К ЧЕМУ ПРИВОДИТ ИДЕАЛИЗМ ИЛИ ЛЮБОВЬ К СТРАНЕ ВЕЧНОЗЕЛЁНЫХ ПОМИДОРОВ

(продолжение)



Дорога домой ...

Итак, вернёмся к серьезному мужскому разговору. Сами понимаете, что прозвучало предложение продолжить службу. Что странно, для нас, во всяком случае, нам не предложили полковничьих должностей, персональных автомобилей и личных вертолётов. Это было для нас может и непонятно, но вполне ожидаемо. Хотя не скрою, и обидно.
Предложение, сделанное нам с Лёнькой, было простое и лаконичное. Есть, мол, в Группе два фургона, новеньких и вам хорошо известных. Но вот незадача, нет у этих фургонов хозяев. И нашему отделу, ну и конечно его начальнику, было бы приятно и желательно (а может наоборот - уже не помню), чтобы ключи от них оказались бы в карманах ваших, ребята, кителей.
Если говорить проще - было предложено продолжить службу в качестве начальников этих станций.
Честно говоря, если бы подобное предложение прозвучало бы где-нибудь во внутреннем округе, то понимания и интереса, скорее всего не возникло бы. Но тут дело другое. Времена то были ..., а материальных благ хотелось, чего уж душой кривить.
Одним словом предложение было принято.
Документы были оформлены практически моментально. Оформлены и отправлены. Разница в статусах правда была. У Лёньки за плечами был техникум. Поэтому он ждал присвоения звания и.... Мне же предстояло снова учиться. Утешало одно, школа была совсем рядом с домом и в месте, с детства мне родном и известном.
Служба текла спокойно и размеренно, без каких либо приключений. Вернувшись с учений и получив невнятный выговор от ротного, что, мол, вот ... бросил, ... не оправдал ... и т.д. продолжил я своё электромонтирование.
По результатам работы (какой - непонятно) оперативной группы батальона, родился в недрах штаба приказ. Штатный начальник станции, совсем молодой ещё парень, т.е. второго периода службы, был поощрен краткосрочным отпуском, в который и смотался через день.
Ребята меня, конечно, подкалывали от души - мол .... короче посмеялись и, ... кто-то злорадствовал, кто-то сочувствовал. Всё как всегда в нормальном коллективе. Возникали, конечно, вопросы, чегой то я стал усиленно заниматься дембельским прикидом. Чего - чего, ехать то надо в чём-то, помните ... хоть тушкой, хоть чучелом.
Но вот настал день. Рота на завтрак собирается, а меня дневальный к телефону кличет. А в телефоне голос НШ. Давай, говорит, быстро в штаб. Одна нога там, вторая уже тут. Я конечно понял зачем и рванул ... быстро.
Пока НШ оформлял разные записи в военном билете, я получил уже готовые аттестаты, предписание, проездные и т.п. Причём никто ничего не знал. Там в графе основание было написано: Директива Командующего ЦГВ N .... от ....., и всё. Нет, НШ то знал всё конечно. Но другие нет. Просто выдали, коли приказано. Похватал я бумаги и полетел переодеваться и чемодан подхватить. Потому как было сказано, чтобы через пятнадцать минут был на КПП, готовый, меня в Миловице на вокзал отвезёт сам Вовка, попутно. Ёлы-палы ... батальон уже ушёл на завтрак, это же не попрощаться ни с кем.
Влетаю в роту. К каптёрке ... открыто. Старшина там и сразу на меня накинулся, подгонять начал. Ну, ещё бы Вовкин приказ для Сани нашего - это сильнее даже, чем приказ МО.
Вообщем всё бегом ... прыгнул я в Уазик Вовкин, и поехали мы ... в новую жизнь. Едем, а навстречу батальон идёт. Я взмолился:
- Товарищ, капитан !!!
- Одна минута! - последовало в ответ очень лаконично. Выскочил я из машины, Лёнька с Лёхой меня увидели - выпрыгнул навстречу из строя. Обнялись мы, а своим ... из роты я только фуражкой ... помахал из окошка,... вот такое получилось прощание.
В роте потом, мне Лёнька писал, сначала подумали, что я всё-таки в отпуск поехал, но потом просочилось, конечно.
Около вокзала, в Миловице, пожал мне руку Вовка и упылил по делам.
Представился я коменданту, сдал проездной до Чопа и был отпущен до отхода поезда. А было до отхода ещё часов пять. Куда деваться. С чемоданом не погуляешь, а в камеру хранения сдать,... откуда деньги. Хорошо хоть сигарет запас имелся. Сел себе на лавочку в тенёчке и сижу,... курю.
Дело то уже не просто к обеду, а уже за «после обеду» перевалило. Денег то, т.е. немного было, но тратить валюту на еду ... это, знаете, было, выше моих сил. Ибо в обозримом пространстве виднелись какие-то магазины, и была цель докупить чего-нибудь к содержимому чемодана.
Но вопрос с едой разрешился сам собой. Появились несколько отпускников, наверное, приехали ребята из дальнего гарнизона, тоже к поезду. Устроились рядом, достали консервы с сухарями. Конечно, и меня втянули. Я только рогаликов прикупил в общий котёл. Спасибо мужикам - не дали с голоду помереть. И вообще - до границы то ехать было целую ночь. Вот и думай, что хочешь о том же своём заботливом старшине. Ведь знал всё, и сухпаи те же в каптёрке были всегда. Так дай. Не ... Ладно.
В компании стало веселее. Прошлись по площади. Зашли в магазинчики. Набрали всякой мелочи, типа конфет вафель для подарков домашним ... так время и прошло.
Наконец объявили: «Отпускникам построиться у комендатуры!».
Посадка в поезд уже шла вовсю. Народ, отъезжающий в отпуска и по замене, уже грузился в вагоны. Вещей у народа было катастрофическое количество. Особенно у тех, кто возвращался в Союз окончательно. Чемоданы, коробки, тюки ... места свободного в купе не оставалось совсем. Ну это ... те, кто ездил - те знают.
Нас пересчитали, представили сопровождающего. Старший лейтенант, помню, был. Тот выкликал фамилию, проверял документы - военный билет, отпускной или предписание, отбирал проездной до Чопа ... и в вагон. Для нас прицепляли к составу поезда N 51 Миловице - Москва, чешский вагон. Второго класса. Это значит вагон с сидячими местами, хорошо хоть диванчики мягкие.
Проинструктировали, как водится. Из вагона не выходить, не употреблять, не курить, не ... и не ... можно только сидеть и смотреть в окно. Хорошо хоть часового не поставили.
Тронулись. Мы, конечно, прилипли к окнам. Настроение такое было... чемоданное известно всем, ну а для нас ... мы же домой возвращались, практически. Пусть на время, но домой. Выразить это состояние словами очень трудно, но если бы эмоции и чувства могли бы ускорить движение состава, то полетел бы он быстрее самолёта - это я на тысячу процентов уверен.
Как водится, при железнодорожном перемещении, у всех традиционно проснулся аппетит. Народ стал вытаскивать припасы. А какие припасы у солдата? Сухпайки или консервы. У кого-то нашлась буханка хлеба. Кто салом запасся, да луком. Вот и весь рацион. Очень удивил, просто поразил какой-то мужик. Ну не просто мужик, а ротный одного из отпускников. Он притащил своему парню целый свёрток еды. Бутерброды там всякие и курицу грилованую. Ну, досталось то конечно всем. По чуть-чуть, но всем.
Для меня вся эта история послужила уроком. Я потом ни одного своего отпускника не выпускал из расположения, не удостоверившись, что тот взял сухпай, хлеб и флягу с чаем.
На первой же большой остановке мы увидели, что на перроне стоит киоск, в котором продаётся пиво. Тут же был организован блиц сбор остатков валютных средств и, т.к. наш вагон стоял прямо напротив киоска, кто-то из ребят натянув джемпер из подарочного набора, причем джемпер женский, выскочил на перрон. Двери то у нас в вагоне были закрыты, но зато открывающаяся часть окна в чешских вагонах открывались достаточно широко, а расстояние от киоска до вагона - было небольшим. И цепочка пластиковых стаканов (да-да уже тогда в Чехословакии это было в простом обиходе) начала совё путешествие в наш вагон.
Сами понимает, что с пивом стало веселее. Самое интересно, что когда поезд тронулся, в вагон заглянул сопровождающий, но сделал вид, что ничего странного не происходит. Хотя думать то, что он ничего не видел, наивно, по крайней мере.
По дороге в вагон подсаживались ещё ребята, и уже к словацкой границе вагон был полон. Ну не то, чтобы кому-то стоять пришлось, но сидели довольно плотно.
Но перекантовались конечно, ибо и не такое видали, да и не обращали особого внимания - настроение было у всех ... казалось и колёса стучали «домой ... домой ... домой», и ветер свистел в открытее окна то же самое.

Блок - пост

Последним городком на территории Чехословакии был Чиерна над Тисой. Там предполагался пограничный и таможенный контроль с чешской стороны. Ни того, ни другого мы в своём вагоне не ощутили. Только наш старший собрал у нас военные билеты и ушёл.
Простояли мы минут сорок, или что-то около часа. Постояли - постояли и тронулись в сторону Союза. Мы не просто прилипли, а влепились в окна. Чиерна представляет собой очень крупный железнодорожный узел. Не знаю как сейчас, но тогда пути были просто забиты составами, и через один эти составы были воинскими эшелонами. Откуда знаю? А караулы и грузы на платформах ... довольно специфических очертаний под брезентом. Так что всё было видно. Но нас волновала граница. Когда? Где? Как выглядит? Сначала мы пересекли нейтральную полосу и состав начал втягиваться на блок пост.
Что такое блок пост? Участок путей, длиной примерно около километра. Пути и насыпь слева и справа обнесены столбами, на которых была натянута проволока, колючая естественно. Через определённые интервалы, по периметры стояли вышки. Пулеметов не заметил, а вооружённые пограничники на вышках маячили.
Вдоль пути, по которому двигался состав, стояли пограничники. Когда состав остановился, пограничники стали заходить в вагоны. Во все, без исключения. Тут же были и таможенники. Они ждали своей очереди. В наш вагон зашли двое парней в зелёных фуражках. Одному старший передал стопку военных билетов, второй взял список. Первый называл фамилию. Названый подходил к погранцу, тот внимательно вглядывался в предъявленную личность, сверял её с фотографией и, отметив что-то в списке, протягивал военный билет владельцу. Мы потом сравнивали, смеха ради, фотографии в военных билетах с нашими реальными лицами.... Ну, какой же фантазией надо было обладать, чтобы узнать в зачастую патлатых молодых мальчишках, изображённых на этих картинках нас, довольно повзрослевших и возмужавших. Очень, помню, веселились.
В процессе проверки только трое не смогли подойти к пограничнику.
Обнаружилось, что эти трое, с летными петлицами, подсели ночью, где-то в Словакии, Ребята были из БАО Зволенского аэродрома и ... то ли у них спирт был, то ли на вокзале словаки их угостили хорошо, но был парни, что называется «в лом». Их спокойно, без лишних истерик сняли с поезда и практически унесли в небольшой белый домик. Накрылся отпуск у ребят. Нерасчётливо рано начали они праздновать. В лучшем случае они отработали весь отпуск на пересылке и поехали в часть без телеги, в худшем отсидели эти десять суток на губе в Чопе и вернулись с соответствующей отметкой в отпускном за добавкой в родную часть.
Злодеи, а не стражи границы.
Таможенники к нам в вагон не зашли. Им работы хватило в других вагонах.
Когда поезд снова тронулся, мы обнаружили, что в вагоне образовался новый персонаж. Эдакий круглолицый упитанный сержант с повязкой комендатуры. Он достаточно развязно и нагло, как младшему, нет, ... не объяснил даже, а отдал приказание:
- Когда встанем у вокзала, постройте личный состав у вагона и заведёте их в таможенный зал для досмотра. Ну как есть ... АНИРАЛ !!!
Всё-таки при всём моём понимании необходимости комендантской службы, наглеют они сверх всякой меры. Тем самым вызывают отвращение к своим особам. И как же они гнутся перед теми, от кого хотя бы немного зависит их «нелёгкая и необходимая» служба. Ну, халдеи, что с них взять.
Поезд встал. Мы дисциплинировано построились у вагона. Сержант вальяжно махнул рукой в сторону стеклянных дверей в здании вокзала, на которых было написано
«Таможенный зал» и неспешно, походкой человека уверенного, что его не посмеют ослушаться, направился к этим дверям.
Взгляд нашего старлея был полон не просто яростью, а ненавидящей лютостью.
Мы стояли и все наши взоры были обращены на нашего, пусть временного, но командира.
- Документы у всех на руках? - Старлей посерьезнел, даже посуровел. Он видимо принял решение.
- Так точно ...!!! - Мы рявкнули дружно, но ... шёпотом.
- Ну и брысь ..., - добавил наш командир, и после паузы - ОТСЮДА !!!
Нас разметало быстрее, чем по команде «Воздух!». Краем глаза я заметил превращение ехидно улыбающейся рожи холуя комендача, стоящего у «гостеприимно» распахнутой двери таможенного зала в злобно-перекошенную от возмущения рожу базарной торговки, и гордо, практически строевым уходящего старлея. Нет, всё-таки случались на моём пути настоящие русские офицеры и крепкие правильные мужики.
Мы потом пообщались около банка, где получали деньги. На наш вопрос - не попадёт ли ему. Он ответил, что никто из таможни нас досматривать и не собирался. Досмотры эти проводит комендатура с единственной целью ... поживиться заграничными мелочами, которые якобы нельзя провозить или превышена норма. Особенно кондитерские изделия, которых все везли довольно много. А что ещё солдат мог везти в отпуск? Вот и набирали копеечных конфет и вафель. Но много. Поэтому он нас и распустил. Ну и хамство сержанта сыграло роль, конечно.

(продолжение следует)

Любовь и политика

Витя Копыто страдал. Страдал явно, открыто, практически на грани истерики. Причиной, вызвавшей столь явные и необратимые нарушения в его шатком душевном равновесии, был приказ Пиночета о лишении нашей замечательной роты всех видов увольнений в город сроком на календарный месяц за безобразно плохие показатели в конкурсе строевой песни. Вина наша была очевидна и наказание вполне заслуженное, хотя на наш взгляд - неоправданно суровое. Хотя Пиночет думал иначе и в чем-то он был тоже прав, так как в целой роте не нашлось желающих драть глотку патриотической песней на морозе - 37 по Цельсию. Пиночет был уязвлен и гонял нас лично, персонально, индивидуально, по плацу в течение трех часов, пытаясь выдавить из роты арию, достойную пусть не Большого театра, но хотя бы достаточно внятную и относительно разумную по смыслу.
Согласитесь, продуваемый насквозь всеми суровыми уральскими ветрами училищный плац - не самое лучшее место для песнопения. От жуткого холода рота издавала неопределенное мычание и нестройное завывания в унисон снежной метели, так как болеть ангиной или воспалением легких добровольно желающих не находилось. Каждый курсант, отдельно вызванный из строя, пел, причем достаточно громко. Но стоило ему оказаться в недрах строя, как его КПД (коэффициент полезного действия) катастрофически падал и вместо куплетов на тему как хорошо в стране советской жить создавалась жалкая имитация с безмолвно раскрывающимся ртом. Да, честно говоря, и рот-то открывался не слишком широко из опасения получить за щеку или глубоко в горло, по самые гланды, мощный заряд снега, которым был щедро сдобрен по-зимнему колючий уральский воздух.
В результате комбат сдался. Все-таки мороз - это солидный аргумент в пользу временного перемирия в процессе противостояния между великим и могучим военачальником с безликой серой массой полуобмороженных курсантов, отчаянно цепляющимися за остатки своего потрепанного здоровья.
Пиночет адски замерз, устал, разозлился, да что там, практически пришел в бешенство, но сдаваться он не привык. Поэтому приняв временное поражение в частности, он решил взять реванш в целом и на будущее, поэтому, не мудрствуя лукаво, решил ударить в самое больное место. То есть, фактически лишил надежды на получение иллюзии краткосрочной свободы. Этот изверг в полковничьих погонах, сатрап и душитель вольнодумцев, угнетатель инакомыслящих и поборник крепостного права отменил все увольнения в город, совсем все, то есть абсолютно все.
По оглашении приговора на ближайший месяц толпа скрипнула зубами и смирилась. Смирилась, что не будет возможности сходить на почтамт и услышать далекий голос родных и близких по телефону. Смирилась, что не будет походов в кино с обязательным, традиционным и долгожданным заходом в легендарную пельменную «Минутка» на ставшую традиционно-стандартной тройную порцию. Смирилась, что не будет коротких и эмоционально-жарких встреч в студенческих общежитиях с красивыми и такими желанными девушками. Смирилась, что много еще чего не будет... В принципе, месяц - это не катастрофа вселенского масштаба, можно и потерпеть. Чего-чего, а бывало и многократно хуже. Нас сложно удивить какой-либо гадостью. А Пиночет пусть подавится. Все равно, орать ему в угоду на морозе, да и при ветре от «умеренного» до «сильного» с порывами до 30 м/сек. не будем. Хватит, оторались. Не первый год в армии.
Смирились все, кроме Вити Копыто, гиперпотенция которого не давала ему покоя. Она не давала ему спать по ночам, наполняла его сны сладострастными фантазиями и эротическими грезами. Вите срочно надо было посетить пару-тройку своих безотказных подружек из любой ближайшей к училищу студенческой общаги (в приватных беседах в узком кругу широких лиц Витя неоднократно утверждал, что его многочисленные подружки по такому параметру как «безотказность» безусловно и однозначно превзошли легендарный автомат Калашникова).
Итак, Витя отчаянно метался по расположению роты, настойчиво ища сострадания и сочувствия к своему плачевному положению, а также одобрения своему «генитальному» плану.
План его был прост и незамысловат, как и сам Витя. А Витя рвался в самовольную отлучку. Не надолго, на пару часов. Препятствием в его грандиозных замыслах было то, что комбат обязал дежурного офицера каждую ночь (не менее двух раз за ночь) приходить в спальное помещение и с фонариком в руке считать наличие личного состава, спящего в своих койках. В случае обнаружения отсутствующего курсанта наряд по роте незамедлительно и безжалостно отправлялся под арест на гауптвахту как соучастники злоумышленника, а сам отсутствующий после прибытия на базу направлялся на заседание педагогического совета для рассмотрения персонального дела о немедленном отчислении из училища. Не слабо?!
Тем не менее, курсант Копыто, не раздумывая, был готов рисковать погонами офицера ради сиюминутного удовлетворения своей страждущей похоти, но отправлять друзей в карцер на гауптвахту, где даже летом температура не всегда поднимается выше нуля по Цельсию, Виктору как-то не очень хотел. Джентльмен, однако. Куда деваться?!
Копыто как коршун кружил около тумбочки дневального, с надеждой и подобострастием заглядывая в глаза дежурному по роте курсанту Филину. Он проникновенно и жалобно взывал к сочувствию, объясняя Филину уже в трехсотый раз, что не может спокойно спать по причине обморожения ног, возникающего каждую ночь из-за катастрофической нехватки одеяла, которое регулярно вздымается к потолку, поднимаемое самопроизвольно, то есть независимо от желания и воли хозяина, постоянноэрегирующим мужским достоинством Виктора. А использовать руки для снятия напряжения Витя не может, так как это противоречит его моральным устоям и глубоким личным убеждениям.
Копыто давил на жалость, взывал к мужской солидарности. Филин длительное время достаточно спокойно парировал, что вся рота находится в таком же плачевном положении. Витя не сдавался. Он словно собачонка на привязи таскался за дежурным по роте. Тот делал вид, что не замечает тело, постоянно валяющееся в его ногах. Но когда Витя начал расстегивать ширинку своего галифе, чтобы предъявить в качестве аргумента свои распухшие от вожделения и твердые от воздержания яйца, Филин взорвался. Утомленный за весь день монотонным бубнением Виктора, он не горел желанием лицезреть опухшее мужское достоинство и окаменевшие причандалы казарменного Казановы. Сергей Филин сорвался на крик, чего, кстати, за ним никогда не водилось и более того - не замечалось. Вообще никогда, но, тем не менее, на этот раз уравновешенный и добродушный увалень Филин повысил свой голос до раздраженного крика.
- Достал ты уже, производитель хренов! Эстет-извращенец. Сходи на ужин в столовую, попроси два ведра чистого брому и выпей залпом. Сразу полегчает! А еще помогает голой жопой на снегу пару часов посидеть. Некоторые вон штангу тягают до паховой грыжи, потом вообще на баб смотреть не могут. Челентано в «Укрощении строптивого» дрова рубил, тоже вариант. Евнухам, кстати, очень спокойно спится, проверено, могу посодействовать. Витя, ну почему ты не импотент?! Столько прекрасного вокруг, возьми Устав почитай, сразу в сон потянет. А тебя переклинило, как кобеля мартовского. Это ж надо, какая цаца, подрочить уже не может. Хочешь, я тебе «Playboy» достану? Свежак, всего восьмилетней давности. Очередь на него неделя, но для тебя хоть звезду с неба. А дальше ручками, ручками. Чай, не отсохли-то рученьки. И вообще, будь мужчиной, возьми себя в руки наконец. Пора контролировать свои поллюции. Не хочешь?! Ну, ты заелся, батенька. Не создавай проблем окружающим. Давно пора ориентацию сменить! Посмотри, сколько парней в роте красивых, мускулистых. Жеребцы! Нет, не нравится ему. Был бы гомосеком, и нет проблем. Отметелили бы тебя разок до полусмерти, кастрировали к чертовой матери и вышибли на гражданку пинком под зад. И всем хорошо и спокойно! Гармония! А ему все не так, все не эдак, девок вынь и положь. Вообще обнаглел. Кому сейчас легко?! Короче, слушай сюда, маньяк озабоченный, дон Жуан портяночный. Обеспечишь 100% алиби наряду, хуль с тобой, вали хоть на всю ночь. Но наличие твоего тела в постели буду принимать лично. Все, избавь меня от своих эротических изысков. Фрейда на тебя нет. Спирохета бледная!
Виктор, получив карт-бланш от дежурного по роте, ринулся создавать своего клона, который будет достойно представлять его тело на койке в отсутствие хозяина. Население казармы с любопытством наблюдало за происходящем в спальном помещении в динамике развития событий.
Витя быстренько притащил шинель из раздевалки, положил ее на кровать и накрыл одеялом. В первом приближении можно было считать, что тело сформировано удачно. Остались такие немаловажные нюансы, как руки и голова. Копыто хотел ограничиться первоначальным вариантом, но Филин его забраковал.
- Витя! Курсант, который спит, накрывшись с головой, сразу вызовет подозрение у дежурного офицера. Неестественно это, понимаешь?! Нетипично для спящего человека. Тяжеловато дышать выхлопом своим анальным. Вредно это и небезопасно. Особенно после нашего ужина. В меню одна прокисшая квашеная капуста, пойми правильно. Это ж такое обильное газовыделение, почище зарина с фосгеном, а ты нос под одеяло прячешь. Дежурный офицер первый тебя спасать ринется. Сразу на воздух потащит, а может, и дыхание «рот в рот» делать начнет. И тогда разоблачения точно не избежать. Думай лучше, старайся! Иначе никуда не пойдешь. Гарантирую!
И Витя старался. Он сбегал в медсанчасть, где всеми правдами и неправдами выклянчил у дежурной медсестры одну замызганную медицинскую резиновую перчатку далеко не первой свежести, явно предназначенную на выброс. Перчатку эту надул и у запястья перевязал ниточкой. Получилась кисть руки, которая при выключенном освещении в спальном помещении вполне естественно и сносно смотрелась на темно-синем армейском одеяле как растопыренная пятерня спящего человека. Осталось за малым - сформировать голову. Простая формальность, а без нее Филин поклялся не выпустить нашего сексуально озабоченного сослуживца за пределы казармы, и Копыто лихорадочно метался в творческом поиске.
Варианты с шапкой и старым проколотым футбольным мячом были отвергнуты по причине низкопробной халтуры и недостоверности, то есть несоответствия стандартному лицу будущего офицера Красной армии. За морду небритой обезьяны в первом приближении еще туда-сюда, но на фоне румяных красавцев на соседних койках данные варианты были - полный моветон. Копыто был на грани отчаяния. Он театрально заламывал руки, трогательно закатывал глаза, но Филин был непреклонен.
И тут Витю осенило: громыхая сапогами, он ринулся в «ленинскую комнату» (старшее поколение знает, что такие святые места были в каждом подразделении Красной армии). Через пару минут Витя бежал обратно. Тяжело дыша, он тащил гипсовый бюст вождя всего мирового пролетариата В.И.Ленина.
Витя с размаху ухнул тяжеленный бюст в свою кровать. Жалобно скрипнули пружины, койка прогнулась от тяжести гиганта мысли, толпа в казарме изумленно замерла. От Копыто можно было ожидать чего угодно, но только не этого.
Копыто заботливо накрыл Ленина одеялом по шею, расправил складки, с нежностью заботливой мамочки поправил подушку. Сделал шаг назад и картинно замер, любуясь полученным результатом.
В спальном помещении наступила тишина, тишина гробовая, зловещая. Все присутствующие были в состоянии ступора. Филин, который был не только дежурным по роте, но еще и секретарем комсомольской организации, сначала побледнел, затем покрылся красными пятнами. Через пару минут он собрал волю в кулак и спокойным размеренным голосом, лишенным всяких эмоций произнес:
- Витя, когда тебя поймают в самовольной отлучке - это воинское преступление. И тебя, может быть, отчислят, а наряд посадят на пять суток. Ну, на семь. Пусть, даже на десять. Хрен с тобой. Возможно, скорее всего посадят на гарнизонную гауптвахту и там мы провисим целый месяц, в принципе - говно вопрос, за друга пострадать - святое дело. Более того, допустим, что, даже, учитывая тот факт, что ни для кого из офицеров училища не секрет, что ты - недоразвитый долбоеб с интеллектом ниже уровня городской канализации, то возможно, что тебя даже и не отчислят. А, скорее всего, посадят вместе с нами в один карцер, чтобы мы сами за пять или десять суток (в зависимости от того, сколько начислит Пиночет) тебе объяснили, что так делать нехорошо. Но если в твоей кроватке ночью найдут спящего ЛЕНИНА - это, Витя, уже политика! Если дежурного офицера сразу «Кондратий» не хватит, когда он в луче фонарика знакомую с детства бороденку увидит, причем шаловливо задранную кверху, да еще и в ласковые глазенки почитаемого вождя, заметь, прошу покорно, давно усопшего, посмотрит. Это будет достойная картина. Вот кстати, тоже вопрос для обсуждения. Как у дежурного лейтенанта с душевным равновесием? Устойчива ли его психика офицерская, готова ли она к ночным свиданиям с призраком коммунизма? Если он сразу в окошко прыгать не начнет, то нас тогда не только отчислят, причем всех, но возможно, даже и посадят. В дисбат посадят, Витя, а может, сразу и в тюрьму. Политика - дело такое! Так как, согласись, что твоя кроватка мало напоминает филиал мавзолея вождя всего прогрессивного мирового пролетариата. И в самовольную отлучку Ленин предпочитал бегать в Финляндию или в Швейцарию какую, а не на долбаный Урал. Да и ты, дурак пилопедрищенский, не являешься ближайшим родственником Владимира Ильича, чтобы он к тебе так запросто, по-родственному, на огонек заглянул. Ты давай думай по-быстрому, дурилка фанерная, что ты в «особом отделе» блеять будешь, чтобы нас грешных, при самом наилучшем раскладе только в психушку определили. Может быть, лет через двести нас всех оттуда и выпустят. Но, правда, поставят на учет в КГБ. К бабке не ходи. И самое приличное место работы, которое нам светит - это дворник в той же психушке по месту лечения или кочегар в засратой котельной. Одна надежда, что командование училища обгадится с перепугу и не захочет докладывать наверх, выносить сор из избы, так сказать. Докладать о том, что курсант Витенька Копыто свою коечку по дешевке сдает, как в горячий курортный сезон в Сочах черноморских. И сдает-то не кому попало, а людям проверенным, надежным соратникам по борьбе с мировым империализмом. Конспиративную квартирку для товарища Ульянова-Ленина открыл. А то вождь, однако, устал от наплыва благодарных граждан, которые в мавзолее у него толкаются. Шумят, окаянные. Спасу от них нет. Вот и решил отдохнуть от суеты столичной. Отлежаться у Наденьки у своей дорогой сподобился. Ночку-другую. Да, товарищ Витя Крупская?
Филин сделал паузу, а затем, постепенно увеличивая громкость своего голоса, перешел на общепринятый доходчивый русский язык. И он высказал Виктору все, что думает о нем. А именно: о его потенции, поллюциях, о его остростоящем вопросе, опухших яйцах, обмороженных ногах и задранном к потолку одеяле, эротических фантазиях и снах, полных нереализованной страсти, о страданиях нежной утонченной души, о толпах и стадах необласканных и недолюбленных женщин, вожделеющих и мечтающих о патологическом страдальце Викторе, самое достойное место которому в первом ряду мастурбатория и т.д. и т.п. И в заключение своего яркого и страстного монолога пообещал лично, своим личным табельным штык-ножом основательно и радикально укоротить мужское начало Вити Копыто вплоть до проведения экспресс-операции по перемене пола, если тот не возьмет себя в руки.
Витя в ту ночь в самовольную отлучку все же сходил. Но это уже другая история.

Мимоходом...

Куда и зачем тащили тот Су-27 по Ленинградскому шоссе, да еще и утром, а не ночью - вот уж не знаю. Зато прохожим развлечение, благо в тех краях много народа шастает, с авиацией связанного. И не связанного тоже...
Когда самолет проезжал метро «Аэропорт», мимо автодорожного института, кто-то из студентов, почуяв родное, громко прокомментировал, указывая на двигатели:
- О, смотри! Поставили две ВЫХЛОПНЫЕ ТРУБЫ!..

ШМАС (Школа младших авиационных специалистов - прим.), Ставрополь. На стоянке самолетов несколько местных техников азартно играют в волейбол. Вместо сетки - носовая часть МиГ-23.

Занесло меня однажды на выставку строительной техники, на Ходынку. Организаторы заботливо от «Динамо» автобус пустили, едем. По пути, уже на поле - если верить вывеске - авиационный музей. Где на асфальте, а где и просто на земле стоят самолеты, вертолеты, беспилотники. Всё потерто-облезло-поломано, на угнетающее это зрелище с тоской смотришь.
По соседству двое - ничем не примечательные, средних лет, при галстуках - один задумчиво на останки техники поглядывает.
- Эх... Вот бы один из самолетов утащить незаметно...
- И зачем он тебе? Что, аэродромное прошлое вспомнил?
- Нет. Привезти к нам на завод. Отремонтировать. Покрасить. И тихонько им обратно подбросить. Чтобы эти... муз-з-зейные... посмотрели, как самолет нормальный выглядеть должен!

"Жизнь одного "Тигра", фронтовая байка, рассказанная мне моим дедом о его дядьке (пусть будет А., к сожалению, имя забыл).

Летом 1944 года лейтенант А. отошел от ранений, полученых под Курском, и попал в танковую бригаду на южном участке фронта. В составе были Т-34 разных моделей, процентов 30 новых, с 85-мм пушкой, а остальные со старыми 76,2 мм. А. получил старую, постройки еще 42 года, из капремонта.

Три Т-34-ки, одна новая и две старые, стояли в овраге у края леса, готовились к разведке боем деревеньки. Экипажи были уже на местах, орудия заряжены, командиры, высунувшись из люков, обсуждали план. Моторы гудели. Вдруг на краю оврага над ними, метрах в 50 и выше появились два "Тигра". Из за своих моторов их не услышали. Немцы, похоже, тоже не ожидали такой встречи, да и пушку им опустить невозможно. Русские танки среагировали быстро - 85 мм снаряд на такой дистанции пробил нижнюю бронеплиту одного "Тигра", и тот взорвался. Обе 76,2 мм тридцатьчетверки открыли огонь по второму, несмотря на то, что шансов пробить лобовую плиту было немного, слабовата пушка. Но, А. повезло. Снаряд брони не пробил, но плита треснула, и осколками выбило весь экипаж. Наши танкисты залезли внутрь, "Тигр" не заводился, но башня на ручном приводе вращалась, орудие тоже действовало. Вызвали БРЭМ (ремонтно-эвакуационная машина, старый Т-34 без башни), который утащил "Тигра" на ремонтную базу. А. получил за это "Красное Знамя".

Дальнейшее рассказано А. одним из ремонтников.
"Тигр" поставили около ремонтной базы, вызвали комиссию для обследования (ничего ли нового немцы не добавили...) Через пару дней немецкие танки предприняли контратаку, и тройка StuGов (самоходка) прорвались к базе. Увидев стоящий "Тигр", StuGи подумали, что тот прорвался раньше, но его подбили, и двинулись дальше. Однако это была ошибка - внутри "Тигра" спрятались четверо ремонтников вместе со своим капитаном, двое из них до рембата были танкистами. Пропустив StuGи вперед, "Тигр" открыл огонь им в корму. Два немца развернуться не успели, получив снаряды в корму и борт. Третий успел, но его снаряд срикошетировал от "Тигровой" башни, после чего и этот StuG настиг снаряд.. Капитану ремонтников дали "Героя", остальным "Красные Звезды" или "Знамена".

ЧЕХИ

Одноактная пьеса из жизни военнослужащих

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Миша - вчерашний выпускник школы прапорщиков, блондин.
Гриша - такой же, брюнет.
Мать Гриши - женщина в платке и телогрейке, лет пятидесяти.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
(оно же - последнее)

На сцене - внутренняя обстановка типичной деревенской «летней кухни». На левой стене - дверь, ведущая на улицу, занавешенная залапанной марлей и кухонная плита на дровах. На плите - кочерга. Возле плиты на табуретке - ведро с ковшиком. На задней стене - окно с белой занавеской на гвоздиках, выходящее во двор, проволочная сушилка для посуды с посудой, тикающие ходики, отрывной календарь, пучок сухого укропа на гвозде. На правой стене - окно с такой же занавеской, выходящее на улицу, вышитая картина в раме, изображающая влюбленную пару во время поцелуя, под стеной - деревянная лавка. В правом углу - кучка соломы, накрытая старыми покрывалами. На полу - самодельные коврики, вязаные из лоскутков, на потолке - голая лампочка на проводе и липучка для мух, почти вся черная.
Посредине комнаты - стол, застеленный газетой. На газете виден заголовок: «Решения 26 съезда КПСС - в жизнь». На столе - три пустые бутылки и два грязных пустых стакана, корки хлеба, надкушенный помидор.
На соломе в неестественных позах в нательном белье и галифе без сапог лежат Миша и Гриша. Остальная одежда - ПШ, фуражки, портупеи - свалены на лавке.
На ходиках - девять часов. Громко поет петух. Миша шевелится, открывает глаза, дико озирается по сторонам.
Миша: - Где я? (чешет репу) Это ж надо было так нажраться... Куда это меня занесло? А, блин, мы ж вчера звезды обмывали... В Богодухове. У Вовки Сиренко. В саду, культурно, за столиком. А тут сарай какой-то. А это что за тело? (переворачивает Гришу) Оба-на, Гриша! Эй, вставай! Рота, подъём! На утреннюю физическую зарядку становись!
(Гриша на соломе делает несколько судорожных движений, но так и не просыпается).
Миша: - Сколько ж мы выпили? (смотрит на стол, потом на ходики). Ого! Девять уже... Ну ничего, мне прибыть по предписанию только завтра. Успею. Ох, горло дерет, водички бы... (с трудом встает, идет к ведру, грохочет ковшиком в пустом ведре) Ага! Опоздал ты, браток. Без тебя выпили. (подходит к Грише, тормошит его). Эй, пьянь, вставай, расскажи хоть, где мы есть и как сюда попали. (Гриша мычит, пытается свернуться калачиком).
(входит мать Гриши)
Миша: - Э-э-э... Здрасьте. (пытается улыбнуться) А... э-э-э... скажите, а поезд на Харьков ближайший... во сколько?
Мать Гриши: - Ты шо, сынку? Якый поезд? У нас и станции нэмае...
Миша: - Как немае? Да я ж с нее сколько раз ездил... Есть в Богодухове станция, я точно знаю.
Мать Гриши : - В Богодухови, може и есть, а у нас - нэма.
Миша: - А мы разве где, не в Богодухове?
Мать Гриши: - Соколово - наше село называется. Готвальдовского района Харьковской области. До твоего Богодухова через Харьков километрив сто пятьдесят будэ.
Миша: - Слава Богу, хоть область совпадает! А Готвальд это что? Или кто? В первый раз слышу.
Мать Гриши: - Дык цэ який-то знамэнытый чех, воював проты хвашыстив... Тут у наших краях войско собырав и воював. Ось из-за него наш Змиев переймэнувалы в Готвальда. Ну ладненько, подримайтэ щэ... Гришку нэ буды, хай поспыть.. (уходит).
Миша: - Икэлэмэнэ! Ёпэрэсэтэ... Так это мы у Гришки дома... Как же мы сюда добрались? А деньги хоть остались? (роется в карманах) Ага! Полтинника нету. Ясно - только такси. Гусары, блин.
(вдалеке раздаются пушечные выстрелы, разрывы снарядов)
Миша: - О! Учения где-то тут еще... Живут же люди. А тут за полгода в школе прапорщиков аж по три патрона отстреляли... (смотрит в окно на задней стене) О! Гриша, смотри, вон на поле солдаты бегают, снаряды рвутся, война тут у вас, что ли.
Гриша: (продирая глаза) - Какая война, ты че, какие учения, без тебя тошно, тут сроду и солдата живого никто не видел. (поднимается, с трудом подходит к окну, смотрит) Ага, смотри, диссвительно - бегают. (вблизи раздается автоматная очередь, слышны взрывы). Ну нихрена ж себе! (на улице слышен приближающийся рев танковых дизелей, лязганье гусениц) Миша, шо оно творится? Не пойму. (танки с грохотом проезжают мимо окна)
Миша: - Смотри, немецкие! С крестами. Тигры - точно, я в кино видел. Наши я все знаю. Откуда они тут взялись? Десант высадили? А вдруг сюда зайдут? А мы тут... (лязг танков затихает, слышна походная строевая песня на непонятном языке).
Гриша: - Это ж агрессивный блок НАТО прорвался. За одну ночь, блин, куда ж наша оборона смотрит... (слышен звук тяжелых мотоциклов).
Миша: - Надо прятаться. (задергивает шторки). Где тут у тебя погреб? А ночью уйдем к партизанам... Вон в том лесу партизаны есть?
Гриша: - Да откуда ж я знаю? Мы ж с тобой вместе полгода пробыли в Богодухове. (потихоньку начинает снимать галифе) Что-то форма наша, я думаю, им не понравится. (пихает галифе под солому). А где там жить, в партизанах твоих? Кто кормить будет? (слышен звук тяжелого мотоцикла, въезжающего во двор, гортанные голоса).
Миша: (смотрит из-под занавески во двор) - Ёпэрэсэтэ! Они уже во дворе! Прячь форму! (вдвоем прячут под солому свою одежду) Что ж мы им скажем? Сдаемся? В плен? Ни за что! Я буду драться! Топор есть? (заглядывает под лавку) В рукопашную, блин! (хватает кочергу) Эх, похмелиться бы! У тебя там не осталось?
Гриша: - Тише ты! Может, пронесет. (смотрит из-под занавески во двор) Воду из колодца набирают. Каски, блин, рогатые, шмайсеры у всех... Рукава закатанные... В термос большой наливают. (невдалеке слышны автоматные очереди). Слышишь? Наверно, по улице всех выгоняют... Ой, попали! (хватается за голову, мечется по комнате) Ни чердака здесь, ничего. (внезапно останавливается, смотрит на Мишу). А как ты думаешь, в полицию они набирать сразу будут?
Миша: - Чего? В полицию захотел? Так вот как ты за советскую власть бороться собираешься? Не щадя своей крови и самой жизни? Да я тебя счас (замахивается кочергой).
Гриша: - Ну-ну.. Ты че разошелся? Хочешь - иди, воюй, а я не собираюсь из-за тебя тут погибать. (начинает зарываться в солому) Нету меня! (на дворе слышен рев мотоциклов, гортанные команды, наглый смех, стрельба). Я жить хочу!
Миша: - Ага, вот, когда все выясняется! Шкура продажная! А я с тобой вчера водку пил! (вытаскивает друга за ногу из-под соломы) Нет, русские не сдаются! (Гриша яростно отбивается, начинается борьба на полу, сдавленные крики, маты).
Входит Мать Гриши, в одной руке - полная бутылка, в другой - ведро воды.
Мать Гриши: - Ось вам водычкы, хлопчыкы, и похмэлыцця. Тут мэни солдатыкы помоглы водычкы выкрутыты.. (драка сразу прекращается).
Гриша: - Мамо, тоби нимци воду крутылы? Ховай кращэ курей, сало, горилку.. Забэруть же нимци всэ... А нам дэ сховатыся? А то Мышко тут уже в партызаны зибрався, дурак.
Мать Гриши: - Та то ж нэ справжни нимци, а чехы пэрэодити... Кино тут знимають...
Немая сцена.
ЗАНАВЕС