'Послушайте, Швейк, вы никогда не обращали внимания
на то, что обладаете каким-то особенным талантом
оскорблять господ офицеров?'
(Слова поручика Лукаша из известного произведения).
Дело было в начале восьмидесятых, ещë при Брежневе.
После окончания учëбы и сдачи госэкзаменов студенты мужеского пола одного из крупнейших вузов Киева (впрочем, так же само, как и других вузов, и других городов) выезжали на три месяца в учебные части, где из них ковали так необходимые нашей великой и могучей Родине офицерские кадры. Проще говоря, из нас делали лейтенантов запаса Вооружëнных Сил Союза ССР.
Обстановка.
Военный сосновый лес, плавно переходящий своими тылами в мокрый ольховник. Квадратно-гнездовым способом, в ямах глубиной по: ну, сантиметров по восемьдесят, поставлено много-много военных палаток. Впереди - ступеньки в яму, далее - небольшое свободное место для складирования на ночь сапог, далее и до конца ямы - низенькие дощатые нары.
Почему в ямах? Наверное, чтобы воздушной разведке предполагаемого противника было труднее засечь расположение части.
Почему квадратно-гнездовым способом? Во-первых, потому, что иначе в армии не бывает и быть не может. А во-вторых, для того, чтобы служба мëдом не казалась: те, чьи палатки попали в низинки (а поверхность земли в лесу почему-то не была идеально ровной), имели лишнюю возможность показать свою стойкость духа и готовность переносить все тяготы и лишения воинской службы, когда ночью во время ливня всплывали в заливаемой грязной водой яме вместе с сапогами, нарами, усцатыми-полосатыми матрасами и прочим военным имуществом, которое тут же нужно было начинать спасать от разгулявшейся стихии.
Сопутствующие обстоятельства.
До нас этот 'курс молодого лейтенанта' был рассчитан на два месяца и наполнен соответствующим количеством занятий. При нас время увеличили до трëх месяцев, а объëм занятий остался прежним (правда, потом опять стало два месяца, как раньше). То есть, проще говоря, нам предстояла служба по несколько растянутому графику, когда с ничегонеделаньем по причине отсутствия конкретных задач отцы-командиры боролись всеми возможными средствами, как-то: дополнительная строевая подготовка, партполитработа, всяческие собрания, копание траншей 'от забора до обеда', благоустройство расположения части путëм побелки воткнутых в землю перед палатками кирпичей, сбор сосновой хвои с целью незамусоривания земли: Да мало ли до чего может додуматься военная мысль!
Где-то в начале третьего месяца у товарищей курсантов (т. е. у нас) началась дизентерия, и это внесло некоторое разнообразие в серые будни службы. (Впоследствии выяснилось, что виноватым был повар-'партизан', призванный из запаса - он-то и был носителем дизентерийной палочки или чего-то такого. Бедолага угадал в армию 'в пожарном порядке', так быстро, что даже не успел пройти элементарное медобследование. Ну как же могли военные заранее знать, что припрëтся такое большое стадо студентов (извините, курсантов) и что их нужно будет кормить?).
Здоровенные ребята обсырались, как грудные младенцы, за что и попадали в гарнизонный госпиталь. (Мой друг, захлëбываясь от восторга, рассказывал, что там было не так уж и плохо: 'Ты представляешь, в инфекционке сортир очков где-то на пятнадцать-двадцать, и унитазы подняты над полом метра на полтора. И вот ты сидишь на корточках, как орëл на горе, срëшь, до-о-олго срëшь, никто тебя не торопит, а внизу по проходу взад-вперëд ходит товарищ капитан в накинутом на форму белом халате, с блокнотиком и ручкой, и, нагибаясь, чтобы твой конец не закрывал ему обзор, чуть ли не вставляет свою голову тебе между ног и очень внимательно осматривает твою жопу и говно в унитазе. И тут ты ка-а-ак пëрнешь, да так, чтобы аж лохмотья полетели! И ничего тебе за это не будет. Ну когда бы ещë товарищ капитан тебе в жопу заглядывал?!').
У оставшихся необосранными тоже, надо думать, были свои удовольствия. Как другие - не знаю, а я с двумя-тремя соратниками еженощно отправлял гонца (кого-нибудь из нас, естественно) за пару километров в село к деду (и как мы, находясь практически взаперти, смогли его вычислить? Сие так и останется тайной). Гонец покупал у деда поллитру-другую самогойдалки и трëхлитровый бутыль кислого молока - на утро, на оттяжку. Так что благодаря скромному и простому деду среди постоянных участников наших 'тайных вечерь' заболевших не оказалось. Вот что такое всенародная поддержка и любовь к родной армии!
Шутки шутками, а начальство было всерьëз обеспокоено. Во-первых, если количество заболевших превысит определëнный процент (а оно его уже давно превысило), то придëтся вводить карантин и держать эту банду (т. е. нас) ещë чëрт знает сколько, да и самим же тоже не выходить из части. А там, на свободе - жëны, дети, любовницы, да и вообще свобода: Хреново дело!
Во-вторых, если узнает генералитет из штаба округа - то дело совсем пиздец, иначе и не скажешь. Ведь народное хозяйство страны срочно требует специалистов, которые уже распределены в плановом порядке по конкретным рабочим местам, а где они, скажите на милость? Обосрались в учебке: При таком повороте событий последствия для всех виновных и причастных (да и непричастных тоже) окажутся, мягко выражаясь, катастрофическими. Даже подумать страшно.
Действующие лица.
1. Командир батальона.
Комбатом у нас был майор средних лет, бурый служака, нерусский (а лучше сказать, даже не славянин, что накладывало весьма своеобразный отпечаток на его речь. А ещë лучше сказать - то, что произносил товарищ майор, на русскую речь было похоже весьма отдалëнно. Поскольку среди курсантов наверняка могли оказаться дети высокопоставленных родителей, то широко распространëнных слов-'связок' "нахуй" и 'ëб твою мать' товарищ майор избегал и заменял их вставками 'эт сама', 'панимашь так' и незамысловатым блеяньем типа 'э-э-э':).
Был он низенького роста, сухонький, поджарый и очень подвижный. Помню, когда из штаба округа прилетел инспектировать учебку генерал (ещë до начала срачки), то комбат, которому не досталось места в 'уазике' из-за многочисленной генеральской свиты, от самого стрельбища, где приземлился вертолëт, и до столовки: (а разве может генерал обойти стороной столовку и не всунуть себе в рот, превозмогая отвращение, ложку солдатской перловой каши с комбижиром, дабы личным глупым примером вызвать приступ энтузиазма у нижних чинов?): Да, так вот комбат где-то километра полтора показывал дорогу по лесу - бежал впереди машины высокого гостя по стойке 'равняйсь-смирно'. Как? Очень просто: левая рука - вниз по шву, правая - под козырëк, голова повëрнута направо, чтобы одним глазом делать равнение на начальника и следить за идущей сзади машиной (мало ли что!), а левый глаз - вперëд на дорогу, потому что так, гляди, и наебнуться недолго. При этом ноги вскидывались наверх высоко, как при ходьбе строевым шагом, а корпус был отведëн назад. И ничего, и добежал, и заскочил в столовку впереди генерала и первый рявкнул 'Ыррррррна!!!'.
Товарищ майор твëрдо знал, что если за три месяца с нами не произойдëт никаких ЧП, то он вскорости получит подполковника. (Он таки получил вторую звезду, и на следующий год курсанты видели командира лишь раза три за всë время. - А чего рвать пупок? Всë равно полковника придëтся ждать ещë несколько лет, так вот потом и послужим).
Срачка у личного состава наложила на товарища майора мрачный отпечаток.
Каждый божий день на утреннем разводе он, в порядке воспитания подчинëнных, произносил пространные речи о воинском долге, о необходимости соблюдения личной гигиены, о плохом воспитании товарищей курсантов, которые, несмотря на полученное высшее образование, норовят посрать не в очко, а около него, а то и вообще в лесу под военными деревьями. С полсотни других офицеров, командиров и преподавателей, тем временем стояли тут же, перед батальонным строем, и с тоской в глазах и неприкрытым отвращением слушали наставления комбата. Курсанты же относились к этим речам скорее даже благосклонно. Сами подумайте, что лучше - цирк или копание окопов?
Но всему приходит конец; вот и комбат завершал наше ежеутреннее шоу словами 'Слуш мою команду, эт сама! Под сосëнами не срать! Тарища командира! Э-э-э! Развести личный состав по занять!'.
2. Начальник медицинской части учебки.
Начмедом был тоже майор.
И нос, и живот товарища майора, если глядеть сбоку, напоминали по форме баклажан, поставленный хвостиком вверх. И тот, и другой становились книзу всë шире и толще, и заканчивались весьма внушительными выпуклостями. Но, в отличие от носа, живот сам по себе сохранять нужную форму уже не мог и потому был поддерживаем ремнëм, который с обратной стороны туловища уходил круто вверх и обнимал ту седловину между спиной и ягодицами, которую у людей нормального телосложения принято называть поясницей.
Медчасть состояла из двух человек. Вторым был наш курсант, который до учëбы в вузе работал где-то фельдшером и поэтому мог оказать самую квалифицированную помощь - помазать йодом волдырь на ступне, набитый сапогом, выдать таблетку аспирина, забинтовать какую-нибудь ссадину. Если случалось что-то более серьëзное, то этим занимался уже гарнизонный госпиталь - товарищ майор одновременно и предохранял себя от принятия решений, могущих иметь последствия, и позволял госпиталю оставаться на самом острие военной медицинской науки и практики.
Таким образом, осуществление общего контроля за состоянием здоровья личного состава оставляло товарищу майору достаточно свободного времени для того, чтобы несколько раз на дню проверять лично остатки спирта для дезинфекции ран и хирургического инструментария. Похоже, товарищ майор был толковым хозяином, так как остатки всегда были налицо, и было их так много, что с ними приходилось бороться лично путëм бескомпромиссного их уничтожения, что и было написано на лице начмеда всякий раз, когда он выходил из медпалатки.
Судя по всему, товарищ майор второй звезды уже не ждал и решил отойти от дел батальных, не давая чрезмерной воли своему честолюбию. Поэтому сразу же после утреннего развода он забирался в медпалатку, уже второй раз за день (так как первый был к завтраку) проверял уже упомянутые остатки и давил военную раскладушку цвета хаки до тех пор, пока строевые песни и крики идущих рот не будили его и желудок не подсказывал, что служба службой, а пожрать тоже надо.
При всем этом нужно сказать, что среди офицеров другого такого приятного человека не было. Товарищ майор был похуист. Он не имел привычки морочить голову ни солдатам, ни офицерам, - никому. Оценить по достоинству такого человека может только тот, кто хоть чуток знает, что такое армия.
Действие первое и единственное.
Срачка была в самом разгаре.
На утреннем разводе комбат оседлал любимого конька: 'Тарищ курсанта! Вы же, э-э-э, все люди с выш образовань, панимашь так! Скажите мне, как, эт сама, можно заболеть дизентерий?'
На лицах полусотни офицеров, стоящих в одном строю с комбатом, отразилась знакомая тоска. Быстро такие речи не заканчиваются, так же, как и не отличаются новизной. Батальон курсантов стоял, пытаясь не выражать на лицах ничего.
А товарищ майор накалялся всë больше: 'Как? Скажить мне, как члавек с выш образовань, эт сама, может заболеть дизентерий? Он што, э-э-э, рук не моет?'
То ли от того, что никто не спешил отвечать на конкретный вопрос командира, то ли по какому-то стечению обстоятельств, но вдруг товарища майора осенило. Он вспомнил о существовании начмеда, который, безусловно, должен знать ответ на этот проклятый вопрос.
Комбат, собираясь с мыслями, поискал глазами начмеда, и наконец увидел характерного цвета носище, висящий книзу в самом конце офицерского строя.
'Тарищ майор! Не вы, не! Вот вы, тарищ майор, эт сама! Скажите мне, э-э-э, как курсанта могут заболеть дизентерий?'
Начмед пребывал в сонливом и расслабленном состоянии - он уже подумывал о том, как придавит свою любимую военную раскладушку цвета хаки, и поэтому ввязываться в бесплодную общетеоретическую дискуссию не желал: 'Ну: как - как?.. Вот так и могут:'
Но комбат решил максимально развить достигнутый тактический успех, и такой невнятный ответ его не устроил. 'Тарищ майор, объяснить всем, эт сама, как можно заболеть дизентерий!'- произнëс комбат очень приказным тоном.
Начмеду стало скушно. Надежды на близкий сон не оправдывались. Товарищ майор ковырял песок носком сапога и придумывал подходящий ответ. По недолгом раздумье сказал: 'Ну: например, путëм фекально-орального заражения'.
Комбат уловил, что во всей теме разговора появилось что-то принципиально новое и очень важное, но что именно - не понял. 'Эт как это?'- автоматически произнëс его язык.
'Не даст поспать, подлец такой',- подумал начмед и громко ответил на вопрос: 'Это, к примеру, если бы я, да вам бы, товарищ майор, в рот насрал.'
|
Top Secret
предупреждаю: может быть не смешно
Камчатка, г. Усть-Камчатск-2
Служил я там большую часть срочной, войска РКО.
Подваливает ко мне однажды прапор с узла связи зас-телефонии (мужик невредный) и предлагает халтурку: он меня забирает на техкомплекс на недельку в свой телефонный узел (соответственно никаких нарядов и прочих радостей жизни), а я, со своей стороны, вычерчиваю цветной тушью ему четыре схемы залегания телефонных кабелей, которые подчиняются непосредственно прапору. Схемы, естественно, топ сикрет, посему и работы по изображению их должны проводиться на территории объекта. Говно вопрос, трищ прапорщик,- строго по уставу ответствовал я, и халтурка покатила.
Для начала меня отвели в секретную часть, где шесть листов великолепного финского ватмана формата А2 (два на случай, ежели я, значить, запорчу чего или кляксу там произведу) поставили на учет совсекретных документов, проштемпелевали, пронумеровали и т.д. Я, в свою очередь, был ознакомлен с тем, что в случае утери хотя бы одного из этих документов, поеду я в совершенно секретный санаторий в районе г. Чита для людей, утерявших секретный документ. Лет этак на десять. В чем и предложено было расписаться в соответствующем документе, что я с легким сердцем и сделал, ибо утерять лист А2 в одном отдельно взятом помещении зас-телефонии - довольно трудная задача. Дальше начались неувязки.
Транспортировать с.с. документы из штаба на техкомплекс должен специально обученный солдат-секретчик, тоже подписанный на всяческие рассылки ;), имеющий для этих целей опечатываемый портфельчик из дивной свиной кожи. А мои листики не вмещаются в портфельчик... Проблема. После нескольких часов головоломания был мобилизован чей-то тубус (откуда он там взялся - вопрос неразрешимый), заполнен документами и торжественно опечатан. Все облегченно вздохнули и мы-таки отбыли на комплекс. Как нервничал дежурный по техкомплексу при виде меня со штукой вроде гранатомета - история непечатная. Ладно.
За декларированную недельку я выполнил свою часть договора, прапор - свою. К выходным я ему продемонстрировал четыре безукоризненных схемы залегания, вычерченных цветной тушью и красиво подписанных. Прапор помычал от удовольствия, укрепил всю эту красоту на стенах и нацедил по 100 гр. регламентного спирту себе и мне. Довольные друг другом, мы оставшиеся два листа ватмана (один со сверхсекретной кляксой, второй девственно белый) понесли секретчику - списывать. На комплексе был свой маленький секретный отдельчик, чтобы не мотаться в часть за 6 километров.
Ну, ин ладно, документы без проволочек списаны и подлежат уничтожению, для чего на территории комплекса есть специальное место с соответствующей надписью и печечкой особой конструкции. На свежем воздухе. На Камчатке. Шел мокрых снег и был ветер... а ватман в печечку не влезал. А по инструкции документ низзя делить на фрагменты (рвать), а уж после в печку совать, вдруг кусочек ветром унесет. Как прапор жег этот бедный ватман, как он его жег... Финский ватман с хорошим содержанием мела гореть не желал. Ни будучи сложенным в восемь раз, ни скрученным в трубочку и засунутым одним концом в печку. Мы мерзли, мокли и тихо сатанели (прапор-телефонист, солдат-секретчик и я), а прапор-секретчик все жег и жег сверхсекретную кляксу и просто белый лист.
Конечно их-таки сожгли. После спецраспоряжения нач.секретной части, которому пришлось тащиться на техкомплекс и лично возглавлять операцию уничтожения документов. Очень секретных. Он минут пятнадцать (больше видимо не сдюжил в шинельке под мокрым снегом на ветру) смотрел на потуги прапора, потом отдал боевой приказ: нахуй! несите его в котельную.
И был ватман в секундах кремирован в жаркой пещи, и был составлен соответствующий акт, под которым подписались все свидетели, включая кочегара и исключая местного щенка Тюбика.
И мы отбыли в часть. И долго потом улыбались прапору-секретчику, в ответ на что он нервно дергал бровью и отворачивался. |
