Васька

Вы, конечно, удивитесь, почему я, ярый «собачник», вдруг решил поведать вам историю не про собак, а про кошку, причем даже не про кошку а про кота, ладно был бы какой породистый, а так простой, серенький, с полосатой спинкой. Дело в том, что многие из нас помимо собак держат у себя в доме этих хвостатых мурлык, поэтому было бы как-то несправедливо обойти их стороной. Эта история произошла на фоне серых армейских будней, и для некоторых, принимавших в ней участие, имела далеко идущие последствия. Итак, если вы не против, то начнем.
Начальник штаба майор Хряков ранним осенним утром возвращался на службу после бурной и продолжительной ночи, проведенной в женском общежитии местного спиртзавода. Его физическое и моральное состояние можно было бы выразить одним словом - не очень. С одной стороны, пикантные воспоминания прошедшей ночи приятно теребили измученную алкоголем душу, а с другой его уже начинала тяготить не очень приятная перспектива возвращения домой, где его ждала жена, дама не только строгих моральных устоев, но и внушительных физических параметров. Молча выслушав доклад дежурного, он подошел к двери своего служебного кабинета и долго пытался дрожащей рукой попасть ключом в замочную скважину. Наконец дверь открылась, он сделал шаг и мгновенно застыл, было такое ощущение, что в него попал метеорит. На его служебном столе прямо на ворохе различных бумаг, большинство из которых было с надписью «секретно», вальяжно развалился большой серый кот, который умиротворенно мурлыкал и ритмично постукивал хвостом по бюсту Владимира Ильича Ленина, подарок какой-то местной пионерской организации. Через минуту майор, придя в себя, разразился мощной тирадой, в которой наглядно продемонстрировал все богатство русского языка. Как потом рассказывали очевидцы, его крики - «Твою мать!!!» и «Какого х...?!!!» были слышны далеко за пределами части, при этом кот только презрительно щурил зеленые глаза и всем своим видом как бы спрашивая:
- Чего ты орешь и какого хрена ты сюда приперся?
Далее события развивались стремительным образом. Хряков ловким движением выкинул обнаглевшего пришельца в окно, не обращая внимания на его возмущенные вопли, и быстро провел свое собственное расследование. Как выяснилось, кота притащили штабные писари, мотивируя это тем, что в штабе завелись мыши, которые с завидным упрямством сжирали припрятанные в шкафах различного рода припасы. Несмотря на то, что все эти доводы не показались ему убедительными, уже уставший к этому моменту майор ограничился тем, что строго предупредил всех виновных, что если опять увидит в штабе кота или еще какую-либо живность, то примет самые строгие меры по отношению к нарушителям, на этом все и закончилось. Все разошлись по своим местам, а начштаба с чувством выполненного долга, убедившись, что обороноспособности страны никакие коты больше не угрожают, удалился в свой кабинет, где как бы в награду за перенесенный стресс нашел под столом случайно забытую с вечера бутылку пива, которая и помогла ему вернуть утерянное душевное равновесие.
Казалось бы, на этом вся эта история должна была бы и закончиться, но жизнь внесла свои коррективы.
На следующий день майор Хряков в весьма бодром настроении, несмотря на заклеенную пластырем щеку, результат вечернего объяснения с супругой, прибыл в штаб. Сходу обматерив всех, кто попался ему под руку, что соответствовало уже давно сложившейся традиции, уверенным шагом вошел к себе в кабинет, сходу бросил свое тело в кресло и принялся разбирать сваленные на столе бумаги и вдруг почувствовал как его пальцы наткнулись на что то липкое и вонючее, одного взгляда было достаточно чтобы быстро понять, что это такое. Исходящий специфический запах не оставлял никаких сомнений, что это продукт кошачьей жизнедеятельности, в просторечьи кошачье г-но. Взревев как раненый зверь, майор пулей вылетел в коридор, на ходу пытаясь стряхнуть с пальцев то, что к ним прилипло. Я думаю, нет смысла долго рассказывать, что произошло дальше, тут как водится, комментарии излишни. В конечном итоге прозвучал строжайший приказ: «Если в течение часа кот не будет найден и ликвидирован, то всем причастным к данному инциденту предстоит сложная хирургическая операция в виде отрывания определенной части тела, причем без наркоза». В самый разгар поисковой операции, во время которой все наличные силы были брошены на поиски нарушителя, майора срочно вызвали к командиру полка.
- Разрешите войти? - произнес майор и, не дожидаясь ответа, смело перешагнул порог кабинета. То, что он увидел, повергло его в шок и надолго лишило дара речи. Командир полка полковник Кузнецов сидел в своем кресле, а на коленях у него лежал вчерашний кот, которого в этот момент все так искали. Вид он имел весьма довольный, весело мурлыкал в ответ на ласковые почесывания за ушком и с упоением терся мордой об командирский китель, кося при этом одним глазом на майора, как бы говоря, «Ну что, поймал? А вот и хрен тебе!!!»
- Что застыл? Проходи, садись, - произнес командир - А я тут, видишь, утром прихожу, а у меня на кресле этот красавец спит, пригляделся внимательно, вылитый мой Васька, у меня в детстве кот был, Васькой звали, такой умный был, век не забуду. При этих словах полковник уронил на стол слезу и громко высморкался:
- Пусть и этот будет Васькой!
Последняя фраза прозвучала как приказ и твердо обозначила, что с этой минуты кот Васька обрел неприкосновенный статус и грозного покровителя в лице командира полка.
- А кстати, ты кошек любишь? - спросил он майора, на что тот судорожно сглатывая слюну и чувствуя, как холодный пот ползет по спине, с трудом выдавил из пересохшего горла:
- Обожаю.
- Ладно, свободен, - произнес командир.
- А кстати, что там за беготня в коридоре, ищете, что ли кого?
- Да нет, товарищ полковник, это так, порядок наводим, - поспешил ответить майор.
- Разрешите идти?
- Иди и передай, чтобы кота срочно покормили!
Правильно говорится, что жизнь - это, прежде всего, лотерея, где не каждому дано вытащить счастливый билет, но в данном случае Ваське повезло. Чудесным образом судьба перенесла его, простого бездомного кота, на самую вершину власти, и он поспешил не упустить связанные с этим привилегии. Спал на мягком кожаном диване, сытно питался, передвигался по территории части и вне, сидя на задней сидушке командирского уазика и как водится в таких случаях, толстел и наглел одновременно. Часто расположившись на подоконнике, он, завидев в окно своих бывших соратников, снующих возле помойки в поисках объедков, презрительно отворачивался и делал вид, что их не знает.
Так продолжалось чуть больше года, полковника Кузнецова перевели куда-то с повышением, и уходя, он забрал кота с собой. Что с ними стало дальше, я честно не знаю.
Вот так закончилась эта, на первый взгляд, необыкновенная история. Большое спасибо всем, кто нашел время и желание прочитать мой рассказ. Жду ваших комментариев.

Об истории развития антисемитизма

Часть 1

Объяснять можно на самых разных уровнях - бытовом, этнологическом, филосовском, эсхатологическом - каждый раз модель будет все более более формализованой...
Для затравки можно сказать так.
1. Чужаков не любят везде и всегда. Чужаков - значит, "не таких, как я" не только и не столько на уровне осмысленного восприятия, сколько на несовпадении адаптационных комплексов, впитаных с молоком матери - как физических, так и этических.
2. Неприятие может иметь разную степень накала - от насмешек типа "лягушатники" VS "колбасники" до полномасштабной резни.
3. Все сложившиеся на сегодня границы этнически однородных государств в мирной Европе сложились в результате 1000-летней взаимной резни и этнических чисток
4. Для этнического меньшинства, оказавшегося в положении "чужых" есть три пути
а) ассимиляция (хотя и при возможном сохранении некой нац.идентичности)
б) аннигиляция
в) бегство (по возможности - к соплеменникам)

Теперь об евреях.
Распространение евреев по Ойкумене на рубеже нашей эры обусловлено тем, что они "держали" Великий Шелковый Путь (ВШП), если не весь, то значительную часть его. Рахдониты водили караваны от Китая до Британии. Их преимущество перед конкурентами парфянскими, римскими, египетскими и пр. состояло в том, что им не надо было возить с собой наличность. По записке, выданой в Риме можно было получить необходимые суммы в любой точке Пути.
Натурально, местное население относилось к еврейским общинам скверно. Тем более что сужая местных правителей деньгами, еврейские купцы получали разнообразные преференции. В результате периодически происходило вырезание общин. Что вело к разрыву Пути и довольно быстро исправлялось. Уцелевшие бежали, чтобы потом вернуться.

...Ситуация для евреев резко изменилась к худшему после поражения в иудейских войнах и практической ликвидации государства. Общины лишились тыла, началось Рассеяние. Грубо говоря, бежать при нужде стало некуда. Так, общины византийские были совсем не рады беженцам из Персии после поражения Маздака...
Второй удар - принятие Римом Христианства. Евреи считали христианство ересью, а христиане, особенно те, первые, неистовые, хотя и принимали Ветхий Завет, евреев желали крестить. В позднем Риме, а затем в Византии, были серьезные ограничения, существенно усложнявшие торговлю.
Плюс - войны с Рима с Парфией / Византии с Персами. От общин, естественно, требовалась лояльность, но они же использовались для тайной дипломатии. Соответсвенно, в глазах населения евреи были потенциальными (а часто и реальными) изменниками. Что любви к ним не прибавляло.
Тем не менее, они продолжали держать Путь и снабжали своих сюзеренов наличностью и красивыми девушками. Что поддерживало их влияние.
Этакий античный вариант Закулисы...

...
Итак, к 7му веку еврейское рассеяние имело место быть вдоль Пути. Общины жили так же, как любые нац. землячества в те времена. Параллельно шел и процесс ассимиляции, особенно в больших городах. Хотя отношение к еврееям в целом было хуже, чем к остальным чужакам, но качественного отличия все-таки не было. Ну, громили, ну, резали - так все друг друга громили и резали - время такой был...
В 7м веке на историческую сцену выходит Ислам.
У Мухаммеда с евреями сложились довольно интересные отношения. Именно евреи укрыли его, когда он был вынужден бежать из Мекки в Медину. Но те же евреи отказались признать его пророком и выступили против него. И - были истреблены. После ожесточенного сопротивления.
Впоследствии Мухаммед пришел к выводу, что Бог Ветхого Завета - не Господь, а один из огненных демонов ада, вероятно, сам Иблис, который обещал евреям мировое господство за покорность и службу. Но эта идея не нашла понимания у современников и была забыта до 2й трети 20 века, когда выдающийся гений аяталлы Хомейни вдохнул в нее новую жизнь.
Самое интересное, что подобные же идеи приписывались и Блаженному Августину, были обсуждены Соборами и признаны еретическими.
Поскольку Ислам - "религия воинов и торговцев", то евреям пришлось уступить главную роль на южной ветке Пути арабам и персам. Но совсем отказаться от них было невозможно, поскольку мусульманам было сложно вести торговлю в Византии и Европе. Евреи платили "налог на веру", особый налог за право заниматься торговлей и продллжали водить караваны и финансировать эмиров.

К этому же периоду относится попытка взять под контроль северную ветку Пути.
Это - взлет и падение Хазарского Каганата, столкновение с Русью и Византией, кончившееся изгнанием евреев из Киева в 1113г.
...
За тысячу лет Европа успешно переварила множество народов, от сирийцев до норманов. Все они стали христианами арианского толка, более-менее ассимилировались. Конечно, сицилийские норманы для потмков лангобардов не были родными и даже германцы немецкие не любили германцев французских. Но - все-таки они ощущали свое единство перед лицом Мира Ислама и Византией.
Был лишь один народ, который все это время жил в "закосервированом" состоянии, чужой и чуждый своим соседям. Кроме того, слова "Распни его! Кровь его на нас и детях наших" висели над ним смертелным проклятьем. В этой ситуации было уже неважно, например, действительно ли евреи наводили норманов на европейские города, чтобы потом покупать у них рабов по дешевке...
Короче говоря, шансов на выживание у еврейских общин Европы не было. Тем не менее, они уцелели...
Следует понимать, что в те времена - все - считали "иных" хуже грязной скотины. И все друг друга при случае резали. Особенность евреев в том, что они эту резню пережили - во многом потому, что им особо некуда было бежать. И за тысячу лет этой резни выковался тот самыя тип "хорошего галутного еврея", который приучен прикидываться ветошью и надеется, что если он будет хорошим и полезным - его, может быть, и не тронут.
...
Штука еще в том, что в ранне-средневековой Европе было очень мало денег. Именно - золота и серебра, звонкой монеты, на которую можно снарядить войско, купить шелковую одежду,перец итп. То, что осталось от разграбления Империи постепенно расходовалось, уплывало на Восток...
Деньги были у купцов, а купцы были - евреи. И европейские феодалы охотно брали их взаймы, обещая расплатиться - торговыми преференцями!
Так, еврейские купцы финансировали поход Вильгельма в Англию, получив в награду монополию внешней торговли. У Айвенго были серьезные причины защищать старого Исаака и дочь его, Ребекку...
К этому же времени относяться первые эдикты государей о запрете евреям покупать землю, заниматься ремеслами итп. Разрешалось - торговать и ссужать деньги в рост. Государям был нужен устойчивый источник наличности.

Начинается 1-й крестовый поход. Блаародные рыцари идут освобождать Гроб Господень. И заодно - установить контроль итальянского купечества над восточной частью Пути. Венеция и Генуя готовы платить. При этом они совсем не против, чтобы их конкурентов немножко придушили. И хотя евреи, как и раньше, профинансировали вооружение, на этот раз вышла осечка. Немецкие крестоносцы прошли вдоль Рейна уничтожая еврейские общины. Евреям предлагался выбор: крещение или смерть. Часть крестилась, часть погибла. Евреи, жившие в Палестине, также были истреблены. Итальянцы стали монополистами.
Но очень скоро оказалось, что немецким феодалам неоткуда более брать денег. И евреев позвали обратно, обещав защиту.

...
В ходе 4го крестового похода рыцари взяли Константинополь. Европейскому рыцарству достались гигантские сокровища. "Скрипач не нужен"((С) Кин-дза-дза)

С 13го века начинается период изгнаний. Евреев последовательно изгоняют из Англии, Франции, Италии, Германских княжеств. Нарождающаяся национальная буржуазия избавляется от конкурентов со всей силой тоглашнего Пиара - как белого, что и черного.
Как всегда, часть крестится, часть выбирает изгнание. Кто-то мечется между европейскими государями, кто-то бежит на мусульманский Восток, кто-то - на восток европейский, в Речь Посполиту.
Финал-апофеоз - изгнание из Испании и Португалии и, практически в то же время - тотальная резня, устроенная Томасом Мюнцером.

Теперь у нас есть три возможных параллельных направления
1. Евреи Польши, ставшие впоследствии обитателями местечек.
2. Западно-европейские "цивилизованые" евреи (идея Закулисы рождением своим обязана "цивилизованому" европейскому еврейству.)
3. Евреи мусульманского мира

Продолжение Идущих за солнцем.
Предыдущие части в выпусках от 29.05.21, 24.12.20, 24.07.20,10.03.20, 05.02.20, 20.01.20, 13.01.20, 05.01.20


А что же было дальше? Дальше всё пошло как в том античном анекдоте: " В песне английского ВИА Deep Purple "Smoke on the Water" рассказывается о нелёгком труде пожарных...". Словом, всё пошло не так как задумывалось, но, тем не менее удачно. Сначала кат Алексеича образцово зашёл в первый слив, поймал отбойный вал от скалы, элегантно, используя его импульс и свою инерцию, встал носами по струе и столь же элегантно уехал во второй слив. Пробил бочку, отряхнулся, как утка, и встал на страховку в улове. Словом, продемонстрировал идеальное прохождение. Предварил, так сказать, выступление цирка клоунов-паралитиков.
Сначала народ веселил Адмирал. Нет, зашёл он в порог тоже образцово, но потом сказалось, что идёт Володя без лапки: когда надо было уходить от прижима и пробивать бочку за первым сливом, Борис не дотянул. Собственно, он и не мог - не имея заднего гребца в диагонали гружёный кат быстро не повернёшь. И как ни старался Карпыч сбросить корму - увы. Прижим напоследок влепил им смачного подсрачника, поставил кормой вперёд и в таком положении погонщикм Матильды и уехали во второй слив, умудрившись при этом как-то миновать бочку.
И вот! Барабанная дробь! Почтеннейшая публика! Впервые на арене! Коллектив клоунов-инвалидов с акробатическим уклоном! Смертельный номер! Анцефалы верхом на пупындре! Жаль что этот текст я придумал уже после всех событий на стоянке. Перед нашим прохождением он оказался бы к месту.
Во-первых, зашли мы криво - кэп поздно скомандовал. И это плохо. Зато в экипаже четыре лося не старше тридцати лет. И это хорошо. Словом, сила есть - ума не надо. Бочку за сливом пролетели по диагонали даже не заметив, со всей дури - здоровья-то ведь до хрена, пробили отбойный вал прижима и, вереща что-то про penis canis, на приличной скорости воткнулись носами прямо в скалу.
На месте прижима я бы сказал "Ып!". Но воспитанные прижимы "Ып!" не говорят и потому носы ката спружинили и нас сначала закрутило волчком, а потом выкинуло кормой вперёд на микроплёс между двумя сливами. Да-да, аккурат туда, где из воды торчало бревно.
- Телемарк! - истошно заорал Белокурая Бестия.
Правильно заорал. И своевременно. Вот только забыл сказать куда: влево или вправо. И потому каждый борт начал разворачивать судно в свою сторону. И мы, то есть левый борт, победили!
- Табань, ля! - заорал я Илье Второму, налегая на весло изо-всех кишок.
Правый борт отважно и умело сопротивлялся и потому некоторое время катамаран стоял почти на месте и рыскал туда-сюда, но потом, по мере того, как доблестный левый борт брал верх, начал разворачиваться, выписывая на воде что-то вроде Архимедовой спирали. Выписывая эту хитрую фигуру мы с неподдельным изяществом, даже с артистизмом - куда там фигуристу Плющенко!
И объехав бревно справа, к слову, остальные экипажи обошли его слева, мы оказались перед самым вторым сливом опять-таки кормой вперёд.
- Отставить! - заорал кэп, наконец-то сориентировавшись в ситуации.
- Развернёмся! Успеем! - я завис над водой, готовясь заколоться в микроулов и развернуть кат вокруг своего весла.
Никита, похоже думал так же. Я увидел как он занёс весло над головой, готовясь сделать мощный гребок мне в помощь. А вот Илья чего-то тупил. По крайней мере подготовки к подтягу с его стороны я не заметил. Но капитан решил иначе:
- Отставить! - повторил Белокурая Бестия. - Идём говном!
Я тут же лёг на кат и вцепился одновременно в весло и раму.
- Жоооооопаааааа!!!! - истерически завопил внутренний голос.
- Заткнись! - прошипел я толи своему мозговому слизню, толи себе. - Главное за вал заколоться! Заколемся - вылезем!
Корма катамарана, а с ней и моя собственная, зависли над сливом.
- Падаю, падаю, падаю вниз! Каски передних с пеной слились! - невесть откуда всплыло у меня в голове стихотворение собрата-водника.
- Не каски передних, а задницы задних! - дрожащим голосом, но, как всегда ехидно, поддел внутренний голос. - Надо бы переделать вирши!
- Надо! - согласился я, но придумать рифму к слову "задница" не успел: течение подвинуло катамаран, корма перевесила и мы полетели в слив.
Вода с шипением обняла меня по грудь, а пена и вовсе скрыла с головой, но Катяра - умница красьненький, не подвёл: широкие, тупоносые баллоны взлетели на вал, как уточка для ванны, которую ребёнок притопил до самого дна и тут же отпустил. Верно говорят: " Не мешайте судну проходить препятствия!".
Катяра фыркнул, отряхнулся и, игнорируя потуги экипажа, кормой вперёд проследовал в улово. Стоявший на страховке Алексеич беззвучно изобразил аплодисменты. Адмирал же просто ржал.
Ладно, хорошо всё, что хорошо кончается. Вылезли, отсмеялись, покурили, разобрали прохождение, аксакалы выписали, а мы получили благодарности, хорошо что без занесения в грудную клетку, снова оседлали суда и двинулись дальше. Мне показалось, что как только мы отчалили, по воздуху на правом берегу пробежала чуть заметная радужная рябь и в этой ряби мелькнули зелёные петлицы. Может привиделось, а может и нет - всё-таки Алтай место силы и тут чего только не бывает...
Для экипажа Катяры весь этот день прошёл под знаком почти филосовского понятия, которое в те времена модно было обозначать словом "децл" или по-русски "чуть-чуть". Чуть-чуть не догребли и в очередном прижиме и на полном ходу сосчитали об скалу все свои поперечины. Над рекой пронёсся колокольный звон, а на каждой трубе появилось по аккуратной вмятине. Чуть-чуть не дочитали воду и поэтому уходили от лежащего в русле "жандарма" таким манёвром, что лётчики-истребители обзавидовались бы. А потом, уже на стоянке, разбавляя спирт, мы чуть-чуть переложили тёртой жимолости, чуть-чуть перелили спирта и чуть-чуть не долили воды. В прочем, не надо о грустном, тем более, что в последнем случае оказалось вовсе даже не чуть-чуть...
Однако, до откушивания божественного нектара "Жимолость" надо было ещё дожить. Вот я и доживал: переодевшись первым делом из мокрого в слегка влажное, сидел на скале свесив ножки и думал. О том, что произошло вчера и о том, как быть дальше. За удачный ходовой день наши с Костиком отношения пришли в состояние "ровно и холодно". Со стороны могло показаться, что беседуют два светских денди. Я, как и обещал, подчинялся приказам, поддерживал разговор и уходил от конфликтов. Он прятал глаза, но держался ровно. "Ну, так тому и быть", - решил я и поплёлся к костру.
Сейчас, много лет спустя, я считаю что был тогда не прав. Не перед Белокурой Бестией, нет - перед группой. Мне стоило сразу запихать свою гордость глубоко в задницу. Моя вспышка поставила под угрозу группу и это непростительная оплошность. Адмирал оказался прав - мне уже тогда некому и нечего было доказывать.
Да и с Костиком... Стоило допустить, что он тогда не врал и для него действительно было критически важно, чтобы прохождение посмотрели все. А я, как ни крути, взбунтовался и послал капитана в пешее эротическое путешествие. И второй раз, когда привёл Илью тоже не соврал. Возможно. Буду честным перед собой и читателями - я в это не верю, но теперь такую возможность допускаю.
В любом случае история сослагательного наклонения не имеет. Что было, то было и теперь не исправить. Это была развилка бытия и каждый из нас свернул на ней на свою дорогу, которая, в конце концов развела нас совсем в разные стороны и теперь ни я, ни Белокурая Бестия, ни Карпыч никогда не узнаем можно ли было избежать последствий, а главное, стоило ли их избегать? Возможно расхождение наших путей явилось неизбежной закономерностью и состоялось бы рано или поздно вне зависимости от того случая, а возможно и нет.
Отсюда, как писали в старинных книгах, moralite: "В любой ситуации, перед тем как что-то сказать, стоит прокрутить языком в закрытом рту десять раз по часовой стрелке и десять раз против. В худшем случае вас могут счесть тормозом. Но дров, в том числе и смертельных, вы не наломаете. И ещё - никогда не жалейте о случившемся. Лучше сделать и ошибиться, чем не сделать и кусать локти от того, что не сделал.
А теперь я эгоистично, в одно лицо, вспомню как мы в первый раз дегустировали ту амброзию, что со времён алтайского похода называется в нашей команде "Напиток Жимолость". Вот такой я бякой уродился и ничуть о том не жалею!

Мимоходом.Продуть гальюны...

...и вот, наконец, ты, плюнув на бесконечные тревоги, которым почему-то уже вторые сутки ГКП забывает дать «Отбой», поднимаешь трубку телефона и с неподдельной усталостью и трагизмом в голосе но без всякой надежды на успех пытаешься отпроситься у механика поспать на пару часов в каюту, а он неожиданно соглашается. Причем с пониманием и почти ласковыми интонациями, слышными даже через скрипучий корабельный телефон, и даже сам вызывает на пульт ГЭУ командира 10 отсека, лейтенанта Каледина, который прилетает буквально через пару-тройку минут, перепоясанный ПДУ и готовый на подвиг. А ты несешься в каюту, даже не пытаясь заскочить в курилку, и падаешь навзничь, проваливаясь в сон, еще не долетев головой до подушки...
А потом проходит какой-то промежуток времени, кажется совсем небольшой, потому что, ты вроде спишь, а вроде и нет, а атмосфера вокруг тебя словно сгущается, и то, что начинает проникать в тебя полусонного, заставляет трепетать внутренности и наполняет слезами глаза. Тебя буквально выталкивает из объятий неудавшихся сновидений, и пока приходишь в себя, накрывает девятый вал, невероятных по силе ощущений, заставляющих организм судорожно сокращаться, даже в не предназначенных для этого местах. Обонятельные рецепторы буквально взрывает неописуемые словами ощущения и сразу становится понятна невероятная доброта механика, граничащая с дьявольским коварством, и ты орешь в пространство, просто так, для снятия стресса:
- Турсунбаев, бляааа...
И знаешь, что слова ничем не помогут. Просто трюмный матрос Турсунбаев, в очередной раз «мастерски» продул баллоны гальюнов жилого 5-Бис отсека так, что сгущённый и зловредный дух, рожденный опорожнением более сотни крепких военно-морских желудков, сплетенный в одну ударную, едкую и гремучую взвесь вырвался на волю. Он плотно заполнил все палубы, каюты и выгородки, выжимая влагу из глаз и заставляя неметь ноздри в замкнутом пространстве отсека. Спать уже не хочется, да и невозможно. И ты, матерясь, хватаешь ПДУ и бежишь обратно в свое привычное кресло на пульт ГЭУ в третий отсек, где всего один гальюн, да и тот под замком, ключи от которого далеко не у всех. А потом, когда ты еще не успеваешь уютно устроиться в кресле, звонит телефон, из трубки которого раздается елейный, едва сдерживающий смех, голос механика:
- Ну, что Паша, выспался уже? Как-то ты быстро...

Охота на льва - 7

Добрая охота

Я не стал досматривать, как Тихий делает зарядку, и спустился вниз умываться. Я тоже поддерживал нормальную физическую форму, но сейчас было две причины, чтобы не выходить на улицу и не примыкать к хозяину дома, который - я видел в окно уже первого этажа - поднимался по канату только на руках. Во-первых, я был в отпуске, вне своего города и дома, и мне хотелось посибаритствовать хотя бы несколько дней. Во-вторых - и это было главной причиной - рядом с Тихим я бы смотрелся, как домашний кот рядом с камышовым, да и мои гимнастические упражнения в сравнении с его выглядели бы просто лечебной физкультурой.
Я умылся в сияющей кафельной белизной ванной комнате и, когда вышел, успел увидеть, что Тихий по ту сторону оконного стекла, оставшись в одних плавках, опрокидывает на себя ведро воды, набранной, по всей видимости, из стоящей тут же оцинкованной бочки.
- Кайф! - сказал он, входя в дом и вытирая голову белым махровым полотенцем. - Чего не хватало в Афгане, так это ведра ледяной воды. Пушкин, между прочим, начинал свой день зимой в Михайловском с того, что проламывал лед в ванной в сенях, и садился в ледяную воду. Вообще, спортивный был юноша, только когда женился, распустил себя, даже брюшко отрастил...
- А еще Пушкин по утрам в деревне стрелял из пистолета по мухам на стене, - сказал я. - Руку набивал для дуэлей. Ты как, навык не потерял? Или негде, не в кого и не из чего?
- С этим все в порядке, - усмехнулся Тихий. - Бесшумник - он и в мирной жизни бесшумник. Могу и тебя взять - будешь стрелять на звук, есть такие тренажеры для ночной стрельбы - со звуковыми мишенями...
- И как это в тебе сочетается, - сказал я, - спорт, закаливание с одной стороны, и самогон с "беломором" - с другой...
- Так я же курю только когда пью, - засмеялся Тихий. - А один я не пью, и гости бывают у меня не часто. Так что... И организму полезно принять иногда дозу яда, чтобы не терял бдительности, это мое твердое убеждение.
Хозяин заварил чай и сварил кофе, выставил на стол свернутую трубкой самодельную пастилу, сыр, колбасу, масло, булочки, печенье, варенье, - я сидел в плетеном кресле, потягивая кофе, и чувствовал себя в ресторане маленького курортного отеля.
- Мне кажется, - сказал я, - ты достиг идеального образа жизни для философа. Высота, уединенность, уютный дом, жизнь позади, жизнь впереди, учитывая, что здоров, как бык (я постучал по столу). И даже необходимая нехватка есть - после такого завтрака грех не выкурить трубку.
- С трубкой у меня не заладилось, - сказал Тихий, прихлебывая крепкий чай, - вещь тяжелая, в уголке рта не зажмешь, руку занимает. Кстати, твою книгу, что ты мне зимой прислал, так и читал - качаясь в кресле у окна с чаем или кофе в руке. Веселая книжка, ничего не скажешь. Конечно, там все - взгляд сверху, но есть и пересечения. И местами они, эти пересечения, такие странные. Вот, к примеру, рассказ про свободную охоту. Насколько я понял, это тот наш случай с духом, который сначала ишака выпустил, а потом в нас гранату кинул. Но у тебя в рассказе он кидает камень, а мы, думая, что это граната, его мочим. Что ты хотел сказать такой подменой? Что мы были тупые и злые? Мы - это мы, на земле воевавшие. Ты-то вон ни лису, ни джейрана застрелить не можешь, - гуманист за пулеметом...
- Как литературовед литературоведу, - сказал я. - Согласен, погрешил против правды жизни. Но художественная правда требовала заменить одномерность ситуации - бросил, гад, гранату, получи пулю, - ситуацией более драматичной, результатом игры высших сил, - никто, вроде бы, не виноват, а человек погиб. В первом варианте рассказа он даже камня не бросал, а вы - ну, не вы, я вас на спецназ поменял, - все равно его... Прагматика войны вроде как.
- Это ты для литературоведов писал, получается, - сказал Тихий. - Но получилось нечестно как по отношению к нам, так и к тому пацану. Он-то по их меркам - герой, погиб в бою с неверными, а ты его истериком вывел, дурачком, которого пристрелили злобные и - как там у тебя написано? - чирястые низкозадые, ковыряющие короткими пальцами в толстых носах солдаты.
- Толстыми пальцами в коротких носах, - машинально поправил я.
- Ага, - кивнул Тихий. - Когда Вася прочитал этот твой рассказ, конкретно эту строчку, он мне позвонил и сказал, что все-таки тогда нужно было набить твою наглую рыжую морду, - Тихий засмеялся. - А так - книга хорошая, легкая, так про войну редко пишут. Я заметил, что нашей общей истории там вообще нет...
- Да, - кивнул я. - Наша история в тот легкий стиль не ложилась. Трудно писать весело о том, что мы с вами тогда делали. Нет, можно и весело, но это будет уже за твоей любимой гранью добра и зла. Сам прикинь, можно ли с мягким юмором написать о том, как ты провел мою инициацию?
Инициацию? - Тихий прищурился, напрягая память. - Ты имеешь в виду тот новогодний караван? Да, тогда вы показали класс. Это была, действительно, славная охота... Между прочим, тот караван мне сдал матерый дух, пуштун, которого ты в своем рассказе присоединил к старику с мальчиком и назвал Абдуллой, - тот, которого мы с "буром" в пуштунской палатке взяли. Он таджиков очень не любит, особенно Исмаил-хана, - ну и сдал мне один караван в обмен на то, чтобы я передал его не ХАД, где с ним бы поговорили одной короткой очередью, а в царандой, где его родственник служил. Я свое слово сдержал, но Исмаил все равно его вычислил. Потом через одного дуканщика в Фарахе, моего осведомителя, я узнал, что Абдуллу хадовцы у милиции забрали и Исмаилу отдали. Какой лютости смерть он претерпел, вряд ли уже узнаем. Хотя, Исмаил-хан жив, в принципе можно спросить, при большом желании...
- Выходит, про тот караван ты случайно узнал, - спросил я.
- Не совсем, - покачал головой Тихий. - На все караваны нам спускалась инфа из разведцентра, если помнишь. Были данные и на этот караван. Но, опять же, мутные, как все, что текло из афганской контрразведки. А этот дух, которого мы с тобой взяли как раз перед выходом на задачу, рассказал мне, что ХАД, конечно, дает нам верную информацию, но как бы по незнанию, меняет слегка место и время. Так и с тем караваном, - по словам Абдуллы, он пойдет не ночью, а утром. Почему Абдулла знал? Да потому что его босс - Амир-саид - сам не прочь был тот караван своего врага перехватить под видом афганского спецназа. Короче, рискнул я тогда, сведя все ниточки вместе, поверил Абдулле, скорректировал время и место. И не ошибся...


***
Следующий наш вылет был запланирован на двадцать второе марта. Мы, конечно, не преминули съязвить, что духи в новруз будут праздновать, а мы работать, поскольку нам, атеистам-дуракам, их закон не писан. На это Тихий только пожал плечами:
- Вашу лётную байку про диких афганских летчиков, которые бросают штурвал и совершают очередной намаз, я слышал. Должен вас разочаровать - духи воюют без отрыва на молитвы и прочие ритуалы, священная война против неверных все спишет. Между прочим, вот на таких лентяев, как вы, они и рассчитывают, воюя и в свои и в наши праздники...
- Кстати, о наших праздниках,- вдруг вспомнил я, - завтра ровно три месяца, как наша эскадрилья заменила предыдущий состав...
- Вот забьем жирного зверя и отметим. - усмехнулся Тихий. - У вас три месяца, а у нас с Василием завтра ровно год нашей войны. Вот и ознаменуем наши даты боевой работой - даешь караван сверх плана!..
- Это у вас боевая работа, - сказал я, - а мы пока принеси-унеси...
- Вот завтра, - успокаивающе положил мне руку на плечо Тихий, - будет вам и кофе, и какава с чаем. Завтра вы будете главным оружием. Надоело нам холодными ночами на камнях лежать, а потом, голодными и невыспавшимися, в бой идти. Где прогресс, я вас спрашиваю, где механизация ручного труда? - засмеялся он.
На сей раз вылет был назначен на очень раннее утро, но уже не на рекогносцировку, и даже не на высадку. Мы должны были обнаружить на выходе из приграничного ущелья караван и упасть на него, нанеся ракетно-пулеметный удар двумя бортами, и только потом, ошеломив противника, высадить обе группы на добивание с последующим сбором трофеев. Выспаться так и не удалось - в полночь соседние сарбозы начали празднование - открыли стрельбу в небо. Потом по ближним горам ударил наш артдивизион - фанерные модули тряслись, с полок сыпалась мелочь - картонки от бакшишных презервативов с грудастыми небожительницами, патроны разных калибров, фонарики, часы с калькулятором... А после праздничного обстрела гор к нам пожаловали отметившие мусульмане - нагашишенные сарбозы стучали в окна женского модуля, караульные их гнали - крики на дари, мат на русском, топот по темным дорожкам, - и тут мой электронный трубач заиграл зарю.
Когда я пришел на стоянку после завтрака, моля моего хранителя, чтобы вылет отменили и я мог бы доспать на лавке в своей машине, караул был уже снят, на востоке небо чуть посерело, на нем угадывались очертания гор. Возле моего борта на железном настиле площадки, подложив под головы свои военные пожитки - кто "разгрузку", кто короб с пулеметной лентой - спали бойцы. Ко мне подошла темная фигура.
- Солнце еще не взошло, а в стране дураков уже кипела работа, - сказала фигура. - Извини, брат, спать вам не даем, Но если сейчас не забьем, спрячутся в зеленке на дневку, а оттуда малыми группами разбегутся.
Это был Тихий. Я пожал его сухую сильную руку, сказал, снимая пломбу с двери вертолета:
- Высплюсь, пока вы будете горбатых с бородатыми шмонать.
Мы пришли к месту работы, когда солнце показалось из-за гор. Местность в районе Анар-Дары ближе к иранской границе походила на лунный кратер - кольцом скал охвачена долина с центральной горкой. Отличие от лунного пейзажа было в зеленке, окружавшей эту горку, и в речке, делившейся на два ручья, питавших сады и убегавших за границу кратера и страны через два узких ущелья-трещины в западной части кратерного вала. Выходы из этих ущелий и стали предметом нашего пристального внимания - караван мог проникнуть сюда через одно из них, и, дойдя до зеленки - уже отцветших и покрывшихся густой листвой фруктовых садов при развалинах кишлака в междуречье, там затеряться, дождаться ночи и уйти незаметно. На пути к цели мы связались с нашим наблюдательным постом, сидящим на одной из высот приграничного хребта, - вчера вечером мы оставили у подножия двух бойцов группы Тихого - радиста с рацией от авианаводчиков и снайпера с винтовкой. Ночью они поднялись и начали наблюдение за иранской стороной - там мимо гряды шла хорошая асфальтированная дорога, и, если наводка была верна, караван должен был подойти к ущелью по этой же дороге и свернуть уже на тропу, уходящую к приграничным скалам.
Вопреки моим ожиданиям, все шло гладко. Взлетев, почти сразу установили с наблюдателями связь. Они сообщили, что караван из полусотни бурбухаек с тремя "семурками" боевого охранения, свернул с дороги и движется к ущелью. На повороте от основного каравана отделилось несколько машин без охраны и пошли дальше, к следующему ущелью.
- Ложный мирный караванчик, - сказал Тихий. - Он пойдет по тропе, которую нам дал ХАД, в расчете на нашу засаду. Пусть идут, можем их на обратном пути досмотреть,
Судя по сообщению наблюдателей, духи перли нагло, даже без головного дозора, - вперед проехал один мотоциклист, и, когда мы подходили к валу кратера с нашей стороны, он уже был на выходе из ущелья. то есть в этот кратер въезжал с противной его стороны.
- Мы входим здесь, - Тихий прижал к моему левому плечу сзади свой планшет, показывая командиру карту. - Идем на пределе, прячась за горой, медлим, пока наши верхние не сообщат, что караван весь из ущелья вышел. Тут мы выходим двумя бортами с двух сторон горы, ведомый бьет по хвосту, мы - по голове, ну дальше по обстановке...
Мне казалось, что Тихий чего-то недопонимает. Медленно летать за горой, надеясь, что по ту сторону ее караван не услышит звука наших винтов, - это нечто нереальное. Кольцо скал отражает наш рокот, наполняя эхом все пространство кратера.
- Судя по направлению пыльных шлейфов, - сказал Тихий, будто услышав мои мысли, - сильный западный ветер, в ущелье сквозняк, они не должны нас слышать...
- Ладно, я на цыпочках, - сказал командир.
И в самом деле, когда мы, плавно взмыв, перевалили край кратерного вала и так же плавно соскользнули к его усыпанному обломками дну, мне показалось, что наши винты уже не рокочут, а шелестят. Командир предложил присесть, пока нет отмашки от наблюдателей, чтобы не сильно шуметь, Тихий согласился. Пара села, отвернувшись друг от друга, командиры перевели движки на малый газ, вертолеты осели на амортстойках шасси, и я тоже хотел расслабиться, но не успел. Периферия моего зрения уловила движение справа на фоне скал почти у самого подножия. Повернул голову и увидел движущуюся точку, обнаруживающую себя тянущимся за ней пыльным хвостом, - ветер, судя по длине хвоста, и в самом деле был сильным.
- Кажется, там кто-то пылит, - сказал я, показывая пальцем на север. - Движется вдоль гор в сторону ущелья...
Тихий поднял бинокль, всмотрелся.
- Вот он, их головной, - возбужденно сказал он. - Красная "хонда", летит на всех парусах, на нас оглядывается. Там над речушкой тропа идет, максимум через пять минут долетит до ущелья! Гони, командир! Этого гонца надо остановить, только по возможности тихо, нурсами не шуми! Подлетим, - ткнул он меня в спину, - дай очередь наперерез, а не остановится - работай на поражение!
Командир взял шаг-газ, движки взревели, вертолет завис и, опуская нос, пошел в разгон. Через минуту мы уже шли над мелкой перекатистой речкой - весна наполнила плоское русло водой, на левом берегу зеленел редкий камыш, справа вздымалась скальная стена, и над самой речкой по узкой, протоптанной, наверное, ослами и мулами, тропе несся красный мотоцикл, седок которого, припав грудью к бензобаку, рулил, кидая через плечо быстрые взгляды на догоняющих его драконов. Я уже видел его глаза, и было ясно, что гонщик не собирается останавливаться. Повернув ствол вправо, я дал короткую очередь с опережением - пули высекли каменную крошку из скалы. Ездок нагнул голову, пряча лицо от осколков, снова поднял ее и крутанул ручку газа - сизый дым завихрился, переплетаясь с рыжей пылью из-под колес.
- Вали! - крикнул Тихий. - Быстро!
Я опустил ствол и, зная, что будет низко - пусть по колесам, по ногам, - выпустил очередь в пять пуль. Фонтанчиков не увидел, а мотоциклист продолжал мчаться, и ущелье было уже в секундах лета.
- Не балуй! - сказал мне на ухо злой голос Тихого, он навалился на мой загривок грудью, пригибая к пулемету, его руки легли на мои, большие пальцы надавили больно на мои пальцы, лежащие на гашетках, и стреляющий ствол, подчиняясь движению рук Тихого, нарисовал - я узнал эту фигуру! - скрипичный ключ в воздухе, в обратном порядке, как будто взял мотоциклиста в широкий захват, спиралью сузил круг в ноту соль, и... Ездок вскинулся, вывернул руль в скалу, заваливая мотоцикл, ударился передним колесом и всем вдруг мягким телом, отлетел, переворачиваясь в воздухе, и, описав дугу, упал в речку, подняв стену вспыхнувших на солнце брызг, в которую мы влетели, разбив ее лобовым остеклением. Краем глаза я видел, как нас пытается обогнать мотоцикл, кувыркаясь и прыгая по тропинке, каким-то чудом удерживаясь и не улетая в реку. Я подумал, что если сейчас взорвется бензобак, то достанет и нас, но командир тут же свалил машину в левый крен - впереди мелькнула темная расселина, в которую утекала речушка. Прошло всего две секунды. Я взглянул влево, в блистер командира, под которым блеснула вода - мы уже развернулись, - тела мотоциклиста там не было. Неужели оно утонуло и речка так глубока? - а на вид вода едва покрывает камни. Или его унесло, и река так быстра и сильна? - а на вид слабый ручеек, способный нести только бумажные кораблики. Скоро мотоциклист выплывет через ущелье на ту сторону, и караванщики все поймут.
- Нашумели-таки! - с досадой сказал Тихий. - Теперь ни за что не выползут из норы, наверняка уйдут обходным путем...
Мы сделали круг и уже заходили обратно за центральную горку кратера. Я понял, что на сегодня все кончено, караван уже, скорее всего, поворачивает в ущелье назад, а мы в это ущелье сунуться не можем, потому что вся его длина, по невнятной сути ирано-афганской границы есть нейтральная зона, которую, впрочем, каждая из сторон считает своей. Я вдруг увидел, что капли брызг на лобовом стекле воздушный поток раздул в кривые белесые струйки, будто нам в морду двинули огромной побелочной кистью. Наверное, вода в речушке соленая, здесь такое бывает. Отрешившись от закабинной действительности, я медленно - кадр за кадром - начал прокручивать только что отснятый на пленку памяти эпизод. Мне хотелось найти тот момент, когда пуля из моего пулемета, ударила в мотоциклиста - или в мотоцикл? - или в глаз ему попала каменная крошка, высеченная той пулей из скалы, он выпустил руль, колесо вильнуло...
- "Скала", я - "Воздух", - сказал в наушниках голос Тихого. - Ну, что, как там наши дела? Все пропало, клиент уезжает?
- Я - "Скала", - отозвался эфир. - Нет, все по плану. К вам вытянулась почти вся "нитка", голова уже заворачивает к "зеленке".
- Ух, ты! - воскликнул Тихий, - Тогда погнали наши городских! Работаем, командир!
Я понял, что работа не окончилась, а только начинается, - перед этим была только разминка, но на эту разминку я потратил половину пулеметной ленты. Пока разворачивались, координировались с ведомым, я успел вставить в пулемет свежую ленту, и, когда мы вырвались в долину с двух сторон горы, я уже был готов к атаке.
- Предупредительных очередей не давай, - крикнул мне в щеку Тихий, - Ищи "семурги" пикапы с ДшК в кузовах и крой сразу по ним. Если не увидишь, работай по кабинам - по стеклам. Я пошел в грузовую, к своим...
Я видел - Тихому везло. Ну не мог же он так точно рассчитать все не только за людей, но и за природу. Кроме ветра, дующего из ущелья и не пускающего к каравану звуков двух вертолетов, было еще встающее точно за восточным краем кратера, тень от которого как раз едва-едва отползала от выхода из ущелья, и это означало, что встающее солнце сейчас брызгало караванщикам в глаза. Командир вел вертолет так, чтобы все время прятаться в солнечных лучах. Мы шли на удобной высоте - около полусотни метров, - чтобы и не подняться выше солнечной засады, и можно было работать и из пулемета, и реактивными снарядами. Я уже видел караван - там, впереди, вспыхивали блики лобовых стекол, вспышек было много, они перемаргивали, рисуя кривую цепочку, - машины ехали, покачиваясь, переваливаясь на неровностях бездорожья, теряя и снова ловя стеклами солнце. Судя по неторопливости движения, гусеница все еще не видела и не слышала летящих на нее двух железных пчел, начиненных сотнями смертоносных жал. Но такое везение не могло длиться вечно.
- Работаем, - сказал командир. - Двести пятый, делаем три захода сериями по восемь с блока, потом высаживаем, все, как на постановке...
Караван уже подходил к "зеленке", - он изогнулся, подставляя нам левый бок. Я открыл огонь с "горки", сразу найдя глазами пикап боевого охранения. Он двигался чуть сбоку от цепочки бурбухаек, переваливая через ухабы, и пулемет в его кузове держали с двух сторон два духа, - еще несколько сидели на лавочках вдоль бортов. Мы пикировали всего со ста метров, без скольжения, и попал я быстро. Но не в пулеметчиков, а в кабину - я увидел, как брызнули малиновые искры трассеров на капоте и крыле, лобовое стекло, до того голубое, вдруг как-то криво загнулось, открывая черную дыру, пикап рыскнул носом, будто объезжал яму, поднял два свои левых колеса, открывая мне серый пыльный низ - там тут же мелькнула молния трассера, - и, видимо, под весом пулемета и вскочивших со скамеек духов, завалился набок, вращая колесами.
- Ай, маладца! - крикнул командир, - А теперь я!..
Вертолет как-то легко повел носом, будто принюхавшись, сказал "ффух-ффух-ффушшш!" - и нурсы ушли поочередно с левых и правых блоков, веером накрывая всю гусеницу каравана от головы до хвоста. И мы тут же ушли вправо, открывая все еще рвущийся караван для атаки ведомого, идущего за нами. Когда сделали круг, увидели, что караван распался на горящие бурбухайки, стоящие и лежащие на боку. Две машины, лавируя между воронками, пытались добраться до зелени садов разрушенного кишлака, еще несколько из хвоста каравана, развернувшись, устремились к ущелью.
- Двестипятый, догони хвост, а я голову придавлю, - сказал командир, заводя машину на боевой.
Караван был совсем рядом, - я видел лежащих возле машин духов, я видел бегущих духов, я видел стоящих духов, и эти стоящие били по нам короткими очередями - я видел, как они покачиваются в ритм тройной отдачи в плечо, к которому прижат приклад автомата, как фыркают их стволы тройными вспышками. Я видел все это, не отрывая пальцев от гашеток, и моя очередь была непрерывна. После первого захода и своего попадания в пикап я вдруг расслабился и чувствовал себя так, будто уже выиграл какую-то важную игру, решил сложную контрольную, и теперь, в оставшееся время, могу позволить себе, уже никуда не торопясь, поиграть или порешать просто так, для удовольствия. Я водил стволом так, словно очередь моя была не летящими пулями, а гибким длинным хлыстом то ли дрессировщика, то ли погонщика, которым он подсекает лапы или копыта своих подопечных, спутывает их, стреноживает. Я успел поддеть своим огненным хлыстом двоих - одного бегущего, одного стоящего - бегущий споткнулся и полетел вперед, даже не выставив руки, и так и упал, проехав щекой по земле, и остался лежать, - а стоящий подбросил и выронил автомат, крутнувшись и сгибаясь в поясе, упал на колени, уткнулся головой в землю.
Нурсы, выпущенные командиром, догнали убегающие машины. Мы не стали уходить в разворот, долетели до двух окутанных дымом машин, чтобы подчистить из пулемета, и тут у меня кончилась лента. Пока я ее менял, обжигая пальцы о ствольную коробку, в кабину заглянул Тихий.
- Просто песня, командир! - крикнул он. - Давай, высаживай, а то нам ничего не достанется! Вон на тех высоточках с двух сторон обе группы сбрось, и барражируйте рядом, ждите сигнала...
Мы так и сделали. Высадили группы на два невысоких холма, откуда они сразу начали обрабатывать останки каравана, постепенно спускаясь, растягиваясь в две цепи, смыкаясь и охватывая полукольцом разметанную нами вереницу машин. Мы ходили восьмерками невдалеке, но даже с небольшой высоты и на небольшом удалении подробностей работы разведчиков я не видел. Опять это было похоже на слаженное снование муравьев, таскающих хворостинки, - бойцы собирали оружие и складывали его в удобном для посадки вертолетов месте. Тут же росла горка упаковок разного барахла - от амуниции до медикаментов. В другом конце, возле укладки из прямоугольных и продолговатых ящиков возились оба подрывника, готовя к взрыву собранные мины и снаряды для безоткатных орудий. На двух высотках оставались два пулеметчика, контролировавших и машины каравана, и ближнюю "зеленку", откуда могла прийти подмога. Мы тоже уделяли этим одичавшим садам свое внимание, пролетая по краю зелени по очереди - скупыми очередями я сбивал листву, думая, не прячется ли там, в ее тени, какой-нибудь пастушок, вспоминая ту картину, над которой в детстве не раз плакал. Но сейчас я думал, что пастушок, видя, что мы сделали с караваном, должен был бежать отсюда без оглядки. Хотя, если в караване шел его отец или старший брат, которые, уходя на войну, наказали ему не сдаваться, - мол, напал на нас из-за гор проклятый славянин...
Тихий вышел на связь, сказал:
- Пока держитесь подальше, а когда увидите большой "бум", подлетайте на погрузку...
Через несколько минут в районе каравана вспухло пыльное облако, скалы треснули эхом, потом еще с полминуты потрещало, как в печке, и стихло. Когда мы заходили на посадку возле разложенных рядами автоматов, пулеметов, винтовок, гранатометов, на месте взрыва чернела воронка, и вокруг нее дымились и горели какие-то обломки и обрывки.
На обратном пути Тихий подсел к нам в кабину, попросил разрешения закурить.
- Ну, что, довольны? - сказал он. - Неплохо повоевали?
- Как сказать, - сказал командир. - Половину боекомплекта домой везем.
- Ну и хорошо, - сказал Тихий. - А если бы из "зеленки" полезли? Пришлось бы "крокодилы" вызывать. Хорошо, мы сегодня для них оказались полной и совсем не детской неожиданностью. Обычно они рядом подмогу держат - проводка каравана дело не одних только караванщиков, тут проплачена целая цепь охранных точек плюс агентурная сеть...
На стоянке, пока бойцы перегружали трофейное оружие в тентованный "Урал", Тихий налил мне из своей фляжки колпачок спирта, дал закусить коричневой хрустящей галетой.
- Поздравляю, инициация состоялась! - сказал он. - Ты перестал душить в себе воина. Так у масаев юноша должен убить льва, чтобы стать мужчиной - охотником и воином.
- Надеюсь, подо львом ты подразумеваешь не того мотоциклиста? - усмехнулся я.
- Извини, но так было нужно. Даже если не нужно...
Я вспомнил, как дернулся назад, когда прямо передо мной вертанулось тело мотоциклиста, но отпрянуть мне не дал навалившийся сзади Тихий. Мне было неприятно, что он почувствовал мой вздрог. Но мы и правда были в секунде от столкновения, да мы едва не подцепили его несущим винтом, как рогами... Наверное, со стороны это выглядело неудачной охотой, - щелкнув зубами и промахнувшись, дракон взмыл.
- Ничего, - сказал я, закуривая, - это с непривычки стрелять безоружным мотоциклистам в спину. Пройдет...
- Если тебе так будет легче, - сказал он, тоже закуривая, но не московскую "Яву", которую курили здесь почти все офицеры, а солдатские "Охотничьи", - то этого гонщика там, - он показал пальцем в небо, - запишут на мой счет, не беспокойся...

Ночью я долго не мог уснуть. Вспоминал то мотоциклиста, его пируэт и всплеск, то тех двоих, подсеченных моей гибкой очередью, - и ясно понимал, что между этими, разделенными какими-то минутами, эпизодами со мной произошла метаморфоза. В момент стрельбы по мотоциклисту я все еще был нерешительным, а, если говорить правду самому себе, - стеснительным - воином, который все время боится совершить что-то не то, - а под этим "не то", конечно, скрывается что-то вроде "застрелить по ошибке", - и все время ждал, когда те, кто на мушке моего пулемета начнут первыми, начнут и продолжат, чтобы я был уверен в твердости их намерения меня убить, вот тогда можно открывать огонь на поражение. Я вспомнил свой детский страх случайно задавить какого-нибудь муравья, случайно наступив на него, - заметив в последнее мгновение, я даже успевал отвернуть носок ботинка. Другое дело - комары, которые пили мою кровь или зудели над ухом, собираясь атаковать, - тут у меня стеснения не было. И тот караванщик, стрелявший в меня из автомата от плеча, был как раз из тех, что начали первыми, а тут мы были на равных, я даже дал ему фору времени, но потом, как тот самурай, выхвативший меч вторым, опустил его первым. Я представил, как летят двумя встречными потоками пули - его и мои, - как эти потоки пересекаются, переплетаются, и как одна из моих страшным тупым ударом проламывает его грудную клетку, вырывает с обратной стороны кусок лопатки, - и тут же почувствовал этот удар ломом под свою правую ключицу, - так внезапно и реально, что вскинувшись на кровати, зажал рукой дыру, в которую уже рванула моя жизнь. Некоторое время сидел в темноте кровати боясь вздохнуть - а вдруг не получится, - потом медленно от пустил руку, медленно вздохнул, медленно спустил ноги с кровати и,нашарив на тумбочке сигареты, пошел на улицу. Ночь была холодна, я сидел у стены модуля на лавочке, дрожал, затягиваясь и выпуская дым в звездное небо, и машинально потирал рукой грудь под правой ключицей - там все еще ныло. Я дышал холодным воздухом вперемешку с дымом и думал, что тот дух уже не может вот так вздохнуть, так глубоко, когда воздух, кажется, проникает во все клеточки тела, - и уже не видит этого неба, этих звезд, этой ночи вообще, - где он теперь? в своем магометанском раю, существование которого давало ему силы стоять перед пикирующим на него вертолетом, не прячась, или нигде, в темноте, глухоте, неосязательности... Я представил, что это значит - не быть, - не смог долго выдержать это небытие, встал и пошел в свою спящую комнату. Спать не хотелось, сидеть на улице было холодно, я пробрался на нашу маленькую кухоньку, вскипятил чаю, и, ожидая, пока заварится покрепче, открыл наугад черный томик Лорки, купленный недавно в гарнизонном книжном магазине. Прочитал о тополях, что уходят, но след их озерный светел, они уходят, уходят, но нам оставляют ветер, который умолкнет ночью, обряженный черным крепом, но нам он оставит эхо, плывущее вниз по рекам.
Откуда-то изнутри меня поднялась волна мурашек, волосы на руках и ногах встали дыбом. Мне показалось, что эти строки кто-то шепчет мне на ухо, я даже почувствовал щекотку от его дыхания, махнул ладонью, будто отгоняя комара, и, даже не хлебнув чая, снова пошел на улицу. В коридоре уже шаркали в сторону умывальной комнаты первые вставшие экипажи. Значит, ночь кончилась, и скоро можно идти на завтрак.