Оглавление:

В купе поезда "Юле-Тимошенск (б. Новосибирск)-Москва", всю ночь горел свет старого фонаря "Летучая мышь", звучали задорные песни на украинском языке с жутким башкирским акцентом и время от времени слышался звук, характерный для удара лицом о поверхность стола. Елена и Санитар, обретя друг в друге родственные души, до самого рассвета увлеченно предавались духовным утехам и интеллектуальным излишествам, используя в помощь себе "Украинскую грамматику" Санитара, годовую подписку журнала "Будевельник" за 1981 год — все богатство Елены из тощей котомки, и монографию "Радиоэлектронная борьба и решения XXVI съезда КПСС" под редакцией подполковника Крюкова на белорусском языке. С периодичностью примерно один раз в пятнадцать минут они пили на брудершафт, с какого-то момента совершенно не закусывая — сушеная вобла кончилась через шесть часов, приблизительно на пятидесятом километре пути. Наконец, предельно утомленные, но счастливые и совершенно удовлетворенные духовно, они заснули с первыми лучами солнца там, где застал их сон. Санитар — под откидным столиком, а Елена — вниз головой, зацепившись ногами за багажную полку и прификсировав себя ремнем Санитара к решетке плафона на потолке.

Когда наши путешественники проснулись, солнце уже склонялось над видневшейся неподалеку, совершенно лысой горой, и была она лысой потому, что всю растительность с нее давно спилили на дрова. Поезд стоял посреди бескрайней, ровной, как стол, степи, и нигде, сколько хватало глаз, не было видно ни деревца. Мела сухая позёмка, и было довольно холодно. Санитар потянулся, скрипя суставами, и с трудом вылез из-под стола. Елена уже встала и тщетно пыталась открыть последнюю ПЭТ-бутылку "Шустовского". Сил не хватало, и она энергично бормотала себе под нос что-то на башкирском языке. Санитар забрал бутылку у своей духовной сестры, молча, привычным коротким движением свернул крышку сделал хороший глоток.

 — Не знаешь, почему стоим?  — спросил он Елену, отдавая ей емкость.

 — Дрова, говорят, кончились, — ответила та и тоже приложилась к бутылке. — Третий час уже стоим. Скоро замерзнем нафиг — и добавила еще какую-то энергичную фразу на башкирском. Из этой фразы Санитар понял только слово "джаляб", и ему стало ясно, что положение критическое. Из теплых вещей у духовных родственников имелись только старые кружевные трусики, ввезенные еще до запрета, и бывший белый халат Санитара. Между тем ощутимо холодало, кроме того, Санитар и Елена поняли, что в остановившемся поезде они остались совсем одни. Куда девались остальные пассажиры и экипаж поезда-было решительно непонятно.

 — Делать нечего, надо звонить!  — сказал Санитар и полез за мобильником.

 — С глузду зъихав, чи шо?  — с выраженным башкирским акцентом спросила Елена. — Куда звонить? К людям надо выбираться.

Санитар, ничего не ответив, сосредоточенно набирал номер. Из всех его контактов доступна была только Маша Камышинкина — она жила в Мазеповске-на-Неве, и там, под Украино-Шведским протекторатом, мобильная связь еще работала.

— О Великий Маниту и Ктулху, пусть она ответит!  — молился он про себя, и, видимо, был услышан — на том конце сняли трубку.

— Алло, Маш!  — закричал Санитар. Слышимость была почти нулевой...