклассников», некоторые их которых и мастерский норматив выполняли. Солдат первого класса не помню, но это больше из-за того, что на эти классы требовалось быть отличниками по всем основным предметам боевой подготовки, и если политподготовка практически ни у кого проблем не вызывала, то вот физо и строевая...
Был у меня солдатик редкого разгильдяйства. Во-первых, паталогически хромой, что, правда, не мешало ему быть чемпионом части по настольному теннису. Т.е. в строю он не ходил, от физо был освобожден. И к тому же был безмерно любим начальником клуба и замполитом части, поскольку играл чуть ли не на всех музыкальных инструментах вообще и на барабанах в нашем солдатском ВИА в частности. Плюс рисовал всякую наглядную агитацию. И язык подвешен так, что уболтает кого угодно. И совсем не дурак. На смены, естественно, не ходил, на «сидячих» занятиях появлялся крайне редко, а на «ходячих» вообще никогда. Классную квалификацию имел третью, как разгильдяй и бесполезный во взводном и ротном «хозяйствах» человек. К моменту моего прихода был он уже последнего срока службы, в роте я его почти не видел, разве что перед отбоем.
И вот накануне знаменательного события - крупнейшего ежегодного учения стратегических сил очевидного вероятного противника он просит меня поставить его на смену.
- Зачем тебе? - спрашиваю.
- Вы ж сами понимаете - мой пост самый важный на учениях, а у меня за двое предыдущих учений благодарности от командира части. Мне новая благодарность побоку, у меня их от запмолита полно, но эта ж молодежь на постах все испортить может...
Поговорил с отдельскими: по их мнению, парень действительно спец от бога, а я и не знал...
В общем, отработал он как всегда на отлично, да еще и с артистизмом: все бланки оформлены размашистым идеальным почерком с обратным наклоном, мягким карандашом, заточенным «лопаточкой», была такая фишка в нашем деле. Одно слово - артист.
После этого стал он на взводные занятия по СЭС (станционно-эксплуатационная служба, т.е. по специальности) захаживать. Я с собой из училища пленки привез с нормативами до мастера и выше - ему было интересно. Жаль, уволился вскоре.
------------------------

Были и другие, конечно. Был даже диссидент, стихи антисоветские писал и «голоса» на сменах слушал. Впрочем, голоса и музыку слушали все. С некоторыми москвичами и позднее поддерживал отношения, однако, не долго. В 88-м или 89-м, точно не помню, на гребне очередной борьбы с чем попало свалилась на нас жесточайшая директива разогнать всех местных (не именно блатных) бойцов по периферии. Явно не от большого ума решение, но у нас к нему подошли творчески, насколько это возможно: почти полностью поменялись составом с частью из-под Питера. Тоже неплохие ребята были, тот же «сержант Пп» оттуда. А потом Союз начал заканчиваться и началась задница, правда я в то время уже был уже начальником смены в спутниковом отделе, а потом и на КП перешел...

Всем моим солдатикам спасибо. Они очень многое значили для меня в самом начале моей военной карьеры, мы учились друг у друга. Хочется думать, что и меня хоть кто-нибудь из них иногда вспоминает, надеюсь, добрым словом.

Стройка

Моя основная профессия - военный. Войска связи осназ, т.е. связь как бы с обратной стороны. Но вообще-то я начинал взрослую жизнь как дипломированный строитель. Мастер ПГС, каменщик-монтажник далеко не самого низкого 4-го разряда, выпускник МАСТ-а (Минский архитектурно-строительный техникум) образца 1981 года, красный диплом. Трудовая книжка с 1978 года. Это потом я решил стать военным, а тогда в 77-м: мама-строитель, папа-строитель, друзья мамы и папы - строители, техникум в 400 метрах от дома. Ловушка. И я в нее попал после восьмого класса на три с половиной года. Кто-то скажет: «полтора потерянных года детства», т.е. два последних класса школы + еще полтора впустую? Так вот нет! И хоть напрямую приобретенная тогда профессия практически не пригодилась, все равно я считаю, что те годы очень многое мне дали вообще и для понимания жизни в частности. Пока счастливые советские школьники только готовились к выпускным во взрослую жизнь, я уже зарабатывал абсолютно честные деньги на практиках, трижды имел собственную зарплату, и никто со мной не вошкался как с маленьким, родителей не вызывали. Хотя моих и так знало все руководство и половина преподавателей. Есть проблема - сняли стипендию, еще одна - свободен.
От техникума до дома было четыре минуты ходьбы, если не тормозить, но тормозить приходилось, потому что через две минуты надо было преодолеть пивную. И если в первый год учебы это еще удавалось по крайней молодости, то потом - только через кружку пива. Может, кто-то еще помнит тот замечательный минский пивняк без названия в полуподвальчике дома N 10 по ул. Козлова, напротив военного кладбища, рядом с детской библиотекой им. Я.Мавра? В церкви на кладбище бабушка тайком от партейных родителей меня крестила, в библиотеке я в детстве приобщался к прекрасному, а в пивнушке познавал жизнь в других ее проявлениях. Пиво там всегда было свежим и неразбавленным, в отличие от соседней «банной» пивнухи, нередко проскакивало даже Бархатное, а народу почти всегда немного, многолюдно становилось только после четырех, когда заканчивались смены на заводах дальше по трамвайной линии, а в шесть она уже закрывалась. Продавщица тетя Маша, казавшаяся строгой и неприступной в маленьком как амбразура, обложенном кафелем окошке, по совершенно непонятной причине прониклась к нам (нас было трое друзей) материнской теплотой и продавала копченую ставриду к пиву даже тогда, когда для всех остальных она заканчивалась. Работяги возмущались, но недолго: «Это мои ребята!» - гаркала тетя Маша и воцаряла мир. В 85-м на пике борьбы там сделали кофейню, позднее ее трансформировали в рюмочную, потом был магазин какой-то, теперь и не знаю что. Надо бы зайти посмотреть...
Первая практика была еще на первом курсе, попали на капремонт театра им. Я.Купалы. По бестолковости занимались, в основном, ломанием стен и уборкой мусора, потому вспомнить особо нечего, разве что бутафорский череп, найденный в одном из подвалов: зарываешь его в кучку мусора, которую девчонки должны убирать, и наслаждаешься.

Бригада Громова

Вторая практика была настоящей, и работал я на ней чисто по блату в лучшей по тем временам бригаде Советской Белоруссии - героя соцтруда Громова. Когда-то еще до геройства он был другом моего отца. Начальник треста приписки бригады тоже был знакомым нашей семьи. А сама бригада тогда находилась на самом передовом крае битвы за коммунистическое будущее, важнейшей стройке г. Минска - возведении скромного кирпичного жилого дома для тружеников то ли ЦК партии, то ли Совмина по улице Пулихова. Тогда я узнал, что и у нас бывают многодетные то ли партийные, то ли совминовские работники, которые могут разместиться исключительно в 5-ти и 6-комнатных квартирах с двумя санузлами и тремя-четырьмя балконами на разные стороны света. Очевидно, что строить эти скромные обители имели право только герои соцтруда. Какой либо особой архитектурой дом не блистал, очевидно, чтобы снаружи не сильно выделяться из общей массы домов рядовых строителей коммунизма, но имел особенность: балконы в нем были натыканы совершенно хаотично, их расположение не подчинялись формальной логике. По крайней мере, такое впечатление создавалось у прораба, мастера и работников бригады, но только не у архитектора проекта - у него балконы вписывались в одному ему понятную систему. Поэтому, когда он приехал с очередной плановой инспекцией процесса возведения скромного шедевра, тут же не обнаружил наличия одного балкона на четвертом этаже. А педаравики производства (я тоже там был!) заканчивали возводить уже шестой - мы работали с опережением графика, по-другому не могли, не имели права - мы работали под звездой героя!
Скандал. Продолжительные крики матом. Вызывание руководства всего, чего только можно. Частые взгляды туда-сюда: чертеж-дом, чертеж-дом - поиск пропавшего балкона. Ага, нашли! Только на чертеже - на доме действительно его нет. Консилиум: можно ли это излечить? Разве что ломать два этажа, но и тут - нет: наружный слой из облицовочного кирпича, будет заметно.
Скромный бригадир наш кроме трудового геройства был еще по совместительству и членом, да не простым, а совета народных депутатов БССР (это как дума или парламент сейчас), а архитектор, к его сожалению - просто архитектором, хоть и широко известным в узких кругах. Победила власть народа: решено было эту квартиру всего с двумя балконами вместо положенных трех выделить в наказание самому худшему из лучших работников то ли ЦК, то ли Совмина из крайне нуждающихся в улучшении жилищных условий. И ничего больше не делать, а проект подкорректировать, один хрен: большинством голосов отсутствие одного балкона на внешнем виде дома никак не сказывалось, тут наш архитектор остался в подавленном меньшинстве.
Получили демонстративных звиздюлей от бригадира (который, кстати, сам был виноват), посмеялись, замочили и поскакали заканчивать шестой и начинать седьмой этажи - скромным труженикам то ли ЦК, то ли Совмина негде было плодиться дальше.
Если вы думаете, что бригада героя соцтруда это сборище праведников в костюмах с галстуками и женщин в красных косынках, так вот нет. На стройке матом не ругаются - им разговаривают. Пьют все в большей или меньшей степени, включая самого героя, когда он на основной работе, а не в Совете или в какой-нибудь депутатской поездке. Людей в бригаду Громов подбирал сам. Была и молодежь, и старики со стажем работы почти 30 лет. Забыть не могу старичка 5-го высшего разряда, который шутя на глаз выкладывал угол и только по окончании работы, проверяя его отвесом, удовлетворенно хмыкал: «Учись, молодежь!» И его старушку-подсобницу того же разряда. А вот стажеров Громов не брал, я был блатным исключением. Бригада работала хорошо, очень хорошо, зарплата напрямую зависела от общей выработки, потому лишний бездельник-неумеха мог только снизить общий заработок. Очень не хотелось считаться блатным бездельником, приходилось стараться. На стройках отечества в ту пору тотальных дефицитов нормой было временное отсутствие раствора, кирпича или других материалов: нет материалов - нет работы, сиди, кури или мусор убирай, соответственно, и нет выработки. У нас я помню один такой случай. Вдруг закончился раствор - обычно он никогда не кончался, только к концу смены, а тут что-то не сработало. Громов устало матюгнулся и пошел в прорабскую сделать звонок по телефону. Через полчаса одновременно примчались три машины с раствором, потом с чем-то еще, потом еще - не дай Бог, что-нибудь закончится, пусть уж лучше лишнее лежит и в отходы превращается, чем геройская бригада будет простаивать.
Заработки были хорошие: за свой месяц стажерства, работая подсобником по 2-му разряду, я получил 160 рублей. Это были по тем временам очень приличные деньги, особенно в 17 лет.

Дима Бердник

Меня определили подсобником к Диме Берднику. Дима был евреем и этого ни разу не скрывал, даже гордился: «Еврей со скрипкой - просто еврей. Ты поищи еврея с кельмой - долго будешь искать и найдешь только меня! Так я ей играю как на скрипке!» На вид - тридцатник, едва уловимый «одесский» говорок, весельчак, балагур и просто виртуоз кирпичной кладки - две нормы сложной наружной стены за смену - легко! Сидя на балке, торчащей на три метра наружу с восьмого этажа - легко! Но все это только после 11 утра. А три утренних часа это чаще всего был сгорбленный старик с пустыми глазами. Дима был абсолютным алкоголиком. Трезвым он просто не мог жить, не то, что работать. А вино в те архаичные времена начинали продавать с 11-ти утра и заканчивали в семь. Чтобы господа (а тогда еще товарищи) алкоголики не захлебнулись слюной от созерцания вожделенной жидкости и не смущали чуждых этой забаве граждан, торговля весь алкоголь старалась вынести или в отдельные магазины, или в отделы со своим независимым входом. Еще было модно делать такие амбразуры в глухих стенах: вся очередь стоит на улице, в амбразуру засовывается рука с засаленной денежкой, а вылазит уже с бутылочкой плодово-ягодного бальзама для души за рупь двадцать семь...
Иногда запасливые друзья наливали Диме стаканчик из вечерних запасов, но такое случалось редко - друзья тоже были не промахи выпить, чтобы что-то еще осталось и на утро. Плюс все-таки в «геройской» бригаде существовал неформальный закон - до 11-ти не пить. Дима этот закон нарушал только в самых крайних случаях и только при отсутствии Бригадира, ибо обмануть было нереально - даже запах первого стакана менял отношение Димы к жизни кардинально, и все сразу все понимали. До первого стакана руки у Димы были ватными, он, конечно, что-то делал, но работой это трудно было назвать: смотрел, как я тренируюсь, что-то подправлял, курил и ждал заветной минуты...
Так что в начале моего становления как самому молодому лежал мне путь с помятыми рублями в ближайший магазин, куда я обязан был прибыть не позднее открытия, а желательно уже через пять минут вернуться с добычей, иначе - каюк. Задача непростая, учитывая, что мне всего 17, выглядел на 15, да еще и в рабочей одежде. «Жить захочешь - справишься», - шутил Дима, и мне от его взгляда становилось нехорошо - шестой этаж все-таки.
Но на деле все оказалось просто. Утренние алкоголики эпохи развитого социализма - народ сколь нетерпеливый, столь и понятливый, плюс значительная часть их была теми же строителями с нашего или соседних объектов. Второй или третий в очереди (первый уже и так был нагружен заказами) брали мою денежку и через пару минут выдавали заказ. Причем никто не возмущался, и все было абсолютно по-честному, даже сдача, если таковая вдруг рисовалась. А вскоре ко мне привыкли как постоянные клиенты к постоянному клиенту.
Нет, много Дима не пил, для начала хватало 0,7 плодово-ягодного на троих, а поддерживали его два товарища, состояние которых, впрочем, никак не выделялось. После этого менее чем за час, то есть до обеда, мы с ним делали утреннюю полудневную норму кладки. Руки Димы порхали, мне было очень трудно успевать за ним: работа подсобника - тяжелейший труд. Надо было домесить раствор до удобной напарнику консистенции, успеть подать и разложить кирпич на стену, потом туда же раствор так, чтобы напарнику только оставалось уложить это все в ажурную кладку. При этом еще важно было не огреть его лопатой с раствором. Хороший подсобник дорогого стоит и еще не каждому дается, а только лучшим каменщикам, мастерство которых требует воплощения в самом процессе ваяния, а не в нудной подготовке к нему. Потому многие пары формируются на годы и десятилетия, подсобниками работают совсем молодежь, или, как ни странно, женщины. Первое время мне было очень тяжело, помню, что еле добирался до дома и практически сразу падал на кровать. Потом втянулся, замысловатый «одесский» мат в мой адрес стал раздаваться реже.
За обедом на троих выпивалась еще бутылка, и вторую часть дня Дима с блеском в глазах носился по площадке как балерун, жонглер кирпичами и артист разговорного жанра в одном лице. Если погода и мое состояние позволяли, то делалось еще полторы нормы. Где-то в середине этого процесса оприходовалась последняя бутылка - ее действия хватало как раз до конца смены. Не помню, все ли пили в этой бригаде. Я за молодостью и строгим взглядом Героя - точно нет, а за обедом хоть полстакана, но «тянул», наверное, каждый, даже женщины и сам Герой. В 11 и после обеда пили только группы по интересам, но пьяным никто никогда не выглядел! Как жил Дима период с конца работы и до утра, я не знаю, но судя по утреннему состоянию, тоже не без добавки. Это, можно сказать, ежедневный, будничный стиль, а ведь были еще выходные...
Технику безопасности Дима презирал: «Кто погибнет от цирроза, под трамваем не умрет!» - любил говорить. Поэтому на выносной балке, которая закладывалась кирпичом на восьмом этаже, он просто сидел жопой, ноги врозь, спиной к зданию, лицом к приключениям. При этом умудрялся принимать от меня кирпичи, раствор и все это укладывать в аккуратную стенку.
- А ни разу это..., не падал? - тихонько ужасался я, понимая, что, конечно, не падал, если все еще жив и здоров.
- От чего же! Конечно, падал! Я ж тебе говорил про цирроз! Три раза падал: с шестого, третьего и второго этажей!
- И как это?
- С шестого - в сугроб, зима была снежная, испугался сильно. С третьего даже испугаться не успел - встал и пошел дальше работать. А со второго, сука, ногу сломал! А все потому, что трезвый был! Потом дал себе зарок - трезвым на балку ни-ни!
Это, как вы понимаете, лишь жалкая литературная адаптация цветастой и заковыристой Диминой речи, в реале окружающая среда взрывалась обилием мужских и женских половых органов, традиционных и нет способов совокупления, а детишки из соседнего садика замирали, жадно мотая себе правду жизни на виртуальный ус.
Таким был еврей-каменщик, виртуоз кельмы и матерного слова, балагур и бесстрашный разгильдяй, алкоголик Дима Бердник. Не знаю, что с ним сейчас.

Впоследствии мне повезло работать с этой бригадой на еще двух «коммунистических» стройках: возведении банного комплекса на 12 персон в дачном поселке ЦК на берегу Свислочи и строительстве второго корпуса общаги архитектурно-строительного факультета БПИ (а ныне БНТУ). Последней стройкой горжусь и часто вспоминаю, что на этажах с третьего по начало пятого студенты бьются лбом о стены, выложенные лично мной, где я работал первым номером со своей девченкой-подсобницей, за что и получил, хоть и явно незаслуженно, по блату - по ходатайству героя соцтруда Громова - немалый 4-й разряд. Есть все же в строительстве приятный момент - всегда можно показать пальцем результат своего труда, и, дай бог, стоять он будет долго.
В перерыве между баней и общагой случилась еще одна практика. Не желая выглядеть парниковым тюльпаном, я демонстративно отказался от «геройской» бригады и напросился в «самую обычную». Ну, меня и засунули, правда, опять не в саму обычную, но все же не в геройскую, а комсомольско-молодежную бригаду. Вот тогда я и узнал суровую правду о работягах-строителях...

-----------------------

Если интерес к этому рассказу будет, то будет и продолжение.

Акей, ребята, раз интерес есть, продолжим про мою стройку.

Светка Светагор

Светка была рядовым членом комсомольско-молодежной бригады, уже и не помню какой специальности, не в этом суть. Поначалу я считал, что Светагор это ее типа прозвище, но позже узнал, что реальная фамилия (а может - Святогор, не знаю точно), но она как нельзя лучше отражала всю ее сущность. Ведь что-то древнее и могучее, непокобелимое чуется в этом слове. Мощь и надежность былинных богатырей, необузданный нрав древнеславянских богов, святость и кротость вкупе с силой и решимостью.
Молодая девка - чуть за двадцать, не замужем. То ли «гора света», то ли « святая гора», но гора однозначно. Светы было много, очень много, примерно три меня на тот момент зеленоватого юношества. Она и росточку под 190 и весом, наверное, к 150-ти, причем не сказать, что слишком толстая, и голосом бог не обидел, и нрава не кроткого, может ответить и словом и рукой, но степенна не по годам, а по размеру.
Поэтому, когда в первый день моей работы в новой бригаде где-то в пол одиннадцатого утра прямо у меня за спиной раздался гром небесный, я чуть не свалился с лесов:
- Рупь давай!
Дар речи и природная любознательность вернулись ко мне не сразу:
- Зачем?
- Потом узнаешь, давай, не тормози, мне еще полбригады оббегать надо.
Заинтриговала, полновесный советский рубль пришлось отдать - типа купил билет на неизвестное представление. Подарок кому, аль помер вдруг кто?
Нет, никто не помер. Подарок - да! Для меня!
К обеду в бытовке стол уже был накрыт: все ссобойки (в том числе и моя) распотрошены и частично перемешаны, что-то из закуски еще докуплено, а в качестве декорации живописно натыканы разноцветные фауст-патроны плодово-ягодного счастья. Вот водку на стройке тогда никто не пил - считалось неприличным.
Я понял, куда ушел мой рубль, только не понял, зачем его с меня стребовали - ведь отмечалось именно мое вступление в бригаду. Тут уж или я на всех, или все на меня. Но - проехали. Выпили, закусили, поздравили меня с прибытием, поиграли в храпа на мелочь, как водится, и пошли работать дальше.
После обеда процесс принятия алкоголию не прекратился, а просто переместился во фракции по профессиональным интересам. Поскольку весь обеденный боезапас был легко и быстро оприходован, также быстро собрались давным-давно сформированные ячейки-тройки, в них единогласно были выделены требуемые, также давно определенные суммы, и назначились гонцы. Самые ленивые из них объединились по принципу «сегодня ты, а завтра я». Остаток рабочего дня прошел успешно.
Назавтра я, уже не ожидавший очередных поборов, снова был испуган тем же громоподобным воплем Светагора. Оказалось, что это добрая традиция коллектива, но я, молодой и зеленый припёздыш, конечно же, могу отказаться, и, если мне комсомольско-молодежная совесть позволит, поглощать свой обед втихаря и всухомятку, только с большой осторожностью.
- Это почему еще?
- А шоб слюнями не захлебнуться! - загоготала Светагор, и еще не схватившаяся свежевыложенная мной перегородка в полкирпича опасно завибрировала.
Рубль отдал, но за обедом заметил, что не у всех еще комсомольско-молодежных членов пролетарское сознание было на уровне: несколько человек (в основном женщин) «чернила» не пили. И никто им ничего на вид не ставил. Поговорил с бригадиром - молодым еще, лет 28 хлопцем, статью под стать Светагору. Бугор сказал, что все чисто по желанию: хочешь - сдавай и пей со всеми, не хочешь - не сдавай. Обещал вразумить Светку. Поэтому назавтра Светка Светагор, появившись опять внезапно как черт из табакерки, рявкнула уже ласковее:
- Рупь сдавать будешь?
- Не, спасибо за заботу, сегодня не хочу.
- Ну, гляди, соколик: захочешь - не возьму.
На том и порешили. К слову, последнее обещание Светка забыла и рупь от меня всегда принимала, когда я иногда решал не отрываться от коллектива. Но не каждый же день!
Отличия молодежной бригады на этом не заканчивались. Зарабатывали в ней, конечно, меньше. Собственно, и работали меньше, потому что внезапное преждевременно окончание наличия стройматериалов было в норме: иногда и по двое суток ждали, курили, пили, с чем-то вошкались, но денег к зарплате это что-то не прибавляло.
И уровень значимости стройки был соответствующий - это вам не баня для работников ЦК, а складские и технические помещения в промзоне радиаторного завода...
Помню, копали котлован, а из-под ковша экскаватора появлялись кости и вылезали каменные плиты с еврейской вязью - не знаю, на идише или иврите, не разбираюсь. Строились на бывшем еврейском кладбище, работы прекратили и сообщили наверх, но вскоре продолжили - всему начальству это было не интересно.
Я и раньше сомневался, но после этой практики впервые твердо решил, что со строительством свою судьбу связывать не стану. И все последующее время учебы в техникуме только укреплялся в этом решении.

Баня

Буквально пару слов о скромном быте передовых строителей коммунизма тех времен, то есть работников ЦК ВКПБ...
Дом на Пулихова уже заканчивали с опережением графика, поэтому часть бригады сняли и перебросили на еще более важный объект эпохи передового социализма - банный комплекс на 12 персон в дачном поселке ЦК и Совмина где-то в районе Дроздов. Водохранилища, правда, тогда еще не было, а просто текла речка Свислочь. Я так понимаю, что это тот самый дачный поселок, который Шушкевич позднее подарил западным послам, а первый и единственный президент забрал и вернул народу, то есть нам. Строительство было небольшим, можно сказать, камерным, поэтому отрядили всего восемь человек во главе с Героем (ввиду особой важности объекта). В остальные семь вошли подсобница Громова и три лучших каменщика со своими подсобниками. Я примазался к Диме Берднику. Стройка была важная, но до ужаса бестолковая - одноэтажное здание со стенами почти без окон толщиной в три с половиной (!!!) кирпича. Вот эту ровную метровой толщины стену под отделку с обеих сторон, по сложности как раз для практикантов, клали четыре лучших каменщика БССР во главе с героем соцтруда! Ну, и я там тоже отметился. Первые самостоятельно уложенные кирпичи легли именно в эту стену - испортить ее было практически невозможно. Наружный слой клал Дима, а все остальное - учись студент!
Стояло лето, жаркий август. В этом тенистом островке коммунизма под вековыми соснами воплотилась мечта рабочих и крестьян о прекрасном будущем, где от каждого - сколько можешь, но зато каждому - сколько хочешь (так, кажется, звучал девиз этого сладкого будущего?) Так сказать, рекламный образец. Правда, чтобы несознательные рабочие и крестьяне не нагадили (всех много, а прекрасного будущего мало), окружал его высоченный забор и штат охраны в парадной форме. Нас привозили на автобусе, охранник просто зачитывал список, мы соглашались и автобус ехал почти в самый дальний уголок рая, где и притулилась скромная общественная банька. Один раз я опоздал. С трудом добрался на чем-то общественном. Охранник долго что-то вызванивал, потом пешком (а это километра два) пришел злой Громов и забрал меня. Его предупредили, что это случай - последний. Лучше бы я вообще в этот день не приходил.
Домики разной оригинальной архитектуры на почтительно расстоянии друг от друга органично вписывались в ландшафт, заборов не было - а зачем они в коммунизме? Где-то примерно посередке разместилась тепличка общего пользования: захотел свежих огурчиков-лучков-помидорчиков-укропчиков - зашел и сорвал, даром. Все свежее, на натуральном говне взрощеное. Был и буфет-магазинчик. Работал, правда, за деньги. Кто из тех времен знает, какой самый популярный сорт водки был у слуг народа? Скажете, было всего два сорта - 3,62 и 4,12? Так вот нет! «Слуги» довольствовались чем попроще да подешевле, а именно водкой «Посольской» по цене 3,52 за бутылку.
Одна беда была: в буфете не продавали «чернила»! Приходилось «довольствоваться» Посольской. Там я ее и попробовал первый и последний раз. С охраной было решено, что буфет нам можно было посещать один раз за день в строго оговоренное время при отсутствии хозяев жизни, благо по будням «хозяева» горели на работе.
Рядом со стройкой, метрах в 50-ти текла река, от бани ее отделял небольшой лесок. Как-то в обед в отсутствие бригадира и охраны в видимом пространстве, я решил прогуляться. Грибов - не меряно, под каждым деревцем - подберезовики и подосиновики! Только я раскатал губёшку и начал протягивать к самому красивому подосиновику ручонку, как из-за кустика поднялась белая фуражка с красным околышем и вкрадчиво произнесла:
- Нельзя.
- Ну, здесь же их много! Всем хватит!
- Нельзя, - с той же вкрадчивостью, но уже с оттенком раздражения.
- А прогуляться до речки хоть можно?
- Нельзя.
И я понял наконец, что этот праздник жизни существует не для меня, и пошел дальше делать будущее слуг народа еще более светлым и чистым, то есть строить им баню.

Преддипломная

Это самая последняя перед выпуском практика, стажировка на дипломной должности - мастера объекта. Мне достался большой жилой дом авиаремонтного завода. Дом был на сдаче - то есть уже шла отделка жилых помещений, и я сначала не мог понять, почему к прорабу Михалычу никак не зарастет народная тропа? Люди шли и шли, заходили в прорабскую строго по одному со свертками и пакетами, а выходили налегке...

Продолжение ожидается.

Стройка, окончание, часть 4.

Иностранцы

Они напрямую к строительству не имели особого отношения, но столько живописно-колоритных фигур вспоминается, что не сказать о них хоть пару слов - вас не уважать.
Вы знаете, как они попадали к нам? Они ехали учиться в СССР, но очень и очень немногие стремились получить конкретную специальность. Вообще ситуация с ними очень была похожа на наш армейский призыв: пришел, проверили, спросили куда хочешь, отправили куда надо. Несмотря на какой-то там предварительный отбор, многие прибывали в СССР почти с нулем в графе «образование» и подавляющее большинство - без знания русского языка. Полгода их кантовали на подготовительных курсах, где учили русскому языку, определяли и пытались поднять общий уровень образования. Потом раскидывали - самых умных по институтам, остальных - по техникумам. Но еще очень важным считался город обучения. В первую группу входили Москва и Ленинград. Минск, Киев, Прибалтика - во вторую. Все остальное было в третьей. Для них считалось выгоднее попасть в минский техникум, чем в институт в глубине России. Не знаю, почему, наверное, к Европе ближе. Абсолютно все они, может, кроме только вьетнамцев, были из не бедных семей, простых так не было точно. За обучение платило посольство, и им стипендию (совсем не хилую) тоже оно, родители деньжат подкидывали - жили наши угнетенные негры не бедно, первым делом покупая холодильники, телевизоры и магнитофоны с проигрывателями, причем самые дорогие.
Обучение на месте у многих начиналось с самого главного - русского матерного языка. Картина: задумчивый, интеллигентного вида негр сдает бабушке в гардероб хилое пальтишко, не переставая бубнить: «Ёптумат - ёптумат - ёптумат. Блатнах - блатнах - блатнах. Почёль в пи...» У бабушки глаза на лоб лезут: «Свят, свят, свят. Изыди, антихрист!»
У нас в группе их училось аж шесть. Каждой твари по паре из трех стран: две пары мужиков-негров и монголки. Вы, может, думаете, что они приехали изучать строительное дело? Ха!
Высокий, с великолепной фигурой и классически-негритянским чертами лица центрально-африканец (бывают же красивые негры!) приехал лечиться от алкоголизма. Маленький и плюгавенький, к тому же еще и заикающийся, с неестественно большими на маленьком лице «силиконовыми» губами, не бедный пигмей сьерра-леонец приехал просто мир посмотреть. В конце концов, этот мир его устроил больше своего, он женился на местной проститутке и остался у нас.
Две монголки были как солнце и луна - такие разные. Ту, которая луна, звали Одгонсурэн. Как и положено монголке - маленькая, плотненькая, с лица плоская, как доска, нет, даже скорее вогнутая. Ей богу, любимым местом на Немане клянусь - если смотреть в профиль, то видны были только щеки и некоторая впуклость между подбородком и лбом - носа не было!!! Ввиду крайней внешней непривлекательности, плюс отсутствия каких-либо умственных способностей, была она тихой и незаметной, холодной, ничем, кроме лица мне не запомнилась, с русским языком не дружила, почти молча просуществовала с нами три с половиной года и уехала в свою любимую пустыню Гоби.
Вторую звали Баярсайхан, в обиходе - Баяра. Она была солнцем. От нее исходило теплое сияние. Она была дочерью каких-то супер-пупер заслуженно-народных артистов Монголии. Уж и не представляю, какими были мама с папой, но дочь была настоящей восточной красавицей. Заметно излишняя полнота при небольшом росте ее, может быть, немного портили в глазах европейца, но на востоке она была бы эталоном. Без вариантов. Совершенно правильные европейские черты лица и восточные с легкой раскосостью, черные как смоль, глаза. Высокие дуги бровей, а под ними немного удивленный взгляд молодой умной женщины. Лет двадцать ей было от роду. Одежду носила исключительно плотно облегающую: вся нижняя часть аппетитно затянута в тонкие черные кожаные штаны, верхняя же постоянно стремилась вырваться из плотных оков микроскопического кожаного жилетика. Нет, под ним тоже что-то было из одежды, но такое же плотное, что просто казалось ее кожей. Офигеть! А нам по пятнадцать - шестнадцать лет! 1977 год - в СССР секса нет. И при этом Баяра была совершенно компанейской девкой - ходила на дискотеки и присутствовала на большинстве групповых попоек. Танцевала воблипку, как тогда было модно, под «Там, где клен шумит...», вино пила, правда умеренно. Но никогда ни с кем в распутстве замечена не была. В общаге эти вещи скрыть невозможно. Говорили, у нее парень в Москве учился, очень верю.
Первый курс прокатил у нее, как и у всех иносранцев, на шару - с тройки с минусом на тройку с плюсом, но к началу второго произошла метаморфоза. Мы ее потом спрашивали - сказала, что с папой поговорила. Не знаю, чем ее папа смог убедить, но с этого времени даже четверок у нее не было, выпустилась с красным дипломом, единственная из иностранцев. Только своими силами. Действительно умная была, зараза. И зачем ей, ребенку артистической богемы, ПГС? Ума не приложу. Кстати, по-русски говорила лучше наших белорусов. Нет, какой-то «засланный казачок» у нее в роду точно присутствовал: или русский поляк Пржевальский подгулял, или, на худой конец, купец Афанасий Никитин проездом из Индии останавливался у ее предков...
Вот же ж выкрутасы памяти - имена монголок корявые помню, а негров только одного: Вильямс Акиндел. Сьерра-леонец, но не тот, который женился на Наташке, а второй, такой же маленький и плюгавенький, с бегающими глазками, только не заикался и губы поменьше, но не сильно. Ростом оба были меньше метра шестидесяти и даже на огромных, сантиметров по восемь платформах смотрелись щупленькими подростками, хотя обоим было уже под тридцать. Этот Акиндел (это его имя как раз) запомнился тем, что вел с нами самый активный бизнес по спекуляции импортными шмотками (в основном джинсами) и грампластинками. Вы, может, думаете, что на каникулы наши скромные африканцы стремились домой, в родную центральную и западную Африку? Хрен там. Ни один из них за все время ни разу домой не съездил. Или в Москву к товарищам, или в Европу. Особенно любили Италию и Францию, в меньшей степени Англию и Германию, возвращаясь с чемоданами штанов и дисков. Блин, как вспомню: штаны - 180 рублей, диск - 40, двойной - 80!!! И не надо никуда ходить: народ сам в очереди в комнату стоит. Зато уже со второго курса я гордо дефилировал в купленном на честно заработанные в стройотряде деньги умопомрачительном, как мне казалось, «деревянном» Blue Dollar-е, а не как все - во Wrangler-ах и Montana-х. Ну и с музыкой повезло. Правда, ни одной пластинки я так и не купил, но часто брал послушать и переписать. Если не считать всяких там Дон Саммер, Ирапшенов и Бони М, то иголка моего дохленького «Аккорда» неоднократно опускалась на еще пахнущие Европой борозды Deep Purple, Queen, Pink Floyd, Nazareth и еще многих групп, названия которых мало кому из нынешней молодежи что-то скажут. А вообще, сука был этот Вильямс Акиндел, скользкий какой-то.
Вот второй пигмей был душкой. Во-первых, добро иностранное он привозил только на заказ и не много. Во-вторых, никогда не отказывался предоставить нам свою комнату в общаге на пару минут для подготовки к дискотеке - то есть принятия алкоголию. А однажды пригласил нас на какой-то свой пигмейский праздник и угостил национальной едой собственного приготовления. Помню огромное блюдо риса, по краям обложенное ломтями жареного картофеля, а в середине - куча мяса с острыми специями. Полагаю, что вместо картошки должны были быть африканские корешки, а на месте коровы - газель Томпсона, но и так все было очень неплохо - для студента еда невкусной не бывает, особенно под пиво и на халяву.
Заики - люди, как правило, скромные и тихие. Чем больше волнуются, тем больше заикаются. Ему же этот «фефект ечи» очень помогал учиться, то есть, конечно, не учиться, а получать приемлемые оценки - тройки. Поскольку учителя эту его особенность уже знали, то вызывали устно отвечать крайне редко, только в безысходной ситуации, как правило, на экзаменах. Выглядело это, примерно, так:
- Расскажите нам о... (совершенно не важно, о чем, ответ все равно одинаковый)
- Э-э-э, э-мэм, э-э-э-э, э-мэм, э-эм-ме-мме, э-мэм...
- Балка, лежащая свободно на двух опорах?
- Да!
- Хорошо, дальше.
- Э-э-э, э-мэм, э-э-э-э, э-мэм, э-эм...
- Испытывает напряжение?
- Да!
- Очень хорошо. В каких местах и какого рода?
- Э-э-э, э-мэм, э-э-э-э...
- Давайте вашу зачетку, садитесь, три.
А еще он на занятия очки носил, которые делали его с виду очень умным. Он все это знал и никогда ничего не учил, сильно заикался специально, а курсовые и прочие работы ему делали за деньги. Желающих и тогда хватало. А вообще человек был неплохой и матом не говорил, он вообще говорить стеснялся. Я отмечал, что женился он на нашей девушке легкого поведения, специализировавшейся на неграх (по ее словам - для разнообразия) - Наташке, еще на последнем курсе, остался в Минске. Чем занимался - не знаю. Через пару лет я их, будучи в отпуске из училища, встретил в городе вместе - девочку родили, уже почти два года ей было - замечательная такая мулаточка.
Вот насколько Африка разнообразна, да? Где-то живут «на лицо ужасные» темно-коричневые карлики, а почти рядом - черные как смоль с отливом в синеву гиганты. Вот это и были наши центрально-африканцы. Тот, который алкоголик, рассказывал, что дома вылечиться никак нельзя - очень много друзей и знакомых, все предлагают выпить, поскольку папа очень важный человек. Вот папа и послал его в СССР - у нас с алкоголизмом строго (как папа думал), а медицина бесплатная, и врачи хорошие, заодно, может, и диплом какой получится. Ну, с алкоголизмом-то у нас все хорошо было, вы же знаете. Поэтому первый курс прошел у нашего африканского друга размашистым пунктиром - в бесконечном запое с кратковременными возвращениями к жизни. А после первого курса, получив нагоняй в посольстве, он действительно ушел в академический и лег куда-то на лечение, короче, от нас ушел. А ничего такой хлопец - компанейский, пока был.
Второй был сыном главного религиозного деятеля страны - Центрально-Африканской Империи. Не знаю, какой религией руководил папа, но сын его был тихим, спокойным, скромным. Голос у него был удивительный - очень-очень низкий хриплый бас. Он сидел у меня за спиной, и меня пробирала дрожь, когда он наклонялся вперед, и в ухе звучало тихое рычание льва: «Ва-а-ай-да. Дай списать». Алкоголь и табак игнорировал во всех видах, правда, ближе к концу учебы выпивать все же научился. А дело было в том, что как раз в те годы происходил не совсем демократический процесс трансформации Империи в Республику, в результате которого был свергнут широко разрекламированный президент-людоед Бокасса. Папу нашего товарища этот процесс задел сильно - так, что его убили. И человек тридцать его родственников тоже. В Африке это в норме. Собственно, из всей родни чуть ли не только наш «Максимка» и спасся, после чего как-то вдруг в корне пересмотрел свои религиозные взгляды и жизненные позиции и стал все чаще закладывать за воротник, даже пару матерных слов разучил. Говорил, что домой ему возвращаться нельзя. Тем более, что к сроку окончания техникума там произошел еще один переворот, а позднее - еще несколько. Это Африка. Наша пословица «плох тот солдат, который не мечтает стать генералом» там трактуется смелее: «плох тот лейтенант, который не мечтает совершить переворот и стать президентом».
Это было бы все. Но есть еще один интересный персонаж - единственный латиноамериканец в техникуме. Он учился, вернее, числился, не в нашей группе, а в группе на курс младше, даже и не помню, какой специализации, по-моему, на архитектуре. Это и не важно, потому что он не учился вовсе, просто существовал. Почему он примазался именно к нашей группе, вернее, к ее минской части, остается загадкой, но на всех компанейских мероприятиях он был с нами. Звали его Володей, он сам так просил, потому испанского его имени уже и не помню. Лет ему было, по-моему, 28, если не больше, но в компании 18-летних он не чувствовался лишним. Родом из Панамы, как обычно - сын не просто не бедных родителей, а весьма состоятельных, но особо удивительно не это, а то, что за плечами он имел уже два высших (!!!) образования, причем одно - университетское. Нахрена ему сдался строительный техникум? Папа сказал: «Поезди, посмотри мир, сынок» А если ехать, то проще всего по официальной линии на учебу. В Европе был, в Штатах тоже, остается экзотический СССР. Минск он выбрал наугад, также как и техникум - просто не знал, что это такое. А ему-то какая разница? Русский выучил очень быстро с нуля до свободного владения, в том числе и матерным, естественно. Отчислили его за демонстративное разгильдяйство после второго курса. Целый год после этого он еще жил в Минске, ездил в Москву и Европу, привозил нам разную фигню по мелочи, пьянствовал и гулял с нами... Интересный был парень, эрудированный и душа компании, очень внимательный ко всем без исключения. Человек-добро. Уехал, когда наша группа выпустилась. С удовольствием бы сейчас с ним встретился выпить-поболтать.
Всем нашим иностранцам низкий поклон за то, что уже в 18 лет я понял: не важно, кто ты - негр, вьетнамец, монгол, латинос, русский или белорус; черный, желтый или белый. Важно только то, что ты из себя представляешь. Национальный вопрос у меня решился легко и просто, раз и навсегда.

Стройотряд

Эту часть следовало бы поместить в самое начало, но вспомнилась она мне потом, как нечто достаточно яркое, все же достойное обязательного упоминания. Еще настоятельно не рекомендую читать эти строки после еды, а также людям с сильным воображением, ибо речь пойдет о дерьме, об очень большом его количестве.
В советские времена стройотряд был такой штукой, которую юноше пройти надо было обязательно. Типа: не был - не совсем мужчина. Как обрезание в исламе и иудаизме. Даже круче армии.
Не деньги были главной причиной, по которой туда шел я и, думаю, большинство других пацанов времени, когда у развитого социализма только-только начал подходить к концу инкубационный период окончательного загнивания. Скорее - надежда на настоящую взрослую жизнь без родительского контроля. Ну, и предполагаемая романтика, конечно. А неплохой заработок был лишь приятным довеском к прочим приятным вещам.
Итак: два месяца освобожденного труда в поселке Фаниполь, Дзержинского района, Минской области. Лето 1978 года. Отряд формировался из студентов разных курсов. Мы, человек шесть парней из нашей группы, включая двух негров (!!!) были самыми молодыми - после первого курса, практически ничего еще по строительной специальности не умели. Но оказалось, что и уметь-то ничего почти не надо. Это потом я сообразил, что кто ж поручит недоученным салагам серьезное сложное строительство? Но нам поручили практически стратегический объект - говнохранилище фанипольской птицефабрики. Стратегическим он был по своей потенциальной опасности по отношению к окружающей среде, частью которой были и сами строители. А по сложности это было несколькими футбольными полями бетонной площадки, которую нам предстояло продолжать бетонировать. Одна половина дерьмосборника была уже готова и использовалась по назначению, т.е. для складирования птичьего говна (ну, ладно, ладно - помета) вперемешку с опилками. Все это богатство терриконами лежало под дождями и солнышком, стекало коричневыми ручейками в бетонные желоба и ароматно пахло... Шучу, конечно: воняло оно прелым говном, чем же еще может оно вонять? Причем так сильно оно это делало, что мысли о еде тут же вызывали рвоту, а кое-кто сначала вообще натурально падал в обморок. А еще все эти горы потенциальных удобрений притягивали извне и рождали сами тучи и тучи самых гадостных насекомых - летающих, прыгающих и ползающих! Нам даже респираторы выдали, но работать в них постоянно было трудно - ругаться матом неудобно, а на стройке без него никак.
Вот в такой обстановке нам и предстояло два месяца совершать трудовые геройства.
Много раз после убеждался, что человек может приспособиться к любым условиям, какими бы дерьмовым они ни были. Через неделю вызывающая рвоту вонь стала просто не слишком приятной, а после и вовсе перестала восприниматься. Респираторы - фтопку! Негры, кстати, оказались слабаками, и как-то быстро свалили из нашего дерьмового стройотряда в свои вылизанные европы.
Но вернемся к дерьму стройотрядовскому. Работа неназойливая: по нивелиру кладешь две лаги, закрепляешь, между ними заливаешь бетон, сверху протягиваешь виброрейку, и очередные N-дцать квадратных метров пометополяны готовы. Переходим к следующему кусочку... Проблема только одна: нужно очень точно выложить направляющие лаги - они должны идти под строго определенным, очень маленьким уклоном, чтобы говну было комфортнее стекать в правильном направлении. Деньги, естественно, за выработку, да вот вечная стройбеда - больше, чем привезут бетона, его никак не положить. Хоть ты тресни в трудовом прорыве. А его всегда почему-то привозили меньше наших трудовых возможностей. Один раз, помню, что-то перепутали, и работу мы закончили глубокой ночью: бетон имеет неудобную привычку к утру застывать. Причем совсем застывать, в камень, после чего из этой каменной кучки не просто ничего не сделаешь полезного, ее просто очень трудно убрать!
Виброрейка - инструмент простой, но имеет важную особенность - она работает от электричества. А поскольку мы работали в чистом поле (лишь кучи говна скрашивали унылую картину), то электричество подводилось к нам кабелем к железному трансформатору с рубильником, который трансформировал чего-то много во сколько нужно, а также все это дело врубал и, соответственно, вырубал. Стоял этот железный ящик на железных ножках также в чистом поле с непокрытой головой и также как и мы принимал на себя все атмосферные осадки, которых в то дождливое лето хватало.
Подходить к сему одинокому чуду инженерной мысли, очень похожему на игровой автомат, известный как «однорукий бандит», разрешалось всего двум людям: командиру отряда и его заму. Оба были почти законченными электриками и имели допуск к работе с напряжением до 10 000 вольт. Но электричеству все равно кого бить - лоха или специалиста. Оно ударило того, кого смогло достать, а им оказался зам, пошедший выключить рубильник вечером затяжного дождливого дня. Парень взялся за ручку «однорукого бандита» и «прилип». Причем прилип молча - его парализовало электросудорогой. Никто бы сразу и внимания не обратил, если бы не блеющее мычание, которое он смог все же выдавить из себя через некоторое время. Потом он рассказывал, что орал благим матом, как ему казалось. Дальнейшие действия командира по спасению товарища стоило бы занести в учебник: 50 отделявших его от рубильника метров он преодолел огромными прыжками, а в последнем сложил обе ноги вместе и влетел ими в грудь заму, разорвав таким образом его смертельное соитие с трансформатором. Оба упали на бетон с некоторыми болезненными последствиями, однако остались живы, и даже в больничку не обращались. Синяки и ссадины зажили сами, а душевные травмы были вскоре залиты большим количеством алкоголя.
Эх, молодость... Нынешние мозги да в то бы времечко! Однако явный диссонанс был бы...
Летний ливень - дело всегда неожиданное. Все кажется, что вот эта сине-фиолетовая туча пройдет мимо, или дождь пойдет, ну, хотя бы минут через пятнадцать, а нате вам прямо сейчас! Стеной! Да с градом! Да с грозой! И бежать не просто поздно, а и некуда - в кучу говна не зароешься, под виброрейкой не спрячешься. Но сегодня нам «повезло»: на краю поля сиротливо притулился бульдозер, который нам грунт равняет под заливку бетоном. 12 (двенадцать!!!) уже абсолютно мокрых и по уши в грязи молодых идиотов забились в каждый кубический сантиметр кабины, ища там хоть призрачной защиты, а остальные десять пытались их оттуда выпихнуть, чтобы залезть самим. Град лупит, гроза. Молнии сверкали, гром даже и не гремел, а трещал как будто кто-то с дикой злостью разрывал материю пространства... Очень непонятно, почему ни одной из десятков молний не захотелось ударить в одиноко стоящий в чисто говняном поле, абсолютно железный трактор, набитый живой протоплазмой. Но факт налицо, иначе я бы не писал этот рассказ...
Ну, чего там еще было интересного? Да, особо и ничего. Все как обычно в стройотрядах того блаженного времени. Жили в спортзале местной школы. Под баскетбольным щитом стоял бобинный «Юпитер», который до глубокой ночи на полную громкость играл одну пленку. На одной ее стороне была сборка, из которой почему-то только две песни: «Отель Калифорния» и «Кунг-фу файтинг» въелись в мой мозг как татуировка, навсегда. Может потому, что иногда их повторяли раз двадцать подряд? Всю вторую сторону бобины занимал альбом Африка Симона - помните такого мумбу-юмбу, поющего на суахили (или на какой-то другой африканской фигне) про «джумбу-джумбу джет»? Наши негры, пока не свалили, после бутылки плодово-ягодного танцевали под нее свои африканские танцы.
Девки местные к нам, конечно, ходили, и мы к ним. Подруги одной из них потом меня письмами донимали (х\з как адрес узнали) с увещеваниями, что я должен на ней жениться, хотя у меня именно с ней дальше обжиманий дело и не зашло.
Еще запомнился случай, который мне аукнулся почти через двадцать лет. Нас троих друзей из стройотрядовской бригады как-то отрядили на шабашку - постройку частного кирпичного дома. Отрядили как специалистов-каменщиков, хотя таковыми мы должны были стать лишь через пару лет, но других не было, другие были архитекторами, сантехниками и электриками. Чистую теорию пришлось впервые воплощать в практику. Получилось, мягко говоря, не очень красиво. Стены, как мы не старались, были кривыми во всех направлениях, особенно оконные проемы. Рассудили под бутылку дешевого вина так: пусть, может, и денег не заплатят, зато говном не дышать целую неделю. Однако хозяин пришел, посмотрел, сказал спасибо и расплатился, как и договаривались заранее...
Денег заработали не сильно много. В бригаде героя Громова, куда мне предлагали устроиться на лето, я бы заработал больше. Так разве ж в деньгах счастье? А это сладкое слово «свобода»? А жизненный опыт, наконец? Рублей 100 отдал маме, с барского плеча. На остаток купил штаны-джинсы, одни - они тогда дорого стоили, потом очень им гордился. Прикольные были времена конца 70-х - начала 80-х уже (ужос!!!) прошлого века.

P.S.
...В 1996 году в военном городке перед сдачей дома, в котором я получал квартиру, было организовано дежурство из очередников, чтобы сами строители или кто-то другой нехороший не расхитили материальные ценности. А строила дом бригада «молдавских строителей». Ну, профессия национальности не особо выбирает. Как-то на дежурстве разговорился с одним «молдавским строителем», глядя, как он плитку кладет:
- А что ж ты швы «на глаз» делаешь? Ведь можно хоть резаное стеклышко прокладывать!
- О! Я вижу, ты в этом деле понимаешь? А я ведь не строитель по образованию, я - шофер-дальнобойщик. Развалился Союз - пропала моя работа. Брат позвал на шабашку на стройку. Строили какому-то мужику дом. Я думал, он нас убьет, или хотя бы выгонит, а он просто отдал деньги за работу. Вот так я «строителем» и стал.
И тогда я не без гордости вспомнил то, с чего начинал всю эту строительную эпопею:
- Я - дипломированный строитель, мастер промышленного и гражданского строительства, каменщик-монтажник 4-го разряда, выпускник Минского Архитектурно-Строительного Техникума 1981 года, диплом с отличием.

Стоит ли жалеть об этих годах? У меня такого вопроса не стоит.