Мы были...
Киноповесть
(продолжение)

Картинка былого: поезд Москва-Севастополь

От дома с Патриаршьих до Курского вокзала Славу везла черная штабная «Волга» отца с молчаливым мичманом -водителем за рулем. Проводить его до поезда не смог никто. У отца неожиданно возникло важное совещание в недрах министерства Обороны, мама уже неделю обменивалась культурным опытом в Болгарии, а дед по возрастным причинам смог лишь, доковыляв до окна, помахать оттуда рукой.
Поезд был утренний, вагон был купейный, а в сумке Славы, кроме вещей и конспектов лежал еще классический цыпленок-табака, купленный в кулинарии ресторана «Прага» и бутылка народного портвейна «777», которой Слава собирался обмыть в поезде конец своей мирной жизни. Билет Славе был взят отцом по какой-то сумасшедшей важной брони, отчего проводница очень придирчиво изучала билет перед посадкой, а потом, уже когда поезд тронулся, Слава обнаружил, что едет в купе один, и к нему, несмотря на разгар курортного сезона, никого не подсаживают. Ехать одному было скучно, и уже через пару часов, насмотревшись на проплывавшие за окном пейзажи Подмосковья, Слава вышел прошвырнуться по поезду, предварительно зайдя перекурить в тамбур. Там он и обнаружил коротко стриженого паренька, сосредоточенно дымившего «Примой» и внимательно что-то вычитывающего в потрепанной тетрадке.
- Не помешаю? - спросил Слава.
- Неа...- не поднимая головы, пробурчал парень.
Заглянув тому через плечо, Кирилл увидел знакомые формулы.
- Физика что ли?
- Ага... - все также не проявляя интереса к собеседнику, буркнул парень.
- Поступать едешь? А куда, ежели не секрет?
- В Севастополь...
- Интересно... Я тоже. А куда конкретно, мужчина?
Парень оторвал голову от тетради.
- Севастопольское высшее Военно-Морское... А ты?
- Опаньки!!! Я тоже!!!
Слава абсолютно искренне обрадовался попутчику, и не раздумывая, протянул тому руку.
- Святослав... но это так... официально. А вообще-то Слава! Слава Соколов. Москвич. Наверное, уже бывший... Море зовет!
- Горелов Юра. Я из Твери. А ты что, уже зачислен?
- Нет. Но я в школе учился, а не штаны протирал. Да и в этом училище вечный недобор, как я выяснил. Никак народ не хочет ядерщиками, да еще и подводниками становиться...
-Ну-ну... там посмотрим, - настороженно проговорил Юра.
Не обращая на это внимания, обрадованный возникшим товарищем по поступлению, Слава продолжал:
- А ты чего в тамбуре-то торчишь? Ты в каком вагоне едешь?
Юрка поморщился как от зубной боли.
- В соседнем. Плацкарт. Дети, крики, шум, нифига не повторишь. Курортники, одним словом.
- Так давай ко мне в купе. Я один еду. Как перст! Батя расстарался....
- Ну да... Чтобы потом проводница бригадира, а то и милицию вызывала...
Слава театрально развел руки.
- Упаси господи! Проводницу беру на себя, - и потянул Юрку за собой.
С проводницей Славка и правда договорился быстро, сунув той три пятерки и клятвенно пообещав освободить место, как только появятся официальные пассажиры.
К ним никого не подсадили. Вечером, когда за окном уже стемнело и в вагонах успокоились пассажиры, Славка разодрал цыпленка-табака на две части, разлил портвейн по стаканам, и потекла беседа...
- Мой батя - прапорщик во Внутренних войсках... Конвои, зоны, караулы. А мама просто нянечка в детском саду. Они хорошие, только большего в жизни не хотят. Опоздали, говорят... А я всегда мечтал офицером стать. Военно-морским. Флотским. Как увидел в детстве «Командира счастливой щуки», так сразу и понял. Моё это. Хм... я даже в Нахимовское хотел поступать после восьмого класса, да батя не отпустил. Говорит, там одни блатные, если хочу - надо после школы пробиваться... Я весь девятый и десятый класс только и учился, даже на танцы всего пару раз выбирался...
- Ты прямо как фанатик, честно слово. Я бы так не смог. А чего тогда в инженерное поехал, а не в командное? В нашем училище командиром лодки не станешь...
- Ядерщиком интереснее, да и перспективнее, наверное, будет. Весь мир на атомную энергию скоро перейдет...
- А ты, Юрец, чувак дальновидный... Ну, давай-ка портвешок добъем и спать... Утром уже Севастополь...
Утром на железнодорожном вокзале их встретил старый сослуживец Славкиного отца. Он посадил их в свои «Жигули», и совершив обзорную поездку по центру города, высадил прямо на площади Нахимова у знаменитой Графской пристани.
- Вам туда, молодые люди, - указав рукой на другую сторону бухты, сказал старый капраз.
- Берете билеты на катер. Остановка «Бухта Голландия». А там уже не заблудишься. Эта бухта и есть училище.
Пока катер пятнадцать минут чапал до Голландии, друзья окончательно поняли, что такое этот город. На рейде гордо возвышался вертолетоносец «Москва», поражающий своими размерами, и старый артиллерийский крейсер «Адмирал Ушаков», грозно ощетинившийся стволами орудий главного калибра. Все пирсы по обоим сторонам бухты были плотно заставлены всевозможными кораблями и вспомогательными судами, а сами пирсы были усеяны матросскими фигурками. Это была воистину столица флота, красивый, белоснежный южный город, раскрашенный военно-морским колоритом в свой совершенно неповторимый окрас. Севастополь и правда был великолепен своей подчеркнутой военизированностью и одновременно какой-то милой крымской патриархальностью и обаянием. Он был как воин, отдыхающий и наслаждающийся отдыхом, но готовый в единый миг, собраться и ответить любому врагу сразу и без раскачки....

Голос из прошлого

Мы оба поступили. Правда, у Юрца были некоторые шероховатости с физикой, отчего он здорово попсиховал, ожидая результатов экзамена. И мы даже попали в одну роту на первый факультет. И в строю на принятии тоже присяги стояли рядом. С бритыми затылками и в больших не по размеру и несуразных чуть ли не квадратных бескозырках. Я бывал с отцом и дедом на парадах на Красной площади в Москве, но этот торжественный ритуал на залитым солнцем плацу училища, где в одном строю стояли две тысячи курсантов в белоснежной флотской форме, а напротив них столько же гостей, запал мне в память на всю жизнь, и не столько своим воинским содержанием, а какой-то одной большой общностью и сопричастностью всех, кто был там, к чему-то большому и настоящему.

Картинка былого: Севастополь. СВВМИУ.

Величественно и завораживающе торжественно выглядел плац СВВМИУ на принятии присяги. Залитый щедрым крымским сентябрьским солнцем и заполненный стройными рядами тысяч курсантов от первого до пятого курса, он как бы подпирал собой огромное и удивительно красивое здание учебного корпуса. Колонны курсантов стояли к нему спиной, а напротив в тени аллей толпились гости, приехавшие со всех уголков огромной страны, посмотреть на тот ритуал, который каждый военный исполняет только раз в жизни, и помнит его до конца своей жизни - на присягу.
Там среди всех затерялась и семья Юрки Горелова и там же, но на более почетном месте, возвышалась могучая адмиральская фигура старшего Соколова с его стройной и красивой мамой, пожертвовавшей на этот раз своей бурной культурной жизнью ради присяги единственного сына.
Славка и Юра стояли не в первой шеренге, но оба очень старались отыскать глазами в толпах людей своих родных...
- Славка... это не твой отец... вон, справа от трибуны... адмирал с женщиной? - шепотом спросил Юрка.
- Мои... я их давно увидел. А твои где?
- Да вроде мелькали там, но сейчас уже не вижу... Они прямо с поезда сюда...
- Да ничего... все закончится... найдешь еще...
Месяц оргпериода прошел не зря, и когда их вызывали на зачтение присяги, они оба уже не очень походили на тех парней, которые месяц назад вышли из поезда в этом городе. Только вот было заметно, что Юрка печатал шаг более строго, а Славка вроде бы и так, но все же вальяжнее и не так подтянуто.
Юрка читал присягу у стола, рядом с которым стоял их начальник факультета, высокий, немного сутуловатый капитан 1 ранга Бык в шитой фуражке с огромным козырьком и козлиной бородкой, что все вместе придавало ему вид бравого и просмоленного всеми морями современного викинга. После того, как Юра отчеканил слова присяги, он взглянул на него исподлобья и тихо, но строго напутствовал:
- Служи, сынок...
Слава читал присягу рядом со своим командиром роты, кап.2 ранга Шараповым. Тот был по-строевому четок и краток.
- Курсант Соколов, встать в строй!
Потом было прохождение торжественным маршем, после чего новоиспеченных первокурсников отпустили к родителям.
Юра стоял со своими родителями недалеко от трапа, ведущего вниз, когда его нашел Слава, за которым степенно вышагивали его родители.
- Папа, познакомься, это Юра, мой друг... Я тебе говорил, мы еще в поезде познакомились...
Юра при виде адмиральского мундира вытянулся в струнку.
- Товарищ вице-адмирал, курсант Горелов...
- Да ладно, юноша... мы же не на плацу.... Борис Иванович...
И Славин отец протянул оробевшему Юрке руку.
- Юра...Юрий...
Адмирал повернулся к мужчине и женщине, стоящей рядом с Гореловым.
- А вы, наверное, родители этого бравого кадета?
По сравнению с внушающим невольное уважение адмиральским обликом Славкиного отца и столичной внешностью его мамы родители Горелова выглядели более чем скромно. Простые люди, просто одетые, они, судя по всему, приехали в училище прямо с вокзала, отчего Славин отец был с объемным портфелем в руках, а мама с хозяйственной сумкой, из которой выглядывали какие-то пакеты со снедью.
- Борис Иванович.
Адмирал протянул руку.
Славин отец неторопливо поставил портфель на землю.
- Виктор Поликарпович. Вот... приехали... красиво тут... моряки везде...
Одновременно Славина мама поздоровалась с Юриной.
- Очень приятно, Надежда Сергеевна...
Славина мама, судя по выражению ее лица, сильно оробевшая как от вида могучего адмирала, так и от столичного лоска его супруги, чуть запнувшись, ответила.
- Зинаида... Матвеевна... мне тоже очень приятно... спасибо...
- Мой-то охломон третьим в нашей флотской династии будет! Не хотел ведь сначала, разгильдяй! Но вот порадовал все же... порадовал... Жаль, деду здоровье приехать не позволило. А вы сами кем... трудитесь? - похлопав Славку по плечу, спросил адмирал у Юриного отца.
- Мы... по другому ведомству... сухопутному... охраняем покой, так сказать...
Юра, который явно не хотел, чтобы профессия его отца была озвучена, схватил отца за рукав.
- Извините, товарищ адмирал, нам пора... паром скоро уходит...
Адмирал развел руками.
- А может, мы вас подкинем... у меня машина тут...
Но Юрка был настроен решительно.
- Спасибо товарищ адмирал, мы еще город посмотреть хотели... спасибо... До свидания!
И потащил не успевших сообразить, что к чему, родителей к трапу.
Так они и разъехались в свое первое официальное увольнение «на берег». Юрка со своими на заказанном училищем пароме на Графскую, а Славка на черной «Волге» выделенной его отцу штабом флота вокруг бухты в какую-то специальную гостиницу ЧФ для высокопоставленных гостей.

Голос из прошлого

На первом курсе меня назначили старшиной класса, а Юрка остался простым курсантом. Его это немного задело, но он упорно осваивать военные и прочие науки, так как сначала у него не особо пошла система высшего образования, а мне на удивление училось легко и ненавязчиво. Первый курс пролетел быстро и незаметно. Учеба поглощала дни с ужасающей скоростью и осталась в памяти, как меня, так и Юрца в основном пробежками в составе класса вниз и вверх по училищному трапу и постоянным острым желанием положить голову на парту и уснуть. Зимой после самого первого отпуска нас неожиданно для всех, вместо летней практики на надводном корабле, отправили в море зимой, в Грецию. Это был очень интересный поход, после которого я перестал быть старшиной класса. В порту Пирея я купил «Плейбой», который совсем некстати выпал у меня из-под бушлата по возвращении на корабль, причем прямо перед заместителем командира похода по политчасти. Суд был скорый и беспощадный. Старшинские лычки с меня были срезаны через полчаса, а на мое место неожиданно для всех старшиной класса назначили Юрку. На наших отношениях это никак не отразилось, и я даже был рад за него, правда, периодически подшучивая над его карьеризмом.

Картинка былого. Средиземное море
Борт учебного корабля «Хасан»

Славка с Юрой сидели в корме «Хасана» в курилке. Корабль еще не успел покинуть теплые воды Средиземноморья, и ребята были без бушлатов в одной робе. Славка, держа на коленях бушлат, аккуратно отпарывал с погон старшинские лычки.
- Сокол, ты такой кретин! Слава, тебя же за эту порнуху отчислят нафиг! Ты придурок!
Слава, сосредоточенно орудуя лезвием «Нева», улыбнулся.
- Не каркай под руку... погон порежу...Да к тому же ты совсем не знаешь, что вот «Пентхаус» -это порнография, а «Плейбой» - простая высокохудожественная эротика... Валенок... Да и чего тебе жаловаться? Ты теперь старшина класса... меня в увольнение отпускать будешь... как я тебя до этого...
Потом Соколов замолчал и поднял голову. В его глазах бегали чертенята.
- Кстати! Я ведь два «Плейбоя» притащил... А реквизировали у меня только один. Так что мы еще полюбуемся идеологически вредными целлулоидными попками потенциального противника!
- О, ёб... Выбрось ты его нафиг за борт... А то начальнику политотдела объяснять будешь, где эротика, а где порнография... комсомолец недоделанный...
Слава отложил лезвие в сторону.
- Да не отчислят меня... не отчислят... Во-первых, журнал выпал не перед строем, а так... кулуарно... не при всех. Во-вторых, учусь я отлично, а в-третьих, им самим никаких лишних замечаний по походу на самих себя вешать не резон... Ну, посадят на губу... а какой настоящий моряк не сидел на гауптвахте?
- На губе сидят только вот такие молодые дураки, как вы, Соколов, которые даже набедокурить толком не умеют!!!
Ребята вскочили и замерли по стойке «Смирно». Перед ними стоял их начальник курса капитан 2 ранга Шарапов Иван Михайлович. Это был сухощавый, высокий офицер с идеальной прямой спиной и расправленной грудью. Он был уже немолод, но выглядел бодро и смотрел на курсантов строго, но с глубоко запрятанной в глазах снисходительной смешинкой.
- Да, тебя не отчислят. Тут ты, Соколов прав. Но только потому, что капитан 1 ранга Сажин - мой бывший сослуживец и подчиненный, и мне пришлось за тебя, паршивец ты эдакий, просить его! А он мужчина твердый, и если бы решил вас выгнать, то никто бы не помог, ни ваш отец, ни ваш дед... Понятно, товарищ бывший старшина класса?!
Соколову стало стыдно. Он не мог понять отчего, но очень стыдно было стоять вот так перед своим командиром.
- Так точно, товарищ капитан 2 ранга... понятно...
- Вот так-то лучше. Отпарывайте дальше... Голова у вас, Соколов, насчет знаний светлая, а вот разума пока никакого. Запомните оба... На будущее. В жизни у вас еще будет ох как много ошибок, больших и маленьких, смешных и обидных, разных... И надо уметь, мальчики, совершая их, с честью и достоинством принимать последствия этих ошибок... Какими бы они не были...Уяснили?
Ребята коротко кивнули.
- Так-то лучше...
И развернувшись, пошел от них по палубе чеканя шаг, но внезапно остановился и повернув голову вполоборота, коротко бросил:
- А второй журнальчик, Соколов, я у тебя уже и так из наволочки изъял. Чтобы не разлагались.

(продолжение следует)

Мы были...
Киноповесть.
(продолжение)

Москва. Дом правительства. Наше время.

В кабинете деда они были вдвоем. Сидели за журнальным столиком в креслах и пили чай из старомодных подстаканников. Дед как всегда был честен и прям.
- Я все понимаю, Кирюша, все понимаю. И поэтому настоял именно на том, чтобы именно ты и твоя фирма занималась этим делом.
- Дед, да поймы ты... Этот проект стоит гигантских денег. Мне просто в лоб намекнули на «правильные» выводы экспертизы, которые компания ждет от меня... как от лояльного сотрудника. Им нужен этот контракт. И они будут нажимать на все возможные кнопки и покупать всех нужных людей от норвежских экологов до наших чиновников...
Дед достал трубку и начал не спеша набивать ее табаком.
- Я, кстати, тоже... чиновник...- и улыбнулся.
- Ну, извини, деда... Извини... Ты же понимаешь, о чем я...- Кирилл поглядел на деда и опустил глаза.
- Да ладно. Понимаю, понимаю. Такого добра здесь по этим кабинетам рассовано знаешь сколько? Лучше и не спрашивай...- дед прервал фразу и раскурил трубку.
- Дед, а почему ты, собственно, против подъема лодки? Все же цивилизованно, всех, кого там найдут, торжественно перезахоронят, никакой опасности, с норвежцами все в норму придет. Да мне кажется, это для престижа России....
Дед резко прервал Кирилла.
- Престиж России не в том, чтобы давать кому-то разорять свои погосты!!! Кирюша, эта лодка - могила. Могила твоего отца и еще 18 человек. Ее просто нельзя поднимать. Но кое-кто здесь...- дед обвел рукой стены - хочет на этом хорошо нагреть руки. Для этих не существует ничего более достойного в жизни, кроме собственных карманов. Но у тебя там лежит отец, и ты должен это помнить! Обязан! Да и не тот человек был мой Славка, чтобы не доделать свое дело до конца. Распиздяем был, но не по этой части...
Дед встал и подошел к окну. Помолчал минуту. Стукнул кулаком по подоконнику.
- Хватит лирики. Решать тебе! Но хочу официально заявить, что спуски для визуального осмотра корпуса лодки наша сторона по соображениям секретности разрешает только ограниченному числу людей, и обязательно с участием наших специалистов, так как затонувший корабль является собственностью Российской Федерации. И мы имеем полное право оспорить или просто не признать выводы вашей экспедиции. И я буду первый, кто будет против подъема корабля. Так и знай, внук. Это тебе официально.... А так, давай решай со своими орлами вопросы с гостиницей и вечером к нам. Комнату я тебе подготовил. А бабушка сама к плите встала, цени... Для меня раза два в жизни такое случалось, да и то в лейтенантские годы...
Кирилл улыбнулся и подошел к деду.
- Конечно! Я дня три в Москве у вас, а потом к родителям в Севастополь смотаю...
Дед пристально посмотрел в глаза Кирилла.
- Понимаю. Надо, конечно. Мать-то уже сколько не видал? Года полтора? Да и с Юрием тебе поговорить не помешает... О том же...

Севастополь. Порт-Пункт Троицкая. Наше время.

Пыльная не асфальтированная улочка на окраине города. Маленький крымский домик, увитый виноградом и вьющимися цветами, давно не крашеные железные ворота.
Кирилл, коротко поблагодарив таксиста, вылез из машины и подошел к воротам. Немного замешкавшись, вошел во двор.
- Здравствуй, мама!
Нагнувшаяся над тазиком с бельем, стоявшим на табуретке, женщина выпрямилась. Она была красива. Красива красотой зрелой, но уже начавшей стареть женщины, той красотой, которую замечают и молодые мужчины, и стареющие ловеласы. И ее не портили уже изрядно заметные седые волосы, отсутствие косметики и старенький заношенный сарафан.
- Кирюшенька!!! Сынок!!!
Она бросилась к Кириллу, на ходу вытирая руки о фартук.
- Кирюша, Кирюшенька...Господи, да ты же звонил, что только завтра прилетаешь... Я и не готова совсем... сынок... возмужал, иностранец ты мой...
Она обнимала и обнимала Кирилла, а он, прижимаясь к ее плечу, жмурился и улыбался от удовольствия.
- Юра! Юра! Ты где!? Кирюшка приехал!
Он вышел откуда-то сбоку из-за дома с лопатой в руке, в бугрящихся на коленях спортивных штанах и застиранном тельнике. Кирилл, мягко отстранил маму и подошел к нему.
- Здравствуй, папа!
Они крепко пожали друг-другу руки и потом обнялись.
- Здравствуй, сын! Ты же завтра обещал? Я и мясо на шашлык не замариновал...
- Да сейчас и замаринуем, папа. Просто успел дела быстрее в Москве закончить и на день раньше от деда уехал.
Юрий как-то кривовато улыбнулся.
- Гм... от деда? Один твой дед здесь, другой в Твери в земле лежат...
- Так!!! Прекратите!!! Юра, сын приехал на пару дней, а ты все за старое!!! Хватит!!! Тебе, что, одной меня не хватает желчь свою изливать? Пожалуйста!!! - Мама стояла с высоко поднятой головой, ветер раздувал волосы, а голос был неожиданно силен и громок. Кирилл даже не успел рта раскрыть, как мать неожиданно сменив тон, уже с улыбкой дала команду.
- Ну и давайте-ка вместе на стол накрывать! Предлагаю во дворе, под небом! Мужчины, вытаскивайте стол, потом Кирилл умываться и переодеваться, и маринуйте мясо на шашлыки... И не портьте мне хоть сегодня настроение...
Вечером под ночным звездным севастопольским небом они втроем сидели за столом, и им всем было хорошо. Еще дымил мангал, на столе лежали груды свежих овощей и фруктов вперемешку с шампурами и стаканами, высилась большая оплетенная бутыль с вином.
- А что твоя эта... Камилка не приехала? Боится «дикой» России? Медведи на улицах затопчут? У нас-то в Крыму? - затягиваясь сигаретой, спросил улыбающийся Юрий у сына.
- Ага...вот таких медведей как ты и боится... Да и не забывай... Тут не Россия, тут Украина... незалежная...- беззлобно посмеиваясь, ответила за сына мама.
- Да она и не против была бы... но у нее работа. Да и я по случаю заехал, а не отдыхать. Сам же знаешь. Вот выпадет у нас вместе свободная неделя - обязательно прилетим...
Кирилл потянулся.
- Красота-то, какая... Все-таки нет лучшего места, чем Крым и лучшего моря, чем Черное...
Мать встала, потрепала Кирилла по голове.
- Сидите... мужчины. А я пойду чайник поставлю, да и посуду пока сполосну лишнюю... И не спорить тут без меня!
Она собрала посуду со стола и ушла в дом. Юрий посмотрел ей вслед, взял со стола заплетенную в лозу бутылку и разлил по стаканам.
- Давай выпьем, сынок, пока мамы нет... А то она ругается последнее время, когда я стаканчик лишний опрокидываю...
- За лишний, папа, и не грех поругать-то...
- У нашей мамы каждый стаканчик лишний, сынок... Хотя, может, и права она... Не знаю...
Отец протянул стакан. Они молча выпили. Закусили. Закурили.
- Папа, так что думаешь по поводу этого контракта, который мне поручили?
Юра вздохнул.
- Сынок... А что я могу думать? У меня была своя работа, а это твоя работа... Ты человек современный, деньги зарабатываешь этим... Что тебе мое мнение? Ну, скажу я... А тебе просто прикажут твои англосаксы и всё... Ты что, эту работу из-за моего мнения бросишь? Жить-то на что будешь?
Кирилл сморщился.
- Папа, не считай меня за полное дерево! Я понять хочу! Как поступать... А работа... Да!!! Это моя работа!!! Я хорошо зарабатываю, когда надо вкалываю день и ночь, зато имею возможность жить как хочу и вам помогать еще кстати!!!
Юрий ударил кулаком по столу.
- Я тебе помогать мне не просил!!! И не попрошу никогда!!! И знаешь....
Юрий не договорил фразу, и вдруг весь как бы немного сдулся и сгорбился. Он вдруг заговорил тихо и с каким-то внутренним надрывом.
- Тогда, после гибели корабля, следствие с полгода шло. Когда закончилось, экипаж расформировали... Кого куда... Еще с полгода меня за штатом продержали, а потом предложили уволиться. Мол, деть меня некуда, и никому я не нужен. Не нужен им капитан 2 ранга, орденоносец, командир БЧ-5, да еще и после академии, но с погибшего корабля!!! Я сам уверен, да и госкомиссия тоже установила, что не было нашей вины в том пожаре... Не было! Там кого угодно можно винить, а скорее государство наше, которое стало средства зажимать на ремонт своих же кораблей! Вахтенные снизу еще успели передать, что сначала вверху рвануло... а там кроме регенерации, ну и кислорода, нечему взрываться... а больше узнать не от кого. Вся корма погибла, все три отсека, только из десятого до конца еще связывались, но мы уже не могли нос притопить, чтобы они вышли... И Славку я не на смерть посылал. Он свой долг выполнял, а не мою прихоть...
Юрий прикурил еще одну сигарету, налил стакан вина и выпил.
- Плюнул я тогда и подал рапорт на увольнение. А куда ехать? В Тверь к моим, нас троих еще у них в двухкомнатной квартире с пятью жильцами не хватало... Да и мама сказала, что никуда кроме как в Севастополь не поедет. А то дом-то уже второй год пустовал после смерти ее отца...
Здесь тогда нас Соколов старший и нашел, да это ты и сам помнишь... Это все из-за матери твоей... Она... Она... Она тебя с ним отпустила в Москву... Пропади она пропадом... Сказала, что не хочет, чтобы ее сын вместе со мной до конца жизни водопроводы и канализации чинил...
По всему было видно, что охмелел Юра уже очень изрядно, и речь его становилась все более невнятной и беспорядочной.
- А ты - мой сын... Мой, а не его! Это я тебя с пеленок... Ты у меня на Камчатке... А он только когда я с ТОФа на Север перевелся о твоем существовании узнал... Я... А он... Ну и что, что ты на него похож... Все люди похожи друг на друга... Все...
Юрий встал из-за стола и его повело. Кирилл успел подхватить его.
- Папа, пойдем, я тебя спать уложу...
- Пойдем сынок... пойдем... я... я...
И вдруг, как будто на мгновение протрезвев, обретя четкость речи и ясность взгляда, посмотрел сыну в глаза и произнес:
- В одном я с Соколовым старшим согласен. Нельзя поднимать лодку. Нельзя. Если бы сразу поднимали... это одно, а сейчас это уже надгробие. Памятник бывшему флоту. И Славке памятник... И мне, наверное, тоже... И пусть даже я так никогда и не узнаю, что там случилось... Нельзя, сынок. Вот тебе мой ответ.
И снова обмякнув, повис на руках сына.
- Пойдем... сынок... поможешь прилечь...
И Кирилл повел тяжело переставляющего ноги отца в дом.
Потом, когда Юрий уснул, Кирилл сидел с мамой за убранным столом и пил чай.
- И часто он так, мама?
- Не то чтобы часто, но бывает, сынок. Но ты не обижайся на него. С тех пор, как он уволился... В нем как будто что-то сломалось... Сколько уж лет-то прошло... Он никогда и помыслить не мог о жизни без флота, а тут... Я тебе никогда не говорила, но он после своей первой получки... сантехника... плакал весь вечер... Кто знал, что все вокруг развалится в один миг... У него же пенсия украинская, как у последнего дворника.... Не думай плохого, сынок... У него есть я...И он сильный. Лучше попытайся понять...
Кирилл подвинулся поближе к матери.
- Мама, я всегда хотел тебя попросить, чтобы ты рассказала побольше о моем отце... о...
Мама посмотрела на Кирилла и как-то грустно улыбнулась.
- Кирюша, сынок...больше того, что я тебе уже говорила, тебе и знать не надо...К чему ворошить былое? Я любила Славу, и ты его сын, но жизнь распорядилась так, что я вышла замуж за твоего папу и потом полюбила его... И он вырастил тебя, всегда считая, что ты его сын... И ты, правда, его сын! Но и Славин...Так и вышло, что у тебя два отца... Но можешь быть уверен, что мама у тебя одна...
Она улыбнулась, но даже в темноте были видны слезинки, застывшие в уголках ее глаз.
- Мама, я всегда хотел спросить... А почему тогда, когда приехал из Москвы дедушка, ты все рассказала папе?
Она снова криво усмехнулась.
- А кем бы ты был сейчас, если бы не он? Матросом на буксире, таксистом или сантехником, как твой папа? Ты знаешь, каким был мой отец? А кем был папин? Не знаешь... И не надо тебе этого знать. А я знала, кто были Славины родители. И знала, что ты их единственный внук. А он, оказывается, тогда, перед этим проклятым походом, написал про тебя своим родителям... И когда приехал Славин отец, я решила, только я сама решила, что пусть хоть у тебя все в жизни сложится. Чтобы было, кому тебе помочь, чтобы ты всегда был уверен в завтрашнем дне, чтобы хоть с тобой жизнь обошлась по-доброму... Самое тяжелое было сказать об этом твоему папе... Я ждала чего угодно, но... Твой папа любит меня, и я люблю его. Он принял это... как смог, но принял... и даже простил...И достаточно об этом, сынок... К чему пилить опилки? У нас есть ты, а у тебя есть мы...Чего еще надо?

Голос из прошлого

Меня зовут Святослав Соколов, а проще - Слава. Я вырос в Москве, причем в самом ее сердце, на Патриаршьих прудах. Дед мой, Иван Соколов, родом был из Владимирской губернии. Революцию встретил на Балтийском флоте матросом, да так на флоте и остался, причем заболев революцией и морем до конца своих дней. Много позже Верховный главнокомандующий спросил у моего неукротимого деда, уже тогда носившего вице-адмиральский мундир, где бы тот хотел жить. Дед с революционной прямотой ответил, что у воды. Иосиф Виссарионыч, обладающий своеобразным чувством юмора, тотчас подарил ему эту квартиру на Патриаршьих, в которой и прошло мое детство. Отцу моему дед свободы выбора профессии, естественно, не оставил, и само собой, отец мой, Борис Иванович, тоже связал свою жизнь с флотом. Закончил училище им. Фрунзе и лет двадцать пять бороздил моря и океаны, командуя всевозможными кораблями, а потом и соединениями кораблей. К слову сказать, я и сам родился на Камчатке в Елизово, откуда в годовалом возрасте и был благополучно эвакуирован в Москву. В одном из походов у отца прихватило сердце, и в итоге его убрали с плавсостава, но, принимая во внимание его заслуги и орденоносного деда, перевели в Москву в какое-то управление по всевозможным видам материально-технического обеспечения Вооруженных Сил, где он благополучно дослужился до вице-адмиральских погон и командования этим самым управлением. Мама моя была из потомственной московской интеллигентной семьи, и с юности променяв столицу на гарнизонное существование, всегда ощущала недостаток культуры в грубых флотских душах. А оттого она, словно пламенная пассионария, отдавала себя всю всевозможным кружкам и литературным клубам в гарнизонных ДОФах, а по приезду в Москву стала заведующей по культуре в каком-то райкоме города, где со временем умудрилась стать даже заслуженным деятелем искусств СССР. Само-собой, в семье столь занятых родителей, я был единственным отроком, и рос в относительной свободе от родительских нравоучений по причине их редкого присутствия дома. Наверное, эта свобода и сыграла со мной довольно неприятную шутку, когда в десятом классе я после драки в знаменитом московском пивном баре «Жигули» оказался в милиции, откуда был с превеликим трудом извлечен стараниями всех членов моей семьи и благодаря их широким знакомствам. Именно тогда предки и поставили передо мной вопрос ребром: куда идёшь учиться? Их мнение было единодушным: выбить из меня дурь сможет только воинская служба. Возражать я побоялся, выторговав себе лишь поступление не в командное, а в инженерное училище в славном городе Севастополе, где и море потеплее, персики растут, да и девушки красивые. Так я отправился поступать в училище, причем без какой-либо протекции, так как учился всегда хорошо, да и родители мои были категорически против поступления по блату. Именно в поезде, уносившем меня в будущее, я и познакомился с Юркой Гореловым....
(продолжение следует)

Несколько лет назад, мне предложили написать сценарий фильма про СВВМИУ, выпускников, флот, подводников и все остальное вместе взятое. Я никогда не писал ничего подобного и не представлял себе, как это делается. Но это было очень интересно, и что греха таить, заманчиво. Я написал повесть, которую старался максимально приблизить к моему личному пониманию сценария. Но как оказалось, законы жанра очень далеки от того, как я их понимаю. Причем это не касалось самой формы повести. Первый вариант не подошел по причине того, что, как мне сказали, он был слишком насыщен историко-техническими подробностями, причем правдоподобными, и вообще не содержал ничего того, что привлекает современного зрителя. Я переписал повесть, добавив всего, что мне порекомендовали в тех пропорциях, которые мне казались разумными и достаточными. Но снова оказалось, что мало. Я переписал еще раз, а потом просто бросил это дело, так как не мог себе представить сценарий про подводников, в котором собственно их самих и нет. Ну не мог я представить себе фильм про флот, перенасыщенный фантастическими событиями, современным бизнесом, кровавыми любовными драмами и возникающим то тут, то там сексом... К тому же, к этому времени, сама идея фильма, у заказчика стала неактуальной и заглохла. Недавно я случайно нашел файл с этим, как мне казалось, неудачным опусом, перечитал его, и к собственному удивлению теперь он мне понравился. Я немного переработал его, и вот представляю на суд читателей. Прошу быть снисходительным к этой нетипичной для меня вещи и некоторым вынужденным техническим неточностям. Законы жанра, однако!

Мы были...

Киноповесть


Блаженен тот, кому дано в своей короткой жизни
познать любовь, испить вино, и жизнь отдать Отчизне!

(Шандор Петефи)

Эта история, как и все ее персонажи, от начала и до конца вымышлена и не имеет в своей основе никаких реальных событий и прототипов. Хотя жизнь и могла бы создать в недалеком прошлом, настоящем или будущем нечто подобное...

Лондон. Кенсингтон. Наше время.

Вставать в это утро Кириллу никак не хотелось. Шел уже третий день его законного недельного отпуска, и отоспавшись в первый день и отплясав с Камиллой во второй день на каком-то модном пати, вставать сегодня с кровати спозаранку Кирилл ну никак не желал. Он валялся под простыней в истерзанной постели и подглядывал сквозь прищуренные глаза за сновавшей по комнате Камиллой. Ками, как он ее называл, была чистокровной американкой, но жить предпочитала в Англии, и что самое главное, была начисто лишена столь заразной для западной женщины болезни как феминизм. Она обожала суетиться на кухне, ненавидела полуфабрикаты, с удовольствием принимала цветы и подарки и обожала все, что было несвойственно нормальной уроженке североамериканских штатов. Ками покорила Кирилла раз и навсегда тем, что впервые оставшись у него ночевать, утром, пока он еще спал, приготовила ему на завтрак чисто русское по ее разумению утреннее блюдо борщ. Где и каким образом она научилась его готовить, так и осталось тайной, но борщ оказался на удивление вкусным, и одним им круг ее достоинств не ограничивался. Была она умна, в меру иронична, со своеобразным, но великолепным чувством юмора, чрезвычайно начитана, на жизнь зарабатывала, пописывая статьи в какое-то очень умное историческое издание, с удовольствием учила русский язык и самое-то главное, была симпатична и стройна, не в пример большинству гамбургероносных соотечественниц.
Вот и сейчас, вальяжно развалившись на кровати, Кирилл вполглаза наблюдал за Каминными прелестями, назойливо выглядывающими из-под ее короткой футболки. А ввиду того, что Ками очень энергично перемещалась вдоль стойки кухни, прелести эти в глаза лезли очень даже настойчиво. В общем, зрелище радовало глаз и предрасполагало к миросозерцанию. Неожиданно и как-то не вовремя зазвонил телефон. Кирилл надвинул на голову простыню. Его обещали не тревожить неделю, но появилось какое-то нехорошее предчувствие.
- Кир... это тебя.
Кирилл почувствовал на своем лице вкусное и ароматное дыхании Ками.
- Камюшка... нет меня. Ни для кого нет.
Ками стянула с него простыню.
- Кир, это Брайан. Сказал, чтобы я тебя даже с унитаза сняла, и чтобы ты немедленно включил мобильный телефон. У них что-то серьезное, кажется...
Кирилл сел в кровати.
- Давай.
Ками отдала трубку, и улегшись на ноги Кирилла, начала гладить того по бедру, улыбаясь чему-то своему.
Кирилл поднес трубку к уху.
- Горелов. Слушаю вас, Брайан.
- Кир. Сейчас восемь утра. В десять тридцать тебе нужно быть в нашей штаб-квартире в Сити.
- Бл...! Вы просто охренели! Брайан, у меня же отпуск! Да я и не в форме... Вчера перебрал немного. Еще и...
- Кир! Не пытайтесь оскорбить меня лишний раз своими русскими ругательствами! Никакие отговорки не принимаются. Твоего присутствия требует лично президент «Глобал Оушен инжиниринг». Ты осознаешь степень своей личной ответственности!? К тому же у тебя есть два с половиной часа. Считай себя отозванным из отпуска в связи с форс-мажорными обстоятельствами. До встречи.
На том конце положили трубку. Кирилл с ненавистью посмотрел на свою трубку, зажатую в руке.
- Что такое мой милый Кир, - промурлыкала Ками, уже не очень целомудренно поглядывая на него снизу.
- Чёрт! Мне в половине одиннадцатого надо быть в Сити. Что там такое у них разверзлось? Никаких свободных контрактов нет... у меня все закрыто. Идиотизм!
Ками плотоядно улыбнулась и начала стягивать с себя футболку, упрямо цепляющуюся за торчащие соски...
- У тебя до совещания еще уйма времени, а мы вчера кое-о-чем не договорили... успеешь...

Лондон. Сити.

Штаб-квартира компании «Глобал Оушен инжиниринг»

Совещание назначили на удивление не как обычно в зале заседаний, а непосредственно в кабинете президента, в его личном совещательном зале. До этого дня Кирилл здесь еще ни разу не бывал, и теперь с интересом рассматривал модели кораблей и картины, развешанные по стенам. Все они были этапами в многолетней истории корпорации, и в одной из моделей Кирилл с огромным удовольствием узнал танкер «Йото Мару», после спасения которого в прошлом году он получил премиальные, позволившие ему наконец рассчитаться за лондонскую квартиру.
На совещании присутствовали одни бонзы. Всех их вместе за пять лет работы в компании Кирилл никогда не видел, да и знал по большей части по фотографиям на стенах офиса. Тем более странным и настораживающим было присутствие на этом заседании его, пусть и не самого рядового эксперта, но и явно не той фигуры, которую следовало звать на такие высокопоставленные встречи. Удивительно было и то, что даже его непосредственного босса, Брайана, тоже не позвали, и тот отнесся к этому очень спокойно и понимающе.
Президент компании был высок, седовлас, импозантен, и напоминал трагического актера на заслуженной и обеспеченной негосударственной пенсии.
- Уважаемые господа! Мы собрались здесь ввиду того, что нам предложили выполнить не совсем обычный, но очень и очень ответственный и главное прибыльный контракт. Прошу внимания на экран.
На огромном плазменном экране возникло изображение огромной горбатой подводной лодки.
- Это советский подводный ракетоносец класса «Дельта-3», «К-797». В конце 90-х годов этот корабль в результате аварии на борту и последовавшего за этим пожара затонул в нейтральных водах вблизи берегов Норвегии. Оба реактора были заглушены. Погибло несколько человек.
- Отец, - прошептал губами Кирилл. Президент же продолжал.
- Нынешнее правительство Норвегии, делая ставку на развитие рыболовного промысла в этих водах, обеспокоено наличием потенциальной угрозы для экологии района и всех северных берегов страны в виде этой затонувшей лодки. Норвежцы очень боятся радиации! Но корабль лежит в нейтральных водах и место его гибели официально обозначено на всех картах. Норвежцам пришлось договориться с Россией на разрешение проведение обследования вокруг затонувшего корабля, и те согласились, при условии только внешнего осмотра корпуса и проведения полного экомониторинга района на предмет радиационного фона. Это исследование и будем проводить мы.
Сидевший напротив Кирилла немолодой мужчина с резкими чертами лица, судя по всему, один из крупных акционеров компании, с недоумением в голосе спросил:
- Не совсем понятно, какой интерес компании в довольно рядовом, хотя и более тщательном обследовании просто места гибели корабля? Это могли сделать и сами русские. Эти средства у них имеются. И достаточно современные... Те же «Миры»...
Президент улыбнулся.
- Все дело в том, что если обнаружатся реальные следы угрозы, то русские согласны даже на подъем корабля. А этого они сейчас не могут. Это можем только мы. А это уже большие деньги.
Акционер хмыкнул.
- Да... это меняет дело... очень меняет.
- Русские поставили несколько условий. Одно из них - выбор компании-подрядчика. Это мы. Второе: выбор руководителя проекта. Это наш молодой специалист из России Кирилл Горелов. Прошу вас подняться.
Президент рукой попросил Кирилла встать. Тот, несколько обескураженный и не совсем еще осознавший такой поворот событий, встал и неловко кивнул головой присутствовавшим.
- Горелов - молодой, но уже опытный и перспективный специалист. Все знают его филигранную работу по спасению «Йото Мару» и недавно проведенный подъем затонувшего океанского буксира в Глазго. Но выбор русских был обусловлен еще и тем, что он единственный наш специалист, знающий подводные лодки русских. Не все из присутствующих знают, что Горелов заканчивал в свое время военно-морской колледж в Санкт-Петербурге, готовивший инженеров на корабли этого класса. Так что выбор русских имеет под собой самые серьезные основания. Нам остается только надеяться на высокий профессионализм нашего молодого коллеги.
Президент жестом попросил Кирилла сесть. Тот сел.
- Официальным куратором с русской стороны назначен председатель Конверсионно-технического Комитета при Президенте России вице-адмирал в отставке Соколов Борис. Многие из вас имеют честь быть с ним знакомы.
- Бл... Дед, - снова прошептал Кирилл. Многие из сидящих в зале закивали.
- Сроки, поставленные норвежцами, поджимают. Мистер Горелов, вы завтра же вылетаете в Москву для проведения консультаций с русской стороной. С собой можете брать любого, кто вам необходим, но мне кажется, вы должны остановиться на членах своей прежней команды. Оплата за этот контракт двойная. Наша, а точнее, лично ваша экспертиза, господин Горелов, просто обязана верно и правильно - акцентирую: верно и правильно - обосновать дальнейшее развитие событий с этим контрактом. Готовность выхода наших судов в место гибели лодки трое суток. Ничто не запрещает нам начать промеры глубин и замеры вод до официального подписания контракта и начала работ. Официально бумаги будут подписаны только после экспертной оценки документов, предоставляемых русскими. Так что дело только за вами, господин Горелов. За работу.
После того, как все разошлись, Кирилл вышел на балкон, закурил, и достав телефон, набрал номер.
- Папа, здравствуй... Это я. Да, конечно... Маме привет. Я через несколько дней буду в Севастополе...

(продолжение следует)

Мимоходом. Кальсоны Алексеевича.

Северодвинск. Середина декабря. На улице минус 25. Экипаж прибыл на завод всего на пару месяцев, семьями не обременен, поэтому расселен в одной офицерской гостинице, рядом с бригадой. Почти вся боевая часть пять состоит из молодых лейтенантов и старлеев, во главе которых стоит ветеран, капитан 2 ранга Епифанов Андрей Алексеевич. Гренадерского роста, статный, седовласый, с завитыми белыми усами и серебряными бакенбардами, одновременно похожий и на просмоленного всеми морями боцмана, и на суворовского чудо-богатыря. Грозная внешность, внушающая невольное уважение, скрывает за собой честного и справедливого человека, относящегося к своим молодым подчиненным не как к простым служебным винтикам, а скорее как к шаловливым, непослушным и еще не успевшим поумнеть детям. Прекрасно понимая, что молодость и определенная юношеская безбашенность в Северном Париже выползает у его молодых подчиненных сама по себе, непроизвольно, и что, по сути, бороться с этим трудновато, Алексеевич, по мере сил и возможностей старался, уж если не контролировать, то хотя бы не давать своим молодцам забывать, что у них есть и погоны на плечах, и служебные обязанности.
Одной из таких воспитательных мер, направленных на поддержание воинской дисциплины своего лихого подразделения, Алексеевич избрал следующее. По личному опыту зная, что его молодая поросль каждый день после службы разбредается по всяким злачным местам славного Северодвинска в поисках удовольствий, недоступных в своем маленьком гарнизоне, а потом утром с большим трудом встает, а то и не пребывает на подъем флага, механик каждое утро с завидным постоянством производил следующую операцию. Ходу до заводского пирса, у которого был пришвартован корабль, было минут десять, поэтому ровно в 06.50. механик выходил из своего номера, и шел по всем номерам, где обитали его подчиненные, благо жили почти все на одном этаже. Он стучал в каждую дверь, пока там хоть кто-то не отзывался, и грозно командовал:
- В 07.35 жду всех внизу! Кого не будет, матку выверну, пионеры!
Завершив обход, он удалялся в свой номер, и ровно в 07.35. стоял на крыльце гостиницы, неизменно выбритый, с подкрученными усами, в своей не очень уставной каракулевой шапке и величаво пыхтел сигаретой. Мы, хотя и ворчали на него, за глаза обзывая Будильником, но опозданий практически не случалось, и собрав всю свою «банду», механик возглавлял ее, и мы дружно прибывали на подъем флага.
В это утро все шло как и было заведено, только вот после стука в нашу дверь знакомая уже до зубной боли фраза прозвучала несколько странно. Как только мы отозвались на его канонаду, за дверью знакомый голос выдал:
- В 07.35 жду всех внизу! Кого не будет... это... бл... ну сами знаете, охламоны!!!
Все следующие полчаса мы, поругиваясь друг на друга, на механика, вчерашний вечер, мороз, любвеобильных северодвинских женщин и командование, умывались и приводили себя в порядок. И в этот день как-то случайно получилось, что почти все, кого будил Алексеевич, вышли из своих номеров практически одновременно и такой же одной командой человек в семь вышли из гостиницы.
На крыльце как всегда стоял механик с привычной сигаретой в зубах. Только вот вид у него был, скажем прямо, оригинальный. Как всегда свежий и выбритый, благоухающий «Красной Москвой», в шапке и канадке, Настоящее олицетворение старого морского волка. Но вот вместо штанов на механике были самые уставные кальсоны с начесом цвета светлой морской волны, выглаженные и даже со стрелками, заботливо заправленные в носки, и зимние офицерские ботинки, зашнурованные согласно правил ношения военной формы одежды. Вообще, вешний вид механика полностью соответствовал словам «...штормовать в далеком море посылает нас страна...», если бы не эти лазоревые отутюженные кальсоны. Картина была до того потрясающая, что секунд десять никто из нас не мог вымолвить ни слова. Эту паузу бодро прервал сам механик.
- Ну, что, бездельники, примолкли? Все собрались? Тогда шагом марш!
Но на этот момент оцепенение у нас прошло, и старлей Скамейкин вообще отличавшийся резвостью речи и телодвижений как-то быстро, но неуверенно развел руками.
- Андрей Алексеевич... а кальсоны-то... зачем?
Механик посмотрел на Скамейкина взглядом, в котором читалась мудрость всей трехсотлетней истории российского флота.
- Эх, Скамейкин... уже старлей, а мозгов еще не хватает! В такой мороз без кальсон - яйца как рында звенеть будут, дурень!!!
Тогда Скамейкин уже с все более разрастающейся на лице улыбкой указал рукой на нижнюю часть фигуры механика.
- А брюки что, в таком случае надевать не надо?
И тут уже не выдержали мы все и расхохотались. Надо отдать должное механику, видимо собиравшемуся разродится еще какой-нибудь народной мудростью на вопрос о брюках, но непроизвольно взглянувшему на свои ноги. Он не растерялся, и даже не изменил выражение лица, осознав, что на нем есть кальсоны, и нет брюк. Он только выпрямился, щелчком откинул сигарету, причем точно в урну метрах в трех, и только потом, хмыкнул:
- Ну, ё-моё... заслужился... пора на пенсию. Минуту ждать!
И не теряя чувство собственного достоинства, но на удивление быстро исчез за дверями гостиницы.
Потом, когда механик уже спрятал свои симпатичное исподнее под строгим флотским сукном и мы все шагали по направлению к заводской проходной, механик лукаво и одновременно простодушно посмеиваясь в свои щегольские усы, рассказал, что вчера неожиданно встретил училищного одноклассника, которого не видел много лет. Они посидели вечерком в ресторане «Белые ночи», в простонародье РБНе, вспомнили молодость, друзей, поговорили о болячках и грядущей пенсии, ну и естественно, немного усугубили. Но заведенные много лет назад внутренние биологические часы, естественно, подняли Алексеевича на службу вовремя, минута в минуту, а врожденная ответственность не позволила хоть на йоту изменить установленное самим собой утреннее расписание. Но все же возраст дал о себе знать, сначала дав сбой при утренней «перекличке», а уж потом и с брюками, которые Алексеевич просто забыл надеть. Обо всем этом Епифанов говорил с такой мудрой самоиронией, что вскоре мы смеялись скорее над своей реакцией, чем над таким старым просмоленным зубром, как наш Алексеевич, хотя тогда и не задумывались, что ему всего сорок пять лет, и это не он стар, а мы просто еще очень молоды...

Печать

У каждой власти есть свои символы. Монарх, сидящий на троне, держит в руках скипетр и державу. Гаишник у обочины горделиво крутит в руках свою полосатую палочку, а чиновник небрежно перекатывает в руках ручку с золотым пером. Так вот, на корабле символом такой власти является печать. Печать войсковой части, без которой по большому счету нормальная жизнь на корабле невозможна. Без нее само существование экипажа в самом буквальном смысле под вопросом. Ни с довольствия личный состав снять, ни в отпуск отпустить, и даже, упаси боже, в финчасти деньги не получить. Это раньше таких атрибутов власти было несколько. Знамя полка, полковая печать, ну и казна, а сейчас на кораблях стандартный флаг, ничем не отличающийся от тех, какие выдала на соседний корабль штурманская служба, казну давно упразднили, и осталась только официальная гербовая печать, от которой так много зависит...
История эта произошла где-то за год до развала Союза. Страна уже потихоньку закипала со всех сторон, комсомольские работники стайками переплывали из райкомовских кабинетов в кооперативы, комиссионные магазины ломились от невиданных доселе товаров, а на флоте все шло как всегда планово и пока еще независимо от всего происходящего на Большой Земле. Корабль как всегда напряженно готовился к боевой службе, которая была уже на носу, а оттого все были взвинчены, перепсихованы и вообще ждали ухода в море как манны небесной. Как правило, корабельная печать хранится всегда у старпома, который реально и занимается на корабле всеми повседневными и обыденными делами, не отвлекая командира от решения глобальных стратегических задач. Наш старпом, капитан 2 ранга Рудин Александр Сергеевич, мужчиной был умнейшим, но совершенно не военным. Умница, полиглот, выучивший парочку иностранных языков, включая японский, совершенно самостоятельно, обладавший энциклопедической памятью и удивительной широтой знаний, военнослужащим был совершенно никудышным. Более всего он походил на высокого, несуразного ученого-ботаника, волей случая напялившего офицерский мундир, и до сих пор так и не осознавшего сего прискорбного факта. Тем не менее добравшийся неведомыми путями до должности старпома и погон кавторанга, Александр Сергеевич свою абсолютную неполноценность как строевого офицера осознавал полностью. А от того с годами стал очень осторожным, если не сказать трусливым, от принятия самостоятельных решений уклонялся умело и артистично, и вообще старался быть душой-человеком, который почти ничего не решает, а лишь транслирует командирские приказания. Единственным, чем Рудин любил бравировать, была та самая корабельная печать, которую он неизменно таскал с собой, не оставляя ее в каюте даже на пять минут. Печать так вдохновляла Александра Сергеевича, что иногда он устраивал целые спектакли перед тем, как поставить ее на самую безобидную бумажку. Наверное, на фоне всей остальной беспомощности это так поднимало собственную значимость старпома как начальника, что удержаться от этой почти детской забавы он не мог, хотя в остальном Рудин был очень неплохим человеком - мягким, незлобивым и довольно рассеянным.
Крейсер на тот момент базировался в Оленьей губе, и в пятницу командир разрешил старпому, проживавшему во Вьюжном, прибыть на корабль к обеду, так как он оставался обеспечивать на борту на две ночи до воскресенья. Уже в понедельник мы должны были перешвартоваться в Гаджиево, после чего всю следующую неделю штаб дивизии должен был кататься катком по экипажу, проверяя все наши уровни готовности к выполнению основного мероприятия. И естественно, с самого утра на стол командиру начало падать огромное количество бумаг, требующих незамедлительного пропечатывания гербовой войсковой печатью. Тут и помощник командира с интендантом, готовящиеся ставить на довольствие в Гаджиево личный состав, и механик с заявкой на азот, и командир БЧ-1 с заявкой на шкиперское имущество, куча народа, ничего не скажешь. Командир, сам отпустивший старпома отоспаться и не забравший печать себе на это утро, такого наплыва не ожидал, и ближе к обеду начал потихоньку закипать. А на докладе после обеда, на котором уже присутствовал старпом, неожиданно для всех, а для самого Рудина в первую очередь, оказалось, что он потерял корабельную печать...
Обнаружилось это прямо в центральном посту после доклада, когда к старпому бросилась масса страждущих получить на свои бумажки оттиск советского герба. Сначала старпом с барской небрежностью полез в карман, но не обнаружив в нем заветного медного цилиндрика, уже более энергично начал шарить по всем остальным карманам, затем озирать стол, после чего с верблюжьей грацией унесся продолжить поиски в каюте. Через пятнадцать минут командиров боевых частей снова собрали в центральном посту, где восседая в своем кресле, командир с мрачным выражением лица угрюмо поглядывая на старпома, сообщил всем, что потерялась печать, и что надо срочно организовать ее поиски на корабле в течение получаса, но без шума и тревог, после чего снова собраться здесь же. Поиски ни к чему, естественно, не привели, за исключением того, что о пропаже печати узнал весь корабль до последнего матроса. Потом старпому выделили мичмана с собственным автомобилем, который повез того домой во Вьюжный, чтобы проверить, не оставил ли Рудин печать там, на кухне или вы ванне. Вернулись они где-то через час и без печати, которую дома обнаружить тоже не удалось. А еще минут через сорок, когда я, воспользовавшись ситуацией, решил вздремнуть в каюте, меня неожиданно вызвали к командиру...
- Разрешите товарищ командир?
Я постучался и приоткрыл дверь в каюту командира. Внутри было тесно. Кроме командира там были оба старпома, помощник и даже механик, задумчиво покусывающий ус. На Рудина было по-человечески жалко смотреть. По большому счету он походил на пай-мальчика, очень сильно провинившегося перед старшими и теперь не находящего себе места от осознания своей вины и глубочайшего раскаянья. Остальные были не так напряжены, хотя определенная скованность и общая растерянность все же чувствовалась. Только один командир пребывающий в своем постоянно суровом состоянии был собран и являл собой образ человека, для которого все препятствия в жизни только досадные мелочи, мешающие достичь конечной цели. А целью командира на настоящий момент была автономка. Будучи до костей мозга моряком и военным человеком, и слепивший за полтора года из давно неплавающего экипажа вполне достойную команду, он стремился только к одному: завершить этот этап успешной боевой службой, и все остальное для него казалось мелочью, не заслуживающей большого внимания.
- Белов! Что у тебя за эскали... экскали... ну... штамп для книг такой есть?
Я сначала и не понял, о чем идет речь.
- Товарищ командир... Что вы имеете в виду?
- Экслибрис...- негромко поправил командира Рудин, маячивший за спиной командира, чтобы лишний раз не попадаться ему на глаза.
- Да! Экслибрис! - поправился командир.
Я на мгновенье задумался. У меня и правда был очень неплохой экслибрис. В самую мою первую автономку его вырезал один товарищ по моему же эскизу, и надо сказать, вырезал очень грамотно и тонко. Офицер этого звали Лёха, он уволился в запас около года назад и проживал ныне в Мурманске, откуда была родом его жена. Чем он занимался ныне и даже где жил, было мне неизвестно.
- Ну... есть у меня экслибрис... А что такое, товарищ командир?
- Покажи!
Я пожал плечами.
- Дома он у меня.
Командир хмыкнул как раненый лев.
- А как можно увидеть оттиск его... хотя бы?
Оттиск у меня был. На книге в каюте.
- Разрешите сходить в каюту, товарищ командир?
После моего возвращения сначала командир, а потом все остальные внимательно и по очереди изучили штамп на титульном листе книги.
- Да... неплохо! - сурово констатировал командир после осмотра книги.
- Я же говорил, товарищ командир... грамотно сделано... очень тонко и аккуратно... - вкрадчиво вещал старпом откуда-то из-за спины командира.
- Не суетись под клиентом, старпом! - командир шлепнул ладонью по столу.
- Все свободны, старпом и механик остаться. Да... помощник, мичмана Костикова ко мне.
Все молча вышли.
- Садись, Белов. Слушай внимательно. Старпом... бл... потерял печать. Дело конечно, гнусное, но решаемое. Но момент сейчас такой, что в обычном режиме его решить нельзя. Если я сейчас доложу, что нами утеряна печать корабля, думаю, что наша боевая служба может даже оказаться под вопросом. Этого я позволить не могу. Не для этого я вас целый год дрессировал. Но и без печати нам никак не обойтись. Какой-то запас чистых листов с печатью, конечно, есть, но немного. Нам надо продержаться до самого последнего, пока уже будет невозможно отменить боевую службу, а потом уже и доложить о потере. А это минимум еще недели три-четыре. Поэтому слушай боевой приказ: найди этого своего умельца, который тебе сделал этот самый эксакл... экса... ну понял, и пусть он нам вырежет печать. Такую, чтобы ее оттиск не отличался он настоящего. Печать нужна в понедельник. Вечер - крайний срок.
Я опешил.
- Товарищ командир... он в запасе давно... в Мурманске живет... я даже не знаю где... да и подсудное это дело, гербовую печать подделывать...
- Белов! Если попадешься - вся вина на мне. Я тебе приказ отдаю, ясно! Рудин, выдай Белову всю, слышишь, всю корабельную кассу! Костиков! - командир кивнул возникшему в дверях мичману.
- Поступаешь в полное распоряжение к Белову. Бензин за счет экипажа.
Костиков, служивший с командиром уже не первый год, молча кивнул.
- Механик, на перешвартовку Белова подмени кем-нибудь из инженеров. Его не будет. И всем кто здесь, оставить все что слышали при себе! Все свободны!
Через полчаса я, сидя в машине Костикова, мчался в Гаджиево, судорожно раздумывая над тем, у кого мне найти адрес Лёхи. Дома я переоделся в гражданскую форму, сложил в папку найденные на корабле самые четкие оттиски печати, и дождавшись уехавшего переодеваться Костикова, начал поиски Лёхиного адреса. К моему удивлению, адрес нашелся довольно быстро, причем в соседнем доме. И хотя время было уже ближе к шести вечера, мы с Костиковым решили ехать в Мурманск прямо сейчас, не теряя времени. Часам к восьми вечера мы, наконец, нашли долгожданный дом, в котором, судя по всему, и проживал ныне капитан-лейтенант запаса Лёха Бурдинский. Костиков остался ждать в машине, а я, подхватив папку с бумагами, зашел в подъезд.
На мой звонок дверь открылась на удивление быстро. Хозяин, судя по внешнему виду, только что сам зашел домой, и даже не успел снять куртку.
- Оба-на!!! Офицер Борисыч!!! И какими это судьбами тебя ко мне занесло?
Лёха сразу узнал меня, хотя сам изменился довольно здорово, основательно подобрев, отпустив бородку и вообще приобретя вид упитанного и довольного жизнью бюргера.
- Давай, заходи... не вымораживай квартиру. Я сейчас один, семейство в санатории. Разувайся...
Мы разделись, обмениваясь общими фразами о знакомых и прочих флотских новостях. Прошли на кухню, и уже усевшись там, Лёха, настрогав на тарелку финского сервелата, достал графинчик и наполнив рюмки, спросил меня:
- Борисыч, ну так какого хрена ты меня разыскал-то? Большими друзьями мы не были, так что явление твое чрезвычайно странно и непонятно, и даже внушает некоторые опасения. Ты... по служебной надобности, или сам... по личным проблемам? Давай-ка хлопнем, а потом ответишь...
Я послушно чокнулся и опрокинул рюмку. С одной стороны, я конечно, понимал, что алкоголь для тонкой гравировальной работы вреден, а с другой стороны знал, что иначе никакого делового контакта не достичь.
- Знаешь, Лёха... врать не буду, приехал по делу. Тут такая беда случилась...
И я рассказал Лёхе все. От начала и до конца. Тот внимательно слушал меня, не перебивая и не предлагая выпить, и лишь задумчиво крутил в руках хлебную корку.
- Ну... понятно мне все. И что же твои командармы... Или ты сам хочешь? Чтобы я за пару дней вырезал сам себе года три-четыре общего режима? А то и строгого... Борисыч, я криминалом не занимаюсь... А вообще, ты с чего взял, что я резьбой-то балуюсь? Я в рыбном порту работаю, кстати...
Я огорченно развел руками.
- Да я и не знал, где ты вообще сейчас! Поджало вот... нашел... да я сам бы и не догадался к тебе ехать... старпом, дурило, твой экслибрис вспомнил... Ну, нет, так нет... Поеду гравера искать... Неразборчивого...
Леха налил мне рюмку и плеснул себе.
- Да не гони ты... вечер уже... кого ты сейчас найдешь-то? Давай-ка еще по одной... Тебе сколько Родина на это шулерство-то выделила?
Я опрокинул рюмку.
- Да так... Тысяч пять есть...
Лёха задумчиво покрутил в руках свою нетронутую рюмку.
- Негусто... Вряд ли кого найдешь, под статью за такие деньги идти...
Потом он встал, прошелся по кухне.
- Ладно, ты закусывай пока, я сейчас... - и ушел в комнату.
Я налил себе третью, решив на этом закончить. Выпил ее, закусил, и узрев на подоконнике пепельницу, закурил. Лёхи не было минут десять. Потом он вернулся и сел напротив меня.
- Значит так, Борисыч! Я берусь за это. И не потому что хочу неожиданных бабок срубить с вас, раздолбаев, а только оттого, что сам из этой системы, и знаю, какой бардак там был, есть и будет. Условия такие: пять штук плюс три литра шила. Не «Рояля» какого-нибудь, а настоящего корабельного медицинского шила. За работой приезжай завтра вечером. Сюда. Примерно в это же время. Ну, естественно, с деньгами и жидкостью... Идёт?
Откровенно говоря, я совсем не верил в то, что мы найдем хоть кого, кто возьмется за эту очень незаконную работу, а на дилетанта и любителя Лёху, я тем более не рассчитывал, и ехал к нему, скорее руководствуясь чувством долга перед командиром, а не трезвым расчетом.
- Согласен!
- Давай образцы-то...
Я отдал ему папку с бумагами и начал прощаться.
В Гаджиево мы вернулись в начале одиннадцатого и сразу заехали к командиру домой, чтобы доложиться о результатах. Командир молча выслушал. Кивнул головой и написал записку старпому насчет спирта. Как я понял, после нашего отъезда был произведен еще один штурмовой поиск печати во всех возможных и невозможных местах, и ее, естественно, не нашли. Поэтому то, что мой друг согласился, было воспринято командиром хоть и без энтузиазма, но со скрытой надеждой. Утром Костиков подхватил меня на посту ВАИ, и мы поехали в Оленью губу на корабль. Старпом встретил нас с видом человека, недоповесившегося накануне. Видно было, что вся эта история грызла его всю ночь, спать толком не дала, и вообще, с каждым часом безвозвратно убивала его тонкую ранимую психику. Спирт Александр Сергеевич выдал безропотно, даже особо не наблюдая, сколько я наливал, что дало мне лишних пол-литра качественного государственного продукта в личное пользование. После этого я объявил себе и Костикову выходной день до вечера, и условившись встретиться у поста ВАИ в восемнадцать часов, мы вернулись в Гаджиево и разошлись по домам.
Вечером мы мчались в Мурманск, в моем кармане лежала пачка туго спеленатых купюр, а в багажнике в стеклянной банке из-под помидор плескались три литра чистейшего спирта, отлитого из личных запасов командира. Когда мы приехали, в окнах Лёхи горел свет. Я поднялся на его площадку и постучался в дверь. Лёха открыл как и в прошлый раз быстро.
- Ну, здорово... Проходи.
Я вошел, поставил канистру на пол.
- Ну, чего стоишь... Раздевайся!
Лёха был в чудесном настроении и просто лучился от улыбки.
- Пошли на кухню.
На кухне царило полупраздничное убранство. По крайней мере, стол соответствовал незамысловатому мужскому празднику. Присутствовала жареная картошечка, соленые огурчики, грибочки, колбаска и над всем этим возвышалась запотевшая бутылка настоящей «Столичной».
- Принимай работу, Борисыч!
Леха, улыбаясь, вытащил из кармана печать и положил на стол. Это была точная копия корабельной печати в таком же бронзовом закручивающемся футляре, на такой же цепочке, и вообще мало чем отличавшаяся от оригинала, по крайней мере, внешне.
- Опробуй! - Лёха достал из моей папки один из листов с оттиском настоящей печати, и открутив печать, хлопнул ей по листу. Оттиски ничем не отличались! Они были просто близнецами!
- Нравится?
Я восхищенно кивнул. Слов просто не было. За одни сутки Лёха умудрился сотворить чудо, которое и правда могло потянуть лет на пять.
- Борисыч... Ты как? На колесах?
- Да нет. Меня мичман возит уже второй день. Авральные работы.
Лёха на миг призадумался.
- Ты спустись к нему и отошли домой. Пусть за тобой завтра заедет. Скажи, мол, не готово еще, а ты останешься процесс контролировать. А завтра пускай часиков в десять утра за тобой и приедет. А мы тут с тобой посидим... душевно. Согласен?
Я согласился. Уж больно заманчиво выглядел стол, да и самое главное, что боевой приказ был выполнен. Накинув куртку, я выскочил на улицу, и нарисовав Костикову картину ожесточенной Лёхиной работы, отослал его домой, взяв с него слово вернуться завтра сюда к десяти утра. Слова свои я подкрепил некоторой суммой общественных денег, выделенных мне на бензиновые расходы, и Костиков понимающе кивнув, умчался домой к семье, а я вернулся к Лёхе.
Описывать застолье смысла не имеет, оно было именно таким, какими бывают офицерские посиделки, сдобренные общими воспоминаниями, устаревшими новостями и простым трёпом на самые отвлеченные темы. Но в конце концов, я задал Лёхе тот самый вопрос, который меня подспудно грыз все прошедшие сутки. Наполнив в очередной раз рюмки, я наклонился к Лёхе, и спросил:
- Лёха... скажи честно, а почему ты согласился на эту незаконную авантюру? Ну не верю я, что из-за этих пяти тысяч и шила? Не верю... Спасибо тебе, конечно, огромное, но вот скажи мне, старина...
Лёха засмеялся, и чокнувшись со мной, опрокинул стопку.
- Я ждал этого вопроса, Борисыч... Честно говоря, я и сам не знаю. Ну, во-первых, ты приехал ко мне не как посланец командования, а просто как знакомый, попавший в беду, хотя по большому счету, беда это не твоя. А во- вторых... знаешь, когда я написал рапорт, меня ведь по всем кругам ада провели. Ты же знаешь, как у нас увольняют... Был многообещающий офицер, стал изгой, покидающий ряды... А мне нужны были документы от части, чтобы от жены эта квартира не ушла. И знаешь, когда я попросил командира помочь мне с этими документами, он меня просто послал. И даже запретил старпому ставить мне печати на любые бумаги без его личного разрешения. И тогда я решил больше не кланяться. Я просто сел и за трое суток вырезал и печать и угловой штамп своей воинской части. Квартиру, слава богу, мы с женой не потеряли. Да по большому счету, и профессию гражданскую я благодаря своему дебилу-командиру заработал. Я, Борисыч, теперь и правда гравер. И больше никакого отношения к военной организации иметь не хочу. Она меня очень ласково проводила. А печать эта, которую я тебе сделал, это именно та самая печать, которую я себе делал. Я просто номер войсковой части поменял, да и корпус нормальный оформил. Да... кстати... я тебе еще и угловой штамп подогнал... на... подарок от фирмы предпринимателя Бурдинского...
И Лёха достал из кармана еще и угловой штамп.
- А почему все же помог? Гм... Ты меня никогда не сдашь... Да и сама система меня не сдаст... Не вынесет сор из избы, а мне почему-то захотелось в наш флотский бардак еще свой личный взнос сделать. На память, так сказать... Глупо, конечно... Да и лишние деньги на дороге не валяются по нынешним временам... Ты, кстати, себе чистых листочков наштампуй побольше... Поверь, пригодятся. А с тобой сейчас сижу за столом с огромным удовольствием. Как не крути, а хоть я и отбрыкиваюсь от своего военно-морского прошлого изо всех сил, но так оно со мной до конца жизни и останется...
Сидели мы часов до четырех утра. Потом, совместно наведя порядок на кухне, улеглись спать. Ровно без пяти десять за окном просигналила машина Костикова. К этому времени мы уже давно встали, напились кофе и мирно курили на кухне. Прощались недолго. Просто пожали друг другу руки, и я ушел вниз к Костикову. Потом мы поехали домой в Гаджиево, где я попутно переоблачаясь в форму, успел наштамповать себе целую пачку бумаги печатью и угловым штампом в самых разных вариантах, и сделать запас отпускных билетов и командировочных удостоверений минимум на десятилетие. На корабле командир, проверив качество подделки, остался доволен, и даже, на мой взгляд, сильно удивлен той оперативностью, с которой было выполнено его задание. Это, правда, не помешало ему после скупой благодарности оставить меня на корабле до перешвартовки, правда, пообещав выделить выходной на неделе. В понедельник мы перешвартовались в Гаджиево, и благодаря вновь обретенной печати, на корабле забурлила деловая жизнь.
А еще через три дня старпом Рудин нашел настоящую печать. Оказывается, наш «очарованный» старпом, по приходу домой, повесил шинель, в кармане которой была печать в шкаф, а уходя из дома, надел другую, старую, висевшую на вешалке в прихожей. Потом, рыская по квартире в поисках пропавшего символа власти, старпом не догадался заглянуть в шкаф, где висела шинель, да скорее, даже и не подумал о таком варианте. А с появлением моей подделки Рудин вообще как-то успокоился, и больше никаких поисков утерянного раритета не предпринимал. Но когда через несколько дней старпома случайно забрызгал мчавшийся с безумной скоростью по зоне Камаз, ему пришлось оставить дома перепачканную шинель и надеть другую, висевшую в шкафу. Представляю, каково было его удивление, когда, сунув руки в карманы, он обнаружил там вторую печать. Что ему говорил там по этому поводу командир, осталось тайной, но вот только с тех пор печать старпом пристегивал к штанам такой «якорной» цепью, что ее можно было оторвать только с самими штанами. Вторая печать какое-то время находилась у командира, а потом после его неожиданного увольнения следы ее затерялись. Рудин, не смотря ни на что, командиром стал, получил «полковничьи» погоны и свою «шапку с ручкой», и добросовестно командовал сначала кораблем, уходящим в отстой, а потом еще несколько лет кораблем, стоящим на ремонте в Северодвинске. В море самостоятельно в ранге командира на моей памяти он так ни разу и не сходил. С Лёхой Бурдинским я виделся еще всего один раз, когда, увольняясь в запас, неожиданно для самого себя заехал к нему в гости. Мы неплохо посидели с ним, и он оказался единственным человеком, который помахал мне с перрона железнодорожного вокзала города Мурманска. А на память обо всей этой истории у меня остался тот самый угловой штамп, который к счастью старпом не терял, и этот вполне музейный экспонат с номером уже несуществующей воинской части несуществующего государства до сих пор лежит у меня дома. И я до сих пор так и не понял, почему же Лёха решил нам помочь, но где-то в глубине души верю, что не только из-за денег...