КРЮГЕР И БЕЛЫЕ КРОССОВКИ

Некоторые руководители, в том числе и офицеры, с гордостью рассказывают, как их уважали и любили подчиненные, солдаты. Понятно, что лично тебе обязанный лично тебя и уважает. Но бывает ведь и так, что в глаза говорят и демонстрируют одно, а за глаза совершенно другое. В отношении к тебе одного человека можно и заблуждаться. Но никогда не солжет и не обманет отношение к командиру не единиц, а целого коллектива. Главным образом не слова, а поступки. Высший пилотаж руководителя, наивысшая точка его авторитета - это искреннее уважение армейского коллектива.

ЧТО ПОСЕЕШЬ - ТО ПОЖНЕШЬ
Скажу без излишней скромности: меня всегда поддерживали офицеры-однополчане. Они мне не подчинялись, дружить было «легко». С солдатами куда сложнее. Как не допустить панибратства, но остаться старшим товарищем? Как быть справедливым, но не чересчур мягким? Как вести себя достаточно строго, но не скатиться до самодурства?
Покопавшись в себе, заверю: никогда я не был для солдат «добрым дядечкой», всегда старался жестко, но по справедливости спрашивать с ребят. Служба службой, а дружба дружбой. Сразу замечу, что я не терпел фамильярности, не заискивал, не сюсюкал, никогда не «облизывал» личный состав, считая это унизительным касательно настоящих мужчин.
Мужской коллектив, он всегда живет по своим правилам, по своим законам. А в суровое время, время испытаний требования друг к другу возрастают в разы. А там - что посеешь, то и пожнешь. Или уважуха - или ненависть, а то и, не дай бог, подстава.
Ситуации случались всякие-разные, и порой приходилось поступать не просто жестко, но даже, прямо скажем, жестоко. Естественно, намерения и цели всегда были благими, но понимали ли это наказанные?
Проверкой истинного отношения людей, самой объективной оценкой твоим стараниям и педагогическим методам становятся исключительно поступки. Поступки людей по отношению к тебе.
Как раз о нескольких показательных поступках солдат из своего подразделения я и хочу вам поведать.

ЛЕЙТЕНАНТ ДИСБАТ
Как бы ни казалось странным, но я уделю внимание не какому-нибудь яркому эпизоду, в котором четко и однозначно проявилось бы, кого любят, кого терпеть не могут.
Мне хочется проанализировать... прозвища, которые дают начальнику! Как тебя называют солдаты - более чем показательно! Первое имя дается при рождении и смысловой нагрузки не несет (если мы, конечно, не станем увлекаться всяческими глупостями). А вот имя второе, прозвище, присваивается только лишь за «заслуги»! Как со знаком плюс, так и со знаком минус. Прозвище характеризует человека на все сто! У нас обычно второе имя давалось или тем, кого сильно не любили, или же наоборот, кого до жути обожали. И это в какой-то степени момент истины, не побоюсь высокопарных слов.
Будучи командиром взвода, в полку, а, впрочем, и во всей дивизии я был известен как Лейтенант Дисбат.
Что-то в этом имени было правильное, основательное, но что-то напрягало: будто я свирепый монстр, помешанный на соблюдении дисциплины. Поначалу обижался. Но со временем почувствовал: как бы солдатикам ни хотелось свободы и вседозволенности, они - солдаты, и с глубоким почтением, где-то даже с восхищением относятся к примерам зрелого суждения и поведения.
К тому же я узнал, что моим подчиненным ссылка на широко известное по гарнизону имя лютого Лейтенанта Дисбата помогает выполнять обязанности, отмахиваться от провокаций, отделываться от участия в незаконных делах, в потасовках и схватках между солдатиками разным национальностей. И я записал себе это в плюс.
Примерно похожий диалог мог происходить между безголовыми новобранцами:
«Мы, узбеки (казахи, азербайджанцы, армяне...), идем бить казахов (узбеков, азербайджанцев, дагов...)»
«Я не пойду», - лениво отвечает солдат Калугина.
«Почему?!»
«Мой командир Лейтенант Дисбат».
«А-а-а... Понятно...»
И все. Вопрос снят без обвинений ребят в трусости и «неприятных» последствий.

«ПОДЪЕМ, КРЮГЕР ИДЕТ!»
А во времена командования ротой старший лейтенант Олег Калугин с ужасом узнал, что ротушка-матушка зовет его... готовы?.. Крюгером! Вот блин!
А я ведь долго ведать не ведал о своем новом имечке. Узнал его при следующих обстоятельствах. Рано утром выдвигаюсь на подъем батальона. Стоит наряд, в числе остальных латыш Дамбис. Парнишка по обыкновению привалился на тумбочку дневального и сладко подремывает. Дамбис - добрый молодец с поразительными «тактико-техническими характеристиками»: рост под 190, количество толчков двух гирь весом в два пуда границ не знало, кулаки - во! Любимая фраза богатыря, произносимая тоном нытика-мямли: «Ну, может, хватит, товарищ старший лейтенант...»
Это он про жим гирь, когда мы сбивались со счета в районе 80 толчков, а Дамбис не уставал, ему просто надоедало шоу.
Приближаюсь я, значит, к дверям казармы и слышу истошный вопль сонного, но бдительного Дамбиса:
- Батальон, подъем!
Тишина... Спит ротушка.
- Подъем, Крюгер идет!
Я с перепугу огляделся. Кто же может быть страшнее меня? Что за Крюгер?
Вокруг никого чужого. Соображаю, что Крюгер - это я и есть. Вопрошаю Дамбиса:
- Зачем так страшно-то?
Добрая наивная улыбка латышского геркулеса многое разъяснила.
А ребятишки-то после его сигнала повскакивали с коек как ошпаренные!
Следующее утро. Подъем. На тумбочке сопит тот же Дамбис. Красавец, стоя дрыхнет! Остановился возле дежурного, гляжу на часы. Две секунды уже лишних прошло, мы опаздываем. Осторожно трогаю Дамбиса за плечо и зову:
- Дамбис!
- М-м-м...
- Дамбис!!!
- М-м-ммм...
- Дамбис! Кричи!
- Что кричать? - не открывая глаз.
- Ну так «Крюгер идет!»
И вновь истошный вопль мигом проснувшегося Дамбиса сорвал батальон с кроватей и мухой вынес на построение. Заметьте, не только через двери! Солдаты проносились мимо, хохоча над извиняющимся взглядом и наивно хлопающими глазами Дамбиса. Наш телок промычал:
- Ну товарищ старший лейтенант... Ну, зачем вы...
- Ты, Дамбис, всегда так батальон поднимай, когда я ответственный!

«ЖЕЛЕЗНЫЙ ТАНКИСТ»
Кавказцы и чеченцы звали меня «железным». Об этом мне стало известно, когда кто-то из их братков попытался пристать к моей жене. Света вместе со мной выехала на полигон поучаствовать в танковых стрельбах.
«Я жена офицера», - гордо сказала Светлана наглецу.
«А мне по фиг», - ухмыльнулся боец.
«Я жена командира роты».
«А нам плевать!»
Жена растерялась и тихо привела последний аргумент: «Я жена Калугина...»
Ребятки, изменившись как в лице, так и в поведении, принялись извиняться и умолять ничего не говорить старшему лейтенанту Калугину об их «некорректном» поведении... Жена, естественно, мне рассказала, связав словом чести.
Когда служил на Смоленщине в Ельне, солдаты прозвали меня майором Пейном.
«Почему Пейн?» - как-то поинтересовался я.
«Фильм помните? Ну, вы же тоже майор», - бесхитростно пояснили солдаты.
«Ну так майоров в полку полно!» - не дошло до меня.
«Вы вроде как суровый, но не стукач, и без унижений обходитесь, все по-честному».
А один из парнишек передал: «Вам от моего отца огромное спасибо».
«За что?»
«А я был в отпуске, и отец первый раз мне налил. Да не раз. Потом мы спели. Только он знал два куплета, а я всю песню. В другой песне он знал один куплет, а я всю песню. А в третьей отец знал припев, а я - всю песню, русскую народную. И я рассказал отцу о великой истории нашего славного народа, и почему я им горжусь. И почему я собираюсь с честью служить и выполнять долг солдата. Отец спросил, где я этому всему научился. В армии, ответил я ему и сказал о вас».
А диалог с этим солдатиком завелся следующим образом. Я уже служил в другой части, ехали мы по делу с тем пареньком в машине, а он тут и спрашивает:
- Знаете, я уже дембель. И вы теперь в другой части работаете. И власти надо мной не имеете. И сделать мне ничего не можете. Так?
- Ну-у, так.
- Значит, сейчас я могу вам сказать прямо в лицо все, что о вас думаю.
- В принципе, да.
И неожиданно он передал мне благодарность от своего отца.
Когда преподавал в институте ВДВ, курсанты величали меня без затей - Танкист. И наивысшим проявлением их уважения стала спетая на плацу кузницы воздушно-десантных кадров в строю батальона песня о танкистах. И прозвучавшие лозунги «Слава танковым войскам!» «Слава ВДВ!» «Слава! Слава! Слава!»
Я всегда помнил и учил своих офицеров: ротными, комбатами, командирами полка нас делают солдаты.
Если честно, прозвища от солдат я ставлю в начальные строки списка своих жизненных и профессиональных достижений.

ДЕМБЕЛЬ ВТИХУЮ
Прозвища со смыслом - хорошо, но все-таки, разумеется, во всей полноте они не характеризуют отношение к тебе как к командиру. Поэтому хочу поведать случай, который потряс меня до глубины души. Он произошел в Ахалцихе.
Я являлся командиром 2 танковой роты. Из 26 человек моего подразделения увольнялись 16 дембелей.
Незадолго до того мы отыграли полковые учения, которые контролировал лично командующий округом. Я по праву ротного взял на себя риск не формировать сводные экипажи из лучших танкистов батальона, как требовал командир полка, а выйти на учения своей штатной ротой. Пообещал солдатам, что если классно отыграют, я их уволю в срок. Но с условием: каждый отвечает не только за себя, а за всех. Один за всех, все за одного!
Мы с блеском отыграли полковые учения. Рота проявила себя выше всяких похвал. В смоделированных ситуациях и сложнейших упражнениях солдаты демонстрировали достоинство и высокий профессионализм.
А когда утром представитель округа у себя под носом не смог обнаружить замаскированные танки, стоящие в окопах, поднялась паника. Куда делись танки? «Командир полка, где танки?!»
И внезапно прогремел трубный бас на весь полигон:
- О! Вижу! Вижу! С ума сойти! Сколько служу, впервые такое вижу! Ну, молодцы!
Понравились начальству смекалка и мастерство солдат.
Пришло время демобилизации. Каждый служивший в курсе, как считаются не только месяцы, дни, часы, но и минуты пребывания в казарме. Ребята изнывали - чем ближе свобода, тем мучительней ожидание. И тут командир полка сообщает, что дембель необходимо задержать как минимум на неделю «по причине того, что согласно оперативной информации... бла-бла-бла...» Шел 1991 год. Уже отгремел ГКЧП. Кажется, ожидали нашествия некоей банды, и полк готовился быть поднятым по тревоге.
Ответственность командира лежит в русле принятых им решений. Вечером в канцелярии роты вместе со взводными решили: слово, данное дембелям, надо держать. Они умницы, свой срок отслужили, их предстоящее побоище уже ни с какого боку не касается. Из сейфа извлечены военные билеты дембелей и значительный запас водкосодержащих бутылок. Из числа офицеров назначены на ночь «алкоголики», из числа солдат - «писаря-трудоголики». Последним вменялось в обязанность оформить военные билеты и проездные документы уволенным солдатам. Обремененные ночными задачами «крайние» переместились со мной к СПНШа полка майору Васе Зайцеву, ну и после содержательной беседы о чести, достоинстве и слове офицера, да не под одну прихваченную волшебную бутылочку, мои писари оформили документы и майор скрепил их полковой печатью.
Хороший мужик Василий Зайцев - мы его не выдали!
То есть не выдали, когда на следующий день комполка претерпел шок после того как узнал, что 2 рота лишилась более 50 % личного состава, убывшего к месту постановки на учет, прямиком в свои родные республики. Впрочем, наш дорогой и любимый комполка подполковник Владимир Ильич Божевольный долго не буянил, лишь предупредил сквозь зубы:
- Смотри, старлей! Если танки не выйдут по команде... Я тебя породил, я тебя и сниму!
Вечером все мои дембеля и самые близкие офицеры-заговорщики с женами гуляли у меня, у ротного, дома, выпивали, вспоминали минувшие дни, шутили, печалились, обменивались фотографиями, адресами. Дембеля благодарили наших жен и мою Светлану как старшую подразделения за традиционные торты и пироги к праздникам, за вкуснейшие обеды и угощения. Да и за моральную поддержку. Вечер тек чинно и достойно. Перебрали алкоголя лишь парочка офицеров - их дембеля довели, вернее, донесли до казармы и уложили спать, заботливо подложив начальству по три матраса.
Эх, ротушка-матушка! Прощайте, ребята! Счастливо! А у нас впереди военные будни.

РОТУШКА-МАТУШКА В БЕЛЫХ КРОССОВКАХ
Ровно через неделю после отъезда дембелей посыльный поднял меня по боевой тревоге. Мы бежали в часть, и в дороге до меня дошло, что посыльный прибыл с опозданием минут на пятнадцать. Таким образом, отведенные на сбор и прибытие сорок минут катастрофически таяли. За сорок минут батальон должен успеть выгнать танки. В течение утреннего кросса я, задыхаясь от бега, крыл матом своего посыльного за опоздание. Хотя четверть часа вряд ли спасло бы. А гонец оправдывался, мол, кроме меня будил других офицеров. Но я же шел первым в списке!
Влетаю наконец через КПП полка в батальон. Упс! А в батальоне - никого! Все боевое имущество и вооружение вынесено. Бегом в парк, слышу, как заводятся танки - своих «ласточек» мы узнавали по голосу, по реву движков. Не может быть! Третий завелся... четвертый, пятый... шестой!.. Мои салабоны не только все вынесли, но уже выгоняют танки из боксов! Офигеть! Я вслушиваюсь, как за забором танки лязгают гусеницами. Мчусь в парк по направлению к своим боксам, скрытым за стенами чужих.
Прямо посреди парка возвышается человек-гора - наш командир полка, и никакой возможности обежать его стороной. В парке весь полк. Беспорядочная суета, движение, причем не броуновское. Пытаюсь эту «гору» незаметно обогнуть со спины...
Полковник гортанно проворковал:
- Стоять, старлей.
- Товарищ полковник, старший лейтенант...
Полковник прервал мои запыханные речи вопросом, вогнавшим меня в ступор. Он по жизни никогда не орал, обладал низким, глубоким, бархатным голосом.
- Почему у вас солдаты в кроссовках? - спросил он знаменитым своим басом.
Я даже онемел. Глаза уткнул в землю. Молчу. Вдруг гляжу, из-за моей спины выбегают сперва длинные ноги, вижу штаны от танкового комбинезона и белые-белые кроссовки...
Поднимаю глаза и замечаю удаляющуюся спину Лоренца, немца из Казахстана, дембеля, который уже минимум три дня должен был быть дома! Я хлопал глазами. Откуда он взялся?
Командир вывел меня из ступора:
- Ступайте к танкам, лейтенант. Молодец. Такое уважение роты дорогого стоит.
Мое оцепенение продолжалось, пока я шел и видел... своих дембелей, всех дембелей до одного, отпущенных домой неделю назад, а в данный момент обслуживающих и готовящих танчики. С какой любовью они это делали! Солидно, неспешно, отточенными движениями, без суетливости.
Лоренц: «Какого хрена вы здесь делаете?»
А вечером, когда банда, испугавшись боеготовности полка, смоталась, я узнал подробности. Дембеля не уехали. Они сняли комнаты в домах частного сектора, поселились в них по трое-четверо и целую неделю сидели тихо, не жужжа, не высовываясь, и даже не пили, ожидая последней своей «тревоги».
Это они строго настрого наказали посыльному прежде чем бежать за мной поднять по тревоге их. Остались! И ради чего? Ведь им полагалось уже свидания девчонкам назначать да в киношку бегать!
Знаете, а просто, чтоб не подвести, не подставить своего командира. Вот так.
Среди ребят были и латыш Раймонс Дамбис, и литовец сержант Рахимов, и узбеки сержанты Саатов и Курбанов, и националист-западенец Ярослав Гнатышин, и старшина роты, и украинец Бурбура Андрей, и башкир Урал Хасанов и русский Кремнев... Фамилии всех, к сожалению, не вспомню... Спасибо, ротушка-матушка!
Прости, ротушка-матушка.

Ранним утром обыкновенного мартовского дня к воротам войсковой части N... уверенно приближался командирский “уазик”. Уверенно - потому что он армейский вездеход, а не хрен поросячий. А этот был ко всему еще и новый - на широко расставленных зубастых колесах, с металлическим верхом. Полковник Рожков им гордился до опупения, а все остальные командиры войсковых частей в радиусе ста пятидесяти километров ему завидовали. Ничто в этот день не предвещало трагедии. Сейчас товарищ полковник прибудет на территорию вверенного ему подразделения и дальше все пойдет строго по плану. А разве может быть иначе? Отставить “иначе” - до особых распоряжений.

Но на воротах КПП N1 командира уже поджидал он. Шлагбаум. Нет, не подумайте, не солдат известной национальности. Настоящий шлагбаум - большой и металлический. Вообще-то, на первом КПП имелись и обычные железные ворота, поэтому шлагбаум там был нужен примерно также, как ежику семейные трусы, но... Впрочем, по порядку.

Однажды в полк прикатила очередная проверка из штаба округа. Неизвестно, то ли генерал с утра встал не с той ноги, то ли супруга накануне уклонилась от исполнения своего священного долга, а может, ничего более сурьезного и угрожающего обороноспособности государства проверяющий найти не смог. (Хотя какой это тогда проверяющий?) Натужившись, генерал родил: “Пахчиму нет шлагыбаума на въезде? Исправыть!” А с генералами, как известно, спорить - что жопой танки останавливать. Шлагбаум вкопали. И все бы ничего, но у начальника штаба был зуд. Он постоянно стремился что-нибудь улучшить. В наши времена нано-модернизаторов ему бы цены не было, наверное.

Длинный полосатый дрын на подставке начштаба не понравился с первого взгляда. Не было в нем полета мысли. Начштаба почесал свою большую умную голову и отправился в автопарк - соблазнять механика. Поскольку при всем богатстве фантазии воплотить их в бронзе он не мог. Да и не положено начштаба работать руками. Ибо нефиг.

Механик, в отличие от начштаба, был человеком мудрым и имел седые яйца. Он прекрасно понимал, что в армии чем меньше инициативы - тем лучше. Но начштаба в своей страсти был настойчив как молодой кролик, и поэтому механик быстро сдулся... эээ... сдался. Его бойцы взялись реализовывать идеи начштаба не то чтобы охотно, но... уважали своего Михалыча, в общем. На свет родился новый шлагбаум - сумрачное творение начштабовского гения. Вместо подъемной, он имел поворотную конструкцию и был целиком изготовлен из превосходных стальных труб. Вращающаяся на шарнире решетка весила довольно нехило, но, благодаря смазке, одна человекоединица из наряда по КПП приводила механизм в действие.

Увидев этот технический шедевр, начштаба испытал множественные оргазмы, но быстро нашел один недостаток. Который и... Впрочем, вернемся к нашему командирскому “уазику”, который уже подкатил к воротам и требовательно посигналил. Наряд по КПП распахнул ворота, и один из бойцов торжественно отвел в сторону шлагбаум, открывая путь.

Дальше события развивались неожиданным образом. “Уазик” командира еще только засунул свой нос на территорию части, а от подъезда штаба уже торопился дежурный. И что должен сказать дежурный, увидев родного до икоты полковника Рожкова? Правильно! Он раскрыл рот на ширину приклада и рявкнул:

Полк, смирно!

Как-то несколько преждевременно крикнул, не находите? Услыхав эту команду, боец, державший в руках шлагбаум, автоматически отпустил его и встал “смирно”. Тут и сработало дьявольское изобретение начштаба. К шлагбауму усилиями механика был присобачен хитрый возвратный механизм с громадными пружинами. Чтобы, значит, шлагбаум сам собой закрывался. Ну он и закрылся, ясен пень. Железная дура с размаху впечаталась в плоскую морду “уазика”. С нежным звоном осыпались осколками фары.

...! - вырвалось у фалломорфировавшего в доли секунды дежурного.

Бииип! - громко сказал “уазик”, водитель которого с перепугу нажал на клаксон.

“Бляяя...” - подумал боец и виновато шмыгнул носом.

Из салона “уазика”, на глазах раздуваясь и выпуская ноздрями клубы дыма, полез полковник Рожков.

Где. Этот. Леонардо. Гребаный. Приведите. Его. Ко мне. - вежливо произнес командир полка, и только испуганное эхо привычно разнесло по отдаленным уголкам части: “...мать! ...мать! ...мать!”

Услышав этот звук, начштаба побледнел и заперся в кабинете. Наклонив рога, полковник рысью проскакал по направлению штаба, затоптав по пути дежурного по части. День на глазах переставал быть солнечным.

Террорист Василий Шухер.

Василий Шухер был от природы рыжим и конопатым. И если бы не его имя, вполне традиционное для жителей русского севера, он бы мало чем внешне отличался от жителя сельской местности Баварии или другой области фатерлянда. Предки его, поселившись в Архангельске ещё при Петре, за три века обрусели окончательно, поэтому немецкого он не знал, и связывала его с исторической родиной лишь фамилия, да редкие странные сны, в которых он абсолютно спокойно и без напряжения тараторил на немецком языке без умолку, как скворец.

Звёзд с неба он не хватал, поэтому, окончив Речное училище, он своевременно получил диплом капитана и несколько лет проработал на теплоходе «Нефтерудовоз 8». Судно ходило, в основном, по рекам и в прибрежных морских районах без выхода за границу. Но и этого Василию было вполне достаточно.
Время шло, и, как-то совсем незаметно, стукнуло ему сорок пять лет. Дети выросли, дом был построен, ну а деревьев посажено было, вообще, несметное количество. Одним словом, пришло время заканчивать флотскую карьеру и переселяться на берег, поближе к земле, жене и даче, что и привело Василия на работу в лоцманскую службу ГБУ «Волго-Балт». Человек, который много лет проработал на флоте, тяжело привыкает к размеренной жизни на берегу, но работая лоцманом, период адаптации прошёл для Василия безболезненно, к тому же штурманом и судоводителем он был вполне квалифицированным и профессиональную сферу практически не изменил. Навигация на Неве продолжается с мая по ноябрь. За это время сотни судов транзитом проходят по реке вверх и вниз, неминуемо преодолевая восемь разводных мостов на пути в море, или, наоборот, в реку. И на каждом судне, по Правилам, должен находиться лоцман. Он, конечно, сам не управляет судном, но стоя за спиной у рулевого, подсказывает ориентиры и даёт советы по судовождению на этом участке водного пути, и его советам капитан должен следовать чётко и неукоснительно. Василий дело своё знал и любил, поэтому делал его с удовольствием. Каждую ночь, в соответствии с расписанием, он выводил в реку или заводил в порт одно судно, на которое его назначал диспетчер лоцманской службы. Лоцмана доставлялись на суда и снимались с них после окончания разводки специальными катерами, которые собирали всех лоцманов и доставляли их на берег как раз к открытию метро. День на отдых, а ночью опять на работу. Вот такая не простая, но по истине, настоящая Питерская работа, ведь больше нигде караваны судов не ходят через центр такого мегаполиса, как Санкт-Петербург. И на каждом судне груз и полный бункер топлива, хотя с набережной всё это выглядит очень красиво и романтично.

Чтобы работать лоцманом, надо иметь и речной и морской рабочие дипломы капитанов, пройти подготовку на тренажёре и пройти аттестацию. Каждому лоцману выдаётся специальная сумка, в которой находятся инструкции, лоцманские квитанции и автоматически надувающийся спасательный жилет «Черноморец», и удостоверение. В сумку могут складироваться различные презенты, и прочая добыча, которой по традиции капитаны одаривают лоцманов, как говорит нам первоисточник: «,,, в соответствии с хорошей морской практикой.». Редко, но иногда случается, что лоцмана при посадке на катер падают за борт. Особенно, когда на проводимом судне работал сам или встретил бывших сослуживцев, которые от радости стараются обильно угостить друга и лоцмана в одном лице. В этом случае сделать один правильный шаг становится гораздо труднее, и, вполне закономерно, за этим следует отрезвляющая водная процедура, зачастую при не вполне положительной температуре наружного воздуха. Именно в связи с этим, посадка и высадка лоцманов должны осуществляться в спасательных жилетах, которые автоматически надуваются при падении в воду, чем и спасают жизнь потерпевшему, который при этом может находиться в бессознательном или чрезмерно счастливом состоянии.

Белая Питерская ночь. Обычная рабочая смена. Василий провёл танкер через восемь мостов вверх по реке и благополучно сошёл с катера на причал у Речного вокзала среди прочих. До открытия станции «Пролетарская» оставалось ещё минут двадцать. Василий купил в ларьке бутылку минералки и присел на лавочку, наблюдая за жизнью маргинальной части населения Невского района.
У ларька с подозрительной шавермой резвились местные гопники, то слюняво обнимаясь, то пытаясь заехать по физиономии друг другу, что-то не поделив. На разрисованных скамейках в вялых позах отдыхали их помятые спутницы, наслаждаясь доступными энергетическими напитками из ядовито раскрашенных жестянок. Ни гопники, ни их подруги на работу явно не собирались. Наименее стойкие тут же прикладывались отдохнуть среди окурков и мятых пивных банок в тени чахлых кустиков, за которыми более активная часть населения справляла естественные надобности и половую нужду, особо не таясь. Помятые полицейские с глазами, как у плотвы и усталыми лицами не торопясь открыли стеклянные двери станции, и сонные пассажиры, звеня жетонами, двинулись к турникетам. Василий сунул в сумку недопитую пластиковую бутылку и влился в поток работяг, спешащих к своим станкам.

Василий жил в северных районах города, так что ехать предстояло почти до конечной. Он присел на сиденье в углу вагона, и, посмотрев пару минут на окружающую его публику, уже пропитанную летними запахами человеческого общежития, задремал, склонив голову на упёртые в лоцманскую сумку руки.
«Станция «Старая деревня». Осторожно, двери закрываются!» - гулко отозвались в его голове суровые слова рободевушки из репродуктора. Внутренняя пружина внутри организма разжалась, и он, ринулся в открытые двери вагона, по пути пытаясь открыть глаза.
Тело успело! - но подлые двери шарахнули по сумке со всей пневматической дури. «Ну и пёс с ним! И биться-то там нечему!» - подумал Василий и весело зашагал к эскалатору бодрым шагом хорошо отдохнувшего Штирлица. Находясь примерно в четырёх - пяти шагах от эскалатора, он почувствовал, что сумка как-то странно стала тереться об его ногу и мешать при ходьбе. Он остановился и посмотрел вниз.
«Ёёёуууу! - догадавшись о случившемся, успел подумать лоцман. В этот момент раздался оглушительный хлопок. В следующий момент он осознал себя, стоящим посреди вестибюля, совершенно вне пространства и времени, с зажатой в руке пластиковой ручкой от разорванной в лоскуты сумки. Под потолком кружились розовые бланки лоцманских квитанций. В ушах звенели сто колоколов громкого боя и столько же сирен в придачу. Вокруг метались люди. Ни дыма, ни огня, и, вроде бы, все живые и на своих ногах, но растрёпанные и явно что-то орущие. Вдруг, как в замедленном кино, перед глазами возникла толстая потнючая тётка в огромной красной шляпе с полями и пляжной сумкой, и ещё через секунду в глубине его черепа возник истошный крик: «Бей ваххабита!!!». Пляжная сумка летит прямо в лоб, и в ней явно не одно полотенце с тапками, и уж точно в стекле и не меньше литра.

В следующее мгновение перед его глазами мелькают ступени эскалатора, вонючие ботинки и потрёпанные обшлага серых форменных брюк с узкими красными лампасами по швам. Голова болтается и периодически натыкается на углы, косяки дверей или колени несущих тело.
Возвращение в реальный мир было странным, но практически безболезненным, правда ныло лицо, и видно было как сквозь дверную щель, но в горизонтальной плоскости. Василий сидел на стуле в прокуренной комнате полицейского пикета, по-прежнему сжимая в руке ручку с останками сумки. Перед ним стояли два толстых представителя власти в серых сюртуках, разъезжающихся от несоответствия наружной формы и внутреннего содержания. Узкие галстуки стягивали потные шеи, явно не соразмерные воротникам форменных рубах. «Упитанные сволочи! Двое из ларца, одинаковых с лица. Близнецы, наверное», - как-то спокойно подумал Василий, возвращающимся в меридиан мозгом. Громыхнула входная дверь и в помещение влетел майор, размером в обхвате с двух бдительных сержантов. Он явно был несказанно рад удачно проведённой операции по задержанию вероятного шахида, тем более что жертв и разрушений не было. И всё, благодаря его умелому руководству вверенным подразделением. Видно было, что мужика прёт от собственной значимости по страшной силе. Смущало майора только одно: террорист был как-то слишком рыж и конопат, и больше походил на пленного солдата вермахта из Сталинграда, чем на бородатого горца.

- Ну, вот и третий из ларца. Видать сладко им здесь, коли они поперёк себя шире, - мысли в голове Василия текли спокойно, как река.
- Колись, злодей, кто приказал подорвать станцию! - азартно начал допрос майор, с трудом усевшись на безнадёжно скрипнувший под ним облезлый стул.
- Да это жилет спасательный взорвался! Вода на него попала, вот он и сработал! Я лоцман, суда в мосты вожу. Вот с работы ехал. Станцию чуть не проспал, выскочить успел, но двери по сумке ударили, а там бутылка с водой была, вот она и лопнула! - в доказательство своих слов Василий положил перед майором пластиковую ручку и останки сумки.
- Взрывчаткой, конечно, не пахнет, но явно чувствуется еврейский след! Даже удостоверение выдали какое-то вредное. И ведь пишут гады: Лоцман! Значит, ещё где-то громыхнет, а в удостоверении Кацман будет написано?! Все вы из одного кибуца: Лоцман, Боцман, Кацман! Хорошо, хоть предупреждают: Шухер!, то есть: Спасайся, Лоцман! - майор пытался разобрать, что написано в служебном удостоверении Василия.
- Шухер - это фамилия моя. Вы ж читайте, там русским по белому: Шухер Василий Вальтерович, должность: Лоцман ГБУ «Волго-Балт». Что не ясно? - Василий понял, что майор всё уже понял, и загрустил от того, что медалька за поимку террориста обломилась и уплывает от него в даль светлую, и в лучшем случае ожидает его устная благодарность начальства за проявленную бдительность. Но премии точно не дадут. Василия помусолили ещё с пол часика, заставили подписать какую-то бумазею и отпустили с миром.

Синяки и ссадины некоторое время заживали с помощью бодяги и йода. Лоцмана из службы, конечно, всё узнали. Повеселились и дружно забыли - дело-то житейское, с кем не бывает, но за сумку и жилет из зарплаты всё же удержали.
- Вот, Васька, называют пароходы в честь героев, инженеров, капитанов и космонавтов. Ледокол вот стоит «Капитан Плахин», вот ещё «Механик Тарасов» - красиво! Вот и мы выйдем с ходатайством перед президентом, чтоб в честь тебя твой старый пароход переименовали. Был «Нефтерудовоз» простой - железяка ржавая, а будет «Террорист Шухер», - как-то пошутил один старый лоцман.
- Вот уж дудки. Петрович! Шухеру в стране слишком много будет! Вдруг кому понравится! - с грустной улыбкой ответил Василий.

Краткий словарь специальных морских терминов.
Лоцман - судоводитель высшей квалификации, специалист по проводке судов в стеснённых и сложных навигационных условиях.
"Нефтерудовоз" - специальное судно смешенного река-море плавания среднего тоннажа, предназначенное для перевозки как жидких, так и сыпучих грузов.
ГБУ "Волго-Балт" - Государственное Бассейновое Управленик "Волго Балтийского канала".
Привести в мередиан - манипуляции с гирокомпасом, в результате которого прибор приходит в рабочее состояние.

По традиции в новогодние каникулы мы публикуем истории прошлого года, получившие максимальный балл. Сегодня истории в категории "Армия" - КБ

Лет через пятнадцать после возвращения из Афганистана, бесконечных поисков работы и построения «карьеры» школьного учителя, я наконец-то вырвался отдохнуть на черноморском побережье. Разместившись на частной квартире, за которую бодрая бабулька содрала с меня приличную сумму, я пошёл, побежал на пляж, к морю. Много ли мне, бывшему солдату, нужно? Бросил на песок большое пляжное покрывало, стащил с себя шорты и майку, и, оставшись в одних плавках, блаженно растянулся на пестрой ткани. Летняя жара томила, располагала к безудержной лени. В широком круге играли в пляжный волейбол загорелые парни и девушки. Неподалеку два пожилых приятеля абсолютно презирая тридцатиградусную жару, пили водку и трогательно ухаживали друг за другом, подсовывая один другому то кусочек огурчика, то разломленный пополам чебурек. Оглушительно пищали, удирая от нападающей морской волны, дети. Грузин, дочерна выжаренный солнцем, моложавый, с лысиной во всю макушку и носом, напоминающим банан, пытался заигрывать с белокожей блондинкой, видимо первый день как приехавшей с «северов», а она сама не определилась ещё, грузин интересует её как кавалер или просто смешит.
Мне же лень что-либо делать. Пить не хочу, есть не хочу. Читать невозможно, - слишком яркий свет сливает буквы на странице. Разговаривать-общаться ни с кем не хочется. Очень жарко. Вот муравьишка забрался на мою руку, суетливо дополз до локтя, перелез на живот, защекотал лапками кожу, соскользнул, упал на песок и опять упорно полез по кисти. Я стряхнул его обратно в песок, прижал пальцем. Муравей завяз в крупных песчинках, замер.
Черноморский ветерок. Песок слегка бьет крупинками по телу. Сплошное удовольствие. Как можно сравнивать эти два песка — крупный, курортный, морской и афганский, сыплющий мелкой, словно мука, пылью?
И этот муравей, и бьющие по телу песчаные крупинки...
* * *
Я лежу в пыли, вжимаюсь в неё, стараюсь занять как можно меньше места в мире, втиснуться в небольшую выемку, продавленную моим телом. В меня, в наш взвод стреляют. Плотно очень, грамотно ведут огонь. Не дают встать. Уголком глаза вижу большого жука скарабея. Вспомнил и его название, и легенду, связанную с ним и великим полководцем далёкого прошлого. Вот ведь, не стал древний завоеватель пересекать путь жуку, и мне не хочется. А что, если все же раздавить его? Я - Человек, а он - жук. Тогда можно будет пересечь волшебную черту, отделяющую меня, нас всех, от победы или смерти? Но не стал я давить жука. Вдруг подумалось, а что если какая-то высшая сила, Бог, также наблюдает за мной - букашкой в этой пустынной местности. Ну, что ему стоит, взять и прихлопнуть меня, как я собирался сделать это с жуком? Не тронул я жука, пожалел...
Может быть, поэтому и меня пожалели там, наверху? Выскочил тогда наш взвод весь целёхонький из переделки, без царапины. Выручили «вертушки», ударившие по душманам. Бог весть... Бог есть... Да и вообще... Пора окунуться...
Разомлев от морской неги, я встал, потянулся, разгоняя кровь и разминая мышцы, и чуть не рухнул обратно на песок от громкого голоса, прозвучавшего совсем рядом.
Голоса из далекого прошлого, который мы, молодые солдаты, ненавидели и обожали. Голоса, который заставлял нас делать все: мести плац, чистить картофель, бежать марш-бросок, подтягиваться на перекладине, стрелять по мишеням и по врагу, отжиматься и приседать до полного изнеможения. Голоса, поднимавшего нас в атаку, провожавшего в госпиталь и встречавшего по возвращении в полк, в роту, во взвод.
Голос, который при прощании с дембелями уверял, что все теперь у нас в жизни получится. Так вот, этот самый Голос, приказал:
- Пловец! Упал! Отжался!
Пловец! Так меня называли там, в Афганистане, потому, что до армии успел заработать звание кандидата в мастера спорта по плаванию.
Услышав команду, мое тело, отбросив годы «гражданки», готово было послушно упасть на пляжный песок, пружиня руками о земную твердь, поднимая и опуская погрузневшее тело. Мозг забыто привычно начал отсчет:
- И раз.., и два... - заглушая мысль, а сколько ж нужно раз, и какого, собственно...
На счет: и иииииии пять... - Афган ушел, уступив место сознанию, что я давно уже не солдат, что прошлого не вернуть, и что голос, бросивший было мое тело на песок, принадлежит одному единственному человеку на свете... Оглядываюсь по сторонам... Вот он!
- Кулааааааааааааааак... Николааааич, - ору на весь пляж и кидаюсь к коренастому человеку с широко раскинутыми для объятий руками, ухмыляющемуся в свои знаменитые усы подковой.
Наш командир, капитан Кулаков! Как он узнал меня? Столько лет прошло, и из молодого, худющего солдата я давно превратился в крупного мужчину, подрастерявшего волосы на голове и нажившего немалые килограммы лишнего веса. Ухмыляется ничуть не изменившийся за эти годы Кулаков, мол, остался я тем же командиром отделения, разве самую малость повзрослел.
Да. Капитан Кулаков. Даже сегодня, после доброго десятка лет с момента этой нашей встречи, после почти тридцати лет, прошедших со дня знакомства с этим офицером, с поры, как простились с командиром у борта самолета, улетающего из Кандагара в Ташкент, я помню его.
Господи, как же мы ненавидели Кулакова в первые месяцы службы! Тогда ещё, в Союзе, он был старшим лейтенантом, командиром нашего взвода. Бесконечные марш-броски по танкодрому под городом Черняховском, что в Калининградской области. Сбитые колени и ладони, вечно грязные брюки и шинели, растянутые мышцы ног и вывихнутые суставы. Попробуйте побегать по земляным комьям, вывороченным траками танков, попытайтесь форсировать хоть и небурную, но своенравную осенью реку Анграпу. Первые подобные кроссы с полной выкладкой изматывали нас, новобранцев, до полного истощения морального и физического. Мы были твердо уверены: еще один такой забег, и мы - трупы! Однако дни шли за днями, марш-бросок за марш-броском, с каждым разом увеличивался километраж и появлялись новые вводные.
Нам казалось, что старлея совершенно ничего не интересовало, кроме желания поиздеваться, измочалить нас. Мы думали, что он хотел растерзать не только обмундирование, но и наши души и тела. Что? Лужа на пути? Упали. Занять оборону. Окапываемся. Что? Грунт каменистый? Окопы полного профиля! Что? Река без переправы? Ищем брод.
И так изо дня в день. Форма на утро должна быть идеально чистой: выстиранной и поглаженной, подворотничок обязан слепить белизной глаза командира так же, как и белозубая улыбка довольного жизнью солдата.
Потом были стрельбы из автомата, карабина, пулемета, метание гранат, рукопашный бой. Все это перемежалось привычными, ставшими необходимыми для организма марш-бросками. Утренняя физзарядка не могла уже удовлетворить наши тела физическими нагрузками. Ну что это, в самом деле - двадцать-тридцать минут приседаний, отжиманий и размахивания руками-ногами! Кулаков вместе с нами прыгал «зайчиком» метров по тридцать кряду, не снимая снаряжения, уходил перекатами от условной стрельбы противника, а мы повторяли и повторяли за ним, прочно вбивая в мышцы и голову полученные знания.
Везде он был с нами. На марш-бросках то вел колонну, то подгонял отстающих, и вновь оказывался впереди. Всегда и всюду показывал, что надо делать, а что - нельзя ни в коем случае.
Уже там, «за речкой», Кулаков добился, чтобы «самоделкины» из рембата сварганили из подручного сырья тренажеры для накачки мышц ног. В малейшее свободное время мы занимались на них. Ведь горы не дают поблажек. В горах нужно быть сильным, иначе...
Летом нас прочно прижали на подходе к кишлаку, который зачем-то был остро необходим советскому народу и командованию ограниченного контингента советских войск в Афганистане. А раз есть приказ, вынь да положи приказанное. Вот оно, на ладони селеньице, а попробуй, возьми! Да и пулеметом оттуда, из-за дувала, лупят убедительно. Нет ничего у нас крупнокалиберного, чтобы раздолбать эту преграду, достать пулеметчика. Заткнуть его можно только гранатой. Метров восемьдесят всего, а не зашвырнешь туда граненое тело снаряда. Но и лежать под солнцем за камушками неприятно, тем более что пули противника жужжат по-осиному совсем рядышком. Аааааа... была не была, бросок вперед, еще один, другой... Сзади, в спину, крик командира:
- Перекатами, перекатами давай...
Какими уж там перекатами. Все, что знал, забыл. Страх гонит, подталкивает в спину, норовит под колени ударить, уронить в пыль. Пули до странности беззвучно всплескивают в пыли. Стена дувала. Мельчайшие трещины, блеск соломенных вкраплений и мелких камешков в глинобитной преграде. Граната летит. Упасть, вжаться в основание глинобитного забора и ждать взрыва.
И вместо благодарности - подзатыльник по каске крепкой ладонью, мол, неумеха!
Госпиталь. Яркая, режущая глаз белизна палаты. У кровати на табурете сидит Кулак, Николаич, как мы стали называть его после полугода службы здесь, в Афганистане, иногда переходя на «ты», но без панибратства и с глубоким уважением. Уже тогда мы его любили за справедливость, за настойчивость, за все, что он смог нам дать в Союзе и давал на войне. Он смущенно сует под подушку кулек с кишмишем и пару пачек трофейного «Кэмэла»:
- Поправляйся, Серёга, мы тебя ждем!
Потом было прощание в «Ариане», кандагарском аэропорту. Странно стиснутое комком горло, щиплющие соленой влагой глаза, радостно ухающее сердце: «Домой, домой!» и жгущий вопрос:
- Николаич, зачем все это было?
В ответ небольшая растерянность, мелькнувшая в глазах командира, хлопок ладонью по плечу:
- Давай. Пошел. Домой, сержант!
Все это в доли секунды осветило, напомнило сознание, пока я летел в раскрытые объятия капитана на черноморском пляже.
Посидели, поговорили, выпили, как водится, вспомнили былое, вот и прощаться пора. А вопрос тот, многолетней давности, так и висит между нами, как будто и не было прошедших лет. Кулаков посмотрел на меня и сказал:
- Я не знаю, Серега, зачем это было. Знаю одно - мы сделали все, что от нас требовалось! - Легко, по-молодому, он поднялся из-за столика в кафе. Мы вышли под вечереющее алое небо.
Попрощались, обнялись, и я, вдруг опомнившись, крикнул в удаляющуюся спину:
- Спасибо, товарищ капитан!

Оценка - 1,82

ПОСЛЕДНИЙ КОМАНДИР "К-3".

Люди, у которых за плечами уже имеется некоторый опыт прожитых лет, обычно утверждают, что они уже не в том возрасте, чтобы заводить новых друзей. К счастью это не правило, бывают исключения.
С Леней Бондаренко меня познакомил Серега Зырянский, или Зыря, как его звали и до сих пор зовут на флоте. Сам он вполне доволен этим прозвищем и при всяком удобном случае, коим является компания флотских мужиков, собравшихся пропустить по 150, всенепременно вставит: "Батя мой был Зыря, я сам Зыря и сын мой тоже Зыря."
Служили они с Леней в Гремихе в 17-й дивизии 11-й флотилии АПЛ, состояли в одном экипаже (а это уже почти родственники) и свою родную базу называли не иначе как "край летающих собак". Почему летающих? Да потому, что в том гиблом месте дуют такие ветра, что людей с ног валит. Поэтому вдоль тротуаров натягивают леера, иначе передвигаться невозможно. А местные собаки - тех просто уносит в сопки. Сначала мелких, а когда ветродуй разгуляется, то и крупных. Потом, когда все стихает, они возвращаются, но уже в обратном порядке: сначала крупные, а потом уже мелочь россыпью.
Звонит как-то Зыря в конце рабочего дня:
- Слушай,- говорит,- тут мой кореш приехал, служили вместе, ты как на счет... Может мы зайдем к тебе в контору?
Даю добро на вход. А Зыря же деловой, как электровеник:
- Тогда давай так: пойло наше, стойло ваше. Накрывай поляну на 18-30.
Деваться некуда. Даю команду моему многосисячному коллективу во главе с главным бюстгальтером (главбух значит) чтобы накрывали поляну, и чтоб через пятнадцать минут духу их бабьего в офисе не было.
- Шеф! А можно мы тоже с вами посидим, ¬- проявляет инициативу главбух.
Вот наивные. Они не знают, чем могут закончиться для них посиделки с моими монстрами. Они не понимают, что половина из них в скором времени могут оказаться в декретном отпуске. А оно мне надо?
- Домой! В семьи! Никаких посидим,- ору я, и коллектив шмыгает за дверь.
Заявляются эти "суслики-бобики" втроем. Сели, по рюмке дернули и тут выясняется, что Леонид Витальевич, помимо того, что был десятым по счету командиром легендарной лодки "К-3" «Ленинский комсомол», водивший ее в последнюю автономку, он еще, оказывается, выпускник училища радиоэлектроники. Флотские знают, что наши выпускники, в силу специфики образования, очень редко становились командирами кораблей. Учились мы в одно и тоже время, но на разных факультетах. Было это в первой половине 70-х. И хотя в курсантские годы мы знакомы не были, общих воспоминаний набралось выше клотика.
В промежутках между боями, то есть рюмками, Леня все перелистывал какую-то книжку в синем переплете и выдавал цитаты типа: " К-я-я-к щас размажу... по переборке! Тебя будет легче закрасить, чем отскрести." Мы рыдали...
- Леня, что за книжка? - спрашивали мы.
- В Питере брат достал по случаю. Слушайте дальше: "Что вы тут ходите!.. Ногами!.. С умной рожей!.. Падайдите сюда!.. Я вам верну человеческий облик!" - и мы снова в истерике. - А вот первая глава, - не унимается Леня, - "Офицера можно..." - при этом он скорчил абсолютно незабываемую рожу и ехидно захихикал.
- Да не трави ты душу, дай посмотреть... Кто написал?..
Вот так впервые мне попала в руки книга А. Покровского "Расстрелять..." Открываю на случайной странице и нарываюсь на рассказ "Вареный зам". "Марданов" через "а".
- Погоди, какой Марданов? Сан Саныч, который? Погоди, мужики, так это же бывший наш НачПО соединения.
- Лень! - взмолился я, - Подари книжку! В Питере себе еще достанешь.
Подарил! Правда, пришлось сбегать... А как же!
В пепельнице набралась куча окурков. Леня объявил, что ему срочно нужно позвонить, явно намекая на цитату из книги Соболева «Капитальный ремонт». Если кто подзабыл или не читал, напомню: «Жена капитана первого ранга позволит над собой проделать то, от чего откажется даже проститутка. Но она никогда не простит любовнику, если он пошел в туалет и не сделал вид, что идет звонить по телефону».
Через некоторое время Зыре тоже приспичило «позвонить». Он подхватил пепельницу и... вдруг рев из туалета:
- Ленька, сволочь, ты что натворил... Пацаны, мы горим.
Вылетаем в коридор. Ни хрена не видно. Все в дыму. В туалете Зыря поливает из какого-то ковшика то место, где стояло пластмассовое ведро с вложенной газетой. От ведра остался кусочек обугленной пластмассы. Когда процесс борьбы за живучесть был успешно завершен, сели за стол для продолжения. Морды у всех закопченные и тут, разливая по рюмкам, Зыря произнес историческую фразу:
- Ленька, придурок, ты не можешь пить, чтобы при этом не гореть и не тонуть.
Вдруг звонок! Серегина жена!
- Пьете, свиньи?"
- Нет! В шахматы играем!"
В трубке забулькало еще сильнее.
- Сережа! Вернись в семью, все прощу.
И тут пошла фраза, которая буквально обезоруживает жен с большим стажем семейной жизни.
- Слухай, Наталья! - говорит Серега. - Почти все мои кореша уже по второму разу женаты.... Есть которые и по третьему. А я двадцать шесть лет с тобой одной мучаюсь. Аж перед "людямы" неудобно..."
Трубка многозначительно замолчала.
- Все, мужики, - сказал он горестно, - пора на цепь.
Зыря с замполитом утелепались, а мы с Леней просидели всю ночь - действительно было что вспомнить.
На следующий день ближе к вечеру вдруг он спохватился:
- Е-мое! Мне же паспорт нужно получить.
- Так ты же получил на Украине...
- Это разве паспорт?
- Ладно,- говорю,- нашел проблему. Сейчас мотор вызовем и сгоняем по шустрому.
Приходит машина, Леня командует:
- Шеф, на вокзал!
- Леня, на кой хрен нам вокзал, паспортный стол в другой стороне.
- Говорю на вокзал, значит на вокзал!
Ладно, черт с тобой, поехали на вокзал. Он заходит в магазин, берет две бутылки шампанского, коробку конфет, в ларьке букет цветов...
- Все! Теперь в паспортный стол!
- А цветы зачем? - спрашиваю.
- Да, ты что?.. Там же женщины!
- Ну, давай, давай!
Приезжаем, Леня забирает все, что понабрал. "Ждите!" - говорит.
- Куда это он? - спрашивает таксист.
- Куда, куда, паспорт получать - вот куда!
- О-о-о! - пропел он. - Судя по тому, как он упаковался, это на долго, - и развернул газету.
Леня вышел минут через двадцать.
- Ну, все, мужики, поехали.
- Дай хоть паспорт новый посмотреть, а то не понятно за что страдаем.
Леня протягивает паспорт. Документ как документ - ничего особенного. И тут черт меня за язык дернул:
- Лень, - говорю, - а, Лень! Вот кем ты был до этого? Капитан 1 ранга Бондаренко! Чувствуешь, как звучит? А теперь ты кто - "гр. Бондаренко".
Минуту было тихо и вдруг слышу - зашмыгал носом. Оборачиваюсь - мама дорогая: сопли до пола, в глазах слезы. Я к нему:
- Ленчик, да ты что?.. Все через это рано или поздно проходят. Кончай сырость разводить! А ну, прекрати, мать твою!
Вот так, господа, и это после той самой службы, где "офицера можно...".
- А ну, шеф, - говорю, - тормози у магазина! Микстуру надо взять! Видишь, человеку плохо, а у нас в конторе все "микрофоны" пустые.
Приехали в офис, налили по "сто"... и вроде ему полегчало. И поведал он мне замечательную историю про то, как он попал.... В общем, дело было так!
Приехал он после увольнения в запас в родной город Николаев. Потолкался туда-сюда, а работы нет. Не на рынке же торговать, в конце концов! Решил попробовать устроиться в Одесское пароходство (оно тогда еще живо было). Заходит в отдел кадров, а там сидит толстая мясистая баба, которая всем своим видом олицетворяет нашу Родину.
- Я по поводу работы, - докладывает Леня.
- Вы судоводитель? - спрашивает она.
От первой же ее фразы в голове у бывшего подводника что-то щелкнуло и отлетело. Слово "судоводитель" сразу разложилось в мозгах на две составляющие: "судно" и "водитель". Первое сразу же вызвало ассоциации с больничной палатой, в которой лежит парализованный с соответствующим предметом для отправления естественных надобностей. А в качестве "водителя" он тут же представил хорошенькую санитарочку, которая ... От таких видений его самого чуть не парализовало.
- Нет, - орет Леня, - я командир подводной лодки!
- Мне плевать, чего вы там командир... Я русским языком спрашиваю: Вы судоводитель?
... Опять палата с паралитиком... Опять это "судно", и санитарка, уселась на него сверху и скользит по паркету... Надо задраиваться...Мозг отключить, стоять на своем, годами выработанном рефлексе.
- Нет, я командир подводной лодки!
- Вы что, меня не понимаете?
- Нет, это вы меня не понимаете. Я командир подводной лодки... Подводной лодки...Лодки подводной... Атомной... Самой атомной... из всех атомных... лодок.
Видя, что Леню заклинило, она решила сменить формулировки.
- Хорошо, не волнуйтесь, поставим вопрос иначе.
Леня снова напрягся
- А как же вы будете плавать по Чорному морю?
- А как же я ходил подо льдами Арктики?! И зажмуриваться не надо!
Видимо, Ленькино обаяние все-таки заставило отдел кадров отвлечься от Чорного моря и представить себе, хотя бы в первом приближении, ощущения подводника под ледяным панцирем. Когда отдел кадров представил и ощутил, он смягчился. Леню взяли пассажирским помощником капитана на круизный лайнер.
"Повезло просто юноше бледному!" - как сказал бы классик флотского юмора А. Покровский.





ПОСЛЕДНИЙ КОМАНДИР "К-3"(продолжение).

Сидим с Леней в моем офисе и никого, как говорится, не трогаем. Обмываем паспорт.
Звонок! Моя нарисовалась, а как же без нее...
- Пьете?
- Нет, в шахматы играем.
- Так! Задницы в горсть и пулей домой...
- А ужин есть?
- Уже шкварчит...
Приходим. Пока я переодевался, слышу разговор на кухне. Жена жалуется Лене
- Вот, Леня! Год тявкала, чтобы твой кореш купил новый двухкамерный холодильник. Купил! Теперь я еще год буду гавкать, чтобы старый отвез в офис.
Леня ни слова не говоря вместе с соседом (забежал по случаю) берут старый холодильник и выволакивают его из квартиры.
- Эй, мужики, -ору я. Да плюньте вы на это дело. Богом, партией клянусь, завтра вывезу сам. Давайте лучше за стол.
Но у них процесс уже пошел. Елки моталки, что делать? Они уже холодильник в лифт запихивают. Матерясь, натягиваю штаны и за ними вниз. Иришка (дочка) повисла на форточке, чтобы ничего не пропустить. Жена орет:
- Ирина! Слезь с окна, ты же болеешь.
- Сейчас, мама. Досмотрю цирк, который папа с друзьями устроил и слезу.
Стоят посреди двора эти суслики-бобики. А на улице минус двенадцать, да еще и с ветром. Леня в курточке на рыбьем меху, на голове какой-то балтийский чепчик. В таком прикиде даже в Николаеве околеешь, а тут Мурманск... Короче, Ленька бьет чечетку всеми мослами и орет
- Ищи скорей машину, а то щас врежу дуба раньше срока...
Легко сказать. Ищи... Время половина двенадцатого. Сотовых телефонов тогда и в помине не было. Звоню из автомата в такси:
- Барышня, пришли поскорее машину.
Хорошо, что меня диспетчеры по голосу узнавали.
- А куда это ты, Граф собрался, на ночь глядя?
- Да холодильник надо в офис отвезти.
- Тебе что, дня мало...Ладно уж, жди.
Пришло такси. Закинули мы этот чертов холодильник, Леня сел впереди, мы с соседом сзади. В машине тепло, Леня согрелся, разомлел и ни то спьяну, ни то с дуру поворачивается к нам и говорит:
- А что, мужики. Лихо мы хату взяли. Хозяева даже не проснулись...
Водила как дал по тормозам:
- А ну вылезайте из машины, бандюги...
- Шеф, - взмолился я, - не слушай его. Он же бывший командир атомной подводной лодки. У него все мозги радиацией изъедены. Его врачи лечат от шизофрении в легкой форме. Это мой холодильник, клянусь...
- Вылезайте на фиг, а то в ментуру сдам...
Вижу, точно сдаст. А Ленька хихикает, аж копытом бьет.
Вылезли мы, и с холодильником на руках потелепались в офис. Прохожие смотрят на нас и удивляются. Пока шли, мы с соседом высыпали на Леньку весь флотский набор непарламентских выражений.
Когда зашли в офис, к всеобщей радости обнаружили, что у нас еще было...

* * *
Прошло примерно полгода. Звонит Зыря:
- Слушай, Граф, а ты знаешь, что у нас большое горе!
- Горе? Какое горе? Кто-то умер?
- Хуже, - говорит Зыря, - Леня Бондаренко приехал в Мурманск.
У меня возникло страстное желание застрелиться.